Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

Карэн Хачатурян: память о друге

Авторы :

№ 8 (1337), ноябрь 2016

g5В 1933 году, когда я был еще мальчишкой, Арам Ильич Хачатурян привел меня на заключительный концерт 1-го Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей. Меня и многих, кто был рядом, потряс тогда рыжеволосый юноша – Эмиль Гилельс. Ему было семнадцать лет. Концерт в БЗК превратился в праздник. Даже скептически настроенные чопорные филармонические старушки участвовали в оглушительной овации.

Гилельс произвел на меня колоссальное впечатление и я мечтал о знакомстве с ним. Произошло это позже, когда я сам стал консерваторцем. Мы очень подружились. Это был человек, державший себя с достоинством в любой, даже самой экстраординарной ситуации. Ему была свойственна своего рода музыкантская гордость. Не надо это свойство смешивать с обычным тщеславием. Гилельс соединял в себе почти детскую трогательность, скромность и достоинство музыканта, осознающего свое творческое избранничество. Никакой позы, никакой напускной театральщины. Наши многочасовые беседы о музыке во время совместных каникул в Рузе я не забуду никогда.

По качеству и масштабу пианизма он, как мне кажется, очень отличался от многих своих сверстников. И если поначалу многие обращали внимание на его колоссальный пианистический аппарат, то позже отдавали дань самому главному – звучанию инструмента, узнаваемому с первых тактов.

Emil_Gilels-4Принципиальность Эмиля сказывалась на его невероятной щепетильности в вопросах профессиональной и человеческой этики. Были времена, когда в консерватории появились люди, которые с каким-то усердным ожесточением преследовали одного из лучших наших музыкантов и педагогов – Якова Флиера. Эти «держиморды» бесцеремонно влезали в его личную жизнь, быт, домашние дела. Некие партийные дамы стали публично обсуждать его развод, новую женитьбу… Завертелось все это «на идеологической платформе» так, что несчастному Флиеру в пору было уйти из консерватории. Выдающегося музыканта вот-вот должны были уволить, да еще и с клеймом. Трудно предположить, чем бы все это закончилось, если бы не вмешался молодой в ту пору Эмиль Гилельс. Были там две фурии: одна читала лекции по марксизму, другая, некто Брюхачева – супруга профессора-скрипача. «Органы партийного надзора» арендовали их для проработки Флиера. Эмиль пришел к ним и устроил грандиозный разнос. Не убоялся пристыдить и наводчиков сверху. После выступления молодого Гилельса на консерваторском собраниии и старшие коллеги стали на сторону Флиера. Возмутительное «дело» было прекращено. Случаев подобного бесстрашия в жизни Гилельса было много.

Когдав в Одессе умерла школьная учительница Гилельса, он поехал ее хоронить, поставил памятник. Кажется, одинокая была женщина. Знают про это единицы. Не для афиши делалалось. Вообще, образ этого человека немыслим для меня в плане какой-то моральной двойственности. Много ли у нас таких?

При всей своей прямоте и принципиальности, в вопросах профессиональной этики Гилельс был человеком застенчивым. Когда появились в печати Прелюдии и фуги Шостаковича, Гилельс стал их потихонечку поигрывать, для себя, постепенно постигая их содержание. Он никогда не бравировал всеохватностью своих вкусов. Среди больших музыкантов такое случается редко.

Я помню, как под конец жизни он стал играть неброскую, «негромкую» музыку, вроде сонат Скарлатти. Это была настоящая поэзия. Грандиозным памятником искусству великого музыканта останутся записи концертов Брамса, сделанные им с гениальным Ойгеном Йохумом и многое, многое другое.

Мне очень жаль, что с годами и не без помощи воинствующей рекламы имена и образы, подобные Гилельсу, вытесняются каким-нибудь одним «эпохальным брендом». Красота и смысл нашей культуры, все же, в ее восхитительном многообразии. Творчество Гилельса – драгоценная часть этого наследия. Кланяюсь его памяти.

Из книги мемуаров К. С. Хачатуряна «Образы времени в лицах и судьбах»
(архив профессора Ю. Б. Абдокова).
Публикуется впервые