№ 1 (1239), январь 2006

13 ноября 2005 года в Рахманиновском зале в рамках Седьмого международного музыкального фестиваля «Душа Японии» с огромным успехом прошла российская премьера оперы «О-Нацу» композитора Иссэя Цукамото «О-Нацу» по роману знаменитого японского драматурга, автора дзёрури для театра марионеток и драм для театра кабуки Тикамацу Мондзаэмона. 19 января спектакль был повторен. Руководитель проекта — Маргарита Каратыгина, художественный руководитель и дирижер — Александр Соловьев. Исполнители главный партий — Ольга Леман-Балашова и Константин Степанов.

Пришла на концерт, ничего не зная о постановке, исполнителях, оформлении сцены, а также о закулисных интригах и скандалах, то есть как посторонний непосвященный слушатель. Хотя нет, оставались в памяти воспоминания о прочитанном когда-то романе «О-Нацу и Сэйдзюро» Тикамацу Мондзаэмона.

Еще до начала спектакля в зале — оживление. Чувствуется, что сейчас здесь происходят важные для людей встречи. Вот японцы, живущие и работающие в России, встречают своих соотечественников, приехавших с кратким визитом. Вот встречаются московские японисты, которым памятны недавние гастроли театра кабуки в Москве и не по-наслышке знакомы страницы классической японской литературы и музыки. А вот волнуется перед российской премьерой автор оперы Иссэй Цукамото, он настраивает камеру со своего места в первом ряду. Много знаменательных встреч состоялось в этом зале и самая главная из них — встреча с «О-Нацу». Когда, наконец, раздались первые удары дощечек хёсиги, шум в зале мгновенно стих и сменился напряжённым нетерпеливым ожиданием. Мне даже показалось, что зал стал неслышно наполняться атмосферой японской старины. Как будто здесь театр кабуки и актёры, не только исполнители ролей, но и известные персонажи городской жизни, скажем Киото или Эдо, а их сценический образ и судьба подчас неразделимы. Не потому ли так естественно воспринимается выход и уход актёров через зрительный зал, подобно тому как это происходит в театре кабуки? Аналогии с японским театром в сегодняшнем спектакле будут прослеживаться и в дальнейшем.

И это не случайно. Тикамацу Мондзаэмон — один из известнейших драматургов кабуки. Литературная основа, конечно же, предопределила дух сочинения Иссэя Цукамото. Основной конфликт перенесён из сферы личных взаимоотношений героев в сферу взаимоотношений героя и судьбы, точнее мирового порядка. И этот порядок властвует над судьбами героев. Долг мщения за клевету, трагическая ошибка Сэйдзюро, беспощадность закона — цепь роковых обстоятельств, преграждающих путь счастью О-Нацу и Сэйдзюро — всё в этом мире против них. Их удел — смириться со своей судьбой и пройти весь предназначенный путь до конца. Это из сферы надчеловеческого. А с другой стороны (парадокс!), при всей регламентированности актёрских амплуа, пластики, речи, интонации трудно соперничать с японским театром в высочайшем накале эмоций и в силе сопереживания. Совместить субъективное и объективное, да ещё и в японском понимании, — непростая творческая задача для современного неяпонского актёра!

Много составляющих в спектакле: музыка, драматическая игра актёров, декорации-символы, освещение, икэбана. Режиссёрским достижением спектакля стало то, что все составляющие были как бы за одно, гармонично сочетались, подчёркивая друг друга, закономерно по очереди выходя на первый план. Вот начало спектакля. В тишине звучат мерное биение дощечек хёсиги, удары барабанчика цуцуми, печальные звуки сякухати. На сцене появляются двое рассказчиков в черных одеждах неперсонажей (подобно ассистентам-курого театра кабуки, которые помогают вести действие, не участвуя в нём) и маленькая милая девочка (Елена Талыбина. — Ред.) в ослепительно белом платье, как будто случайно услышавшая печальную историю любви О-Нацу и Сэйдзюро, — они кратко пересказывают её. Вслед за этим в полумраке зала появляется и медленно шествует на сцену главная героиня в образе странствующей монахини, молящейся о потерянном Сэйдзюро — её кимоно покрыто чёрным одеянием, на голове монашеский убор. В партии О-Нацу много раз звучит монотонный мотив — имя возлюбленного — интонация сердца, измученного болью. Появляясь на сцене, она зажигает маленький бумажный фонарик, и как будто от него становится светло во всём зале — только теперь начинается действие.

Ещё одно выразительное средство — язык цвета. Цвета кимоно девочки-рассказчицы мгновенно «откликаются» на смену настроения: лучистый белый сменяется ярким пёстрым и, наконец, чёрно-белым. Меняется на протяжении спектакля и цвет прозрачных развивающихся полотнищ: от голубого и белого (цвета надежды и открытых чувств) к красному — цвету пролитой крови — и чёрному — символу трагической горестной развязки. В эти же цвета окрашены листья в руках актёров.

В оформлении спектакля используется и выразительность ряда символов японской культуры. О печальных странствиях О-Нацу «говорит» икэбана из тонких графичных ветвей, символизирующих лес. Зонтик, символ небесного покровительства и защиты от зла — выглядит как игрушка в руках девочки. Река, которую изображают колышущиеся прозрачные полотна, сначала голубое (как будто речная дымка закрывает от всех счастливых влюблённых), а потом красное, — разделяет их. Это и занавес-река, расположенный в глубине сцены, сплетённый из тонких соломенных колец. На нём актёры оставляют разноцветные листья, напоминая о мимолётности жизни, быстро пробегающем времени, о зыбкости и неуловимости счастья…

Нельзя не отметить профессионализм всего исполнительского состава, в том числе прекрасные актёрские работы, поразившие глубиной «врастания» в образ. Каждый актер был настолько органичен на сцене, что зрители улавливали малейшее движение, тишайший звук. И это тем более сложно потому, что перед исполнителями стояла задача сыграть японский классический сюжет, а значит — с русскими лицами и минимумом японских декораций и костюмов продемонстрировать японскую речь, пластику и мироощущение. Им удалось не впасть в смешное копирование японских жестов и поклонов. Естественно выглядят только та пластика и манеры, которые прочувствованы и идут от сердца. Поэтому важно не то, насколько это похоже на японцев, а насколько искренне это передано. Хотя работа над японской пластикой была тоже хорошо заметна.

Прекрасно, глубоко сыграна роль главной героини. Широкий диапазон тембра голоса — от сдавленного шёпота до крика, эмоциональная отзывчивость, следование музыкальной интонации — всё работало на создание проникновенного образа. Исполнительнице свойственна выразительная пластика и мимика, выразительная, но не переходящая грань, отделяющую искусство и эмоциональную навязчивость реальной трагедии.

Почти два часа спектакля прошли на одном дыхании.

В заключительной сцене из уст О-Нацу снова зазвучали интонации горестного обращения к Сэйдзюро, перекликаясь с началом спектакля. И вдруг вся разыгравшаяся трагедия как будто покрылась дымкой времени. Произошла ли она перед нами на самом деле или только О-Нацу ненадолго вспомнила о минувшем, чтобы снова погрузиться в свой горестный сон о Сэйдзюро?..

Сложно ли сыграть музыкальную драму по-японски?

Спросите у исполнителей.

Наталья Григорович, стажер

P. S. Хочется поблагодарить людей, которые подарили нам этот праздник души и музыки — всех участников спектакля, режиссера-постановщика Светлану Григоруца, консультанта Хитоми Сомата, художника-модельера Людмилу Смирнову, художников по свету Михаила Балашова и Алену Колесникову, художника по гриму Веру Мартынову. Знаменательная премьера не смогла бы состояться без содействия Российско-японского центра музыкальной культуры при Московской Консерватории, МИДа РФ, Посольства Японии в России, Японского фонда, компании «Японские авиалинии». Спасибо всем!

Поделиться ссылкой: