№ 7 (1221), ноябрь 2003

Владимир Набоков вряд ли думал, что его «завтрашние облака» со страниц «Дара» приплывут к 21-му классу в Московской консерватории. Однако в минувшем октябре случилось именно так: состоялась встреча молодых композиторов с Родионом Константиновичем Щедриным.

Тесное пространство газетных колонок, конечно, не может передать атмосферу этого мастер-класса. Но те, кому посчастливилось там побывать, не скоро забудут доброжелательный голос, делавший очень краткие замечания и дававший столь же краткие советы. Здесь – немного понизить тесситуру, тут – чуть-чуть изменить бас… Со стороны кажется, что ничего особенного в этих рекомендациях нет. Но есть особенное в том, что навстречу молодому композитору и его музыке из незаметного угла поднимался мастер и просто делился своими впечатлениями об услышанном.

Автор «Лолиты», «Запечатленного ангела», знаменитых фортепианных концертов мгновенно ориентировался в студенческих партитурах. Стиль этих партитур был самый разный: сцена из оперы по Метерлинку, авангардная композиция, фрагмент концерта для фортепиано… Родион Константинович очень порадовался такому многообразию.

После встречи со студентами мне удалось поговорить с маэстро.

– Родион Константинович, как бы вы оценили сегодняшнюю встречу?

– У меня осталось самое радужное впечатление от встречи с моими коллегами. Все они безусловно талантливые люди. Тенденции, которые я наблюдаю в их музыке, очень меня обнадеживают. Наконец-то стали доверять своей интуиции, своему темпераменту, тому, что заложено природой, у каждого своей, а не стараться угодить педагогу, или товарищу, или критику- музыковеду, просто времени, наконец: одним словом, перестали бояться прослыть отставшим. К счастью, я вижу это не только в Москве, но и в других городах. Такова тенденция во всем мире.

– Родион Константинович, Ваши мастер-классы – это уже, можно сказать, традиция в Консерватории…

– Да, и мне очень приятно, что я имею к Консерватории самое прямое отношение – я ношу титул ее почетного профессора. Поэтому ректорат уже неоднократно обращался ко мне с просьбой встретиться с молодыми композиторами, послушать их музыку и высказать свое чисто профессиональное мнение… Я надеюсь, что эта традиция будет жить и в дальнейшем.

– Как Вы считаете, чему и в какой степени можно и нужно научить композитора в стенах ВУЗа?

– Я думаю, что научить, как «стать композитором», невозможно. Им нужно родиться. Но зато очень возможно – и просто необходимо – научить быть культурным композитором, то есть, в конце концов, профессионалом. Тем более, если есть желание становиться все более и более оснащенным просто в «технологическом» смысле.

– Если Вы не возражаете, продолжим «профессиональную» тему. На Ваш взгляд, могла бы в наше время появиться традиционная, «бородатая» соната или симфония: в общем, сочинение в очень традиционном жанре?

– Мне думается, они и появляются. Сегодня, например, мы слышали отрывки из оперы и концерта: это все формы «разнаидревнейшие». Я верю, что они никогда себя не изживут. Просто они будут наполняться новым содержанием, новыми индивидуальностями. А сама форма, то, что время уже выбрало и отшлифовало… Нет, она не умрет.

– А один из самых традиционных жанров, опера? Не так давно была поставлена Ваша опера «Лолита». Это огромное сочинение, длящееся около 3-х часов. И тем не менее, будучи весьма современным по языку, оно воспринимается совершенно «на одном дыхании», оперу слушают от начала и до конца… Как Вы здесь решали проблему восприятия современной музыки?

– Я это для себя определяю выражением «драматургия восприятия». Я всегда стараюсь думать о том, как удержать внимание публики, не дать слушателям вспомнить, что им предстоит делать завтра, куда позвонить, куда идти… Такая цель должна стоять перед каждым композитором. Но у всех по-своему. Если красиво, аудитория это оценит.

– Родион Константинович, после множества разных советов разным участникам сегодняшней встречи, какую бы Вы дали единую рекомендацию молодым композиторам?

– Интересуйтесь, что делают ваши друзья, коллеги, учителя. Это жизненно необходимо. В годы моего студенчества мы были гораздо более любопытными. Мы во все глаза смотрели, что происходит вокруг. А сейчас иногда появляется такая, знаете, тога отшельничества, когда знать не знают и ведать не ведают, что происходит в окружающем мире, не только музыкальном, но и политическом, и в экономическом. На самом деле это всегда притворство. Я думаю, с этой тогой пора расставаться…

– …и выходить в мир. А одним из первых, кого композитор встречает в мире, оказывается музыкальный критик. Как Вы считаете, какую роль критика играет в судьбе произведений и их авторов?

– У нас в России эта профессия, по существу, еще только начинается после тех «критик», которые опускались сверху. Нам тогда очень просто объясняли, что такое хорошо и что такое плохо. А на Западе это очень «сильнодействующее» средство. Можно кого угодно вознести и уничтожить. Представьте, если «Зюддойче цайтунг» или «Файненшл Таймс» публикуют ругательную или, наоборот, хвалебную рецензию! Это очень действует на умы… Но ведь критики так часто ошибались! После премьеры «Евгения Онегина» Чайковского просто «изругали в пух и прах», не было ни одного доброго слова… Вспомните Кюи, от которого всем доставалось, а сам он писал очень скучную и среднюю музыку…

– В судьбе Ваших произведений было ли такое критическое выступление, которое Вам запомнилось и как-нибудь повлияло на Ваше дальнейшее творчество?

– Повлиять, слава Богу, не повлияло. Но со мной бывали всякие приключения. Некогда меня прославляли до небес и, по-моему, не очень справедливо. Или наоборот, смешивали с дорожной пылью. Тоже, мне кажется, несправедливо, тем более, если публика и оркестр принимали сочинение хорошо. Все-таки, во мне, видимо, есть какая-то «сопротивляемость». Я больше верю в то, как слушает зал, как играют и поют исполнители. Эти показатели гораздо надежнее для композитора.

– А если говорить о композиторах, которые намеренно эпатировали слушателей, например, о Кейдже? Можно ли его вообще назвать композитором?

– У него есть целый ряд сочинений, я бы сказал, примитивистского толка. Это все было занятно. Но эмоционально это меня никогда не трогало, а я считаю, что музыка должна затронуть душевный мир человека.

– Кажется, сейчас вообще стоит вопрос, где кончается музыка и начинается «не-музыка»…

– Мне кажется, этой границы просто нет. Все смешалось в доме Облонских! Ведь в наши дни есть много весьма известных и почитаемых людей, которые величают себя «композиторами». Но ведь это то же самое, что говорить: «Я писатель!» и не знать, сколько букв в алфавите! А они не знают элементарной нотной грамоты: на какой линейке нота «до»!..

– Так куда же сейчас «смотрит» вектор современной музыки?

– А смотрит он, по-моему, как раз на те сочинения молодых композиторов, которые мне довелось послушать в Московской консерватории. Наконец-то люди стали верить себе и Господу Богу, который их сделал именно такими, а не другими, слушаться своего внутреннего голоса, а не бежать за трамваем моды и стараться впрыгнуть в последнюю дверь…

Беседу вел Дмитрий Ушаков,
студент V курса

Фото А. Александрова

Поделиться ссылкой: