№ 8 (1255), ноябрь 2007

Продолжаем публикацию материалов о XIII Международном конкурсе имени П. И. Чайковского. Предлагаем вниманию читателей интервью с председателем жюри и членом жюри по специальности «виолончель» — профессором Н. Н. Шаховской и профессором И. Монигетти, а также с членом жюри по специальности «скрипка» — профессором С. И. Кравченко.

— Каков, на Ваш взгляд, общий уровень конкурса?

Наталья Шаховская: В этом году уровень конкурса по специальности «виолончель» весьма высокий, и все участники очень сильны с точки зрения профессиональной подготовки.
Иван Монигетти: Уровень очень достойный. С первого тура было ясно, что большинство участников прекрасно подготовлены. Становится очевидно, что повышается мировой уровень игры на виолончели. — Насколько сложно было отчислять конкурсантов с первого и второго туров?

Н.Ш.: Особенно трудным оказалось выбрать финалистов.
И.М.: Поскольку на передовые места претендовала целая группа участников, выбрать было достаточно сложно.

— У пианистов конкурсная программа была разнообразной, а у виолончелистов, напротив, строго регламентированной…

Н.Ш.: Программа второго тура включала три обязательных сочинения — «Юмореску» М. Ростроповича, Andante из виолончельной сонаты С. В. Рахманинова, «Три круга» для виолончели соло Т. Чудовой и одну из четырех сонат на выбор: Шостаковича, Прокофьева, Шнитке или Вторую сонату Мясковского.

— Что легче: слушать разные произведения или оценивать различные интерпретации одних и тех же сочинений?

И.М.: Возможны две модели программы, и каждая имеет свои положительные и отрицательные моменты Одна модель включает в себя обязательные произведения, и тогда целью является сравнение всех в одном и том же репертуаре. Другая — предоставление свободы исполнителю в выборе программы, и тогда может быть оценен сам выбор программы.

— Каковы были задачи исполнителей и что оценивалось жюри в каждом произведении?

И.М.: Задача исполнителя — наиболее полное раскрытие содержание произведения. А о техническом уровне конкурсанта речь уже не идет, это само собой разумеющийся факт. Исполнитель должен быть технически абсолютно свободен, раскован и владеть тем материалом, который он представляет слушателю. Так что в первую очередь речь идет об интерпретации, об индивидуальности исполнителя.

— Насколько убедительными, по Вашему мнению, были интерпретации виолончельных сюит Баха в первом туре?

Н.Ш.: Уровень исполнения Баха на этом конкурсе оказался гораздо выше, чем на предыдущих. Я считаю, что стилистически сюиты звучали более выдержанно.

— Во втором туре многие конкурсанты показали разные интерпретации пьесы Чудовой. Они были достаточно интересны?

И.М.: Действительно, были большие различия в исполнении этого произведения. И мне приятно отметить, что зарубежные исполнители уверенно чувствовали себя в этой музыке и в целом совершенно не уступали российским исполнителям, а кое в чем проявляли даже бóльшую фантазию.

— Бóльшую часть конкурсной программы занимал ансамблевый репертуар. Должны ли отличаться подходы к функциям участников ансамбля в конкурсе солистов и конкурсе камерного ансамбля?

И.М.: Невольно возникают различия, связанные с репертуаром. Существуют такие произведения, как, например, Pezzo capriccioso, где виолончель все-таки доминирует, но в сонатном репертуаре партии равноправны. И, пожалуй, сонаты должны быть исполнены в том же плане, как если бы это был конкурс камерной музыки. Любопытной в этом плане была венгерская пара, где мне очень понравился пианист. И в сонате Прокофьева он показался даже более артистичным, в некоторых моментах более погруженным в материал, чем виолончелист. Кто-то в партере счел его слишком инициативным и активным. Но с балкона создалось впечатление, что он просто в более тесном контакте с музыкой.

— Среди конкурсантов были солисты, которые приезжали со своими пианистами и которые играли с российскими иллюстраторами. Наверное, выигрышнее, если музыканты выступают в уже сложившемся ансамбле?

Н.Ш.: Конечно. На любом конкурсе все исполнители хотят победить, тем более на таком серьезном, как Конкурс имени П. И. Чайковского. Поэтому особенно важно, чтобы солисты были уверены в партнере, в его эмоциональной и моральной поддержке.

И.М.: Это зависит от очень многих причин. Мне кажется, что в целом российские пианисты были на очень высоком уровне. А, например, поляки в какой-то степени пострадали из-за того, что у них были не очень хорошие «свои» пианисты.

— Одним из сильных исполнителей, который выступал с конкурсным иллюстратором, оказался Умберто Клеричи, и очень жаль, что он не прошел на третий тур. Вы не могли бы назвать причины?

Н.Ш.: Действительно жаль, что он не вышел в третий тур, поскольку это опытный и уже сложившийся музыкант. Однако по итогам второго тура финалистов определяет арифметический расчет.

И.М.: Он не прошел — значит, не набрал достаточного количества голосов. Хотя после второго тура мне бы хотелось услышать его еще раз.

— Как Вы можете оценить его исполнение, его интерпретации?

Н.Ш.: Его игра отличается благородством исполнения, приятным тембром, хорошим качеством звучания и своеобразным стилем и манерой.

И.М.: Мне кажется, это очень опытный, интересный музыкант и, безусловно, он хорошо подготовлен. К тому же у него превосходный инструмент — Джованни Баттиста Гваданьини. На первом туре он играл, пожалуй, интереснее, но и второй тур был вполне на уровне.

— Третий тур — исполнение концерта и Вариаций. Что должны были показать солисты в ансамбле с оркестром?

И.М.: Все участники третьего тура оказались в очень трудном положении из-за небольшого количества репетиций и какой-то, я бы сказал, не очень адекватной игры оркестра.

— Не казалось ли Вам, что порой дирижер не обращает внимания на солиста, а оркестр эмоционально не поддерживает его?

И.М.: Да, временами было ощущение борьбы солиста и оркестра.

— У Антонова, Бузлова…

И.М.: …и у Румянцева, который единственный играл Второй концерт Шостаковича. Это очень сложное произведение и для солиста, и для оркестра. В оркестре есть сольные голоса, которые могли бы прозвучать гораздо ярче. Я ждал от БСО другого уровня игры.

— Можете ли Вы как-нибудь прокомментировать тот факт, что перед выступлением оркестр вообще не настраивался?

И.М.: Меня это очень удивляет. Было много случайностей, которых не должно было быть у оркестра такого уровня. Тут, наверное, комплекс причин. Но есть и объективные моменты, когда сольные голоса оркестра несут личную ответственность за то, что они играют.

— В финале Сергей Антонов играл концерт Дворжака, хотя в программе была заявлена симфония-концерт Прокофьева. В чем кроется причина замены и когда о ней стало известно?

Н.Ш.: БСО — хороший профессиональный оркестр. Однако оркестранты не играли это сочинение Прокофьева в течение 20 лет, и из-за болезни дирижера оно не было подготовлено. После акустической репетиции 26 июня Антонов сказал, что при такой подготовке оркестра он не сможет играть Прокофьева. Тогда мы пришли к компромиссу: замене концерта за два дня до выступления.

Беседовала Ольга Геро

На вопросы отвечает заслуженный артист России С. И. Кравченко.

— Сергей Иванович, чем Вас порадовал (а может быть, разочаровал) этот конкурс?

— Вы знаете, что было предварительное прослушивание. Только по присланным записям мы зафиксировали более 100 с лишним участников. Получился крен в сторону наших конкурсантов и скрипачей из Азии. К сожалению, и США, и Европа были тоже по большей части были представлены азиатами.

— А в чем Вы видите причину этого?

— Вы знаете, в Азии, а также в Японии, Китае, Корее, на Тайване сейчас большой расцвет нашего дела. Правда, нельзя забывать, что современные ведущие педагоги на Востоке в большинстве своем — воспитанники нашей школы. И Лина Ю, и Ким Нам Юнг — члены жюри — тоже ученики преподавателей Московской консерватории.

— В таком случае не совсем понятно, почему сама московская школа не предстала на сей раз во всем своем блеске?

— Причин много. К сожалению, наши на этом конкурсе показали себя не лучшим образом. Здесь были просчеты и в обыгрывании, и в подготовке. Обидно, что конкурс получился оторванным от родного дома. Это было очень непривычно, хотя слушателей, тем не менее, приходило немало. Зал ММДМ в смысле комфорта удачный, но для публики Большого зала он пока чужой. Хотя не это повлияло на состав участников. Я могу назвать целый ряд исполнителей, которые не захотели играть: мои ученики — Илья Гайсин, Саша Каган; не играли Алена Баева, Родион Петров. В результате были выставлены не самые сильные.

— Получается, что потенциальные победители не участвовали в конкурсе?

— Да, поменялась психология. Раньше, если профессор выдвигал своего студента на конкурс Чайковского, тот прыгал до потолка. А сейчас говорят — «мне не нужно, я занимаюсь карьерой». Нынешние талантливые ребята очень прагматичны: играют на конкурсе, чтобы заполучить менеджера и уже больше не соревноваться.

— То есть вы согласны с тем, что уровень участников Московской консерватории, представлявших нас на конкурсе, был низок?

— Нет, этого нельзя сказать. Там были и сильные ребята, все-таки вторую премию получил наш Никита Борисоглебский. Но, если говорить объективно, многие достойные кандидаты отказались от участия в нынешнем состязании, и я могу назвать причины. Раньше победа на таком конкурсе давала многое — были Союзконцерт и другие организации, которые организовывали гастроли. Сейчас все иначе… В этом году конкурс не получил настоящего резонанса: музыкальные события почти не освещались по телевидению, не было передачи «Дневник Конкурса имени П. И. Чайковского». А современная молодежь очень прагматична: зачем играть, если без получения первой премии это ничего не дает?

— И тем не менее количество конкурсов продолжает множиться. В чем же тогда их назначение?

— Это возможность показать себя, хотя и мизерная — на конкурсах сидят менеджеры, ищущие ярких исполнителей. Не всегда случается, что после конкурса ребят замечают, но если так происходит — это большая удача.

— Не превращается ли сегодня конкурс в некую «ярмарку карьеры»?

— В прежние времена была другая страна, другое отношение к культуре. Перед ответственным состязанием ребята жили в Серебряном бору и месяц готовились. Были возможности достойно пройти через горнило испытаний: перед конкурсом участники обыгрывали программу с оркестром, ездили с гастролями по стране. И в результате они выходили на сцену с другим уровнем подготовки, другим настроем.

— Сейчас подготовка — дело каждого участника. Процесс заключается не только в выучивании программы, но и в ее «обкатывании» при выходе на сцену. Мы, педагоги, всеми возможными способами ищем для наших студентов залы, публику. Во время зачетов и экзаменов к такому испытанию не подготовишься, а ведь нужно еще и с оркестром играть…

— Но ведь музыка — не спорт. Как Вам кажется, была ли на этом конкурсе возможность выделиться ярким, неординарным личностям?

— Да, обладатели первых двух премий — безусловно, яркие личности.

— То есть Вы согласны с распределением мест в финале?

— Да, полностью согласен и считаю, что было принято верное решение. Я хорошо знаю Маюко Камио, это ее четвертый или пятый конкурс. Она играла в Монреале, а на конкурсе Ойстраха в Одессе получила первую премию. Маюко Камио победила на известном конкурсе в Монако. Хотя на конкурсе Чайковского она играла хуже, чем в Одессе. Даже у нее, опытного бойца, не выдержали нервы!.. Конечно, и Борисоглебский выступил замечательно.

— В результате, за исключением Никиты, пьедестал заняли сплошь девушки-азиатки. На Ваш взгляд, это случайность?

— Для азиаток конкурс — важное событие в жизни, поэтому и готовятся они так основательно. Там — отыграла конкурс, и потом замуж. Девочка, чем выше получит премию, тем удачнее выйдет замуж. С момента замужества она перестает играть. Таких — 95 процентов. И вот они грызут каприсы Паганини… Играют технично, особенно японцы. Конечно, за этим стоит и колоссальный труд, чего не хватает нашим молодым музыкантам.

— Согласны ли Вы с тем, что результаты конкурса предопределены, если в жюри сидят педагоги участников?

— Это палка о двух концах. Я не раз был свидетелем, как низок был уровень участников, когда они выставлялись сами, а в жюри сидели «независимые эксперты». Во все времена у ведущих педагогов был сильный класс. Преподавателя приглашают в жюри — естественно, он хочет показать лучших студентов своего класса. Идеальной, объективной системы оценки участников еще не придумали.

— Наверное в том, как выглядит сейчас Конкурс Чайковского, есть отражение сегодняшнего дня?

— Да, но не зеркальное. И то, что многие не стремятся участвовать в этом конкурсе, тоже симптоматично. Такова сама ситуация в культуре.

Беседовала Ксения Ноговицына

Поделиться ссылкой: