№ 1 (1223), январь — февраль 2004

29 декабря 2003 года, в Рахманиновском зале, состоялась студенческая конференция, на которой ректор Консерватории, профессор Александр Сергеевич Соколов отвечал на вопросы студентов. Темой разговора, состоявшегося по инициативе студентов, были разные проблемы современной консерваторской жизни. И глобальные, такие как ближайшее будущее Московской консерватории, судьба консерваторских зданий, финансовое состояние нашего вуза. И конкретные, касающиеся каждодневных забот – пользование классами, залами, студией звукозаписи, взаимодействие композиторского факультета с другими факультетами, возможности исполнения новых сочинений студентов-композиторов. Ответы ректора прояснили многое.

Для начала давайте уточним смысл нашего сегодняшнего собрания. Наверное, конференция, как вы прочли на объявлении, не совсем точное слово. Ведь «конференция» – это некое обязательство принять определенное решение. Сегодня у нас более свободный разговор, и после мы решим, надо ли наши встречи делать регулярными. Объективно говоря, всегда есть, о чем поговорить. С того момента, как я студентом переступил порог Московской консерватории и по сей день, я узнаю о ней что-то важное. Наверное, вам это тоже предстоит. И если мы поможем вам в чем-то разобраться, вникнем в ваши проблемы, которые, может быть, отличаются от проблем студента вчерашнего – это уже будет хорошо. В последнее время мне часто приходится разъяснять журналистам, чем живет Консерватория и каковы ее настоящие проблемы. Не надуманные, а настоящие. Поэтому, наверное, и внутри самой Консерватории имеет смысл такую ясность внести, чем мы, в частности, постоянно занимаемся на заседаниях нашего Ученого совета.

Год назад в это время мы были с вами в не очень новогоднем настроении. Как вы помните, пахло гарью, 17 декабря здесь полыхал пожар. Год прошел, какие-то проблемы решены, какие-то еще ждут своего решения, какие-то только проясняются. Конструкция нашего здания исходит из акустических требований: стены внутри, на протяжении метра, заполнены воздушной паклей, благодаря которой у нас такая замечательная акустика. Так вот, все это горит как порох, и когда в 9-м классе внутренняя проводка закоротила, огонь пошел наверх и три класса оказались зоной пожара. Когда тушили, то много часов лили воду, для того чтобы тлеющее впоследствии не загорелось само собой.

Сейчас мы ждем, чтобы высохло здание, потому что делать что-то раньше, значит абсолютно бесполезно тратить деньги. Но и ходить по этому пожарищу тоже невесело. Поэтому мы приняли решение все-таки сделать приличествующий Консерватории интерьер: обшили стены гипсокартоном и по нему покрасили. Так что не обольщайтесь – это еще не ремонт. А настоящий ремонт – очень серьезная вещь, он требует длительного времени и больших вложений. Во-первых, подгорели деревянные перекрытия, а во-вторых, даже не подгоревшие они не были рассчитаны на нагрузку, которую вынуждены нести. Раньше не было богатейших фондов библиотеки, которые своей тяжестью на них давят, не было таких аншлагов на концертах Малого зала, и, собственно, студентов в таком количестве тоже не было. Все это вместе взятое создает истинную проблему Консерватории сегодняшнего дня.

Но это беда и всего центра Москвы. Вокруг Консерватории сжимается кольцо геодезических проблем, связанное и с тем, что Манежную площадь всю перекорежили, и с тем, что холм под Ленинской библиотекой в свое время тоже перекроили. В результате нарушили природный баланс, и все речки, загнанные под землю, от которых остались только названия улиц – Варварка, Неглинка, Знаменка – творят под землей, что сами считают для себя необходимым. Сегодня главная проблема в грунтах. И тяжесть, которой Консерватория давит на эти грунты, уже в несколько раз превосходит расчеты, сделанные при строительстве здания. Сейчас уже проведена очень серьезная экспертная работа, на основе современных технологий, компьютерной томографии «просвечены» все несущие конструкции и весь фундамент. Этот результат представлен, и на основании имеющихся материалов министр провел представительное совещание, на котором были приняты важные решения.

Самое главное, что ситуация сейчас оценивается объективно. Впервые за всю историю Консерватории. Ведь то, что раньше ремонтировали, это было не решением проблем, а их усугублением, поскольку без научного диагноза можно было много чего напортачить, что и было сделано и под Большим залом, и под Малым. Проще говоря, существует опасность обрушения. В первом амфитеатре зоны, которые нависают над второй и пятой ложами, где наибольшая нагрузка на опорные конструкции, мы закрыли, чтобы не рисковать. Пока другие зоны такого рода опасности не представляют. Большой зал будет функционировать, вся Консерватория будет функционировать, никакого отселения Консерватории куда бы то ни было не будет – это я вам совершенно точно говорю, поскольку в прессе вы можете прочесть все, что угодно. Будет длительный и тщательный ремонт. Не одномоментное вторжение во все фундаменты, а точечное: по местам, просчитанным экспертизой, начнут укреплять и достраивать эти фундаменты. Потому что ошибки были заложены уже при строительстве Консерватории. Вся эта махина кое-где стоит на фундаменте меньше полуметра – можете себе представить?! А в некоторых местах фундамент просто висит в воздухе, поскольку вымыло грунт. Это тоже крайне опасно. Вот такие зоны начнут ремонтировать в первую очередь. То есть это не реставрация и не реконструкция, это мощный капитальный ремонт.

Вы можете спросить: а как с фасадами? Как с этими лесами? К сожалению, это пример «потемкинской деревни». На протяжении трех лет огромные государственные деньги шли на ремонт фасадов с четким представлением, что работа будет бесполезна. Потому что, когда здание начинает привыкать к новому фундаменту, а оно как живой организм осваивает новое пространство, по фасаду обязательно пойдут сетчатые трещины. На последнем заседании в министерстве в очередной раз пришлось остро поставить этот вопрос и, наконец, получить четкий ответ, что такого рода использования финансов больше не будет. А будет серьезное изменение режима финансирования, в соответствии с которым министр культуры в ближайшее время будет встречаться с премьер-министром М. Касьяновым, и уже в 2004 году из резерва правительства (поскольку это форс-мажор чистейший, МЧС-ситуация!) будут изысканы 70 миллионов, которые пойдут только на фундамент.

А в дальнейшем, в федеральном плане будет прописано финансирование, которое позволит в обозримые сроки (а сроки поджимают объективно – в 2006 году конкурс Чайковского) с Большим залом закончить. Все, что касается его конструктивных особенностей, акустического потолка, перекрытий партера, надо успеть до 2006 года. Режим будет такой: мы с двух концов подожмем концертный сезон, то есть сентябрь и июнь и все лето будут отданы на ремонтные работы.

Наши сегодняшние проблемы, связанные с угрозой обрушения, вы должны себе четко представлять. Мне понятно ваше желание во что бы то ни стало проникнуть на интересные концерты в Большой зал. И мы, когда был студентами, так же прорывались через кордоны, так же скапливались за шторами. Но поймите правильно: сейчас нельзя этого делать! Именно сейчас, когда Большой зал под угрозой. И поневоле будет разумный допуск. Он естественно подразумевает, что по студенческим билетам, на концерты, которые представляют профессиональный интерес, но не являются эпатажными, студентов пропускать будут. Но помните, что Большим залом пользуется не только Консерватория – лишь половина времени наша.

Теперь о финансовой жизни Консерватории. Откуда берутся наши деньги? Во-первых, это государственные деньги, то есть бюджет, и они идут на зарплату и стипендию. Помимо этого есть деньги, которые Консерватория сама зарабатывает на обучении иностранных студентов, эти деньги практически целиком идут на оплату труда ваших профессоров. И есть еще деньги от концертной деятельности, которая сейчас все больше и больше сокращается, но эти деньги тоже идут на поддержку коллектива, на всех консерваторцев. И, наконец, есть еще деньги от аренды территорий, где находятся наши службы, но их нельзя использовать ни на что иное, кроме как на само хозяйство.

Вы спрашиваете, с чем связано, что студенты Консерватории получают меньшую, по сравнению со студентами других вузов, стипендию? Отвечаю: есть государственное финансирование, которое одинаково во всех вузах. Никаких отклонений нет. 1000 рублей получает аспирант, 400 рублей – студент. Наряду с этим есть дополнительные возможности, которые у разных вузов разные. У нас есть именные стипендии, это внебюджетные деньги, которые мы направляем для студентов. Помимо этого есть стипендии мэрии Москвы, есть президентская стипендия – они все в пределах 600 рублей. И еще есть материальная помощь – это 1500 рублей.

Теперь об учебе. Вы просите увеличить время выдачи классов по утрам и вечерам. Здесь должен быть здравый смысл. Студентов-органистов уже пускают с семи утра, поскольку у нас не хватает инструментов. Вы знаете, в Белом зале мы поставили новый орган – это подарок Швейцарии, сам Белый зал мы будем активно делать летом. Но после 22 часов категорически нельзя заниматься – это общее правило безопасности. Что же касается утренних часов, то не надо забывать, что у нас в очень сложном режиме работают настройщики, и без того состояние инструментов далеко от желаемого. Так что существующий режим – вынужденно оптимальный.

О возможностях использования звукозаписи в наших залах. Мы очень хорошо оснастили свою студию звукозаписи. Писать мы можем все, и пишем все, что считаем нужным. Я не припомню ни одного случая, когда заявление, поданное в ректорат на запись любого концерта, не получило бы подтверждения. Разумеется, не каждый концерт того требует, но все, что имеет какую-нибудь ценность, мы записываем. Когда речь идет о высококачественной записи – это Большой и Малый залы. В Рахманиновском это, скорее, рабочие записи, туда надо носить аппаратуру. Но нужно не забывать об очень плотном графике работы всех залов консерватории.

Наконец, больной вопрос об исполнении новых сочинений студентов-композиторов. Меня очень коробит тот факт, что когда студенту-композитору нужно показать свое «дитя» на концерте, и он просит коллегу с другого факультета исполнить сочинение, этот коллега начинает торговаться, мол, сколько это стоит. Я думаю, что это не консерваторская атмосфера. Слово «халтура» не сегодня появилось. Но не здесь! Не в этих стенах! Поэтому в планах студентов оркестровых факультетов обязательно должно быть хотя бы одно исполнение сочинения, написанного студентом-композитором. Что же касается госэкзаменов, у нас вообще-то уникальная ситуация. Нигде – ни в Питере, ни за рубежом – такой ситуации нет. Всюду композиторы, завершающие учебные заведения, показывают свои сочинения либо в компьютерной реализации, либо под рояль. Чтобы живой оркестр – это очень дорого! А у нас есть специальные договоры с такими коллективами, как оркестр В. Федосеева, оркестр Министерства оборон. Для симфонической музыки. А камерную музыку выпускников с этого года будет исполнять наш ансамбль «Студия новой музыки» (художественный руководитель проф. В. Тарнопольский, дирижер проф. И. Дронов). Этот очень известный в мире коллектив принимает участие во многих международных фестивалях, постоянно играет музыку композиторов Московской консерватории, как педагогов, так и студентов.

Записала студентка IV курса Ольга Подкопаева

Поделиться ссылкой: