№ 9 (1247), декабрь 2006

У Сергея Леонидовича Доренского, авторитетнейшего профессора Московской консерватории, имя которого известно во всем фортепианном мире, в этом сезоне двойной юбилей. В декабре 2006 года – 75-летие со дня рождения музыканта. В 2007 – исполняется полвека, которые профессор Доренский отдал преподаванию в стенах нашей alma mater. Значимые события торжественно отмечены фестивалем, проводимым в консерваторских залах учениками маститого Учителя. Редакция «Российского музыканта» как и вся Московская консерватория с удовольствием присоединяется к хору поздравлений и приветствий, обращенных к юбиляру.

Еще больше времени длится одна дружба, уже тоже ставшая историей, – дружба двух выдающихся музыкантов С. Л. Доренского и Р. К. Щедрина. В посвященной композитору книге, которая готовится к изданию, ее редактор-составитель Е. С. Власова беседует с С. Л. Доренским о давнем друге. И перед читателем в полный рост встает картина пережитого времени, нашей музыкальной жизни и любопытных подробностей в судьбе самих музыкантов. Предлагаем вниманию отрывки из этой беседы.

– Сергей Леонидович, в Вашем роду были музыканты?

Нет. Профессионалов не было. Правда, мама пела замечательно. Во время войны выступала в госпиталях, пела для раненых. Любил вокал и папа, даже у Козловского пел.

Кстати, моя мама прямой потомок декабристов. Ее прапрадед, фамилия его Бодиско, был членом Северного общества. Фамилия Бодиско голландских корней, моих предков привез оттуда Петр Первый. Два брата Бодиско были богатыми людьми, служили военными морскими офицерами, и 25 декабря 1825 года вышли на Сенатскую площадь. Одного из них сослали на Кавказ солдатом, где он вскоре был убит в стычках с Шамилем, второго, Михаила, – в кандалах отправили в Бобруйск. И только через шесть лет расковали и позволили жить в одном из его имений где-то между Орлом и Курском в деревне Соковнино. Там родилась моя прабабушка, Варвара Михайловна, которую я помню. Она умерла, когда мне было пять лет. Дедушка мой по маминой линии также был потомственным военным. Служил уже в Первую империалистическую. Затем перешел на сторону красных, воевал рядом с Ворошиловым. Участвовал и с Тухачевским в марш-броске на Варшаву, на Пилсудского. В той кампании косвенно участвовали бабушка и мама, находясь в обозе. Позднее дедушка преподавал тактику в Академии Генштаба. Когда начались годы террора, он приходил домой и говорил бабушке: «Они захлебнутся в крови, что они делают – сажают всех!». В 1935 году он умер от удара.

– Получается, что вовремя.

– Получается. Через год-два его бы расстреляли… А папа родом из Брянска, из простой семьи. Он был фотокорреспондентом ТАСС. Прошел всю войну и умер рано, в 52 года. Вот моя биография. Так что у нас в семье все всё понимали и обо всем догадывались еще в 30-е годы.

– А где Вы в Москве жили?

– На Малой Бронной. Родион бывал там у меня. Играл свои сочинения.

– Трудно представить, сколько лет Вы знаете Родиона Константиновича. Полвека или даже более?

– Не считал. Хотя можно и посчитать. Родион мой старейший друг. К нему, к его творчеству, к его исполнительскому таланту я всегда относился с восхищением. Сейчас, оглядываясь назад на прожитые годы, мне кажется, что мы всю жизнь прошли вместе. Мы ведь и учились на одном курсе. Помню, когда в 1950 году он поступал в консерваторию на фортепианный факультет, то играл «Рапсодию на тему Паганини» Рахманинова. Тогда это было событием, серьезной заявкой на взятие больших исполнительских высот. В те времена мы не спешили, как это происходит сейчас, замахиваться на все сразу с первых профессиональных шагов. В хоровом училище Родион был учеником Г. М. Динора, который всегда гордился своим великим учеником. Именно Динор и привел Щедрина в фортепианный класс Флиера.

Помню, как мы с ним участвовали в одном из исполнительских конкурсов. Тогда каждый год на фортепианном факультете регулярно проводились четыре или пять конкурсов на лучшую интерпретацию какого-нибудь фортепианного концерта. Победитель получал право исполнить его с нашим студенческим оркестром. Дирижерами были Женя Светланов, Геня Рождественский. Вот и мы с Родионом участвовали в одном из конкурсов. Причем, оба играли Второй концерт Листа. И опять же оба – разделили первое место. Но концерт-то разделить было нельзя! В результате, никого из победителей не обидели, концерт не прозвучал. Но мы так радовались своей двойной победе!

– Сергей Леонидович, что Вы можете сказать о музыке, написанной Родионом Константивновичем для фортепиано?

–Трудно сейчас не согласиться с тем, что Родион сделал значительный вклад в отечественную фортепианную литературу. Как всякий выдающийся музыкант, он создал свой язык. Если нет собственного языка – ничего нет. Мы всегда узнаем Щедрина. Всегда! Он говорит в музыке своим языком. Главное, что он национальный русский композитор. Я очень люблю его музыку, чту его как пианиста, как моего великого друга. Время его настоящего полного признания еще впереди.

В России его очень много играют. Очень. Недавно я был председателем государственной комиссии на фортепианном факультете в Санкт-Петербургской консерватории. Многие дипломники исполняли прелюдии и фуги Щедрина. Играют и Первую фортепианную сонату, Первый и Второй концерты. Третий – реже. Играют «Полифоническую тетрадь», «Тетрадь для юношества».

– А Вы всё переиграли у него?

– Я очень много играл «Полифоническую тетрадь», играл Первый концерт, фортепианные пьесы, Первую сонату, прелюдии и фуги, многое из названного записал. «Бассо остинато», «В подражание Альбенису», «Юмореску» играл во всем мире – от Рио-де-Жанейро до Парижа. Всю свою профессиональную жизнь я играл его сочинения.

– С кем из композиторов его фортепианный мир близок, с кем больше соприкасается?

– Трудно сказать. У него свой стиль, своя гармония, свой ритм, мелодика, фактура. Он пишет очень удобно. И это понятно – сам ведь замечательный пианист. Я думаю, что все-таки его мир близок к миру Прокофьева. Вспомните хотя бы неистовое завершение финала его Второго концерта или невероятную по энергетической напряженности моторику Пятого, которую так блистательно передает Денис Мацуев.

– Вы, наверное, хорошо помните и авторские исполнения?

– Хорошо помню, как в 1954 году на одном из экзаменов (он проходил в 36 классе) он играл свой Первый фортепианный концерт. Мне концерт невероятно понравился, а экзаменаторы с кафедры композиции страшно его раскритиковали. По-моему, они поставили ему очень низкую оценку.

– Тройку, кажется. Особенно концерт не понравился Богатыреву и Шебалину, о чем он затем и написал в журнале «Советская музыка».

– Он блестяще сыграл свой новаторский концерт. И когда были объявлены результаты, мы все были ошеломлены. Тройка по специальности Щедрину! Обвинения в вульгаризаторстве, в простонародности тематизма! Я об этом никогда не говорил, потому что считал и считаю позором этот прискорбный факт из истории кафедры композиции.

– А из радостных воспоминаний?

– Тогда мы все почти поголовно страшно увлекались футболом!

– Может быть потому, что футбол, как говорил Шостакович, тоже страстный болельщик, был в нашей стране единственным местом, где каждый может громко говорить то, что думает?

– На футбольные матчи Родион обычно ходил в кампании со своим педагогом Яковом Владимировичем Флиером, страстным болельщиком, и с Арно Бабаджаняном. Как же они орали на трибунах, в какие перепалки вступали с другими болельщиками! Их троица была постоянной в составе, но и я часто к ним присоединялся. К тому же я был нередким гостем и в классе Флиера, хотя учился у Григория Романовича Гинзбурга.

– А за кого болели?

– Я болел за «ЦСКА», Бабаджанян, мне кажется, за «Спартак», Родион и Флиер за «Динамо».

В консерваторские годы, не смотря ни на что, мы жили весело. Не ходили на лекции, отчаянно пропускали так называемые общественные дисциплины. Марксизмом-ленинизмом нас терзали невероятно. Первой дисциплиной в зачетной книжке значилась не специальность, а именно марксизм-ленинизм. Сейчас все это кажется бредом. Хотя нынешняя молодежь понятия не имеет обо всем, что мы пережили.

В начале 50-х годов в консерватории, как и во всей стране, прокатилась волна обличения космополитизма. Помню, в 47 классе собрали студентов, профессоров. Мы с Родионом притулились где-то сбоку. Вышел представитель райкома партии и стал говорить, что профессор Шацкес в учебном процессе пропагандировал творчество злейшего космополита, белоэмигранта Николая Метнера. Своего, кстати, любимого педагога, у которого он учился. Затем вставал наш старейший и уважаемый профессор Абрам Владимирович Шацкес и дрожащим голосом оправдывался, каялся, говорил, что осознал свою вину. Но представителю райкома сказанного было недостаточно: «Нет, товарищ Шацкес, я считаю, что вы не раскрыли почему вы все-таки пропагандировали музыку безродного космополита Метнера?» И вновь поднимался Шацкес, и все повторялось как в дурном сне. Это было настолько чудовищно, что я и сейчас помню события того дня до мельчайших деталей. В отличие от многих я и тогда понимал трагизм нашей жизни, потому что постигал ее на примере истории своей семьи.

– И Ваше общение с Родионом Константиновичем никогда не прерывалось?

– Никогда. После окончания консерватории была аспирантура, а в 1957 году я стал в консерватории преподавать. В 1963 Родион тоже начал педагогическую деятельность, однако через несколько лет ушел из консерватории, так как подвергался сильнейшим нападкам со стороны партийного руководства. В знак солидарности с ним ушел и Андрей Эшпай. Родион по характеру вспыльчив. Но вспыльчив по-хорошему от любой несправедливости и зла.

Я был свидетелем рождения многих его знаменитых сочинений. Помню, как он создавал Второй, затем Третий фортепианные концерты. А в 1982 году мой класс устроил его 50-летие. Мои студенты и аспиранты сыграли все, что он написал к тому времени для фортепиано. Через двадцать лет, в 2002 году мы повторили и обновили поставленный нами же рекорд. Мой класс исполнил все 24 прелюдии и фуги. На юбилейном фестивале Щедрина в том же 2002 году отличилась и моя аспирантка Катя Мечетина, которая сыграла программу, которую должна была исполнять Анна Гурарий из Германии.

– Я помню этот напряженный момент. За две недели до объявленного концерта, стало известно, что Анна не приедет. Концерт был под угрозой срыва.

– Потом Майя сказала: «Как хорошо, что наш консул не дал визу Гурарий. Надо ему подарок сделать». Катя выучила программу за две недели и замечательно ее исполнила.

– Через год в Амстердаме Катя впервые исполнила Шестой фортепианный концерт, который композитор написал для Беллы Давидович…

– А Пятый сыграл на фестивале Денис Мацуев… Вы знаете, я говорю о разных своих впечатлениях от встреч с музыкой Родиона Щедрина, с его замечательной личностью. И меня искренне радует, что мою любовь к творчеству моего великого друга подхватывают, я надеюсь, и мои замечательные ученики.

Поделиться ссылкой: