№ 6 (1244), сентябрь 2006

2006 год будет навечно отмечен 100-летием Шостаковича, первым столетием великого композитора и великого гражданина.

Современники и грядущие поколения познают все о России XX века не через учебники истории, а через музыку Шостаковича. От страницы к странице по произведениям Шостаковича можно проследить все вехи истории нашей многострадальной страны. Его тонкая и чувствительная душа отражала не только такие события как войны, перевороты, репрессии, но и тончайшие нюансы хода истории и человеческих жизней. «Большинство моих симфоний – надгробные памятники. Слишком много у нас людей погибло неизвестно где. И никто не знает, где они похоронены. Даже близкие не знают», – писал Дмитрий Дмитриевич, – я готов написать сочинение о каждом из погибших. Но это невозможно. Поэтому я посвящаю им всю свою музыку».

Его критиковали, оскорбляли, даже травили. Поучали – какую музыку нужно писать, какую нет. В конце концов, его лишили права преподавать композицию в Московской и Ленинградской консерваториях. И тем не менее Шостакович все это пережил. Он имел все возможности покинуть нашу страну и жить в довольстве, удобстве, сытости. Любая страна с распростертыми объятиями приняла бы Дмитрия Дмитриевича, но Шостакович дышал, страдал, голодал вместе со своей страной, и мысль оставить свою родину не посещала его.

Когда бетховенцы репетировали дома у Дмитрия Дмитриевича квартет № 11 памяти Василия Петровича Ширинского, он остался доволен исполнением и сказал: «Давайте, друзья, отобедаем вместе и помянем Василия Петровича». Так и сделали. Эта встреча состоялась вскоре после похорон Анны Андреевны Ахматовой. Дмитрий Дмитриевич захотел произнести еще один тост, он встал, поднял рюмку и сказал: «Ахматова – королева русской поэзии! Пушкин, Тютчев, Блок и Ахматова – вот ее столбовая дорога».

Говорить и описывать словами музыку – занятие трудное и бессмысленное. Лишь поэзия, родная сестра музыки (ибо источник у них один), в силах прикоснуться к тайне звукового образа. В своих стихах Анна Ахматова одной строкой сказала о музыке Шостаковича так, как может сказать только поэт. Вдумайтесь: «…И будто все цветы заговорили», – лаконично, неожиданно и прекрасно.

Недаром приходят на память стихи А. А. Ахматовой, написанные в год так называемой «великой» октябрьской революции, когда люди бежали из нашей страны. Настоящая же революция началась позже, в 1919–21-й годы, годы голода и разрухи, когда миллионы невинных людей утопали в крови, когда взрывались церкви, истреблялось духовенство, русское крестьянство, интеллигенция, когда в восемнадцати губерниях России был отмечен каннибализм. Но большевикам так и не удалось истребить и уничтожить русскую душу.

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

А. А. Ахматова. 1917

Дмитрий Дмитриевич мог бы подписаться под этим стихотворением.

Тридцать с лишним лет прошло с тех пор, как угас этот великий человек, но, как от горящей звезды, свет и тепло Дмитрия Шостаковича в течение многих веков будут освещать и согревать сердца людей.

А в жизни Дмитрий Дмитриевич был таким скромным, деликатным, внимательным к людям. Вспоминается один эпизод, свидетелем которого, как мне кажется, я был один. В 50-е годы в Москву приехал Британский королевский оркестр. В программе его выступления значилась Первая симфония Шостаковича. Услышав звуки этой симфонии из Большого зала консерватории, я зашел в зал – это было ранним утром – послушать репетицию. Насколько я помню, дирижировал сэр Барбиролли. Репетиция шла гладко, я сидел в первом амфитеатре и наслаждался музыкой. В оркестровке Первой симфонии есть фортепиано. И вдруг пианист вступил не там, за ним «посыпались» духовые, затем скрипки, и слаженная машина английского оркестра стала расползаться. Я посмотрел вниз и увидел, что с правой стороны появилась фигура человека среднего роста, в синем костюме, в очках, с характерным хохолком на затылке. Он тихо прошел в зал и сел недалеко от директорской ложи в партере.

Дирижер положил палочку. Из группы первых скрипок встал какой-то музыкант, который на русском языке с небольшим акцентом стал говорить, что присутствие автора для них огромная честь, и что ошибки вызваны волнением от его появления. Он оправдывался, что симфония готова, обыграна, и что они никак не хотели волновать Дмитрия Дмитриевича. Смущенный Дмитрий Дмитриевич отмахивался от этих слов, всячески показывая музыкантам, чтобы они занимались своим делом, и пересел подальше вглубь зала.

В этот момент я стал свидетелем удивительной сцены. Оркестранты и все, кто находился на эстраде, вдруг поднялись и безмолвно приветствовали Дмитрия Дмитриевича. Это была немая овации. Создалось впечатление, что в зал вошел Моцарт или Бетховен, и стало понятно, почему оркестр «рассыпался» во время репетиции – в зал вошел Шостакович. Я подумал тогда: это и есть настоящее признание. А Дмитрий Дмитриевич подошел к дирижеру, что-то тихо сказал ему, и репетиция продолжалась. Он лишь изредка делал маленькие замечания, иногда по темпу, иногда по нюансам.

Мне только хочется сказать Вам: «Дорогой Дмитрий Дмитриевич! Родина не только «слышит» и «знает», она помнит все, что Вы сделали для ее славы. До тех пор, пока существует музыкальное искусство, имя Ваше не будет забыто». Я закончу Вашей молитвенной песней:

Родина слышит,
Родина знает,
Как ее сын в облаках пролетает…

Федор Дружинин

Поделиться ссылкой: