№ 1 (1223), январь — февраль 2004
Профессор кафедры истории зарубежной музыки доктор искусствоведения Виктор Пайлакович Варунц ушел из жизни (6.09.2003) внезапно, в расцвете творческих сил, полный замыслов и планов. Друзья и коллеги называли его Виктором Павловичем. Ученый был широко известен своими источниковедческими исследованиями не только в России, но и за рубежом. Еще в своих ранних работах – в кандидатском исследовании «Музыкальный неоклассицизм» и в сборнике материалов о дирижере Николае Аносове В. П. Варунц точно наметил тематику и направление своих будущих изысканий. Его сборник «Прокофьев о Прокофьеве» открыл новые стороны личности и творческой биографии великого русского музыканта ХХ века.
Однако сердцевиной научной, источниковедческой деятельности В. П. Варунца стал сбор материалов и документов к биографии И. Ф. Стравинского. Вклад ученого в этой сфере огромен – это и фундаментальный сборник интервью и статей композитора «И. Ф. Стравинский – публицист и собеседник», и, наконец, прекрасные тома переписки Стравинского с его русскими корреспондентами, включившими и ценнейшие материалы к биографии композитора. Три тома вышли при жизни Виктора Павловича, четвертый подготовлен им к печати. Его выступления на защитах, диспутах и конференциях отличались вдохновенной выстраданностью и особым творческим темпераментом. В них было все, кроме равнодушия.
Кафедра истории зарубежной музыки вскоре после кончины своего коллеги собрала в Конференц-зале всех, кто знал и любил Виктора Павловича. Все выступали без заранее заготовленной программы, слова шли от сердца. А потом студенты-хоровики дали рядом с портретом В. П. Варунца небольшой, но трогательный концерт хоровой музыки, посвятив его любимому педагогу.
Вечная ему память.
Кафедра истории зарубежной музыки
Московской консерватории
Нас очень много лет назад познакомили наши учителя – Михаил Семенович Друскин и Валентина Джозефовна Конен. Мы оба хранили этот факт нашей биографии как драгоценность. И М. С. и В. Дж. относились к Вите замечательно, возлагали на него большие надежды, которые он безусловно оправдал. Его память была очень благодарной, он постоянно помнил доброе отношение к себе и был верен Валентине Джозефовне и Михаилу Семеновичу.
М. С. был очень рад появлению Варунца в стравинсковедении, и когда Витя столкнулся с препятствиями в процессе издания тома «Стравинский – публицист и собеседник», М. С. просил дирекцию издательства снять его собственную книгу, авторский сборник статей, в пользу Витиного «Стравинского». Поступок редкий и о многом говорящий. Такое отношение Друскина к Варунцу натолкнуло меня на мысль передать Вите после смерти М. С. все материалы по Стравинскому, имевшиеся у моего Учителя: новейшие книги, издание первого базельского тома, и, главное, полный подстрочный перевод всех книг бесед Крафта со Стравинским, «Музыкальной поэтики», выполненные Верой Александровной Линник (переводчицей «Диалогов»). Так я и поступила: отдала материалы в верные чудесные руки – с верой в то, что Варунц обязательно издаст полный текст всех бесед Крафта со Стравинским, естественно, по завершении гигантской работы над «Письмами к русским корреспондентам».
Нужно ли сейчас говорить о том, КАК Витины книги ожидались и ЧЕМ становились для нас. Я видела, КАК их брали в руки западные специалисты. Масштаб и значимость того, что он делал, были огромными. У Вити были очень обширные планы. Совсем недавно он начал работать над Библиографией Шостаковича (по материалам периодики). Я была рада и горда представить его Ирине Антоновне Шостакович, и Витя стартовал. Это было ЕГО дело! Он мечтал сделать такую же работу по Прокофьеву и Рахманинову.
В Петербурге у него было много близких друзей. Здесь его всегда ждали, наслаждались его докладами, дорожили его непосредственностью, импульсивностью, горячностью, субъективностью, предвкушали эмоциональные взрывы. Студенты собирались «на Варунца», когда он приезжал на дипломные защиты в качестве председателя Государственной комиссии или когда он бывал оппонентом на кандидатских защитах.
Он страшно нравился молодежи, был очень «в своем роде», совсем ни на кого не похожий, ничуть не боявшийся предвзятости своих суждений. Нередко дискуссия с дипломником плавно перетекала в дискуссию с председателем госкомиссии – во всяком случае, я никогда не отказывала себе в этом удовольствии. У Виктора Павловича были очень дружественные отношения со всеми моими бывшими учениками – они им восторгались, проявляли постоянное благодарное внимание к его трудам, обсуждали с ним детали, советовались; а когда дело касалось Стравинского и Прокофьева, я охотно отправляла их к нему за советом, бесценным советом. Мои, как по команде, приходили слушать Варунца, когда он приезжал (ни приглашать, ни уговаривать не приходилось).
Моя мама полюбила его, как только увидела его глаза – мгновенно! Они посмотрели друг на друга и обнялись как близкие люди, встретившиеся после многолетней разлуки. Мама, преодолевая слабость и боль, ехала в инвалидной коляске на кухню, чтобы «хорошо встретить Витеньку». По-южному теплое отношение к нему было его питательной средой. Ему, конечно, совсем его не хватало. Родители жили далеко. Витя жил без семьи и был одинок. Наверное, ему, больше чем кому-то, душевное тепло, которое источают родители, было жизненно необходимо.
Как Витя знал Петербург! Несравнимо лучше нас, петербуржцев. Особенно места в Коломне, близь Мариинского театра, дома Стравинских и Направников, места Римского-Корсакова и Бенуа. Когда мы проходили мимо этих домов, он ни о чем другом, кроме деталей меблировки, соседства, перипетий родства и фамильных историй, не мог говорить. Будто он сам живал здесь. Я спрашивала его, в чьих апартаментах он сегодня ночевал – настолько детально он мог в своем воображении восстановить эти места. А уж родственные связи! – тут он был неподражаем. Когда они разговаривали с Еленой Алексеевной Стравинской, было полное впечатление, что беседуют два члена одной семьи.
Витя был фантастическим трудоголиком. Он обожал свою профессию, боготворил сам тип материала, с которым он работал, восторгался находками – своими и чужими. Его очень любили архивисты и библиотекари – люди переборчивые в своих симпатиях. И даже столь несимпатичные коллеги, как в Базельском Институте Стравинского, улыбались при имени «Варунц».
Его друзья потеряли чудесного редкостного друга. Все мы потеряли его самого и его будущие труды. И то, и другое – огромное горе и невосполнимая утрата. Светлая ему память.
Людмила Ковнацкая,
профессор Санкт-Петербургской консерватории