Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

Великий «мэтр из Ораниенбаума»

№2 (1385), февраль 2022 года

Ушедший год памяти И.Ф. Стравинского – 50-летняя годовщина его кончины 6 апреля 1971 года – плавно перетекает в празднование дня его рождения. Это событие произошло 140 лет назад, 5/17 июня 1882 года в Ораниенбауме близ Санкт-Петербурга, на даче, которую семья Федора Игнатьевича Стравинского, первого баса Императорской Мариинской оперы снимала на лето. Впоследствии один из французских друзей композитора не без иронии титуловал его «мэтр из Ораниенбаума». 
В Большом зале Ленинградской филармонии (1962)

Земной срок, отпущенный Игорю Федоровичу, оказался немалым, и столь же щедрой – его творческая деятельность. Свой последний шедевр, «Заупокойные песнопения», он закончил в 1966-м, на девятом десятке жизни. Но расставаться с нею в звуках реквиема Стравинский не пожелал, и самый последний его опус, «вздох облегчения», как он сам выразился, совсем другой: это миниатюра «Совенок и кошечка» на стихи Эдварда Лира, странная детская история о бракосочетании героев, увенчанная счастливым отголоском из «Свадебки», Стравинский посвятил ее жене Вере.

Между этими событиями пролегла долгая жизнь, вместившая последние десятилетия века девятнадцатого и три четверти двадцатого, со всеми событиями в мире внешнем и внутреннем. Стравинский прожил ее вместе с ближними и дальними спутниками, перемещаясь в пространстве и меняя условия существования, зачастую не по собственной воле, а под давлением обстоятельств. Башня из слоновой кости, даже если бы она была возможна (а она очень скоро стала невозможной) – это не про него. 

Стравинский был художником, устремленным в мир, и он всегда оставался в центре культурного пространства своего времени. Сам круг его общения поражает своей широтой – для того, чтобы в этом убедиться, достаточно перелистать «Хронику моей жизни» или «Диалоги» с Робертом Крафтом. Природа одарила его необычайной творческой и человеческой активностью, жизнь в нем кипела, и мало кто, даже из равновеликих ему творцов, мог сравниться с ним в разнообразии интересов и широте духовных горизонтов. Его музыка стала звуковым портретом эпохи, в ней точно схвачен и воплощен тонус ХХ столетия, пульс времени, противоречивого и сложного, постепенно уходящего все дальше в историю.

За свою долгую жизнь Стравинский побывал подданным трех государств – России, Франции и США и даже «отметился» в каждом из них в жанре национального гимна. Первым опытом стала обработка «Эй, ухнем», созданная после Февральской революции 1917 года и торжественно озаглавленная «Гимн новой России». Ее Стравинский нередко играл как бисовый номер в своих программах. Так он поступал и во время своих гастролей в СССР осенью 1962 года.

Согласно собственным словам композитора, он пережил два творческих кризиса, и оба были вызваны перемещениями в новую культурную среду. К 1960-м годам перемены казались бесповоротными. «Что от моей национальности осталось? – восклицал Стравинский в письме старому другу Петру Сувчинскому. – Рожки да ножки…» Впрочем, без лукавства тут не обошлось, ибо кто, кроме природного русского, мог выразиться подобным образом?

В Большом зале Московской консерватории (1962)

Отношение Стравинского к родине и свершившимся в ней переменам имело свою историю. Обстоятельства его жизни сложились так, что с 1912 года только летние месяцы он проводил в любимом Устилуге на Волыни (Западная Украина). С началом Первой мировой войны путь туда оказался отрезан; прощание с родиной на долгие десятилетия состоялось летом 1914 года в Киеве, хотя сам Стравинский, естественно, не мог тогда представить длительность предстоящей разлуки. Как и бóльшая часть тогдашней русской интеллигенции Стравинский с энтузиазмом воспринял весть о Февральской революции 1917 года. Однако последствия большевистского переворота Стравинский – тоже как многие соотечественники – пережил очень тяжело. 

Тем не менее, в первое время контакты с родиной сохранялись, сочинения Стравинского исполнялись в Советской России с большим успехом и даже проникли наконец на театральную сцену. Премьера оперы «Соловей» состоялась в мае 1918 года на сцене Мариинского театра в режиссуре Всеволода Мейерхольда; за ней последовали балетные спектакли. В 1925 году Стравинский получил официальное приглашение приехать в СССР с концертами, однако отклонил его, сославшись на занятость.

В 1930-е годы приглашения прекратились, и контакты композитора с Россией постепенно сошли на нет. Его собственные чувства были противоречивыми. Временами Стравинский пытался изгнать любую рефлексию по этому поводу, отказываясь даже называть себя русским. Психологическое облегчение принесли лишь события Второй мировой войны, когда Стравинский проявил себя настоящим патриотом, участвуя в Фонде Русской военной помощи, в деятельности Русско-Американского клуба в Лос-Анджелесе и вообще стал «самым гордым русским в Голливуде», как выразился Роберт Крафт.

С наступлением в СССР общественно-политической «оттепели» сочинения Стравинского стали понемногу возвращаться в концертные залы и на театральную сцену. К концу 1950-х годов композитор мог уже различить в Советской России отдельные дружеские лица – пианистку М.В. Юдину, молодого дирижера И.И. Блажкова, – за ними угадывались многочисленные энтузиасты его музыки. Тем не менее, приглашение посетить СССР в год 80-летнего юбилея повергло Стравинского в смятение. Инициатива исходила от официального лица – первого секретаря Союза композиторов СССР Т.Н.Хренникова, приехавшего на фестиваль в Лос-Анджелес во главе группы советских музыкантов. По его свидетельству, Стравинский принял приглашение без колебаний. И почти сразу же начал сомневаться. Но в конце концов он все же решился ехать. 

60-летие приезда Стравинского на родину в 1962 году – тоже дата юбилейная. Теплый, «семейный» праздник для соотечественников гения. Обещания Хренникова оправдались – его принимали в Советском Союзе на высшем уровне, включая финальный прием у Н.С. Хрущева. Концерты в Москве и Ленинграде прошли с великим триумфом, Стравинского осаждали поклонники, старые знакомые, молодые композиторы с партитурами, художники с картинами, любители автографов. Племянница Ксения Юрьевна (дочь старшего брата, умершего в 1941 году), окружила его родственной заботой, и в ее доме он сумел на мгновение вернуться в детство, взглянув из окна на памятный Крюков канал. 

Судя по всему, впечатления Игоря Федоровича были разнообразными. Сопровождавший его К.С.Хачатурян описывает в дневнике колоритную сцену между Стравинским и тогдашним министром культуры СССР Екатериной Фурцевой (Игорь Федорович окрестил ее «Екатерина Третья»), которая упрекнула композитора в недружественных высказываниях о СССР. Стравинский не стал отрицать: «Да, я критически отношусь к каким-то вещам, которые мне не нравятся в России, но это моя родина, я имею право ее критиковать – как свою жену. Но если кто-то посторонний сделает ей замечание, я буду бить морду. Так что вы мне не делайте замечаний, мои отношения не с вами, а с моей родиной».

Дневник К.С. Хачатуряна сохранил и ответ на вопрос, почему Стравинский все же решился приехать «на Родину в гости». Именно эти слова он подчеркнул в письме, полученном от М.В.Юдиной, сопроводив их на полях комментарием: «Как странно – “в гости” на “Родину”. Это и есть наша трагедия, что мы на эту “Родину” можем быть приглашены лишь в гости…».

Но на встрече с молодыми композиторами в Ленинграде он говорил иначе: «Я решил приехать потому, что мне показалось, что мой приезд поможет сдвинуться вашему музыкальному искусству, которое – сейчас, возможно в меньшей уже степени, обращено к XIX веку. Это ужасно, это реакция – ведь русское искусство в первой половине столетия вырвалось в первые ряды… Мой приезд должен помочь музыкантам решительнее сдвинуться с мертвой точки. Я музыкант, и своей музыкой я хочу помочь вам в том, чтобы ваше творчество было обращено не в прошлое, а в будущее. В этом я вижу свою миссию, свой долг». Эти слова могут показаться слишком торжественными и даже непохожими на Стравинского. Но в России он говорил именно так – возвышенно и в то же время очень точно: 

«Я был рожден для музыки. Я посвятил ей всю свою жизнь. Словами о ней говорить невозможно. О музыке написано множество книг, но это ничего не значит, так как в ответ на них она молчит. Она выражает только то, что выражает…»

Профессор С.И. Савенко

Поделиться ссылкой: