№ 2 (1209), март 2002

Сумрак, который окутывает некоторые события прошлого, иногда не хочет рассеиваться. Несомненно, что в нём события эти выглядят не совсем так, как они действительно происходили. Но так же несомненно, что одинокая дата, остающаяся после того, как кто-нибудь снимает с события его таинственное покрывало, способна рассказать нам гораздо меньше, чем мы ждём от неё.

О человеке по фамилии Перголези известно не так много – гораздо меньше, чем о неаполитанском композиторе Перголези. Этот последний – бессловесный двойник первого – весьма знаменит. Он – создатель оперы-buffa. Это его «Служанка-госпожа» облетела весь музыкальный мир, будучи всего лишь интермедией. Это он к двадцати шести годам был автором десяти опер – не только эфирно-весёлой «Служанки», но и весьма весомых опер-seria – среди которых возвышается «Олимпиада». Это он написал ту самую «Salve Regina», которую столь трогательно пела Консуэлло под руководством маститого Никколо Порпоры. Это его имя возникает в наших сердцах всякий раз, когда кто-нибудь произносит магическое словосочетание «Stabat mater», так же как имя Генделя при слове «оратория» или имя Бетховена при слове «симфония».

Наверное, справедливо, что в нашем сознании уживаются в основном такие «эпохальные достижения» (намеренно громкие слова!) Да, правильно: Перголези к двадцати шести годам написал десять опер. Но… двадцать шесть лет – много это или мало? Конечно, мало – ответ совершенно очевиден. А если композитор прожил всего только двадцать шесть лет? Тогда – это целая Вселенная… И вот здесь мы осторожно вступаем на шаткий, качающийся мост, соединяющий Перголези-композитора и его же-человека.

Ему было двадцать пять, когда провалилась в Риме его «Олимпиада» и когда он познакомился «средь шумного бала» с одной девушкой. Конечно, её звали Мария. На балу, среди танца, Перголези, наверное, рассказал ей о том, что несмотря на знатность своего рода он беден, отчего и скрывает свою истинную фамилию – Драги – под всем известным псевдонимом…

Но бал кончился. И к Марии – а она носила очень уважаемую фамилию Спинелли – пришли три её брата и сказали, что пронзят шпагами маэстро музыки Перголези, если он и Мария не прекратят своих отношений немедленно. И вскоре Перголези в очередной раз руководил музыкой на богослужении. Месса была посвящена пострижению в монахини молодой девушки, которую звали Мария Спинелли. Она избрала своим женихом Пастыря душ – Христа. Это по её просьбе дирижёром на мессе был её земной жених. Говорят, что он был внешне очень спокоен. Поверим этому.

Монастырские стены, построенные из холодного серого камня, недолго отражали звук шагов Марии. Вскоре она заболела чахоткой и умерла. Перед смертью она не раз слышала под окнами монастыря голос своего возлюбленного. Её последним желанием было, чтобы именно он управлял певцами и оркестром во время мессы за упокой её души.

Моцарт верил, сочиняя свой знаменитый Requiem, что пишет его для себя. И Перголези на едином выдохе пишет Requiem по своей любви, по своей Марии и по себе самому. Говорят, что, когда началась заупокойная месса, прихожане услышали отзвуки бала, соединённые с фугой. Говорят также, что маэстро потерял сознание во время службы. И наконец, говорят, что, придя в себя, он сжёг партитуру своего Реквиема. Поверим этому.

С этого времени Перголези понял, что всё уже решено. Он обходил – или обегал? – художественные лавки и однажды нашёл в одной из них изображение Марии-Богородицы, очень похожее на ту Марию, которую он любил. И тогда же он получил заказ от одного из окрестных монастырей написать Stabat mater – взамен произведения Скарлатти на тот же текст. Перголези взялся за работу. Средневековая поэма о скорбящей матери, наверное, очень много говорила его сердцу. Что он думал, читая: «Дева, из дев пречистая, не будь ко мне столь жестока»? Или: «Когда тело моё умрёт, пусть душе моей даруют славу рая»? И мог ли он пройти мимо этого произведения, если три четверти его занимает обращение к Богородице?

Перголези спешил. За ним гналась лихорадка. Врачи настояли на том, чтобы он уехал лечиться на юг, в Поццуоли. И он уехал, но только затем, чтобы написать последние такты своей «Stabat mater», в которых невозможно не услышать страстное желание обогнать смерть. Ему это удалось. Был 1736 год.

Сумерки, окутывающие последний год жизни Перголези, распорядились так, что «Stabat mater» стала самым знаменитым произведением маэстро. Вслушаемся в него – и вспомним слова падре Мартини, учителя Моцарта, который обвинял «Stabat mater» в излишней «оперности». Прав ли он? Кажется, что не совсем. Не в «оперности», а в «бальности» – такое обвинение было бы более справедливым. Но «бал» в лебединой песне – разве это не последний привет Марии? И, одновременно, миру? Наверное, да. Поверим этому.

Дмитрий Ушаков,
студент

Поделиться ссылкой: