№ 3 (1323), март 2015

В. В. Горностаева с учениками (слева направо): К. Кнорре,Ю. Лисиченко, Д. Иоффе, И. Петрова-Чуковская, М. Ермолаев-Коллонтай

С первого урока у Веры Васильевны Горностаевой я погрузилась в мир, где нужно было слушать, слышать, думать, искать… Вера Васильевна очень бережно вводила меня в этот мир, где воспитывали настоящих музыкантов. Каждая деталь отшлифовывалась, всё наполнялось смыслом.

Вначале был Бах. Партита до минор. Она не раз повторяла, что к этому композитору должно быть отношение, как к «Сосуду святого Грааля»… Потом Шопен. И сразу поэзия. Стихами Блока объясняла мне Вера Васильевна начало 4-й Баллады Шопена…

Ветер принес издалека
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.

Когда ее не удовлетворяли краски в музыке, она советовала пойти в Музей имени Пушкина – смотреть на замечательную картину Матисса «Золотые Рыбки» и пытаться передать эти краски в звуке. Я тогда только училась понимать то, что впоследствии стало самым важным в моей исполнительской и педагогической деятельности: звук – это и есть исполнитель. Художественная задача, смысл и концепция сочинения передаются не через заборы технических приемов, но через звук!

В Москву из Риги я приехала в возрасте 15 лет с рекомендацией моей дорогой первой учительницы в рижской специальной музыкальной школе им. Эмиля Дарзиня – Нины Трдатовны Бинятян. Она была инициатором моего переезда. (Как не вспомнить слова Д. Ф. Ойстраха, который в ответ на вопрос «почему многие замечательные музыканты рождаются в Одессе?» заметил: «Да, это так! Нужно родиться в Одессе, но вовремя оттуда уехать!»)

Я поступила в ЦМШ, уже считая себя достаточно «известной» в Риге пианисткой с наградой на международном конкурсе «Концертино Прага». Конечно, после Риги, где, как всегда в школах, с нами возились как с детьми, это был бросок в самостоятельную жизнь. И в той моей самостоятельной московской жизни было много сложностей, Но все состоялось. Спасибо за это моим родителям и Вере Васильевне! Состоялось благодаря Вериному Духу. Она поднимала нас на высоту, где все события жизни воспринимались через призму того, что происходило в классе и в общении с ней.

Мы всегда пытались как можно больше времени сидеть на занятиях Веры Васильевны в 29 классе, где шли уроки. Это и была настоящая школа. Студенты, слушая друг друга, проходили намного больше сочинений, чем могли это сделать сами с профессором. Я училась быть и исполнителем, и педагогом, так как часто из пассивного слушателя ты превращался в активного – Вера Васильевна в любой момент могла спросить: «А что бы ты здесь посоветовала?». У нее всегда был индивидуальный подход к студенту. Наверное, в этом причина того, что мы, ученики Горностаевой, объединены ее духом, но так не похожи друг на друга в интерпретациях.

С первого дня работы над новым сочинением ты попадал в достаточно сложную ситуацию. В классе всегда не меньше 15-20 человек студентов и просто слушателей. Сочинение сырое и, конечно, играется наизусть. Надежда на то, что профессор прервет тебя, равняется нулю. Играешь под двойным взглядом: в 29 классе с одной стороны Вера Васильевна, с другой – улыбающийся Нейгауз. Смеясь, она говорила: «Смотри, если ты хорошо играешь – он улыбается, а если нет…» (в такой момент вспоминалась Мона Лиза, Джоконда, взгляд которой следил за мной, куда бы я не повернулась). И нужно было «доплыть до берега»…

Вера Васильевна нашла во мне, как она выражалась, «шопеновский вирус», который лечить не собиралась. Мы много времени и сил потратили на подготовку к конкурсу Шопена в Варшаве. Она считала, что когда 80% программы есть и 20% надо доучить, можно попробовать. Так и случилось со мной – шопеновский репертуар у меня уже тогда был обширный. Она очень обрадовалась моей победе на конкурсе (II премия – Ред.), но сразу спустила меня с небес «славы», сказав: «Ну что? Теперь продолжаем работать: конкурс – это только первая ступенька!».

Можно вспомнить выражение так любимого и цитируемого ею Бориса Пастернака: «поверх барьеров». Она и была таким человеком. Поэтому мы не чувствовали и политических барьеров так остро, как другие. В те трудные времена я мысленно жила в атмосфере 29 класса.

Не могу не вспомнить еще один случай. Перед конкурсом Шопена она собрала профессоров, своих коллег, я сыграла всю программу, а потом было обсуждение. Мы обе присутствовали, и я наблюдала эту невероятно доброжелательную дискуссию с участием Я. Флиера, Я. Зака, Я. Мильштейна: они отправляли меня, не их ученицу, и искренне давали напутствия. Учитывая, что не всегда самые теплые отношения связывали этих людей в жизни, Вере Васильевне удалось создать удивительно теплую атмосферу – всех объединила музыка. Думаю, этот эпизод должен быть примером того, как мы, музыканты, воспитанные Верой Васильевной, тоже должны всегда находиться «поверх барьеров».

Вера Васильевна была одним из инициаторов многих научно-педагогических конференций – в Свердловске, Челябинске и других городах Урала. Мы, студенты, всегда с удовольствием ехали с ней на эти замечательные гастроли. Помимо того, что набирались опыта, это была еще и редкая возможность общения с профессором не в классе, а в повседневной жизни.

Воспитательный процесс вообще не останавливался ни на минуту. До сих пор помню, как мы с Михаилом Вайманом, моим мужем и замечательным скрипачом, пришли поиграть ей сонату Прокофьева. Она с большим интересом прослушала и подсказала несколько идей на только ей доступном языке, с такими художественными и поэтическими метафорами, которые помогли в концепции, в создании целого.

После окончания Московской консерватории наши отношения с Верой Васильевной не прерывались, можно сказать, никогда. Даже когда я уехала из СССР, и мы не имели возможность видеться и общаться, мы хорошо чувствовали друг друга. А если встречались после перерыва, будь то в Японии, Франции, России или еще где-либо, было ощущение, что расстались пару дней назад. Это духовное общение мне очень дорого и останется со мной навсегда. Последняя встреча с Верой Васильевной была в Москве на ее 80-летнем юбилее. Было волнение – очень хотелось, чтобы она осталась довольна моим выступлением…

В день, когда не стало моего любимого Учителя, я почувствовала еще острее меру ответст-венности, которая ложится на нас, ее учеников. Ее смерть застала меня в Японии, где я переняла эстафету и продолжаю начатую Верой Васильевной многолетнюю работу на Yamaha Masterclass. Она воспитала в Японии целую плеяду замечательных музыкантов. Эстафета Веры должна быть продолжена!

Дина Иоффе