Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

Памяти учителя

№ 2 (1209), март 2002

12 января 2002 года ушел из жизни наш выдающийся соотечественник, композитор и органист, пианист и дирижер, Олег Григорьевич Янченко. Среди множества званий и регалий, а их было более, чем достаточно (народный артист РФ, солист МГАФ, лауреат Государственной премии, президент Ассоциации органистов России и множество др.), самым дорогим для Олега Григорьевича было звание профессора Московской консерватории. Он всегда с гордостью говорил о своей педагогической работе своим коллегам в России и на Западе, во время своих поездок и гастролей, вкладывая особый смысл в слово «учитель».

Еще со студенческих времен, восхищаясь своими великими педагогами Г. Нейгаузом (по фортепиано) и Ю. Шапориным (по композиции), для Олега Янченко сформировались приоритеты эстетических «ценностей», в которые он вкладывал все то, что позволяло ощутить атмосферу подлинного творчества на его уроках. Помню, как особенно в последнее время, ностальгически вспоминая 1950–60-е годы, он почти всегда с грустью, столь не свойственной ему, говорил об утрате «духа» общения между учителем и учеником, потере интереса наших органистов друг к другу.

Исключительная доброжелательность и демократичность стиля общения Олега Григорьевича с самыми разными людьми (от рабочего сцены до директора филармонии, с которыми он был равно толерантен) с первой минуты разрушала всякие «психологические» барьеры, обезоруживала и удивляла. Уважение к любой мысли или слову со стороны собеседника, каждой играемой ему ноте не просто приводило в восторг, окрыляло, но и заставляло более требовательно относиться к своим поступкам и раскрывать себя до конца. Самоотдача при работе с Олегом Григорьевичем была колоссальной, хотели мы того или нет. Он никогда ничего не требовал, но умел настроить и дать за один урок то, что можно было искать многими месяцами. Требовательность к постановке задач, отношение к предмету (внутренняя сосредоточенность и трудолюбие), а не формальная работа над техническими или стилистическими вопросами в исполнительстве — вот, что имело для профессора Янченко педагогический интерес. Он во всем и всегда умел добиваться поставленной цели и считал, чтобы добиться «аутентичного» исполнения (т. е. «правдивого» в художественном отношении) необходимо опираться не на существующие стереотипы (моду на тот или иной стиль игры или музыки), а на собственное представление, навыки и слуховые ощущения, глубоко оправданные замыслом исполняемого сочинения. Свобода и самостоятельность, с которыми мы, его ученики занимались в органном классе, выбирая, например сочинения и работая над ними, со стороны могли показаться безграничными. Но это было далеко не так. Полет фантазии жестко ограничивался многими факторами, как, например «самой музыкой», из которой Янченко всегда «настойчиво советовал» исходить. Он всегда возмущался, когда кто-либо пренебрегал авторскими ремарками и собственно текстом произведения, где «все написано». Нужно было просто уметь прочитать то, что указал автор — предельно просто и безапелляционно!

Консерваторский органный класс О. Г. Янченко был немногочислен. Помимо дипломников, успевших окончить полный курс у Олега Григорьевича в Московской консерватории, это — Наталья Сингилейцева, которая сейчас живет и работает в Швеции, Александр Удальцов, Олеся Ростовская, Марина Воинова) в основном у него учились композиторы. В последние годы к композиторам примкнула молодое поколение способных пианистов и теоретиков.

Только теперь я до конца смогла оценить подарок судьбы, которым мне стало обучение в классе Олега Григорьевича, что лично для меня предопределило дальнейший творческий путь и все, чем теперь удалось овладеть в искусстве игры и сочинения для этого удивительного инструмента.

К «ученикам Янченко» также можно отнести и тех музыкантов, которые обучались в течение преподавательской деятельности Олега Григорьевича в Казанской консерватории, а также многочисленные слушатели мастер классов по импровизации в странах бывшего СССР и за рубежом. Все, кто приходил за советом и помощью и кому этот удивительный музыкант раскрывал секреты своего мастерства, всегда получали необычайный заряд творческой энергии, которая вдохновенно исходила от его улыбки, темпераментной и талантливой игры, которую он демонстрировал в классе для учеников, что-либо «показывая» и импровизируя, и на своих концертах. В своей преподавательской работе Олег Янченко всегда проявлял себя, прежде всего, как композитор-органист и умел найти такие грани в сочинениях других композиторов, которые навсегда сокрыты для исполнителя-органиста, островки индивидуального, фантазии и импровизационности. Именно это придавало каждой встречи с ним незабываемость и уникальность, яркий и долгий след в памяти. Поразительно, с каким пиететом и уважением Олег Григорьевич относился к музыке своих коллег и учеников, всегда с интересом и участием ждал наших новых сочинений и был всегда готов помочь советом. Он никогда не умел кривить душой, особенно в профессиональных вопросах, и говорил об услышанном прямо и честно, при этом никогда не обижая собеседника. И, быть может потому, Олегу Григорьевичу не со всеми удавалось построить «дипломатических» отношений, ибо он всегда поступал так, как считал нужным. В каждом своем поступке, идее, мысли и даже обыденном деле (например, Олег Григорьевич великолепно выкладывал камины и был мастером всяческих строительных работ, саморучно построив дом на дачном участке в Лесном Городке, мастеря безделушки по дому) Янченко оставался целенаправленной, творческой личностью, порой бескомпромиссной. Организовав ли камерный оркестр Минской филармонии, принимая руководство московским «Мадригалом», придумав содружество органистов (самое немыслимое словосочетание для менталитета отечественных представителей этой музыкальной профессии) — Ассоциацию органистов России, либо сочиняя свои оперы и симфонии, во всем Олег Янченко открывал новое, необычайное, потрясающее. И потому мы, испытавшие счастье быть рядом, заряжались его энергетикой, жаждой творчества, смелостью жить, никогда ни на что не оглядываясь, ни в чем не «наступая на горло собственной песни», ибо в ней одной и есть единственное предназначение, божественная обязанность истинного художника.

Этому Олег Григорьевич «учил» нас своим примером, трудной, но восхитительной судьбой личности, по масштабу сравнимой лишь с персонажами эпохи Возрождения, образы которой для музыки и духовной жизни Янченко имели особый символизм. Симфония № 4 «Мемориал Микеланджело», Партита для органа «Dom zu spayer» на григорианский Гимн Солнцу, наряду с «русской» тематикой в Сонате для органа «Русская Причеть» и Симфонии №2 «Андрей Рублев», соединили в себе глубину эстетического переживания, великолепное чувство формы, стремление к вечному идеалу и гармонии. Будь то музыка, любимые, близкие люди или Родина, которую Олег Григорьевич никогда не покидал надолго, даже когда был смертельно болен, и надежда на выздоровление связывалась с солнечной Италией, где он проводил все больше времени в последние годы. Мы всегда жили этой надеждой на его возвращение и просто не вериться, что теперь этой разлуке больше не суждено прерваться…

Почему-то, не могу простить себе слов, которые врезались в память в день нашей последней встречи, когда мне пришлось вернуться в класс, где у Олега Григорьевича еще была встреча. Помню, как, поднимаясь по лестнице, вдруг вырвалось из знакомой и пронзительной песни: «возвращаться плохая примета, я тебя никогда не увижу…». Печальная ассоциация тогда была воспринята мною с иронией и без колебания: этого просто не могло, не должно было случиться, как немыслимо потерять само Солнце — как тогда жить?

Много раз с тех пор я задаю себе этот вопрос и смотрю на Солнце, которое мощно и по-весеннему ярко переливается в прозрачном мартовском воздухе, еще очень холодном и согреваемом лишь отдаленными звуками утренних улиц и вспоминается цветаевское:

Два солнца светит, о, господи, помоги.
Одно на небе, другое — в моей груди.
И то погаснет раньше, что горячей…

Марина Воинова

Поделиться ссылкой: