Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

Эпос о музыке

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

Издательство «Дека-ВС» продолжает публикацию шеститомного научного наследия Евгения Михайловича Пекелиса (1939–2012) под авторским псевдонимом А. Андреев. Предмет его научного интереса – процесс эволюции западноевропейского музыкального искусства в необходимом и целостном отражении культурной жизни и истории стран Европы (600–1900 гг.). Объемная монография имеет три части, которые размещены в пяти книгах: «К истории европейской музыкальной интонационности» (кн. 1), «Грегорианский хорал» (кн. 2), «Голос в европейской музыкальной культуре» (кн. 3–5). Отдельно выходят в свет «Статьи разных лет и Дневники» (кн. 6).

Замысел автора описан в его дневнике: «…Наша основная работа это, по жанровому замыслу, а не по фактическому исполнению (о котором судить не мне), – эпос о европейской музыкальной культуре. Взятой, по мере возможностей и сил, изнутри, предпочтительно, нежели в осязательных наружных очертаниях. И как в эпосе, в ней (работе) должно найтись место всему: от решения мировых проблем одним росчерком пера до крохоборческого изучения отдельного звука; от педантически выдержанного рассуждения до невнятицы или зауми – все роды оружия должны быть наготове и в своем месте на равных основаниях приведены в действие. И как в эпосе, время не подлежит ранжиру (прошлое, настоящее, будущее). Сказанное – тем более, сочиненное – тысячу лет назад должно быть принято к рассмотрению, приветствовано или оспорено с тем же (бес)пристрастием, как сказанное или сочиненное вчера. Сегодняшнее событие и зрелище конца европейской музыкальной эры должно звучать равно тектонически с событием и зрелищем конца античной музыкальной эры и зачатия европейской. Эпос, одним словом: “жизнь без начала и конца”, но не потому, что нет ни того, ни другого, а наоборот, потому, что всюду – и то, и другое».

Особняком стоит книга шестая. «Статьи разных лет» (начиная с 70-х годов прошлого века) – это не перепечатка, а, как правило, авторский оригинал (urtext), который довольно редко соответствовал официальной публикации. Вторая часть – «Дневники», которые обнаружены в архиве ученого, – строго говоря, не соответствует традициям названного жанра, так как представляет собой череду заметок, эссе, статей и т. д., организованных сквозной нумерацией. Это «книга-архив», в которой виден путь формирования вопросов по теме: «обыденность – искусство – идеал», а также книга «этюдов» для главного труда жизни – «К истории европейской музыкальной интонационности».

«Издание работы Евгения Михайловича Пекелиса (А. Андреева) – большое событие для всех, кто интересуется вопросами культуры. Новый взгляд на историю музыки, предложенный автором, настолько убедителен и настолько доказателен, что хочется поставить этот труд рядом с лучшими культурологическими исследованиями Ю. Лотмана и М. Гаспарова», – такую оценку дает профессор Е. Г. Сорокина.

В. В. Упорин,
директор  издательства «Дека-ВС»

У вас есть такой человек?

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

…ибо, где двое или трое
собраны во имя Мое,
там Я посреди них.
(Мф. 18:19)

7 декабря в Концертном зале имени Н. Я. Мясковского состоялся вечер памяти народного артиста РСФСР, заслуженного деятеля искусств РСФСР профессора Альберта Семеновича Лемана.

Если бы не Альберт Семенович, я, наверное, была бы не только совсем другим композитором, но совсем другим человеком. Думаю, что в той или иной степени он повлиял на всех, кто с ним общался. Такая уж в нем была необыкновенная сила: творческая энергия, нестандартный ум и личное обаяние. Пятнадцать лет я скучаю. Мне не хватает его, жизненное пространство не заполняется никем… Вот почему наши ежегодные концерты памяти Лемана так для меня ценны. Встретиться с людьми, которые несут на себе отпечаток общения с ним, услышать в живом исполнении его музыку, сочинения учеников вблизи фотографии, установленной на сцене…

В этом году после теплого приветственного слова А. А. Коблякова наш концерт открыл Сергей Загний двумя своими сочинениями, которые еще слышал Альберт Семенович, и одно из которых даже играл сам. Сергей, выработавший собственный узнаваемый язык, несомненно, является самым лучшим и тонким исполнителем своей музыки. Но любопытно – как ее играл Леман? Открыл ли он в ней что-то такое, чего не подозревал сам автор, как он это нередко делал, анализируя сочинения учеников? Думаю, это повод для интересного разговора.

Альберт Семенович работал почти во всех жанрах, но для органа написал только один Хорал. Игорь Гольденберг, как все, кому посчастливилось попасть в класс Лемана, получил в свое время «фирменное» лемановское задание для первокурсника: сочинить цикл миниатюр. Игорь написал такой цикл для органа. А на концерте он составил, можно сказать, небольшой цикл из хоралов – своего и Альберта Семеновича. Удивительным образом два сочинения связала общая атмосфера.

Непонятный неискушенному человеку словосочетание «цеховая музыка» в полной мере открывается музыканту, который сам достиг высокого уровня мастерства в исполнении на каком-либо инструменте. Когда знаешь разницу между произведением, написанным для теоретически знакомого инструмента, и произведением, написанным для инструмента, который композитор чувствует руками, тогда можешь оценить музыку гораздо глубже. В этом смысле «Сарабанда-2000» Дмитрия Чеглакова в авторской интерпретации блеснула очень ярко. Дмитрий извлек из виолончели замечательные звучания, и каждое из них было не «приемом ради приема» или «эффектом ради эффекта», а необходимым и точным средством воплощения музыкального замысла, проведенного сквозь призму исполнительского совершенства. Именно этого ждал от нас Альберт Семенович. Дополнительные смысловые штрихи в опус внесли текстовые вставки, произносимые автором во время игры.

Сергей Голубков (фортепиано), Дмитрий Чеглаков (виолончель)

Истинной жемчужиной концерта стало блестяще исполненные Сергеем Голубковым и Дмитрием Чеглаковым лемановские Концертные вариации на тему М. Росси. Каждый раз, когда я слышу музыку Альберта Семеновича, у меня возникает ощущение, что писать так легко и непринужденно! Творческих мук не существует. Всё, что тебе нужно, – посадить маленькое зернышко и проследить, как оно само постепенно вырастет. Леман так и говорил: «Напиши ноту и слушай». В его произведениях каждая следующая нота исходит из предыдущей, всё звучит так естественно, как будто и не могло быть иначе. В Концертных вариациях он взял чужое зернышко и вырастил из него свой собственный прекрасный цветок.

Специально ради этого концерта из Германии прибыли баритон Клаус Темпс и композитор и пианист Вениамин Левицкий, с которым состоялась содержательная творческая встреча с разговором о его сочинениях и музыке современной Германии. Они исполнили цикл песен Левицкого «Молитвы к НЕЙ». В этом опусе проявились и опора на традиции немецкой романтической песни с ее эмоциональной напряженностью, и безупречность дикции Темпса, и совершенное владение певческим голосом в его разнообразных регистровых и тембровых ипостасях, и исполнительская «адресность» сочинения (обладатель обычного баритона не справился бы с поставленными автором задачами), и, наконец, мастерство, с которым автор написал тексты песен. В классе Лемана мы любили сами работать над текстами вокальных сочинений.

Чувствуете ли вы бег времени? Ускользают ли неуловимые мгновения сквозь пальцы? Жаль ли вам безвозвратно ушедшего? Время хранится как ценный багаж, оседает тяжелым грузом или над ним можно подняться и ощутить всё сразу – прошлое, настоящее и будущее? С возрастом у меня стало возникать странное  чувство: какая-то ситуация вдруг воспринимается не только такой, какова она в данный момент, но и как будто смотришь на нее из далекого будущего и понимаешь, каким станет воспоминание о ней и как оно изменится с годами. Именно об этом мое сочинение «Иное предчувствие». Я представила его в финале концерта в версии для терменвокса, органа и аудиотрека. Партию органа исполнил Сергей Голубков. Замысел или «умысел», как говорил Альберт Семенович, предполагает, что в коде пьесы к звучанию аудиотрека присоединяется тихий звон хрустальных бокалов, наполненных хорошим вином, которые держат в руках исполнители на сцене и даже слушатели (не только держат бокалы, но и звенят ими). Будучи уже в годах, Альберт Семенович шутил: «Я не пью вино, я пью спирт!» – и доставал лекарство.

Сергей Голубков (орган), Олеся Ростовская (терменвокс)

Как бы мне хотелось опять поговорить с ним! Например, спросить о времени или узнать, был ли у него такой человек, с которым ему хотелось бы общаться даже спустя много лет после утраты…

А у вас есть такой человек?

Олеся Ростовская
Фотографии Алексея Погарского

Ниоткуда с любовью

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

Глядя на лицо этой молодой красивой женщины, трудно поверить, что ее давно уже нет в живых. Не обремененная всевозможными наградами и званиями, она ушла из жизни в возрасте 55 лет, будучи доцентом Московской консерватории. В недрах Интернета о ней – ни слова, за исключением маленькой заметки без фотографии на сайте консерватории. Но ее многочисленные учебные пособия, среди которых – сборники музыкальных диктантов, три выпуска «Сольфеджио» (от одного до четырех голосов), где собраны и систематизированы редчайшие примеры классической вокальной и вокально-инструментальной музыки, знают во всех музыкальных заведениях России, а теперь уже и за рубежом. Ее лекции и групповые занятия по методике преподавания сольфеджио и гармонии, наполненные ярким иллюстративным материалом, до сих пор не потеряли своей актуальности. Имя ей – Нина Сергеевна Качалина.

Кафедра теории музыки МГК, 1965 г. Третья справа Н. С. Качалина. Фотография предоставлена Музеем им. Н. Г. Рубинштейна

Это был необыкновенный музыкант, человек старой формации – высочайшей культуры, исключительного такта и порядочности. Всегда скромная и сдержанная, сосредоточенная и подтянутая, она была влюблена в свое дело и бесконечно предана профессии.

Н. С. Качалина от природы была наделена великолепным слухом и феноменальной памятью. Поступая в консерваторию, она предоставила комиссии по фортепиано возможность выбрать в ее исполнении одну из 48 (!) прелюдий и фуг «ХТК» Баха. Перед ней, прекрасной пианисткой, воспитанницей В. А. Натансона, никогда не стояли технические проблемы. Некоторое время она работала концертмейстером в Оперной студии и по прошествии нескольких десятков лет помнила наизусть все оперы, разучиваемые со студентами, причем не только фортепианную, но и вокальные партии.

Более 30 лет своей жизни Нина Сергеевна посвятила педагогической работе: сразу по окончании консерватории она начала вести занятия буквально по всем профилям научной деятельности, преподавая теоретические предметы не только музыковедам и композиторам, но и дирижерам-хоровикам. Что только она не вела! Сольфеджио, гармония, анализ музыкальных форм, полифония, методика преподавания сольфеджио – вот перечень музыкально-теоретических дисциплин, которые были доверены ей, как одной из самых одаренных и перспективных учениц С. С. Скребкова.

По сути своей Н. С. Качалина была ученым – исследователем и первооткрывателем. Одна из комнат небольшой «двушки» на Преображенке, где она жила, была полностью отдана под нотное хранилище. Предчувствуя близкий конец, Нина Сергеевна торопилась поделиться своим богатством, раздаривая ноты близким, друзьям и знакомым. Среди большого количества изданий, которые она подарила мне, сотни страниц испещрены ее мелким каллиграфическим почерком: гармонический анализ и аппликатура, обозначения педали и разделов формы, тонкие наблюдения, касающиеся стилей композиторов…

Отдавая бóльшую часть времени научной работе и преподаванию, она, вместе с тем, не могла позволить себе пропустить какое-либо значимое художественное событие, будь то интересный концерт, фильм-опера, книга, телепередача, знакомство с новым артистическим именем. Возникало чувство, что она живет необыкновенно яркой, творчески насыщенной жизнью, в которую стремится вовлечь и своих студентов, – их Нина Сергеевна любила очень нежно, по-матерински, постоянно заботясь о профессиональном и духовном развитии.

Уход ее был мучителен. Начало 90-х. В стране – полный хаос и развал, дефицит всего и вся. Она одиноко угасала, но, несмотря на трагизм своего положения, никогда не жаловалась и не была сломлена. Как-то, зная о целительских способностях покойного ныне Ю. Н. Рагса, я уговорила его приехать к Нине Сергеевне. Увы, надежда оказалась напрасной: сделать уже было ничего нельзя! Уходя, Юрий Николаевич увидел на пюпитре пианино ноты «Утешения» Листа ре-бемоль-мажор и исполнил его. Нина Сергеевна была потрясена. Она словно воскресла при звуках музыки, и казалось, что болезнь оставила ее навсегда…

20 января 1992 года Нины Сергеевны не стало. Отпевали ее ученики-дирижеры. В той службе было столько боли, столько искренней преданности и любви! И это понятно: ведь именно она научила их не только слышать, но и видеть, чувствовать, понимать, – оставаясь при этом просто людьми.

Мария Макарова

Он учил слушать музыку

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

В 2013 году исполнилось 80 лет Алле Кирилловне Кузьминой. Выпускница Фортепианного факультета Московской консерватории, она отдала 55 лет своей жизни ученикам Академического музыкального колледжа при консерватории. Многие музыканты, окончившие «мерзляковку», хранят теплые воспоминания об уроках фортепиано, об удивительной творческой атмосфере класса, о незабываемых концертах. А. К. Кузьмина окончила консерваторию по классу фортепиано у В. А. Натансона, занималась у А. Ф. Гедике по классу органа. Судьба распорядилась так, что она стала его последней выпускницей – 26 июня 1957 г. сдала на «отлично» госэкзамен, а 9 июля Гедике ушел из жизни. В интервью Алла Кирилловна рассказала о своей судьбе, тесно связанной с историей Московской консерватории, и ее легендарных педагогах.

— Алла Кирилловна, как Вы начали заниматься музыкой?

— В 1941 году маме кто-то посоветовал отвести меня к А. Б. Гольденвейзеру. Прослушав, он сказал, что этого ребенка нужно учить профессионально. Уже 22 июня я играла на конкурсе в ЦМШ, а 3 июля мы уехали в эвакуацию. По возвращении я начала ходить в «мерзляковскую» музыкальную школу (в то время там обучали и общим предметам), в 1948-м поступила в училище к В. А. Натансону. На третьем курсе у нас начался камерный ансамбль, и я попала к А. Ф. Гедике. Это и привело меня к органу. Как-то он спросил: «Вы будете поступать в консерваторию, хотите учиться играть на органе?» А я хотела стать оперным режиссером и готовилась поступать в Ленинградскую консерваторию. Но когда меня никуда не пустили из-за серьезной болезни, я отнесла документы в Московскую консерваторию.

— Что представлял собой органный класс, когда Вы туда пришли?

— В 1952 году в органном классе училось всего 5 человек: Д. Томчина, Г. Гродберг, С. Дижур, Н. Шустрова, В. Ласс. За мной пошли Б. Тевлин, В. Гневышева, И. Федосеева, А. Тупицына, Л. Бергер, Н. Кушнер, Л. Дигрис, А. Кончюс, А. Жюрайтис, В. Богатенко, В. Фраенов. С приходом такого большого количества людей Александр Федорович решил поделить класс между собой и Л. И. Ройзманом, его ассистентом. Я попала к Ройзману, и начались трения: мы «не дышали одним воздухом»…

Александр Федорович – это совершенно другое явление в моей жизни. Мне до сих пор не понятно, как у его отца, немца по происхождению, и матери-француженки могло родиться такое «русское дитя». Хотя в нем были потрясающая немецкая пунктуальность и французский романтизм. Звали мы его «Моржом» из-за характерных усов. Он был очень «теплый» – создавалось впечатление, что к нему можно «залезть на ручки» и он тебя обнимет. Я с восторгом восприняла широту и доброту этой прекрасной души…

— Как проходила концертная студенческая жизнь?

— В то время существовала практика: первые два года надо было заниматься на малом органе (мастера Ладегаста – сейчас он в Музее музыкальной культуры им. Глинки), на большой (в БЗК) переводили только на третьем курсе. И у меня родилась мысль хорошенько позаниматься, набрать репертуар и перейти на большой орган. Уже где-то 18 ноября на первом концерте я играла в Малом зале. Александр Федорович дружил с К. А. Эрдели, и они решили сделать концерт из произведений для органа с арфой – мы играли переложения для арфы и голоса с органом.

По окончании первого курса я побежала получать время на большом органе. Ройзман сказал: «Нет, второй год, как все, будешь заниматься в Малом зале». Но не

тут-то было: усилились амбиции, я стала ходить на уроки через раз и играть с листа! Кончилось тем, что Ройзман сильно накричал на меня. На что я ответила: «Леонид Исаакович, я вынуждена напомнить Вам, что мы в советском вузе и кричать на нас нельзя». Тут он взвился, и ноты полетели через два рояля в партер. Я все это собрала и перебежала к Александру Федоровичу в Большой зал. Там он сказал мне, чтобы я не ревела и что он будет со мной заниматься.

— Как проходили уроки?

— В Большом зале урок начинался в 6 утра. Как-то раз я опоздала, прибежала в десять минут седьмого и услышала фразу: «Аллочка, а Вы знаете, я очень люблю подниматься в Большой зал консерватории под звуки органа». Он приходил ровно в шесть утра, когда из радиоточки в служебных помещениях раздавался гимн СССР.

Я играла только на органе в Большом зале. Когда после часадвух занятий со мной он уходил в класс, я оставалась за инструментом до репетиции филармонии, начинавшейся в 9.30. Органы были также в Малом зале и в 44 классе. В 44 классе у нас проходил камерный ансамбль у Константина Кристофоровича Аджемова, которого мы звали Хризантемой Христофоровичем (он всегда ходил в галстуке с бабочкой и называл всех уменьшительно-ласкательно: «Алонька, где Ваш Игорек?» – альтист И. Вепринцев; «Никуша, где твой Робушка?» – Н. Копчевский, Р. Бушков). Однажды мы задержались на уроке, а мне надо было бежать на другие занятия. Не успеваю сложить ноты и вылетаю из класса, а там, между двумя дверьми, – тамбур, дверь с той стороны открывает Александр Федорович, и все мои ноты падают… Он говорит: «Садись на ноты! Так надо!». И я села, а потом он меня поднимал…

— Как занимался Александр Федорович и чему научил?

— Александр Федорович научил меня по-настоящему слушать. На занятиях по камерному ансамблю он садился за рояль и показывал, чтo должен слышать пианист, когда участвует в ансамбле. Играл он очень ловко, притом уже в преклонном возрасте (тогда ему было 73 года). Мы воспринимали абсолютно естественную фразовую структуру, агогику в романтических произведениях… Очень важно уметь дышать вместе с музыкой, учитывая, что сфера этого искусства – чувства, и главное в нем – время. То, как исполнитель дышит во время игры, свидетельствует о степени его музыкальности. Помимо того, что Александр Федорович помогал технически овладеть тремя мануалами, регистрами и педалями, он учил нас дышать и слышать орган. Он говорил: «Иди в зал и слушай». Включал регистры и просил определить их по слуху. Прежде всего, он был музыкантом. Этого же я стремлюсь достичь в работе со своими студентами.

На органных концертах Александр Федорович сам себе ассистировал и нас учил быть самостоятельными: сделать регистровку так, чтобы можно было всё заранее подготовить на том мануале, на котором нужно играть. При этом мы играли по нотам, где была указана регистровка, и сами себе переворачивали страницы…

— Был ли интерес у публики к органным концертам?

— Публика на органные концерты ходила, в зале всегда было много слушателей, по большей части преклонного возраста. Помнится, когда заканчивался концерт и Александр Федорович выходил кланяться, к сцене подходили дряхлые старушки, тянули к нему свои ручки, и он чуть ли не на колени вставал, чтобы их поцеловать… Это было очень светлое и чистое время, согретое присутствием в нем Александра Федоровича Гедике.

Беседовала Олеся Кравченко

Снова научиться удивлять

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

Хельмут Лахенман

Центр современной музыки Московской консерватории с 16 по 20 декабря провел XIV Международный фестиваль «Московский форум». В этот раз «форум» был посвящен новой музыке России и Германии, он также входил в череду многочисленных творческих мероприятий, связанных с празднованием 20-летия ансамбля «Студия новой музыки», руководимого Владимиром Тарнопольским и Игорем Дроновым. Этот юбилей во многом и определил масштаб события, завершившего уходящий год: на фестивале консерваторский коллектив разделил сцену со знаменитым немецким Ensemble Modern и его «солистом» – Хельмутом Лахенманом.

Приезд культового композитора и лидера немецкой композиторской школы – событие одного порядка с визитом в 1962-м Игоря Стравинского или в 1990-м Карлхайнца Штокхаузена. Справедливости ради стоит сказать, что Лахенман у нас уже был в далеких 1980-х, однако тогда между музыкантами из СССР и ФРГ вряд ли могло быть много общего. Сегодня ситуация иная: несмотря на то, что все его статьи, собранные в большой том и за отдельным исключением пока не переведенные на русский язык, сложны даже для подготовленного читателя, сам он в разговоре предельно ясен для собеседника, любит пошутить, старательно избегает менторских наставлений, всячески поощряет диалог, держится весьма просто. Словом, Лахенман – полная противоположность «гуру» Штокхаузену.

На двух встречах в Конференц-зале консерватории, где ни то, что сеть, – встать было негде, собственных сочинений он почти не касался (объясняя, что не стоит верить композиторам), зато охотно говорил о других, садясь за рояль и наигрывая Баха, Моцарта, Бетховена, Брамса, Брукнера, Малера, Лигети (а напоследок Морриконе). Так, постепенно из экскурсов в композиторскую технику и философию выстраивалась парадигма западноевропейского музыкального искусства. Для начала он приготовил чисто теоретические анализы отдельных частей веберновских циклов. Такой структурный разбор сочинений нововенца в 1950-е и 1960-е служил для поствебернианцев своего рода гимнастикой, упражнением, оттачивающим способность «мыслить музыку». Наделив Веберна не свойственными его мышлению сериальными категориями, Лахенман и сам признался, что все еще «инфицирован» Дармштадтом. А затем на тщательно подобранных примерах объяснил изложенную в научных работах собственную систематизацию звуков и типов изложения музыкального материла.

Для участия в дискуссионной программе фестиваля Центром современной музыки был приглашен представитель современного Дармштадта Йорн-Петер Хикель – музыковед и руководитель Института новой музыки в Дрездене. Однако из-за сверхплотного графика на доклад о современной музыке Германии ему было отведено около часа, и этого, конечно, было крайне мало.
Традиционно исполнители немецкого ансамбля провели серию мастер-классов, а музыкантам «Студии новой музыки» посчастливилось поработать с автором, который еще до приезда в Москву провел с ними видео-репетиции.

Концертная программа фестиваля (получившего в этом году подзаголовок «За колючей музыкой», отсылающий скорее к социально-политическим аспектам взаимоотношений двух стран), отличалась присущей «Студии» широтой спектра. В нее вошли симфонические произведения современных немецких (Э. Поппе, Х. Кибурц, Ф. Гольдман) и российских авторов (А. Сысоев, Н. Прокопенко, Д. Курляндский, Ф. Караев и другие). Главным симфоническим вечерам предшествовали камерные выступления-прологи Сергея Чиркова (аккордеон) и струнного квартета «Студии новой музыки». В рамках фестиваля прошла презентация и концерт нового проекта Центра современной музыки композиторского факультета «Артхроника», посвященного взаимодействию музыки и визуальных искусств. Ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского сопоставил в программе два ранних, написанных в один год (1966) сочинения Х. Лахенмана и Э. Денисова – «Интерьер» и «Плачи».

Концерт в Рахманиновском зале консерватории

Одним из самых важных результатов форума стало сотрудничество Ensemble Modern с молодыми российскими композиторами. Премьеры новых сочинений Ольги Бочихиной и Алексея Сюмака, написанные по заказу коллектива, прозвучали в главном вечере фестиваля.

До этого немецкий ансамбль приезжал в Москву дважды. Первый раз – в 1995-м на дебютный фестиваль «Московский форум», где совместно со «Студией новой музыки» исполнил российскую премьеру Реквиема Х.-В. Хенце. Спустя 18 лет музыканты снова встретились на одной сцене в сочинении Лахенмана …zwei Gefühle…, Musik mit Leonardo для чтеца и ансамбля (1992/2003) на текст философской работы Леонардо да Винчи «Жажда познания», вошедший в оперу «Девочка со спичками». Одно из важнейших произведений композитора последнего периода семь лет назад уже звучало в России на фестивале «Территория». Но на этот раз исполнение было во всех смыслах «авторизованным»: партию чтеца Лахенман исполнил сам. За вечер до этого на фестивале он уже предстал в качестве пианиста. Столь активное участие само по себе было чем-то экстраординарным, как и выбор сочинения для сольного выступления – семь коротких пьес Kinderspiel (1980). Интерпретация композиторами собственных сочинений, как правило, отличается особой структурированностью. В них нет ни внешних эффектов, ни напускной эмоциональности, а автор остается наедине со своим материалом. Столь же сильное впечатление от детских пьес, пожалуй, оставляет только игра Куртага.

Вместе с тем даже в программах «Студии новой музыки» сочинения Лахенмана – большая редкость (почти все – российские премьеры). И не потому, что слава авангардиста могла бы сегодня еще кого-то отпугнуть. Наоборот, только сейчас со всей очевидностью открывается, что в основе сложного музыкального языка композитора, требующего систематического освоения как музыкантами, так и публикой, лежат те же гуманистические идеалы, что и в музыке великих предшественников. И тогда авангард, в свое время сознательно отказавшийся от воспринимающего субъекта, но сохранивший главную художественную ценность – жажду познания, становится «охранной грамотой» искусства, предостерегающей его от тождества «я» самому себе. Современное искусство, по мнению Лахенмана, исчерпало возможности провокации, ему необходимо снова научиться удивлять, и для этого оно должно стать «беззащитным».

Ольга Арделяну,
преподаватель МГК
Фотографии предоставлены  Научно-творческим центром современной музыки 

«Надо верить в то, что играешь!..»

Авторы :

№ 1 (1312), январь 2014

Он поразил и очаровал меня сразу: так сильно контрастировал его изысканно-аристократический облик с окружавшей нас действительностью начала 1980-х годов. Всегда в строгом костюме с прекрасно подобранным галстуком, из нагрудного кармана пиджака выглядывал треугольник аккуратно сложенного платка… Таким я увидел его и в тот памятный для меня день, когда впервые пришел к нему в класс на прослушивание. Мое естественное волнение перед встречей с профессором, у которого я очень хотел учиться, было мгновенно растоплено необыкновенным обаянием и доброжелательностью Льва Николаевича. Тот первый урок положил начало нашему многолетнему общению и дружбе. Сразу удивило то, как ненавязчиво и корректно он формулировал свои замечания. В этом не было ни грамма авторитаризма и давления – Лев Николаевич скорее предлагал свое ви́дение, свою трактовку.

Много лет спустя, у нас состоялся разговор, в котором он высказал свой взгляд на преподавание: «В сущности, мы – я и все мои ученики, – коллеги. Я не должен и не могу говорить вам, как “надо”. У каждого из вас свое “я”, свое собственное понимание музыки. И я лишь могу сказать вам, чего не надо делать… Прежде всего, уважай авторский текст. Ты сначала сделай все, что хотел композитор, пойми его замысел и воплоти в звуках. И только тогда, если у тебя вдруг возникнут какие-то свои идеи, иная трактовка, можешь попробовать. Но это должно быть очень убедительно!»

Лев Николаевич был просто влюблен в рояль. Много раз я был свидетелем того, как он отдавал инструменту любую свободную минуту – в поездках, в перерывах между конкурсными прослушиваниями, после занятий со студентами. А когда я звонил ему домой, в трубке сначала раздавались звуки рояля, а уж потом его голос. Заниматься же он мог, казалось, в любых условиях, на любых инструментах. По его рассказам, у него дома часто звучали сразу три фортепиано! Утренний час в классе до прихода учеников был для него очень важен и к тому же помогал настроиться на работу со студентами.

Каждый его урок был на вес золота (профессор очень много гастролировал), и поэтому мы, его ученики, старались приходить на урок готовыми на все 100 процентов. Особое внимание при игре на рояле он уделял положению рук. Многие, наверное, помнят его незабвенное: «Кисти, кисти!» – Лев Николаевич не любил низкую постановку запястий, справедливо полагая, что это мешает связному и гибкому исполнению, красивому и мощному звуку на forte. Вообще, техника была для него лишь инструментом для выражения чего-то гораздо бóльшего. Он всегда исходил из смысловой сути музыкального произведения, из особенностей его звукового и образного содержания.

Человек очень увлекающийся, Лев Николаевич почти никогда не следил за временем – занимался столько, сколько было необходимо. Много играл на рояле, цитировал литературные источники (иногда на языке оригинала!), всегда старался добиться результата прямо на уроке. Особенно запомнились занятия, посвященные его любимым композиторам – Бетховену и Листу. Он и сам был так близок душой, характером, благородством и темпераментом к этим двум титанам, что не заразиться его любовью к ним было просто невозможно! Фактически каждая встреча превращалась в мастер-класс. Иногда к двум-трем часам дня в классе уже некуда было сесть! Мне кажется, ему и самому нравились такие открытые уроки, общение с молодыми музыкантами. Как истинно артистическая натура, Лев Николаевич еще больше раскрывался перед широкой аудиторией. Мы же все были просто влюблены в своего Учителя…

Лев Николаевич всегда старался помочь ученику полностью раскрыть и подчеркнуть особенности его собственной трактовки сочинения, ничего не навязывал, а если это было нужно, терпеливо объяснял свою позицию. Однако при этом он никогда не впадал в крайности – ему был абсолютно чужд какой-либо педантизм. Лев Николаевич был совершенно нетерпим к бездушной, холодной, малоэмоциональной игре, требовал не просто формально-правильно доносить текст, а полностью отдавать себя всего, вкладывать в исполнение всю душу: «Надо верить в то, что ты играешь, – во все эти страсти, в эту поэзию, в эти романтические преувеличения!» – говорил он.

О том, что Лев Николаевич был необычайно эрудированным и разносторонне одаренным человеком, знают, наверное, все. Еще в годы учебы в Московской консерватории он параллельно окончил Институт иностранных языков. Свободно владел английским, французским и итальянским, говорил на немецком и грузинском (он родился и прожил до 20 лет в Тбилиси). В своих многочисленных гастрольных поездках всегда старался выучить хотя бы несколько фраз на местном языке и не без удовольствия употреблял их в общении с иностранными коллегами. Его блестящий перевод встречи Глена Гульда со студентами консерватории можно услышать на пластинке, посвященной этому событию. Лев Николаевич прекрасно знал русскую и зарубежную литературу, часто цитировал целые главы из Пушкина, Лермонтова, Данте, Шекспира (его он прочел в оригинале целиком!), Гёте, Шиллера. Однажды, когда мы возвращались из гастрольной поездки в Белоруссию, весь вечер увлеченно рассказывал нам о Фолкнере. А его переводы Поля Элюара, изданные в книге статей и воспоминаний о Льве Николаевиче, просто блистательны! Живопись и архитектуру он тоже знал и понимал превосходно. «Вся жизнь артиста, говоря по большому счету, должна быть такой, чтобы он всегда, в любой момент готов был отозваться душой на возвышенное, одухотворенное, поэтически прекрасное…» – так говорил он в одном из своих последних интервью.

Много сил и времени в последние годы отнимала у Льва Николаевича его чрезвычайно активная общественная деятельность: заведующий кафедрой в консерватории, председатель Ассоциации лауреатов конкурса имени Чайковского, основатель Российского отделения Европейской ассоциации педагогов фортепиано («EPTA – Russia»). Несмотря на это, в центре его жизни оставалась Музыка. Последние концерты Льва Николаевича до сих пор памятны всем, кому посчастливилось быть там. В них он достиг потрясающей гармонии в воплощении художественных образов, технического совершенства и звукового мастерства.

Мне до сих пор кажется, что я не договорил ему чего-то главного, не успел выразить свою благодарность и любовь – наверное, так бывает всегда, когда теряешь по-настоящему близкого и родного человека. Каждый раз, когда я прихожу в наш 45-й класс заниматься теперь уже со своими студентами, я смотрю на его портрет, мысленно, а иногда и вслух, здороваюсь со Львом Николаевичем, и в своей работе стараюсь быть хоть немного таким, как он.

Доцент А. С. Струков

Песня держит нас вместе

№ 1 (1312), январь 2014

А. В. Руднева в кабинете

В Московской консерватории с 7 по 10 ноября прошел Музыкальный фестиваль и Пятая международная научная конференция «Музыкальный фольклор и этномузыкология: век XXI», посвященные 110-летию со дня рождения выдающегося ученого-фольклориста и замечательного музыканта Анны Васильевны Рудневой (1903–1983). Все, кто знал Анну Васильевну, помнят, что народная песня не была для нее лишь материалом для изучения – она была частью ее жизни, предметом искренней и горячей любви. Эту любовь к народной песне, а вместе с ней к родной земле, Анна Васильевна старалась передать всем, кто ее окружал. Не случайно профессор А. С. Соколов, открывая конференцию, сравнил ее отношение к народной культуре с родительской любовью к новорожденному ребенку. Вступительное слово ректора, согретое личными воспоминаниями об увлекательных рудневских лекциях, сразу придало событию возвышенно-благожелательный тон.

Рубеж веков, а уж тем более тысячелетий, издавна служил основанием для подведения итогов, обобщения, предчувствия грядущих перемен. В известной мере это относится и к настоящему моменту в истории музыкально-фольклористической науки, ныне вошедшей в состав более обширной дисциплины – этномузыкологии. Упоминание XXI века в теме конференции отнюдь не случайно: этномузыкология, теснейшим образом связанная с собирательской работой, постоянно фиксирует реалии сегодняшнего дня – состояние народных певческих традиций, социальные процессы в разных регионах России; использует современные методы аудио- и видеозаписи, технологии реставрации записей на устаревших носителях. Если еще 20–30 лет назад собиратели и исследователи музыкального фольклора предпочитали тщательно изучать дохристианские реликты в региональных традициях, то в наши дни в научный обиход вошли жанры духовной тематики, поздние слои народной культуры, проблемы не только этнической, но и национальной специфики.

Конференция была исключительно «многолюдна» – в ней выступало без малого пятьдесят человек. Несмотря на непростые экономические обстоятельства, участники приехали из разных, иногда весьма далеких, регионов России и зарубежья. География конференции впечатляет своим размахом: Москва, Санкт-Петербург, Воронеж, Вологда, Ростов-на-Дону, Саратов, Казань, Тверь, Ижевск, Новосибирск, Вятка, Краснодар, Киев, Минск, Алма-Ата, Одесса, Париж, Вена, Бельско-Бяла (Польша).

Участники конференции

Музыкальное приношение А. В. Рудневой проходило в Рахманиновском зале — четыре вечера подряд на его сцене звучал фольклор. Все концерты отличала удивительная атмосфера – теплая и искренняя. Она рождалась живой памятью об Анне Васильевне: Рудневу вспоминали несколько дней как выдающегося ученого, замечательного человека, бескорыстно и преданно служившего своему делу, любившего студентов и коллег и щедро делившегося своей любовью, своими знаниями и идеями. Просто и задушевно о ней говорили Н. Н. Гилярова, В. Г. Агафонников, В. Ю. Калистратов, С. С. Калинин, И. А. Сосновцева, а также дочь Анны Васильевны – Е. В. Руднева, поблагодарившая всех участников, организаторов и гостей Фестиваля за преданность делу собирания и изучения фольклора. Хочется присоединиться к словам С. Н. Старостина: «Все меняется: судьбы, государства, а песня держит нас вместе. Да здравствует народная песня!»

Наибольший интерес у публики вызвал первый концерт 7 ноября, поскольку в программе был объявлен этнографический коллектив из Краснодарского края. Приезд народных исполнителей в Москву всегда привлекает невероятное число слушателей, в ожидании их выхода двери зала были открыты настежь на протяжении всего концерта, взрослые стояли вдоль стен и сидели на подоконниках, дети лежали на ковровых дорожках…

Программа вечера была удивительно монолитна: звучали песни южно- и западнорусской традиций. Сначала на сцене были молодежные коллективы: два возглавляемых С. Ю. Власовой фольклорных ансамбля – Гнесинской академии и «Ромода», и «Воля» Воронежской академии искусств (рук. Г. Я. Сысоева). Кульминацией концерта стало выступление ансамбля «Истоки» из станицы Тбилисская Тбилисского района Краснодарского края (рук. В. Д. Коленова): 14 участников (в большинстве своем весьма преклонного возраста) провели на сцене около часа (!), исполнив в общей сложности 13 песен самых разных жанров – протяжные и плясовые, фрагмент свадебного обряда, щедровки и др.

Ансамбль «Истоки»

Бесспорно, этнографические коллективы существенно отличаются от молодежных фольклорных ансамблей. Носители традиции живут в ней, органично перенимая её от старших поколений (порой, кажется, на генетическом уровне), в то время как городские коллективы всего лишь имитируют. Особенно заметно было иное отношение народных исполнителей к звуку: без малейшего форсирования, более богатое нюансами, бережное и деликатное, чем у молодежных ансамблей, пусть даже весьма опытных и профессиональных. Примером подобного превосходного владения традицией было пение запевалы ансамбля «Истоки», В. К. Мясищевой. Вместе с подголоском Л. В. Гулимовой и остальными участниками она устроила незабываемый праздник, вызвав восторг и благодарность публики, не желавшей отпускать гостей со сцены.

Жаль, местная администрация Тбилисского района Краснодарского края совершенно не ценит этого богатства. Было грустно слышать от исполнителей, что их коллектив собираются распустить в связи с недостатком средств. Да и официальные обещания краевого Министерства культуры профинансировать поездку «Истоков» в Москву не были выполнены, в итоге певцы приехали за свой счет. Спасибо Государственному республиканскому центру русского фольклора, выделившему средства на размещение их в гостинице!

На втором концерте выступили семейный ансамбль «Горошины» из пос. Небольсинский Жуковского района Брянской области, Фольклорно-этнографический коллектив «Межа» Тверского музыкального колледжа им. М. П. Мусоргского (рук. И. Н. Некрасова), фольклорные ансамбли Московской и Санкт-Петербургской консерваторий – старые добрые друзья, высокопрофессиональные музыканты, творческое сотрудничество которых насчитывает без малого 35 лет. А завершил программу ансамбль «Виртуальная деревня», состоящий из прежних участников фольклорного коллектива МГК, ныне живущих в разных городах и странах, но сохранивших любовь к народной песне и потребность в совместном концертировании. Конечно, «виртуальность» существования накладывает отпечаток на качество реального звучания, но эмоциональная выразительность и тембровая красота запевалы и подголоска (С. Концедалова), искренность и самоотдача на сцене всех исполнителей, их преданность фольклору и друг другу, безусловно, подкупают.

Ансамбль «Горошины»

Оба заключительных концерта были отданы профессионалам. Прозвучали интересные студенческие обработки народных песен, а также произведения Т. А. Чудовой, В. Г. Агафонникова, В. Ю. Калистратова, Р. C. Леденева. Участие в программах приняли Народный хор РАМ им. Гнесиных (рук. В. А. Царегородцев) и Хор Московской консерватории под управлением проф.С. С. Калинина. Причем в первый  вечер гнесинцы подарили публике обработки народных песен самой А. В. Рудневой, исполнив их тонко, музыкально и современно.

Уже в пятый раз Научный центр народной музыки им. К. В. Квитки выступает организатором конференции и фестиваля памяти А. В. Рудневой. Но в этом году они впервые имели статус мероприятия, посвященного предстоящему в 2016 году юбилею Московской консерватории. Поддержка ректората и многих других служб ВУЗа во многом облегчила работу по подготовке и проведению столь масштабного музыкального праздника, за что всем огромная благодарность. Особенно хочется выделить сотрудников архива, по собственной инициативе подготовивших чудесную выставку, посвященную А. В. Рудневой. А главная благодарность прозвучала со сцены из уст проф. Н. Н. Гиляровой, инициатора Фестиваля и бессменной ведущей всех концертов, в словах, обращенных к Анне Васильевне Рудневой: «Спасибо ей за все! И за эту встречу тоже!»

Ансамбль «Виртуальная деревня»

Е. В. Битерякова,
Т. А. Старостина,
НЦНМ им. К. В. Квитки