№ 3 (1241), март 2006

К 90-летию со дня рождения Л. И. Ройзмана

Немало лет уже прошло со дня кончины Л. И. Ройзмана, и чем дальше уходит от нас прошлое, тем лучше мы можем оценить масштаб его личности.

Ученик А. Б. Гольденвейзера по фортепиано и А. Ф. Гедике по органу, Ройзман в 1957 году возглавил органный класс Московской консерватории. Трудно перечислить все, что ему удалось сделать за три с небольшим десятилетия для органной культуры не только России, но и всего бывшего Союза. Ведь к концу 50-х годов органные концерты проходили лишь в Москве и Ленинграде, изредка в столицах Прибалтики, во Львове и Ташкенте. Все инструменты были в плохом состоянии и никак не отвечали требованиям, которые можно предъявить к концертному органу.

Леониду Исааковичу удалось убедить Министерство культуры в необходимости строительства новых и реконструкции старых инструментов. Была создана Постоянная комиссия по органостроению. И вот — всего несколько фактов. 1958 год — фирма «Герман Ламан» из Лейпцига реставрирует знаменитый «Кавайе-Колль», французский романтический орган Большого зала; 1959 год — установка немецкой фирмой «Александр Шуке» нового инструмента барочного типа в Малом зале консерватории и чехословацкой фирмой «Ригер-Клосс» — нового большого органа в Концертном зале им. Чайковского. Дальше — новые органы в Нижнем Новгороде, Вильнюсе, Баку, Алма-Ате, Ереване, Минске, Таллинне, Тбилиси, Свердловске, Казани, Ярославле…

Сколько нужно было сил и энергии, чтобы все это осуществить! Конечно, действовал Леонид Исаакович не один, но, как говорится, в каждом деле должен быть зачинщик, на котором все держится… Небывалый всплеск интереса к органной музыке, открытие органных классов в консерваториях союзных республик, постоянные аншлаги на концертах, многочисленные лекции… И ученики.

Ученики Ройзмана — особая тема. Э. Мгалоблишвили стала первой органисткой Грузии, основательницей местной органной школы. Л. Дигрис возглавил органный класс Вильнюсской консерватории. Г. Козлова около 40 лет преподавала в Нижегородской консерватории, из ее класса вышло не одно поколение музыкантов. О. Янченко создал настоящий центр органной культуры в Минске, а затем преподавал в Казанской и в конце жизни — в Московской консерватории. Безвременно погибший В. Тебенихин стал основателем органной школы в Казахстане. Органная кафедра Московской консерватории, возглавляемая последователем и преемником творческих принципов Леонида Исааковича — проф. Н. Н. Гуреевой, где преподают его ученики в первом и втором поколении (проф. А. А. Паршин, доц. А. С. Семенов, доц.                     Л. Б. Шишханова, доц. Д. В. Дианов, А. М. Шмитов, Е. Н. Цыбко), — продолжает традиции Ройзмана в обучении органному исполнительству. Концертные органы Большого и Малого залов консерватории и учебные инструменты, стоящие в классах, находятся в хорошем рабочем состоянии благодаря высокому профессионализму и преданности своему делу зав. органной мастерской Н. В. Малиной.

Генеалогическое древо органного класса Ройзмана весьма внушительно. Не будет преувеличением сказать, что три четверти ныне выступающих органистов — его ученики или ученики его учеников. А сколько было тех, кто занимался органом факультативно — теоретиков, дирижеров, композиторов? Всем ученикам Леонид Исаакович давал прежде всего твердые основы — школу, освоив которую можно было идти своим путем. Он требовал ясности в передаче текста, тщательности в проработке деталей. Был строг, нам казалось, что иногда излишне придирчив, излишне требователен к мелочам.

Придя на урок, надо было показывать произведение почти готовым. Оправдания в расчет не принимались. А ведь условия для занятий были вовсе не легкими: полтора-два часа в день — либо с семи утра, либо поздно вечером (тогда в консерватории еще не было отдельных органных классов). Не дай Бог было опоздать на репетицию на несколько минут. Кара за это была нешуточная: студент на неделю лишался занятий. Иногда перед началом урока Леонид Исаакович всевидящим оком окидывал фасад органа, и, если обнаруживал три пылинки — поднимался скандал. Если на клавиатуре виднелись следы пальцев, то до тех пор пока все не вычищалось до блеска, ни о каких занятиях не могло быть и речи. Он пытался воспитать в нас отношение к инструменту.

Профессор знал, что взрослая жизнь никому не даст поблажек, и ставил задачи максимальные, точные — он терпеть не мог приблизительности. Помнится, Ройзман как-то заметил студенту, благополучно и скучно сыгравшему баховскую фугу: «Деточка, такая игра называется не интерпретацией, а информацией. Вы нас проинформировали, что такое-то произведение существует, и не более того». «Деточками» он называл всех учеников, вне зависимости от возраста и положения. Или еще, в похожей ситуации: «Это не безобразно, а безобразно». Он очень любил «подлить масла в огонь», если в классе разгоралась дискуссия о регистровке, артикуляции, исполнении мелизмов. Давал вволю высказаться каждой стороне, но свое мнение выражал не всегда. Хвалил не часто, но если уж скажет: «это неплохо», — то исполнение и впрямь можно было считать вполне приличным.

Готовя нас, учеников, к концертам, Леонид Исаакович учитывал и оценивал многое: как вышел, как поклонился, как сел на лавку, какой на тебе концертный костюм, где стоит твой ассистент, как он стоит и куда смотрит. Критике подвергалось абсолютно все, и генеральные репетиции студенческих концертов становились серьезным испытанием. Впрочем, хватало не только слез, но и смеха, поскольку профессор обладал редким чувством юмора…

Мне, например, никак не удавалось дойти до середины сцены, где следовало поклониться публике, а затем, повернувшись, идти к органу. Поворот у меня получался слишком резким. Первый раз — плохо, второй — еще хуже, на третий — из зала доносятся слова профессора: «Деточка, вы чеканите шаг, как часовые у Мавзолея. Можно подумать, вы проходили строевую подготовку». Наконец, начала играть. После первой фразы: «Это не Бах, а “Осенняя песня” Чайковского. Еще раз». Начинаю снова. Из зала реплика: «Рыба дальневосточная! Никуда не годится!». С третьего раза удается доиграть до конца. Однако радоваться рано: профессор уже на сцене и со словами: «Что это за спина? Это осанка органиста?» — приставляет к моей спине остро отточенный карандаш. В полном унынии я плетусь домой. Но завтра, выходя на сцену, вдруг понимаю, что страх ушел. Конечно, есть волнение, но при этом и невероятное чувство радости, что сейчас я сяду за орган и буду играть.

Много лет спустя учитель объяснил мне: «Чтобы хорошо сыграть, надо иметь чувство уверенности, а для этого надо проверить себя в трудных ситуациях. Да, я иногда искусственно создавал такие ситуации на репетициях — перед концертом нельзя расслабляться. Если вы играете большую сольную программу, не думайте о всей программе, думайте о первом произведении, вернее, о первой его странице, а еще вернее — о первой фразе. Она должна звучать у вас в ушах, вы должны ощущать ее всем своим существом, и в этом состоянии концентрации начинайте и играйте дальше».

Леонид Исаакович был мудрым человеком. И человеком добрым, хотя очень строгим с виду. Он никогда не оставлял своих учеников: со всеми переписывался, был в курсе всех событий в жизни каждого, когда мог — помогал. Он очень хорошо понимал, в какой мир отпускает нас после окончания консерватории.

Нередко он приглашал нас поиграть на своих концертах-лекциях, которые проводил блестяще. Можно сказать, его лекции вызывали у публики восторг не меньший, чем его концерты. Высокая культура, богатая эрудиция и опять-таки юмор профессора покоряли любую аудиторию. Случалось, остроумной фразой или просто интонацией ему удавалось выразить больше, чем было в то время дозволено.

Конечно, Леонид Исаакович был прежде всего мастером-исполнителем. Мне кажется, ему удавалось реализовать в своей игре то, чего он требовал от студентов: ясность звуковой ткани; цельность формы, когда произведение можно обозреть как бы с высоты птичьего полета; эмоциональный накал, заключенный в броню стального ритма (например, в баховских крупных формах). В музыке романтического стиля — очень красочная, с большим вкусом задуманная регистровка. В игре Ройзмана ощущалось качество, которое, как мне кажется, было свойственно людям его поколения (рожденным в начале века), — отсутствие суеты. Он никогда не суетился — ни на репетициях, ни на концертах. Сначала мне казалось, что его движения, его темпы несколько замедленны. И только потом, начав выступать сама, я поняла, что это — точное ощущение времени.

Репертуар Ройзмана был весьма широк. Он много играл Баха и композиторов добаховской эпохи — Свелинка, Букстехуде, из старых французов — Куперена, Клерамбо. Часто исполнял музыку Листа — его листовскую программу в Большом зале консерватории, вероятно, помнят многие завсегдатаи органных концертов. Среди любимых авторов Леонида Исааковича был также Сезар Франк.

Конечно, профессор играл и русскую органную музыку — Одоевского, Танеева, Глазунова, Шостаковича и Гедике, своего учителя, к памяти которого относился с особым почтением. Вечера «Памяти Гедике» стали традицией органного класса. Они проводились каждый год, причем в конце программы, после всех студентов, Леонид Исаакович обязательно играл сам.

А теперь, кроме концертов «Памяти Гедике», в Московской консерватории регулярно проводятся и вечера «Памяти Ройзмана». Когда отмечалось восьмидесятилетие профессора, на вечере играли студенты четырех органных классов — Н. Н. Гуреевой, С. Л. Дижура, О. Г. Янченко и А. А. Паршина.

И еще одно, очень важное направление деятельности Ройзмана. С его легкой руки стали регулярно выходить сборники современной органной музыки. Никому из композиторов, желавших писать для органа, Ройзман не отказывал в возможности познакомиться с инструментом — напротив, выделял время для регулярных занятий, всячески помогал и поощрял тех студентов, которые решались исполнить новое сочинение. Часто бывало, что в этом произведении недостаточно учитывалась специфика органа; случалось, некоторые места вообще невозможно было на нем сыграть, но критика профессора оставалась доброжелательной — он хотел привлечь к своему инструменту как можно больше людей, создать творческую среду.

В течение всей жизни Леонид Исаакович создавал уникальный труд — книгу «Орган в истории русской музыкальной культуры» (2-е издание книги в 2-х томах под научной редакцией Н. В. Малиной, расширенное, переработанное и дополненное новыми фактами, вышло в Казани в 2001 году). В ней использована масса источников, печатных и рукописных: архивные документы, мемуарная и эпистолярная литература, разные материалы по истории быта и культуры русского народа. До Ройзмана такой темы не ставил никто.

Все способности, вся энергия этого замечательного человека были направлены в одно — органное — русло. И, думается, многое, что мы имеем на сегодняшний день, — органное движение, год от года набирающее обороты по разным русским городам, строительство новых инструментов (всех уже и не перечислить!), международные конкурсы и фестивали, проходящие в России, которые значительно повысили уровень молодых исполнителей, вызвав тем самым взаимный интерес публики, — все это существует благодаря прочному фундаменту, положенныму в основу современной российской органной культуры нашим незабвенным учителем — Л. И. Ройзманом.

Доцент Л. Б. Шишханова

Поделиться ссылкой: