№ 2 (1232), март 2005

Разнообразие в оперных постановках настолько велико, что мы перестали чему-либо удивляться. Но, оказывается, нас еще можно и удивить и шокировать. Оперный театр Московской Консерватории пошел на рискованный шаг, посягнув на мировой оперный «шлягер» — «Орфей» Глюка, и глюковский шедевр заиграл новыми, порой неожиданными красками. Сама идея обращения к этой оперной эпохе заслуживает уважения, это, конечно большой шаг вперед для нашего учебного театра. Но просчетов в постановке было достаточно много.

Начать с того, что опера была исполнена на русском языке. Причем организаторы постановки благоразумно скрыли от публики автора этого нелепого перевода (в программке автором либретто значился Р. Кальцабиджи — это клевета на замечательного поэта!). Почему нелепого? Дело в том, что неизвестный «либреттист» использовал знакомые языковые обороты из русских опер XIX века. У слушателя постоянно возникало ощущение, что герои опер Чайковского или Мусоргского поют не свою музыку. И это тогда, когда во всем мире давно уже завоевана традиция исполнения опер на языке оригинала!

Однако, при этом либретто «в русском духе» чрезвычайно удачно подошло к манере пения главных действующих лиц. На сцене Большого зала Консерватории весь вечер (23 октября) царил… русский сентиментальный романс! С складывалось впечатление, что вокалистам просто некуда девать свои хорошие голоса. При этом по предлагаемой программке нельзя было понять, кто именно исполняет главные партии: для каждой были названы две возможные кандидатуры, и ни одна не была выделена. Орфей — Александра Ковалевич или Элла Фейгинова, Эвридика — Елена Захарцева или Юлия Петрачук. Так кто же пел в тот вечер?!

Одно из главных достоинств этой постановки в том, что она заставляет слушателя-зрителя задуматься о многих проблемах. И первая из них: стоит ли при таких скромных средствах стараться воссоздать полноценное театральное действо, или имеет смысл ограничиться качественным концертным исполнением? Разумеется, для студентов-вокалистов попробовать себя на сцене в качестве певцов-актеров — бесценная практика. Но какой либо актерской игры у главных действующих лиц не наблюдалось. Стандартные позы с воздетыми вверх руками и бесцельные прогулки по сцене в течении арии вряд ли можно назвать актерским мастерством. Более чем скромные средства не позволили создателям спектакля использовать и полноценные декорации. Их не было вообще, если не считать двух пар ширм, стыдливо располагавшихся по краям сцены, и лиры Орфея, используемой, как правило, в роли щита. Но этот недостаток вполне можно было превратить в достоинство. Достаточно вспомнить знаменитую постановку «Орфея» (замечательного дирижера Д. Э. Гардинера), в которой аскетичная, фактически пустая сцена как нельзя лучше соответствовала строгой и вместе с тем экспрессивной манере игры и пения исполнителей.

Здесь же чувствовалось не вполне понятное намерение создателей во что бы то ни стало хоть чем-нибудь заполнить пустое пространство сцены. Для этого в спектакль введена целая балетная группа! Ее составляли дети из двух учебных заведений: АНО творческая лаборатория «Одаренные дети» школы № 1992 и Центр эстетического воспитания «Моцарт». Совершенно неожиданным образом этой балетной группе удалось продемонстрировать (параллельно с оперой) свой интересный, но не соприкасающийся с произведением Глюка, спектакль! Хореография, достойная шоу-балета «Тодес», в полной мере «компенсировала» нехватку действия на сцене. Фурии, выполняющие сложные акробатические номера, жители Древней Греции, танцующие «Калинку-малинку», все это вызывало бурный восторг у родителей, составлявших бóльшую часть зрительного зала.

Оркестр в этой постановке выполнял строго прикладную функцию и старался не мешать исполнителям главных ролей, отчего его игра напоминала какой-то вялотекущий процесс. И лишь однажды дирижер П. Б. Ландо заставил слушателей вздрогнуть от ужаса. Во втором действии «Орфея» было решено продемонстрировать все колористические возможности органа Большого зала (напомню, что наш орган считается типичным романтическим инструментом, построенным в 1899 году французским мастером Кавальеколь, с характерным для этого времени набором регистров, неизвестных в XVIII веке). Так, в сцене в Аиде были использовано полное tutti органа, что, конечно, вызвало громкий восторг у детской части аудитории, но совершенно не соответствовало глюковской музыке.

Нашему оперному театру следует чаще обращаться к операм барокко и классицизма, расширять свой репертуар. Этот бесценный опыт чрезвычайно необходим студентам-вокалистам. А слушатели будут знакомиться с шедеврами мирового оперного театра.

Олеся Кравченко,
студентка IV курса

Поделиться ссылкой: