№ 7 (1221), ноябрь 2003

Когда я узнал, что Сергей Доренский приглашен в Цинциннати в качестве члена жюри Всемирного конкурса пианистов, я счел себя просто обязанным встретиться с ним. Мы отужинали вместе, я наблюдал его мастер-класс с пятью или шестью конкурсантами и, наконец, мы беседовали один на один в его отеле.

Мистер Доренский долгие годы являлся главой фортепианного факультета Московской консерватории – величайшей и несравненной в мире школы пианизма. Уже одно это было достаточным основанием для разговора. Кроме того, я знаком с его игрой в записи на пластинки, и поэтому тоже хотел встретиться с ним, в надежде услышать, является ли он все еще большим пианистом. Прежде всего, отвечу на этот вопрос: да, он остается таковым. Во время мастер класса он неоднократно садился за рояль и играл продолжительные фрагменты, даже целые части произведений. Это были незабываемые мгновения для всех, кто при этом присутствовал. Он оставил публичную концертную деятельность лет десять назад из-за проблем с сердцем (ему сейчас пошел уже восьмой десяток); поэтому то, что слышали мы, это максимум того, что можно услышать в его исполнении сейчас. Что за певучая игра! Что за элегантная фразировка и эмоциональная искренность! Как мало пианистов, способных так общаться с публикой, способных столь многое передать ей!

Первой, принявшей участие в мастер-классе, была Анжела Пак, замечательная канадская пианистка с прекрасным звуком и достаточно отточенной игрой. Ее медленные фрагменты были особенно полны чувства, но м-р Доренский сделал несколько замечаний, чтобы помочь ей в быстрых частях чудесной бетховенской Сонаты № 13.

Последняя фортепианная соната Бетховена показалась едва ли самым мудрым выбором для тинэйджера, который был следующим. Его пальцы справлялись с технической стороной достаточно неплохо. Доренский сыграл для него обе части и множество отрывков – все по памяти. Он выглядел строгим школьным учителем для этого мальчика, которому нелегко далось освоение новой аппликатуры, призванной улучшить его артикуляцию. И педагог настаивал, чтобы пианист играл в темпе, не противореча пульсу этой музыки.

Для занятий с каждым пианистом он находил разный подход, словно приспосабливая себя к их потребностям. И он настаивал, чтобы все играли Бетховена. Когда с юношей из Румынии он работал над Патетической сонатой, мы находились под впечатлением исполнения Доренским всей второй части. Я также заметил: он прекрасно помнил, что каждый из этих студентов делал, и мог в точности воспроизвести их игру, как имитатор. Это привнесло в класс атмосферу юмора, как, впрочем, и по-утиному квакающий звук педалей одного из роялей. Поначалу это развеселило Доренского, но потом он перестал пользоваться этим инструментом.

В этом году конкурсантов было 200. Сергей Доренский и сам выиграл несколько конкурсов еще в 50-х годах. К сегодняшнему дню уже 96 его воспитанников завоевывали премии на конкурсах, 27 из них – первые! Один из его любимцев – Николай Луганский – в декабре дает концерт в Нью-йоркском музее Метрополитен.

Как педагог русской школы (он ученик Григория Гинзбурга), Доренский обращает особое внимание на физическую сторону игры. «Чувство времени и звук – это все», – говорит он. Подтверждение этому можно услышать в его собственной игре: содержательная фразировка и красивый звук присутствуют всегда. Он хочет, чтобы фразировка передавала эмоцию, теплоту, но в то же время считает игру на фортепиано физической работой, которая с большой силой проявляется в телодвижениях, в пальцах и переходит в работу мысли и воображения. Без способности вообразить красивый звук пианист никогда не достигнет цели. Но он так же не добьется цели, если окажется физически не способен услышать разницу или отобразить ее. Художественное чутье и чувство звука являются врожденными, но если кто-либо обладает этими качествами, они могут культивироваться, быть развиты. Однако харизма – это тайна, и некоторые музыканты просто наделены ею.

Московская консерватория только вершина большой пирамиды – системы музыкального образования в России. В стране более 5000 музыкальных школ. Эти музыкальные школы все еще выпускают лучших пианистов в мире. Ничто из того, что мистер Доренский видел в других странах, не может сравниться, по его мнению, с музыкальным образованием в России. Одна из традиций заключается в том, что большие пианисты почти всегда также преподают. Преподавание пользуется огромным уважением. Обучение в больших консерваториях, подобно Московской, бесплатно для граждан России: русские все еще верят в полезность инвестирования в будущее своей культуры. Американец должен платить за обучение, но это все же будет примерно четверть того, что ему пришлось бы заплатить, скажем, в Джульярде, где образование будет значительно хуже. Русские верили в культуру; когда у них было мало свободы и много печали, они все еще обладают великой культурой, которая помогала им преодолеть все это.

Я спросил Доренского, как он пережил коммунистическую эпоху. Он ответил, что кланялся и ломал себя, как и все остальные, он ненавидел это, но делал это. Он даже был членом партии. Но он рад, что эта эпоха кончилась. Он сказал то же самое, что говорили мне многие русские: если бы не было коммунизма, Россия сейчас не уступала бы нам во всех отношениях. До коммунистического правления обе страны развивались во многом сходно, как и предвидел Токвиль еще в далеких 1830 годах.

Беседа с Сергеем Доренским всегда стимулирует воображение: он знает так много о необычайно широком спектре вещей. Он может обсуждать спорт, американскую историю и литературу, чай, пищу, политическую философию – это только немногие темы, которых мы с ним касались в разговорах. Ничто человеческое ему не чуждо, и он проявляет интеллигентность и рассудительность во всем. Все мы нашли его изумительным собеседником, равно как и большим художником и педагогом.

Дональд Фроун

Поделиться ссылкой: