№3 (1386), март 2022 года

«Академия Русской Музыки» Московской консерватории, объединяющая хор и камерный оркестр, известна своей просветительской деятельностью. На главных концертных площадках России музыканты «Академии» исполняют сложнейшие монографические программы, составленные, как правило, из раритетных партитур отечественной и зарубежной музыки ХХ–ХХI столетий.

В сентябре 2021 года фирма Toccata Clasics-London выпустила записанный «АРМ» диск полного собрания хоровой музыки А.К. Лядова, который совсем недавно был номинирован на одну из самых престижных мировых премий в сфере звукозаписи – ICMA-2022. Чуть ранее этот диск и премьерная запись полной камерно-оркестровой антологии Германа Галынина, также изданная в Великобритании, стали лауреатами Международной премии «Чистый звук», которой отмечаются высшие достижения в отечественной академической аудиоиндустрии (наша газета представляла вниманию читателей эту премию: «РМ», 2019, №8). Значительный резонанс имел оркестровый абонемент «Академии» в Московском Международном доме музыки, посвященный камерно-оркестровым и ансамблевым шедеврам русской музыки ХХ века – радио «Орфей» транслировало эти выступления. Запомнился и целый каскад российских и мировых премьер, осуществленных «АРМ». 

«Российский музыкант» уже знакомил своих читателей с молодым коллективом: о его создании несколько лет назад рассказал профессор Ю.Б. Абдоков («РМ», 2018, №9), а позднее основатель коллектива, его художественный руководитель и главный дирижер И.М. Никифорчин уже в собственном интервью («РМ», 2021, №3) познакомил читателей с некоторыми интересными деталями их работы. Новые творческие достижения «Академии» в ушедшем году, вызвали у нашего корреспондента желание продолжить этот интересный разговор:

Некоторые выдающиеся партитуры попросту возрождены нами – например, восхитительная «Музыка для струнных» Револя Бунина, посвященная Баршаю, да и многие другие сочинения. Для Барашая писали великие авторы: Борис Чайковский и Моисей Вайнберг, Николай Пейко и Александр Локшин, Герман Галынин и Георгий Свиридов. Все это – основа нашего репертуара.

– В Вашем репертуаре есть и премьеры, новые или возрожденные к жизни забытые сочинения. Есть ли среди них что-то, что Вы лично считаете особенно ценным?

– Из самого драгоценного – мировая премьера гениальной Сюиты для симфонического оркестра Моисея Вайнберга, сочиненная девятнадцителетним композитором в Минске, вскоре после его побега из Варшавского гетто. Музыка эта сочинялась в то самое время, когда родные Вайнберга погибли в нацистском концлагере. Премьера состоялась 12 июня прошлого года в Малом зале Консерватории — на концерте-презентации монографии о Н.И. Пейко моего учителя Ю.Б. Абдокова. А чуть ранее мы впервые записали этот опус в студии. Работа эта, при всей ее сложности, незабываема. Сейчас мы готовим для одного из ведущих мировых лейблов очень интересную программу с оркестровыми раритетами русского ХХ века в музыке, в которую войдет и Сюита Вайнберга. Уверен, это будет открытием для многих.

– В одном из интервью Вы говорили, что, соприкоснувшись с творчеством Германа Галынина, Вы сразу почувствовали, что это созвучный Вам, и шире – нашему времени, художник. Это так?

– Абсолютно так. Музыка Германа Галынина – особая, со своей интонацией и неповторимой палитрой – яркая, обжигающая. Она о том, что волнует нас сегодня и всегда – о любви и страдании, о жизни и смерти. В ней мысль соразмерна чувству. Мясковский и Шостакович – великие учителя Галынина, – считали его природным гением. В этом художнике меня привлекает чистота и честность – свойства, без которых даже самое изощренное мастерство кажется бессмысленным, пустым. Между прочим, после одного из первых наших концертов, который состоялся в Большом зале Консерватории, к нам неожиданно подошел ректор А.С. Соколов и выразил свое восхищение музыкой Галынина. 

– То есть музыка может быть «актуальной»? А какие композиторы, на Ваш взгляд, звучат наиболее актуально в наше время?

– Размышлять об актуальности всегда непросто хотя бы потому, что субъективность в этой области, простите за неологизм, и есть сама объективность. Для меня актуально то, что заставляет серьезно мыслить, преодолевать ординарность, чувствовать тоньше и чище. Актуальна, как мне думается, только вечность: Бах, Моцарт, Борис Чайковский, Мессиан… Все то, что собирает тебя из осколков и открывает грандиозность пространства вокруг – равно профессионального и метафизического. В этом смысле и репертуар «Академии Русской Музыки» весьма избирателен. Мы не гоняемся за трендами, но и механическое охранительство, выдающее себя за традиционализм, мне крайне чуждо.

– Можете привести какой-нибудь конкретный пример?

– Из ныне живущих авторов мы очень много и неизменно с восторженным откликом у самых взыскательных слушателей играем сложнейшие партитуры Юрия Борисовича Абдокова, которого я считаю выдающимся художником. Размышляю сейчас не просто как благодарный ученик весьма строгого наставника, хотя именно он воспитал во мне и в нашем коллективе чувство стиля и дал нам то, что в прежние времена называли школой профессионального мастерства, благородства тона и духовной ответственности. Я размышляю как один из интерпретаторов его утонченных партитур, который давно понял: если в концерте звучит музыка Юрия Абдокова или его великого учителя Бориса Чайковского, слушатели уйдут с концерта другими людьми. 

– Как Вы работаете над партитурами? Слушаете ли Вы интерпретации других дирижеров? 

– Изучая партитуру, нелепо делать вид, что до тебя этого никто не делал, если это, конечно, не новинка. Опыт больших мастеров учит очень многому, но это не повод калькировать чужие исполнения. Я иногда слышу, как в той или иной современной интерпретации механически копируются записи выдающихся маэстро — в дирижерском деле эпигонство не менее распространено, нежели в композиторском! Это всегда вызывает неловкость. Только если у тебя сформировался свой собственный образ партитуры, то изучение несметных фонографических богатств, не говоря уже о штриховых и агогических ремарках великих дирижеров, очень полезно и просто необходимо. Было бы нелепо приниматься за симфонию Брукнера, игнорируя опыт Ойгена Йохума и Гюнтера Ванда, Карла Бёма и Станислава Скровачевского…

– Качество Вашего репертуара свидетельствует о большой подготовительной и даже исследовательской работе. Часто приходится работать с архивами?

– Безусловно. Само название нашего коллектива апеллирует не к громким институциям, а к поиску, изучению, непрерывному творчеству. Подготовка нотографического материала – это не чистая механика, а интереснейший, хоть и изнуряющий иногда редакторский, аналитический труд. Подобная редактура требует очень тонкой стилевой атрибуции. Например, при подготовке к исполнению и записям камерно-оркестровых сочинений Галынина, мы обнаружили массу несуразностей, внесенных при печати и переиздании его опусов. Совершенно неприемлемые метрономические, темповые, штриховые ремарки, идущие как бы против музыки.

– Как это возможно?

– Так часто бывает, когда нотный материал печатается после смерти рано ушедшего автора. То же и с Лядовым – мною исследовался, агогически и динамически редактировался каждый такт музыки. И сейчас в работе десяток интереснейших партитур, которые будут не просто исполнены, а возвращены слушателю. Я очень на это надеюсь.

– И последнее: Вы выступаете в разных залах, городах, странах. Для Вас существенно – где играть?

– Для нас особенно ценно то, что главными площадками, на которых мы представляем свою работу, являются залы Московской консерватории.

Беседовал Собкор «РМ»

Фото из архива Ивана Никифорчина

Поделиться ссылкой: