№ 3 (1233), апрель 2005

Профессор Московской консерватории Лев Николаевич Наумов — из числа тех всесторонне одаренных людей, которые, испытав себя в разных сферах творчества (он окончил Московскую консерваторию как композитор и теоретик) в силу судьбы и сочетания своих дарований, пришли к педагогике, достигнув на этом пути выдающихся достижений. Ученик Генриха Нейгауза и впоследствии его ассистент, преподающий в Московской консерватории уже более полувека, Л. Н. Наумов при каждом удобном случае подчеркивает то, чем он обязан своему великому учителю. «О Генрихе Густавовиче, — читаем в одном из его интервью, — я мог бы говорить бесконечно <…> меня всегда поражало и поражает до сих пор его космическое влияние на судьбы нашего исполнительского искусства. Мало сказать, что он был увлечен педагогикой — им владела прямо-таки неодолимая страсть творить добро, <…> делать учеников артистами. Это было у него в крови, что-то вроде idée fixe».

Вторым великим учителем Наумова явился Святослав Рихтер. «Мои средства художественного воздействия, трактовки музыкального исполнения по природе своей во многом рихтеровские, — продолжает Лев Николаевич, — пианизм Рихтера уникален. Он играет не руками, но как бы всем своим существом; своей сценической пластикой он как бы дорисовывает, досказывает то, что без участия жеста, возможно, осталось бы не всеми понятым, не услышанным. Поэтому жест для меня, как и для Рихтера, — сильное выразительное средство. Я как бы натаскивал своих учеников на определенных жестах, <…> стремясь научить их дифференцировать разные уровни драматизма, лиризма, отрешенности…»

Из сказанного ясно, что педагогика Наумова далеко не ограничивается чисто пианистической сферой, она гораздо шире и захватывает такие области, как пластика актерского жеста, переживание различных драматических состояний. Присутствует здесь и воспитание ощущения тембров и красок в музыке. Главным же во всем этом становится то, что можно обозначить как интенсивное переживание времени через звук. Сложное сочетание всех перечисленных аспектов во многих случаях приводит к поразительным результатам, особенно когда работа протекает с наиболее одаренными и восприимчивыми учениками. Мало кто не слышал такие фамилии, как Алексей Любимов, Алексей Наседкин (этих двоих Лев Николаевич унаследовал от своего учителя, скончавшегося в 1964 году), Виктор Ересько, Василий Лобанов, Андрей Хотеев, Иван Соколов, Александр Чайковский, Александр Торадзе, Андрей Гаврилов, Владимир Виардо, Андрей Диев, Константин Щербаков, Сергей Тарасов, Александр Мельников, Юрий Розум, Святослав Липс, Рэм Урасин, Борис Петрушанский, Анна Маликова, Алексей Султанов, Петр Дмитриев, Ксения Юрист, братья Лим Дон Хек и Лим Дон Мин, Александр Кобрин, Павел Домбровский, Даниил Копылов… — этот список можно продолжать еще долго.

Еще двадцать лет назад, в интервью, которое мы цитировали, в словах 60-летнего Наумова достаточно явственно звучали и тревожные нотки: «В отношении молодого поколения слушателей можно говорить о явном перекосе в сторону физиологического, урбанистического, даже эротического импульсов в восприятии музыки. И главное не столько в существовании таких импульсов, сколько в их чрезмерной роли, поставившей это восприятие как бы с ног на голову <…> Сейчас в моде воинствующее отрицание классики, отсюда рождается своеобразная «гордость невежества»… Конечно, искусство изначально было связано с наркотическими импульсами. И вот получается, что человек сейчас вновь как бы становится «первобытным», поскольку его все более увлекают элементарные функции искусства, давно вроде бы преодоленные цивилизацией. И как токуют в весенних лесах глухари, так «музицируют» иные молодые люди наших дней…».

Современное академическое исполнительство, а фортепианное, может быть, в особенности, оказалось более чем уязвимым на фоне резкого увеличения фактора зрелищности. Ведь каждому ясно, что тех инструментов усиления зрелищного начала, которые находятся, например, в руках театрального или оперного режиссера, имеющего возможность интерпретировать классическую пьесу (или оперу) так, что узнать ее можно только с некоторым трудом, — таких инструментов у пианистов нет и по определению быть не может. Вообразите себе только, скажем, Михаила Плетнева, выходящего на сцену, подобно Филиппу Киркорову, в сопровождении кордебалета!

За последние лет сто восприятие музыки радикальным образом перешло от интравертного, то есть опирающегося на слух и внутреннее видение, к экстравертному, основанному прежде всего на активном зрительном переживании. Этот мощный цивилизационный перелом (один, впрочем, из многих) почти роковым образом отразился на судьбах пианизма, некогда — во времена Листа и его учеников — считавшегося как раз одним из очень зрелищных и эффектных форм искусства.

Еще лет тридцать тому назад великий канадский пианист Гленн Гульд говорил о проблеме Environment, то есть о защите окружающей среды. «Классическая музыка, — писал он, — должна в лучших своих образцах стать последней оборонительной линией в этом мире, решившемся нарушить иерархию ценностей». Сегодняшняя ситуация тем более неясна: либо, как думают многие серьезные музыканты, окружающая среда безнадежно загрязнена, либо, как полагают некоторые социологи, мы наблюдаем рождение качественно иной окружающей среды, устроенной по совершенно другому принципу. Мне лично ближе точка зрения Л. Н. Наумова, завершившего свое давнее интервью такими словами: «Но я верю, я в этом смысле оптимист, что, находясь в окружении этой агрессивной, шумной электронной среды, значение классики в будущем обязательно возрастет, хотя многие этого сейчас еще не понимают».

…Сегодняшняя Москва вдоль и поперек заклеена афишами, концертная жизнь просто кипит, и вроде бы нет особых оснований печалиться о закате классической музыки. И все же великая эпоха пианизма, когда выступления выдающихся исполнителей становились заметным общественным событием, несомненно, кончилась. Классическое музицирование продолжает существовать, однако формы его существования постепенно меняются и вскоре, по-видимому, изменятся еще больше. Ситуация с тем искусством, которому учат Л. Н. Наумов и его коллеги, порой напоминает стоическое существование индейцев, постепенно загоняемых в резервации новой, агрессивно-наступательной цивилизацией, а сам профессор Наумов представляется в этом случае мудрым и печальным «Последним могиканином». Правда, иногда, стремясь приспособиться к новой реальности, это искусство напоминает и нечто иное: прекрасную лань, которая, чтобы выжить в лесу, населенном тиграми, стремится сама стать немножко похожей на тигра, иными словами, вписаться в стратегию и тактику всепроникающего и глобализированного шоубизнеса.

Мне кажется, что здесь необходим, если хотите, еще один «Гринпис», теперь уже в области искусства. И в подобном контексте деятельность таких защитников окружающей среды, как профессор Московской консерватории Лев Николаевич Наумов, встречающий свой 80-летний юбилей, просто трудно переоценить.

Андрей Хитрук

Поделиться ссылкой: