Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

БЕСПРИСТРАСТНЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ

№6 (1389), сентябрь 2022 года

Дневниковые записи Сергея Васильевича Евсеева (1894–1956), опубликованные совсем недавно Московской консерваторией – документ большой исторической важности. В этих заметках живо запечатлена история Московской консерватории и художественная жизнь столицы на протяжении 20 лет – с 1922 по 1941 годы.

Многие музыканты (не только молодые), если и помнят имя Евсеева, то лишь как одного из авторов известного, так называемого «бригадного» учебника по гармонии, вышедшего впервые в 1930-е годы. Но знать о нем только это, значит, знать слишком мало. В юности Евсеев учился теории музыки и композиции у С.И. Танеева и Г.Л. Катуара, игре на фортепиано – у Н.К. Метнера и А.Б. Гольденвейзера, в итоге окончив Консерваторию по двум специальностям. Одновременно с этим он прошел курс обучения на юридическом факультете Московского университета. Такие большие способности и столь широкое образование сформировали уникальную личность музыканта, блестяще разбиравшегося в различных вопросах, формулировавшего свои мысли предельно ясно и точно. Все это придает его дневнику необычайную ценность. В сферу внимания Евсеева попадают самые разные события, относящиеся и к жизни Консерватории (особенно ее историко-теоретические кафедры), и к работе композиторских творческих организаций, и к сфере деятельности филармонии, оперных, а также драматических театров, и к области кино, и, не в последнюю очередь, к проблемам собственного композиторского творчества.

Немало занимали Евсеева вопросы исполнительского искусства, отчего он постоянно посещал (и кратко рецензировал в дневнике) выступления выдающихся советских и зарубежных артистов – пианистов, дирижеров, скрипачей, вокалистов… Такая «стереофоничность звучания» записок обусловливает их огромное и неоспоримое значение. 

Особенную ценность разнообразным наблюдениям Евсеева придает его устойчивая центристская творческая позиция. В качестве композитора он представлял собой как бы «золотую середину» и находился между радикально настроенными художниками и композиторами-традиционалистами, академистами. Будучи музыковедом, он стремился серьезно вникнуть в доводы сторонников различных новых теорий и уяснить для себя не только их позитивные моменты, но и уязвимые стороны, содержащиеся, например, во взглядах, как он называл, «киевских ладо-ритмистов» (приехавших из Киева Б.Л. Яворского, автора теории ладового ритма, и его сторонников).

Как исполнитель-пианист (и невольно – музыкальный критик) он также занимал промежуточную позицию между артистами ярко романтического плана, как Альфред Корто или Владимир Софроницкий, и художниками классицистко-академического толка (Гольденвейзер и стилистически близкие ему инструменталисты), отдавая должное представителям и того, и другого направления.

Такой широкий взгляд и позиция равноудаленности от противостоящих творческих «партий» при наличии собственного мнения сообщает суждениям Евсеева редкостную взвешенность и объективность, что необычайно важно для осмысления событий столь сложного и противоречивого времени. Привлекает независимый и нередко критический взгляд музыканта, всегда аргументированный и доброжелательный, на сочинения самых разных композиторов, включая Мясковского, Прокофьева, Шостаковича, и выступления самых знаменитых исполнителей.

Дневниковые записки Евсеева можно поставить (с понятными оговорками) в ряд с дневниками С.И. Танеева, А.Б. Гольденвейзера (последние опубликованы лишь частично) или с «Летописью жизни и творчества» В.И. Сафонова и собранием его писем. Известно, что публикация любых исторических документов неизбежно упирается в необходимость создания серьезного научного комментария. Дело это необычайно трудное и хлопотное, за которое редко кто берется. В данном случае эта тяжелая задача была блестяще решена редактором-составителем записок – доцентом кафедры теории музыки, старшим научным сотрудником института искусствознания Олесей Анатольевной Бобрик (при участии Г.А. Моисеева).

О.А. Бобрик выступает если и не как соавтор книги, то в немалой степени как ассистент Евсеева, поясняя и конкретизируя многие его мысли и помещая их в историко-культурный контекст с помощью многочисленных комментариев и вставок. Таких примечаний свыше тысячи (!), причем ни одно из них нельзя назвать лишним. Государственных и общественных организаций, в рамках которых ведется повествование, насчитывается 125 (!), о чем свидетельствует составленный редактором список их сокращенных названий. Нередко примечания составителя занимают половину страницы, и оба текста идут параллельно, создавая единый информационный поток. К характеристике творческого и человеческого облика Евсеева привлечены, в частности, материалы из неопубликованных дневников Гольденвейзера, неизменно высоко оценивавшего композиторскую деятельность своего консерваторского ученика.

Всю эту огромную изыскательскую работу редактора-составителя нельзя квалифицировать иначе как образцовую. Необходимо, конечно, сказать и о том, сколько душевных сил отдала данному изданию внучка Сергея Васильевича – Марина Сергеевна Евсеева, профессор межфакультетской кафедры фортепиано, некоторые коллеги и ученики которой (и, разумеется, прежде всего, она сама) неустанно исполняют сочинения Евсеева. Содержательное интервью с ней удачно венчает публикацию дневника ее деда.

Замечательно, что в книге собственно текст дневниковых записей Евсеева дополнительно обогащен публикуемыми рядом высказываниями выдающихся современников по тем же самым творческим поводам. Чрезвычайно интересны и поучительны, например, параллельно приводимые рецензии других критиков на те же концерты, о которых писал музыкант. Так, впечатления Евсеева от концерта Г.Г. Нейгауза дополнены рецензией Г.М. Когана на тот же самый концерт; или наблюдения Евсеева о выступлении другого артиста оттенены фрагментом статьи А.Б. Гольденвейзера по тому же случаю и т. д. Такое обогащение оригинала, особенно в части рассмотрения концертов, можно только приветствовать.

Публикация записок Евсеева, несомненно, вызовет интерес у разных читателей – прежде всего, специалистов-музыковедов и культурологов. Автор дневника, преподававший музыкально-теоретические дисциплины, живо описывает творческие (и не только) «баталии» 1920–1930-х годов представителей противоборствующих музыковедческих «лагерей». К примеру, в мае 1931 года он откровенно пишет, что «изучение теории ладового ритма проходит в необычайно резкой форме, в сумасшедшей критической возбудимости и горячности, вплоть до морального, научно-теоретического “мордобоя”». По стилю изложения видно, что автора дневника выводит из себя ситуация, когда некоторые его коллеги, совсем недавно всячески поддерживавшие и пропагандировавшие данную теорию и «получившие благодаря этому хорошие места в МГК и других учебных заведениях», теперь «повернулись или повертываются спиной и задницей к этой теории, стараются доказать, что в будущем музыкознании эта теория не останется и бледной тенью».

С.С. Прокофьев, А.Б. Гольденвейзер, А.Н. Александров, С.В. Евсеев.
Дом-музей П.И. Чайковского в Клину. 18 июня 1940 года

Весьма много нового и поучительного почерпнут из дневниковых записей Евсеева и исполнители разных специальностей. Дело в том, что в объемной записной книжке Евсеева – не только музыковеда-теоретика и плодовитого композитора, но и превосходного пианиста, с успехом выступавшего в концертах со своими сочинениями, – много внимания уделено освещению выступлений в Москве выдающихся советских и зарубежных артистов. В мини-рецензиях Евсеева на выступления исполнителей непринужденно и беспристрастно воссоздается многообразная стилевая панорама концертной жизни той поры.

Зафиксированные впечатления и профессиональные суждения автора записок добавляют новые штрихи в характеристику манеры игры выдающихся артистов, обогащают источниковедческую базу истории и теории исполнительского искусства. Иногда они вносят и некоторые разъясняющие моменты в острые творческие столкновения корифеев отечественного искусства той поры. Известен конфликт Гольденвейзера и Нейгауза в связи с итогами Третьего Международного конкурса пианистов им. Шопена в Варшаве (1937). Тогда первый из упомянутых публично обвинил второго (участвовавшего в судействе) в сговоре с некоторыми членами жюри с целью не дать первую премию его ученице Розе Тамаркиной, а присудить ее Якову Заку, ученику Нейгауза. Ярко романтический стиль пианистки, непосредственность и открытость высказывания, большой эмоциональный размах и накал игры делали Тамаркину, как полагало большинство соотечественников, явной фавориткой состязания, но победу одержал более уравновешенный, утонченный, более классичный по исполнительскому стилю Зак. Таковы в общем были вкусы ведущих польских музыкантов (не случайно, что и в 1927 году победил Оборин, в искусстве которого всегда были сильны «классицизирующие», по терминологии К.-А. Мартинсена, моменты).

А вот мнение Евсеева, зафиксированное в записной книжке 19 апреля 1937 года после концерта лауреатов этого конкурса: «Разумеется, самым зрелым из них нужно признать Зака – блестящий мастер фортепиано и настоящий, тонкий, весьма культурный художник и поэт; у него особенно очаровательное piano. <…> У Тамаркиной в музыкальном смысле нужно отметить огромную волю, темперамент, так сказать, большое дыхание всего исполнения и, как минус, небольшую форсировку звука; поэтому Шопен у нее должен выйти не так удачно, как Лист, где ее виртуозно-эстрадные особенности должны найти полное приложение». Показательно, что это написано воспитанником Гольденвейзера и человеком, хорошо знавшим об указанном скандале. И этот факт свидетельствует о том, что ученик проявил принципиальность и не согласился с мнением учителя, подтвердив тем самым (правда, не публично) справедливость решения жюри конкурса и сняв, таким образом, обвинения в адрес Нейгауза.

Нелицеприятность и, судя по всему, справедливость критики Евсеевым игры выдающихся пианистов касалась в разное время и Гольденвейзера, и Нейгауза, и Гилельса и других. Мысли Евсеева по этим поводам весьма интересны, поучительны и злободневны. Можно было бы из фрагментов его дневника составить сборник «С.В. Евсеев об исполнительском искусстве»…

Укажем еще, что С.В. Евсеев был потрясающим преподавателем, лекциями которого заслушивались студенты-пианисты. М.А. Смирнов восхищался: «Свой предмет – гармонию – он так одухотворял, что показы за инструментом приобретали чуть ли не зримый образ». В.К. Мержанов, статью которого о Пятой сонате Скрябина ему помогал усовершенствовать Евсеев, писал о нем в своих воспоминаниях: «Замечательный музыкант, ученый, исследователь русской музыки, человек редкой духовной красоты – вот кем был профессор Сергей Васильевич Евсеев».

Нельзя не сказать в заключение об идеальном справочном и полиграфическом оформлении книги. Здесь и список сочинений Евсеева, и указатель имен (около полутора тысяч фамилий!), и высокого качества цветные иллюстрации, и твердая обложка, и разнообразные шрифты. В это и другие подобные масштабные издания сотрудниками редакционно-издательского отдела вуза вложено много сил и души.

Несомненно, что столь достойной публикацией дневника С.В. Евсеева Консерватория почтила память одного из самых выдающихся ее представителей.

Профессор А.М. Меркулов

Поделиться ссылкой: