№ 5 (1227), сентябрь 2004

С. Г. Мураталиева
Проректор по учебной работе,кандидат искусствоведения,
заслуженный работник культуры РФ

Суфия Гафутдиновна! Вы, став проректором по учебной работе, в течение года «свежим взглядом» смотрите на Московскую консерваторию. Год достаточно сложный, а когда сложно, многие вещи становятся виднее. Кроме того, летом прошел прием, Вы возглавляли его, а те, кто приняты сейчас, во многом будут определять жизнь консерватории в ближайшие пять лет. Наконец, сегодня, по долгу службы временно исполняя обязанности ректора, Вам становится виднее вся жизнь консерватории «от и до». И мне хотелось бы, чтобы, благодаря нашей беседе, консерватория имела возможность взглянуть на себя и осмыслить какие-то процессы, которые в ней происходят и на которых, по Вашему мнению, следует сфокусировать внимание. Что Вас волнует прежде всего?

Прежде всего, не могу не сказать о том, как я счастлива, что работаю в Московской консерватории, что вернулась сюда спустя многие годы. И я очень благодарна Александру Сергеевичу Соколову, который меня пригласил. К сожалению, мне не удалось даже год с ним проработать — состоялось его назначение на пост Министра культуры и массовых коммуникаций. А год был тяжелый, входить было не просто. Но все равно, счастье работы в консерватории, оно никуда не ушло. Каждый день прихожу сюда с этим чувством.

Другое дело, что объем работы безбрежен. Хотя Московская консерватория — одно из первейших учебных заведений в мире, многое уже отстает от того, что необходимо для учебного процесса. Мы сейчас живем в XXI веке, и он диктует свои требования. Например, приходят бывшие наши выпускники, которые уже работают за рубежом, и говорят: «Мне надо, чтобы были расписаны не только объемы часов на каждую дисциплину, но и чтобы было все прописано — что стоит за этими часами». А весь этот блок, касающийся программной документации, находится в очень и очень плачевном состоянии.

То есть, педагоги сами не разрабатывают свои программы?

Вы знаете, у нас каждый педагог — это личность. Он сам строит свой курс по отношению к каждой группе по-разному. Но у него все в голове или «в столе». В этом году начала читать курс истории зарубежной музыки для хоровиков, так узнать, что делали предшественники, взять какой-то материал — нет возможности. Каждый педагог на одной и той же кафедре ведет все по-своему. Один закачивает первый семестр венскими классиками, другой — Бахом, а третий и Баха и Генделя успевает. Уже не говоря о том — что показывается, в каком объеме, и что требуется… Я не против индивидуальности педагога, но все же единые сформулированные требования должны быть. А их нет! Эмма Борисовна Рассина с первого дня моего появления в консерватории говорит о том, что в библиотеке нет элементарных учебных пособий для студентов. И все заканчивается, так же как и в прежние времена, лекциями и старыми учебниками. Знаю, что учебные заведения, у которых педагогический потенциал гораздо ниже нашего, имеют все это. Качество их материала я не оцениваю.

Оно, видимо, соответствует тому самому педагогическому потенциалу…

Конечно. Они сами для себя что-то компилируют, затем получают «грифы», которые присваиваются Министерством образования или Учебно-методическим объединением по музыкальному образованию…

И это становится материалом, рекомендуемым повсеместно для учебного процесса?

Да! По закону учебное заведение проходит лицензирование, аттестацию, аккредитацию. Проверяющие смотрят состояние библиотеки, наличие «грифованных», как говорят, учебных пособий и других материалов. А у нас же, головного вуза, почти ничего этого нет! Притом, что наши специалисты пишут учебники, по которым занимаются очень и очень многие, издают монографии. Правда, сейчас готовятся к изданию учебники (за счет средств Федеральной целевой программы «Культура России»), которые получили гриф Министерства образования (по теории современной композиции, по истории зарубежной музыки ХХ века). Преподаватели приходят, показывают даже изданные работы… Но все должно иметь соответствующие рекомендации!

То есть, все должно пройти какую-то экспертизу и быть рекомендовано к публикации, а пока это не произошло, работа остается частным делом автора?

Конечно! Вот весь этот блок работы у нас — целина не паханная! Но я не могу сказать всем: «Давайте, напишите и через неделю мне сдайте ваши программы», потому что встает вопрос — что мы дальше с ними будем делать? Встает вопрос не только экспертизы, но и издания. А это просто необходимо!

У нас же есть издательство. Мы же одни из первых музыкальных вузов создали свое издательство.

Во многих вузах есть издательства крупнее. У нас же есть только редакционно-издательский отдел, усилия которого большей частью направлены на издание научных сборников.

Я, откровенно говоря, тоже не понимаю, почему созданное в консерватории редакционно-издательское подразделение не ориентировано, прежде всего, на учебный процесс.

Издавать сборники нужно, но не только их. Существует и другая проблема. Сейчас, например, мы издали образцы экзаменационных заданий на вступительных экзаменах в Московскую консерваторию. Доцент кафедры теории Е.А.Николаева их собрала, отредактировала, мы затратили небольшие деньги и издали. Но продавать у себя нигде не можем. Значит, мы отдаем это в магазин, магазин ставит свою цену, какую хочет.

Нам что, нужен свой магазинчик?

Может быть, киоск. Или договор с кем-то, кто возьмется за распространение изданий консерватории.

Я недавно заходила в Университет на факультет журналистики, у них у входа есть свой прилавок с огромным количеством разной литературы по журналистике…

Конечно, сейчас появилось море образовательной литературы! Все вышло на новый издательский уровень. Новые виды пособий, хрестоматии, рабочие тетради и т. д. Огромное количество всего. Причем по музыке это делают вузы, которые не имеют потенциала наших педагогов. У нас, по сути, что ни педагог (я имею в виду теоретиков), то крупнейшая ученая фигура. Их труды, с новым взглядом на проблемы теории, истории музыки, тоже могут служить учебными пособиями.

Кто-то, видимо, должен это организовать?

Нам нужен сильный методический кабинет. Помимо научной работы, огромной научной работы, которая ведется, должна планироваться и научно-методическая деятельность. Издательское дело тоже должно быть поставлено на службу учебному процессу.

А Canon? Они же вроде бы обещали поставить нам какую-то множительную технику?

К любой множительной технике нужно приставлять руки и голову человека. Наверняка учебные программы мы могли печатать и на Canon’е. Но опять-таки нужен человек, который будет вести редакторскую работу.

А что еще Вас волнует?

Еще волнуют студенты. Наши студенты отличаются от студентов любого другого вуза, потому что к нам приходят, в сущности, профессионалы. Некоторые уже работают где-то. Жизнь тяжелая, понятно. Но иногда учеба превращается в дело совершенно факультативное. Получается, что преподаватель обязан им что-то поставить, но они совершенно не обязаны учиться. У нас в Уставе декларируется свободное посещение. Но тогда должна быть выработана строгая система отчетности. Если студент не ходит на занятия, то он должен осваивать материл, который проходится на лекции, самостоятельно. Но, опять-таки, не имея программы, мы не можем предъявить и требований. Педагог должен выработать систему такой отчетности.

Наподобие заочного обучения, где существуют специальные механизмы отчетности?

У нас заочное обучение не возможно, но бывают ситуации, когда, допустим, студент едет на конкурс (я не беру случаи элементарных пропусков). Кстати, как раз те, которые едут на конкурс, подчас более исполнительные, более аккуратные, они приезжают и восстанавливают все, хотя это очень сложно. Но есть и другое. На днях декан оркестрового факультета Владимир Михайлович Иванов жаловался, что идет поток заявлений от струнников-первокурсников об освобождении от занятий оркестром. А это же обязательная дисциплина специальности! У нас в дипломе стоит квалификация «артист оркестра», причем струнники в своей жизни потом в основном и занимаются тем, что работают в оркестре. Но, обучаясь в консерватории, все считают себя только солистами. И больше никем.

Будущему солисту в молодости пять лет поиграть в оркестре тоже невредно. Будет иначе чувствовать ансамбль и понимать, что у него за спиной.

Бывает и другая ситуация, когда мне говорят: «А я уже играю в таком-то оркестре». Но задачи учебного оркестра и профессионального оркестра все-таки разные. В профессиональном оркестре никто ничему учить не будет, ты должен сесть и играть. Другое дело, что уровень некоторых наших профессиональных оркестров достаточно слабый. В немалой степени и из-за того, что студенты не прошли этой школы, и, пользуясь дефицитом исполнителей, пошли в оркестр.

А зачем же Владимир Михайлович их отпускает?

Не отпускает. Более того, этот вопрос стоит сейчас достаточно жестко. В частности, у дирижера нашего младшего оркестра (I–II курсы) А. А. Левина разработана целая программа, как сделать так, чтобы оркестр действительно выполнял свои функции, чтобы посещение оркестра не было фикцией и чтобы не срывались репетиции.

А если кто-то все-таки не будет посещать? Отчисление из консерватории?

Нет, пока не отчисление. Но может получить выговор. Этим правом взыскания редко пользуются. Студент, потерявший свой студенческий билет, такой выговор получает, а студент, не посещающий занятия в течение достаточно длительного периода, существует спокойно достаточно долго, а когда, наконец, приходит — все счастливы. Хотя у нас есть кафедры, которые промежуточную аттестацию проводят достаточно жестко. Например, на кафедре концертмейстерского искусства такая система отработана. Нельзя получить зачет, если ты сыграл только на заключительном этапе. Есть целая система промежуточных зачетов, которая понятна и преподавателям, и студентам.

А как фиксировать посещаемость? Я веду такой журнальчик, но для себя. С меня его не требуют.

Мы с деканами перед началом учебного года договорились, что все групповые занятия будут у нас теперь иметь журнал. Практически все преподаватели ведут свой учет, но этот личный «кондуит», к сожалению,— не документ. А официальный журнал, где записано, что такой-то отсутствовал,— документ. На его основании мы можем в каких-то случаях даже не допустить к сессии.

Сурово, но справедливо…

Только что прошли приемные экзамены. Абитуриенты с таким трудом проходят сквозь сито приемных экзаменов, для них такое счастье поступить в Московскую консерваторию. Но, к сожалению, этот труд, огромный труд, который был проделан, забывается. Я не могу этого понять.

А как прошли приемные экзамены?

Очень организованно. Мы долго готовились, начиная с ноября прошлого года, пересмотрели правила приема, программы, утвердили на Ученом совете. Работали все факультеты, некоторые полностью обновили репертуарные списки. Программные требования по специальности были опубликованы на сайте консерватории. Например, в процессе экзаменов была довольно редкая ситуация, когда три абитуриента фортепианного факультета подали апелляцию о пересмотре оценок исполнения программы. И, учитывая то, насколько точно все было сформулировано в документах, нам пришлось, следуя этим документам, только исполнить процедуры, и все закончилось мирно. Не было никаких жалоб, никаких разговоров. Вся наша профессура выдержала этот наплыв, а пианисты, например, практически сидели с утра и до вечера несколько дней в Малом зале…

Большой конкурс был? Что за ребята пришли к нам?

Конкурс был разный. Например, не могу сказать, что был высокий конкурс у теоретиков, но уровень абитуриентов довольно высокий. Абитуриенты шли очень подготовленные, и это обнадеживает. В этом году мы приняли трех симфонических дирижеров, а в прошлом году не было ни одного. Все трое имеют высшее образование, один даже закончил у нас аспирантуру. Но они приняты только на первый курс, так решила комиссия под руководством заведующего кафедрой, профессора Г. Н. Рождественского.

А в процессе учебы они могут что-то ускорить, что-то сдавать экстерном?

Да, по сути дела они имеют право на обучение по индивидуальному плану.

А какие исполнители пришли?

Исполнители тоже очень неплохие. Например, очень хорошие пришли трубачи, валторнисты. В этом году оказался большой конкурс на факультете исторического и современного исполнительского искусства.

У них были другие требования?

Нет. Они сдавали все те же экзамены, сольфеджио и гармонию со всеми вместе. Более того, в экзаменационной комиссии по специальности были деканы оркестрового и фортепианного факультетов, которые слушали поступающих и на своем факультете, и на ФИСИИ.

А есть какие-то новации?

Мы в этом году взяли семь платных студентов. Россиян. Это больше, чем в прошлом году.

Разве у нас есть платный поток?

У нас платного потока нет. Имеют право претендовать на платное обучение только те, кто сдал все вступительные экзамены на общих основаниях, но не прошел по конкурсу. У них были достаточно хорошие баллы, и мы предложили им этот вариант. Хотя не каждый способен на такую оплату.

И сколько они должны будут платить?

112 тысяч рублей в год. Это сумма, установленная Ученым советом. Заключены договора, и каждый декан дает согласие, чтобы этот абитуриент, выдержавший все вступительные экзамены, был зачислен.

Он садится в ту же самую группу, учится вместе со всеми, кто поступил по конкурсу? В процессе учебы их знания будут оценивать по одной шкале требований?

Да. Но у нас нет разрешения на перевод с платного на бесплатное обучение. Более того, в этом году мы приняли Положение о восстановлении и переводе в консерваторию, так там записано, что человек, который два раза был отчислен, в третий раз учиться на бюджетном месте уже не может.

А теперь от приема к выпуску: насколько мне известно, Вы были одним из инициаторов организации выпускного праздника этого года. Как это было?

В этом году выпускной вечер у нас был в Большом зале. И это было прекрасное, для меня лично, событие. Настоящий праздник. Выступали ведущие профессора, члены Ученого совета, Александр Сергеевич Соколов приветствовал выпускников. На вручении дипломов были и наши лаборанты, которые пять лет опекали студентов. Это было настоящее действо. Получив диплом, выпускники оставались на сцене, вставали на хоровые станки, и постепенно выстраивалась картина 135-го выпуска консерватории. А потом все спустились в нижнее фойе. Там был накрыт стол с огромным тортом и шампанским. Оркестр нашего оперного театра играл бальную музыку. Это ведь не просто фойе, это прекрасный зал, в котором когда-то бывали балы…

Мы, наконец, дожили до выпускного бала?!

Да, были танцы, звучала музыка. А вечером был концерт. Потрясающий концерт выпускников. Это был целый день, где выпускники царили.

Кто же все это придумал?

Идея проведения выпускного бала в Большом зале принадлежит студентам. Но, Вы сами понимаете, что это мероприятие не могло быть чисто студенческим, это мероприятие официальное. И были задействованы и главный бухгалтер, и все деканы, и кафедра оперной подготовки — фрагмент своего экзамена по танцам они перенесли в бальную часть. Стол накрыла «Кофемания»… Кто-то мне говорил, что в Малом зале — теплее, роднее. Первый курс мы собираем в Малом, но выпуск, мне кажется, должен быть в Большом. Выпускники все вместе должны выйти на эту великую сцену.

Хорошо если эта традиция закрепится. В начале нашего разговора Вы сказали, что «вернулись» в свою Alma mater. А когда Вы кончали Московскую консерваторию?

Я пришла в Московскую консерваторию в 1968 году, после Гнесинского училища. Из моих сокурсников сегодня в консерватории работают кроме Александра Сергеевича Соколова, еще Михаил Александрович Сапонов, Маргарита Ивановна Катунян, Марина Дмитриевна Соколова. У нас был очень хороший выпуск — 1973 года. Я заканчивала по кафедре истории зарубежной музыки у Екатерины Михайловны Царевой. У нее же была в аспирантуре. По распределению работала в Киргизском институте искусств, вернувшись в Москву — в Министерстве культуры СССР, затем России, где я занималась вопросами образования.

Московская консерватория сильно изменилась?

Конечно изменилась! Когда я училась, не было Рахманиновского корпуса и многих других помещений, ректором был А. В. Свешников, деканом теоретико-композиторского факультета Т. Ф. Мюллер. Многое изменилось, что-то утратилось, что-то приросло. Но, мне кажется, что ничто не может разрушить консерваторию. Ничто. Никакие нововведения. Есть много людей, которые стараются, чтобы и стены были краше, и все, что нас окружает, соответствовало высокому духовному уровню консерватории.

Еще, когда я пришла, меня поразила интенсивность жизни, которая идет внутри консерватории. Жизнь не та, которая регулируется из одного центра, а та творческая, которая идет на уровне кафедр, классов, отдельных личностей. Это чувствуется. В недрах консерватории в один и тот же день происходит огромное количество мероприятий, на которые ты просто не успеваешь попасть! Мастер-классы, интенсивная концертная жизнь. Все кажется очень незаметным, но эта внутренняя насыщенность, она поразительная. И это вселяет оптимизм. Чувствуешь причастность к тому, что делается вокруг. А это дорогого стоит. Я с оптимизмом смотрю в будущее консерватории.

Беседовала главный редактор
Проф. Т. А. Курышева

На снимках: 135-й выпуск Московской консерватории

Поделиться ссылкой: