№ 7 (1254), октябрь 2007

Еще совсем недавно консерватория была центром притяжения музыкальной жизни Москвы. А теперь XIII Международный конкурс имени П. И. Чайковского, которого с нетерпением ждал весь музыкальный мир, стал историей. Отгремели последние аплодисменты, утихли страсти и дискуссии, бушевавшие вокруг конкурса на протяжении более чем двух недель. Участники разъехались по домам, а для лауреатов наступила новая жизнь, полная надежд и интересных встреч, и, конечно же, открылись необъятные просторы для творчества.

После многочисленных дискуссий, вызванных итогами предыдущего, XII конкурса, перед музыкантами, оргкомитетом и Министерством культуры РФ встал вопрос о необходимости преобразования сложившейся системы, связанный с попыткой восстановления былой репутации музыкального соревнования, уже давно ставшего символом культурной жизни столицы. Но потерять, как известно, легче, чем вновь обрести… И в свете сложившихся обстоятельств нынешний, 13-й музыкальный марафон должен был стать своего рода «нитью Ариадны», которая вывела бы конкурс из лабиринта интриг и несправедливости, в котором он (как всем казалось) окончательно запутался. Еще перед самым началом конкурса министр культуры А. С. Соколов заявил: «Мы сделаем все необходимое для того, чтобы конкурс был максимально честным, справедливым». Н. А. Петров (председатель жюри у пианистов) говорил об «абсолютной демократии», которая должна царить среди членов жюри и об «отсутствии всякого рода прессинга и давления» со стороны председателя. В подобном ключе неоднократно высказывался и В. Т. Спиваков (председатель жюри у скрипачей).

От канувшего в Лету музыкального события ожидали многого: и восстановления международного статуса, и объективности в работе жюри, и новых ярких имен, более высокого уровня организации и многого другого. Но прошедший конкурс (как и любой другой) принес не только радости, но и огорчения. Подчас решения жюри звучали как жестокий приговор музыкантам. Раздосадованные меломаны (да и представители СМИ), не увидев в списках финалистов своих фаворитов, начинали как всегда винить жюри. Вновь поползли слухи о необъективности судейства. «Ну вот, опять как всегда! Нет правды на земле…» — эти слова фактически стали лейтмотивом конкурса.

Уже сейчас есть ряд моментов, вызывающих вопросы и заставляющих задуматься над качеством организации и объективностью судейства. Наибольшие промахи оргкомитета выпали на долю вокалистов. Отсутствие профессиональных переводчиков, недоступность Интернет-трансляции, тотальный авторитаризм председателя жюри — все это обострило и без того напряженную атмосферу как в кругу «независимых» музыкантов, так и среди членов жюри, многие из которых вряд ли согласятся вновь принять участие в подобном мероприятии через три года (как известно, следующий конкурс ожидается в 2010 году).

Теперь, по прошествии четырех месяцев, самое время оглянуться на назад и спокойно, без лишних эмоций (которых в течение конкурса было предостаточно!) поразмышлять над тем, что же нового принес нам минувший музыкальный марафон. Корреспонденты «Российского музыканта» побеседовали с членами жюри всех музыкальных специальностей, представленных на конкурсе. В ноябрьском выпуске можно будет прочитать интервью с профессорами Н. Н. Шаховской, И. Монигетти и С. И. Кравченко.

В этом номере газеты мы публикуем интервью с председателем жюри по специальности «фортепиано» — народным артистом СССР профессором Н. А. Петровым и членом жюри по специальности «сольное пение» — народным артистом России, деканом вокального факультета, заведующим кафедрой сольного пения профессором П. И. Скусниченко.

— Николай Арнольдович, поделитесь впечатлениями от прошедшего конкурса. Чем он Вас порадовал и чем огорчил?

— Самым отрадным для меня моментом, как для музыканта и педагога, оказался чрезвычайно высокий профессиональный уровень конкурсантов. И этих музыкантов было значительно больше, чем мог вместить лимит, допущенных ко второму и третьему туру. Очень много было ярких и талантливых ребят, не прошедших даже во второй тур. Но тут мы, к сожалению, ничего поделать не могли. А огорчил меня прежде всего финал. Практически все музыканты, показавшие себя очень ярко в первом и во втором туре, в финале «сникли». Хотя все равно давно было понятно, кто лучше, а кто хуже. Но финал есть финал. Все ожидали эмоционального крещендо, яркой кульминационной точки конкурса, а получилось наоборот. Это, конечно, большой минус.
И еще один негативный момент: многие участники (не буду называть их фамилии) за год умудряются принять участие в пяти, а то и в семи конкурсах. Они разъезжают по всему миру с одной и той же программой, что, безусловно, накладывает отпечаток на качество исполнения. Нельзя войти в одну реку дважды, а тем более трижды и четырежды! В исполнении пропадает свежесть, яркость. И конкурс из первой брачной ночи (смеется) превращается в рутину. Появляется штамповка, хотя достаточно высокого качества.

— «Тихий финал» и явился причиной неприсуждения первой премии?

— Да. Отсутствие финального «всплеска» и послужило причиной того, что мы не имеем абсолютного победителя, хотя лично я голосовал за первую премию. Но голоса сложились 8 к 7. Семь членов жюри проголосовали «за присуждение первой премии», а 8 — против. И что-либо изменить было нельзя, поскольку у нас (у пианистов) была абсолютная демократия. Это был мой принцип, который я озвучил, когда согласился возглавить жюри. Так что ни о каком прессинге или «нажиме» речи не было. Хотя, я повторяю, Мирослав Култышев являлся безусловным лидером.

— Лидерство Култышева стало очевидным на втором туре?

— Да нет, он и на первом туре себя очень ярко показал.

— Кого из конкурсантов, не прошедших в финал, Вы могли бы отметить?

— Таких музыкантов довольно много, и мне очень жаль, что судьба обошлась с ними так неприветливо. Во-первых, хочется отметить китайского пианиста Ван Цзюэ. Во-вторых — очень противоречивого, но талантливого музыканта из Австрии Ингольфа Вундера, хотя он, скорее всего, до финала не дошел бы. В-третьих, нельзя не сказать о великолепном юном пианисте из Новосибирска — Павле Колесникове. Несмотря на свой возраст (17 лет. — С. К.), он вполне сложившийся музыкант. У него еще все впереди! Кроме того, мне запомнилась Ирина Захаренкова из Эстонии. Она очень перспективная и талантливая пианистка со «своим лицом». Но на втором туре Ирина сама себя «убила» трактовкой восьмой сонаты Прокофьева. Это была такая тягомотина, которую слушать было невозможно. И еще один пианист, о котором скоро все заговорят, — это Денис Евстюхин, выпускник Петербургской консерватории.
А самое главное, мне очень горько за Андрея Коробейникова.

— Каких качеств не хватило А. Коробейникову для того, чтобы оказаться в финале? Что ему помешало?

— Ему, конечно, не повезло. Но во многом он виноват сам. Андрей выбрал такую программу, которая идеально воспринималась бы в любом концерте, но в данном контексте она явно проигрывала. Играть на втором туре 24 прелюдии Шостаковича не совсем корректно. Если бы он выбрал хотя бы «Картинки с выставки» (которые, кстати, ни разу не прозвучали в этом году), то картина была бы совершенно иная. Хотя Коробейников — блестящий пианист, очень яркий и своеобразный. Он мог бы составить яркую и интересную конкуренцию в финале.

— На одной пресс-конференции В. Т. Спиваков сказал, что жюри скрипачей на 87% было объективным. Н. Н. Шаховская отказалась называть цифры, а И. П. Богачева вообще «не заметила» этот вопрос. Что Вы можете сказать о качестве судейства у пианистов?

— Прошедший конкурс меня порадовал честной и беспристрастной работой жюри. Я уже много говорил об этом, когда соглашался его возглавить. Но лишний раз убедился в том, насколько был прав, когда сказал о том, что в конкурсе не должны принимать участие ученики, а тем более дети членов жюри. Подобную практику следует изгонять из конкурсов вообще. Это принесло огромные неудобства виолончелистам. Там было 5 учеников и два сына членов жюри (5 учеников Н. Шаховской и сыновья Д. Вейса и В. Тонхи. — С. К.). И у пианистов тоже было немало учеников. Это вносит большую сумятицу, возможности для злоупотребления. Но подобных инцидентов у нас, к счастью, не было.

— Но ведь педагоги не имеют право голосовать за своих учеников?

— Вопрос не в том, могут они голосовать или нет, а в том, что есть возможность проголосовать против других. И это не вполне корректно.

— В этом году у пианистов не было обязательного сочинения. Как Вы считаете, есть ли в нем необходимость?

— Я считаю, что обязательное произведение не нужно вообще. Многие музыканты удивлялись, почему нет обязательных этюдов и Баха. Это все было, но в отборочном туре. И я думаю, что это правильно, ибо нет сомнений, что люди, играющие на конкурсе, профессионально оснащены. А техника проверяется, как правило, на произведениях Бетховена, Моцарта, Шуберта, где слышны каждая нота, каждый нюанс, каждый неточный штрих. И тут уж «ахиллесова пята» конкурсанта полностью обнажена.

— Что Вы могли бы пожелать музыкантам, не дошедшим до финала?

— Все музыканты, вставшие на путь исполнительства, прекрасно понимают, что эта дорога покрыта далеко не розами. Это тернистый путь, во многом обманчивый. Но надо быть бойцом, идти до конца и не опускать руки. И, конечно, я всем желаю везения и улыбки фортуны. Без этого нам, музыкантам, нельзя!

— А Ваши напутствия лауреатам?

— Прежде всего расширять репертуар. Работать не только над профессиональным техническим совершенством, но и над глубиной своего музыкального мышления. Самое главное, чтобы молодые музыканты нашли «свое лицо», свой стиль, свое видение того или иного произведения. И ни в коем разе не останавливаться на достигнутом. Все только начинается…

На вопросы отвечает профессор П.И.Скусниченко.

— Петр Ильич, что Вы можете сказать по поводу финалистов?

— Во-первых, уровень конкурсантов был чрезвычайно высок. И, конечно, определить лучших из лучших было не так просто. Однако процесс «распределения» призовых мест меня во многом смутил. И смутил он прежде всего тем, что со стороны председателя жюри был нарушен устав конкурса, в котором черным по белому написано: «исключено повторное голосование».

— На третьем туре А. Шагимуратова почти единогласно получила первую премию. А вторую разделили А. Викторова и О. Петрова, набравшие по пять голосов. Многие члены жюри, в том числе В. Галузин и я, высказались в пользу разделения второй премии. Но Ирина Петровна сказала: «Премии делить не будем! Будем переголосовывать!». Мои попытки возразить против такого произвола встретили крайне жесткую реакцию со стороны уважаемой И. П. Богачевой. Именно таким образом были выбраны не только вторая, но и третья премии! И в результате А. Викторова оказалась лишь на четвертом месте.

— То есть И. П. Богачева, не скрывая, отстаивала свои интересы?

— Получается, что так. Со стороны председателя был ужасный прессинг. Все решения Богачевой высказывались таким тоном, что нам, членам жюри, было понятно: «Приговор обсуждению не подлежит».

— На этом конкурсе никто из нас не имел право выступить и что-то сказать. Возразить примадонне вообще не представлялось возможным. Даже вне стен зала Чайковского, в «неофициальной» обстановке, никаких обсуждений, никаких разговоров на тему конкурса с Ириной Петровной не было. Было только два слова, которые можно было произнести, — это «да» и «нет». Все остальные решения Богачева принимала единолично!
Более того, ей посоветовали не давать своей дочери диплом конкурса как лучшему концертмейстеру, поскольку это далеко не соответствует реальности. Многие другие концертмейстеры (к примеру, Ольга Козлова) были намного профессиональнее. Но, к сожалению, в результате мы получили то, что имеем. (Заметим, что сама И. П. Богачева от комментариев отказалась. — С. К.).

— А как обстоит дело с мужскими голосами?

— Здесь тоже не все гладко. Мне, например, непонятно, почему П. Толстенко (баритон) получил четвертую премию. На мой взгляд, это решение жюри более чем опрометчиво, так как были певцы значительно сильнее его. Среди конкурсантов выступал великолепный баритон из Китая — Ли Сунь, который не прошел на третий тур, а получил лишь приз «Надежда», хотя он явно должен был быть в числе лидеров. Этот певец великолепно справился со сложнейшей программой: спел блестяще не только с технической точки зрения, но и с музыкантской. Не обладая, может быть, таким «громоподобным» голосом, как у Толстенко, в профессиональном плане он намного выше его.
А в отношении Максима Пастера я могу сказать только то, что он одареннейший человек и тонкий музыкант, но этот конкурс не для него. Пастер прекрасный камерный, а не оперный певец. Отсюда и неудачное финальное выступление, в котором он выглядел явно ниже своего уровня.

— А как получилось, что настоящие оперные тенора — Михаил Векуа и Чингис Аюшев — не были допущены к участию в конкурсе?

— Более того! Е. Щербаченко, единственная российская певица, которую М. Л. Ростропович отобрал на роль Наташи, когда ставил «Войну и мир», — тоже не прошла!
Это позор комиссии, которая работала во время отборочного тура. К подобному решению пришли И. П. Богачева, Л. Штанько и В. Левко, без лишних свидетелей прослушав все кассеты с записями конкурсантов. Меня, как члена жюри, на прослушивание пригласили крайне своеобразно: извещение о том, что оно состоится, мне положили в классный журнал, в который я заглядываю не так часто. Хотя в таких случаях принято звонить и приглашать! Почему произошел подобный инцидент — непонятно. Просчет ли это оргкомитета или умышленное замалчивание — теперь уже никто не узнает.

— Насколько я поняла, об объективности судейства, начиная с отборочного тура, говорить не приходится?

— Ну почему же? Я могу сказать, что около 70% решений жюри было объективным. Остальные просто не понимали языка.

— Как это??

— Очень просто. Мы все привыкли, что на английском языке говорят все. Но это далеко не так. Среди членов жюри были представители Италии, Франции, которые не владели английским языком. И оргкомитет, зная об этой проблеме, до самого окончания конкурса так и не предоставил нам переводчиков с французского и итальянского языков! Раньше нужный переводчик прикреплялся к каждому члену жюри, постоянно находясь рядом с ним. В этом же году такую «роскошь» посчитали излишней. От переводчика с английского тоже пользы было мало. Явно не имея музыкального образования, он зачастую просто не понимал, о чем идет речь. И ситуация подчас складывалась драматично. Представитель Франции — Серджио Сегаллини — оставил письмо, в котором выразил свое недовольство организацией. Он затронул там многие вещи, в том числе систему оценочных баллов, которую ему никто не удосужился объяснить. Сегаллини сказал: «Если бы я знал, что в данной графе ставятся баллы, а не порядковые номера, то картина была бы совершенно иной».

— В этом году у вокалистов не было обязательных произведений. Нужны ли они?

— Когда я участвовал в конкурсе, то для каждого голоса было обязательное произведение. Для тенора, к примеру, есть удивительный романс Г. Свиридова «Есть такая песня у Соловушки». Если тенор это произведение пел неудачно, то он не проходил на второй тур. Я считаю, что эту традицию необходимо возобновить.

— В этом году мы отмечали 100-летие со дня рождения Д. Д. Шостаковича, и я предложил ввести в качестве обязательного произведения арии из оперы, кантаты или оратории. Но как всегда произошла путаница, и организаторы напечатали в требованиях: «арии из оперы, кантаты, оратории или романс». А это, согласитесь, большая разница.

— География вокалистов была на этот раз достаточно узкой. Каково, на Ваш взгляд, будущее конкурса?

— Да, география участников разнообразием не блистала. Немного обидно, что было очень мало представителей Франции, Беларуси, Польши. Не было певцов из Чехии, Италии, Австрии. И во всех специальностях доминировали гости из Китая и Южной Кореи. Но надо отдать им должное: если раньше они брали количеством, то теперь это музыканты высокого уровня, достойные уважения.

— Несмотря на все сложности, которые сопровождали минувший конкурс, я уверен, что все будет в порядке. У конкурса большое будущее. Это великое музыкальное событие, которое уважали и продолжают уважать во всем мире.

Материал подготовила
Светлана Косятова

Поделиться ссылкой: