Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

«Симфония должна быть подобна миру…»

№ 9 (1283), декабрь 2010

150-летие со дня рождения Густава Малера Московская консерватория отметила широко: серией концертов, научной конференцией, выставкой, изданием иллюстрированного собрания статей и материалов «Густав Малер и Россия».

Аксели Галлен-Каллела. Портрет Густава Малера. Холст, масло (1907). Художественный фонд Геста Серлакиуса (Финляндия)

Малер при жизни довольно тесно был связан с русскими музыкантами, его творчество оказало сильнейшее влияние на русскую и советскую музыку ХХ века, а посвященные Малеру серьезные исследования появлялись у нас, уже начиная с 30-х годов (пусть и с большими перерывами). В последнее время их число пополнилось новыми значительными работами. Все это воспринимается как насущная необходимость и закономерное следствие постоянного интереса к композитору. Его юбилей заставил вновь задуматься над тем, что происходило за истекшее время с образом Малера и каким он открывается для нас сегодня…

В преддверии года Малера большинство концертных организаций и симфонических оркестров в мире не объявили специальных программ и циклов, как можно было бы ожидать. Произошло это не по забывчивости и объясняется не угасанием интереса к Малеру. Дело скорее в том, что музыка Малера так прочно вошла в современный репертуар, что год Малера трудно было бы сделать в этом отношении каким-то особенным. Мы переживаем сейчас не год Малера, а время Малера и его музыки, которое длится, по крайней мере, уже полвека, если вести отсчет от малеровского ренессанса 60-х годов.

Судьба музыки Малера в России запечатлела в себе общую направленность и основные вехи истории восприятия его творчества, расставив в ней, однако, свои, весьма существенные акценты. В начале ХХ века, когда его симфонии стали исполняться в России, стиль и художественное мышление Малера казались несовместимыми с эстетическими идеалами времени, и прежде всего c идеалом пронизанного внутренними связями, стилистически и тематически единого целого. Ян Сибелиус, встретившийся с Малером во время гастролей последнего в России (Петербург, Хельсинки, 1907 год), вспоминал, как на высказанное мнение о симфонии, в которой требуется строгость стиля, внутренняя логичность и связь всех мотивов, Малер возражал: «Нет, симфония должна быть подобна миру, она должна охватывать все».

Мир в симфониях Малера почти никогда не исключает представления о целостности, гармоничности, возможности примирения противоречий. Но никогда он не бывает статичным и предстает, как правило, либо во внутренне конфликтном становлении, либо даже в разорванности. Трагическими разрывами должна была покрыться сама жизнь и история, чтобы идеалы внутренне гармоничного целого обнаружили свою относительность, дав место более заинтересованному и непредвзятому восприятию музыки Малера.

В становлении отечественного симфонизма после революции симфониям Малера, как известно, принадлежит громадная роль (это почувствовал и ясно выразил в своей книге 1932 года И. И. Соллертинский). Они указывали на возможности классического жанра отвечать потребностям современности, пользуясь любыми стилистически разнородными средствами музыкального языка. Достаточно вспомнить возвращение Шостаковича к симфонии как инструментальному циклу в Четвертой – самой «малеровской» из его наследия, которая одновременно показывает и сближение Шостаковича с Малером, и глубокие различия в их мышлении и мироощущении. За этими различиями – иной опыт восприятия жизни и места личности в ней. Трагический исход в финале большого сочинения для Малера возможен лишь в виде редкого исключения (Шестая симфония), пусть и вовсе не случайного для него и даже закономерного, но остающегося своего рода пробой. Художник иного времени и в иной стране смог в сложном мире музыки Малера найти средства для воплощения мира, устроенного уже совсем иначе.

Случилось так, что первым исполнителем Четвертой симфонии Шостаковича был К. П. Кондрашин, который в те же годы начал (как никто из отечественных дирижеров ни до него, ни одновременно с ним!) включать произведения Малера в программы концертов руководимого им оркестра Московской филармонии. Его записи циклов симфоний Шостаковича и Малера в 60-70-е годы – самая крупная работа дирижера в студии и самый художественно значимый вклад в дискографию сочинений обоих композиторов. Некоторые исполнительские решения Кондрашина в малеровских симфониях (Шестая) найдены под несомненным воздействием музыки Шостаковича.

Cо сменой композиторских поколений восприятие музыки Малера стало меняться самым решительным образом. Если для Шостаковича она еще смыкалась с современными средствами музыкального языка, то в сознании других (А. Шнитке, Г. Канчели, В. Сильвестров) отодвигалась в историческую даль. Даль эта притягательна. Противоречия, остро выявленные в музыке Малера, примиряются теперь самим, часто ностальгическим, взглядом на него, выхватывавшим в мире Малера прежде всего не внешне конфликтное, а внутреннее, сокровенное, находящее выражение в медленных симфонических монологах, в свойственных им интонационных «жестах» прощания.

На широких пространствах малеровских партитур велась работа на будущее. А само время меняло образ композитора и в своем течении откладывало различные, относительно устойчивые смыслы, выработанные историей восприятия малеровского творчества. Вот почему и невозможно однозначно ответить на традиционный вопрос, перефразирующий слова самого Малера: пришло ли его время? Оно, конечно, давно пришло, но при этом не дает однозначно определить себя, потому что само есть движение, текучее и изменяющее вместе с собой образ Малера, который как бы поворачивается к нам все новыми гранями.

В наши дни музыка Малера подверглась новому испытанию. Хорошо усвоенная, ставшая вполне привычным явлением, которое, пожалуй, уже не задевает слух так, как это было в 20-е, 30-е или еще 60-е годы, она попала в окружение множества впервые или заново открытых явлений искусства рубежа XIX-XX веков. Почти повсеместный интерес к этому периоду, к различным проявлениям стиля модерн, в том числе и в австрийской культуре, заставляет невольно сравнивать Малера с его современниками. Возможно, главным залогом воздействия музыки Малера стала – в эпоху настроения, колорита и звукового орнамента – его приверженность четкому рисунку, выражающему остроту беспокойной мысли. По существу именно сегодня складываются надежные основания для суждений об уникальности места Малера в музыке, о качествах, позволивших ему превзойти свое время и давших его созданиям поразительную интенсивность воздействия на последующие поколения.

Доцент Д. Р. Петров

Поделиться ссылкой: