№ 7 (1290), октябрь 2011

Только очень крупные мастера могут себе позволить представить слушателям целые монографии, посвященные выдающемуся композитору или одному крупному жанру. Сразу вспоминается С. Фейнберг, сыгравший все сонаты Скрябина, а затем предложивший цикл из 48 прелюдий и фуг Баха (позже его опыт повторила Т. Николаева). Михаил Воскресенский записал цикл из 27 фортепианных концертов Моцарта. Понятно, что многие его звенья всегда фигурировали в симфонических программах замечательного пианиста. Однако осуществление такого глыбистого проекта потребовало и особых усилий – введения «недостающих» звеньев.

Если же себе позволить небольшую статистику из сферы уже сделанного выдающимся пианистом, то окажется, что он издавна тяготел к фортепианным монографиям. Так, им были сыграны 32 сонаты Бетховена в семи концертах сезона 1973/74 г., весь Шопен – девять концертов в сезоне 1982/83 г., все сонаты А. Скрябина. К самому жанру концерта у Воскресенского пристрастие особое: его репертуар включает 56 концертов для фортепиано с оркестром.

Сегодня нет необходимости доказывать, как возросла у концертирующих пианистов тяга к стилевой достоверности исполнения. Процесс этот в большой степени свойственнен искусству современности, что, в частности, наглядно доказывает и одна из ведущих тенденций музыкознания наших дней. Ныне никто не будет оспаривать, что подлинный текст в виде документа, непреложного в своей истинности, способен выполнить одну из важнейших миссий культуры – освободить творящую личность (а порой и конкретное произведение) от многолетних напластований прошлого.

Однако нотный текст, как и документ, сам по себе бесстрастен. Он нуждается в истолковании. Вот здесь и призвано сыграть свою определяющую роль интерпретирующее слово.

Бессмысленны споры о том, где меломаны получат больше впечатлений – слушая игру крупного исполнителя в концертном зале или в камерной домашней обстановке. И сиюминутное, и запечатленное навсегда имеют свои несопоставимые преимущества. При прослушивании записи есть возможность вернуться, чтобы сопоставлять, сравнивать, – словом, не просто наслаждаться, но и раздумывать, размышлять над услышанным.

Именно этим я и занималась с удовольствием, знакомясь с большим музыкальным сериалом Моцарта – Воскресенского. Его возможно определить как 27 взглядов Моцарта на жанр фортепианного концерта в исполнительской версии Михаила Воскресенского. Что в этой записи поражает прежде всего, так это тончайшее проникновение в стиль моцартовских шедевров, с одной стороны, и умение создать «своего Моцарта» – с другой. Последнее по плечу только исключительно мастеровитым художникам, что и допускает параллели с известным определением Марины Цветаевой – «Мой Пушкин».

Скажу, что сериал концертов Моцарта, сыгранный Воскресенским, представляет собой гармоничное следование стилевым параметрам моцартовской эпохи сквозь призму творческого вдохновения пианиста, его высокого вкуса и полной исполнительской свободы. Достичь подобного результата даже многоопытному исполнителю не так просто. Напомним, что в культуре ХХ столетия не раз возникало прерывание художественных традиций. В силу этого в практике современности звучание музыки эпохи классицизма, в том числе Моцарта, может трактоваться исполнителем в достаточно широком поле прочтений.

У М. Воскресенского толкование клавирных концертов Моцарта идет от внутренней концепции музыканта, поставившего весь богатейший арсенал своей звуковой палитры на службу собственному восприятию музыки. На мой взгляд (вернее слух), М. Воскресенский, много и блистательно играющий романтический репертуар, осознанно как бы разрушает сложившееся именно в романтическую эпоху восприятие Моцарта, творца совершенной музыки музейной красоты. Озвучивая весь моцартовский двадцатисемичастный текст, пианист словно создает гигантский вариационный цикл на жанр классицистского концерта. Воскресенский рисует внутри единого стиля очень разные звуковые образы составляющих его партитур. Здесь одни только длят романтическую традицию, а другие приближены к современному звуковому артикулированию, где интонация психологизируется. Сказанное, однако, не означает, что у пианиста вообще не осталось никаких связей с романтическим этапом исполнения моцартовских концертов. Выразительное дыхание вокальных фраз оттеняется четкостью преподнесения звуковых приемов почти беспедальной игры, где изысканный показ ведущих звеньев фактуры не заслоняет общего субъективно-личностного отношения к этой музыке. Отсюда в звучании инструмента только возрастает роль декламационности и попыток приблизиться к естественному звучанию клавира. Порой же возникает аллюзия и на клавесинную звучность.

Слушая цикл Воскресенского, трудно отдать предпочтение какому-либо одному концертному тексту – ведь каждый из двадцати семи взглядов Моцарта на этот жанр говорит об их гениальном создателе как о творце «вечно том же и вечно новом». Устремленность к достоверности воплощения моцартовского стиля у пианиста особенная, скорее приближающаяся к современным творческим и исполнительским неотенденциям по отношению к стилям барокко, классицизма и романтизма. Запись Воскресенского – это огромный вклад замечательного музыканта в современную исполнительскую моцартиану.

Воспользуемся же случаем и поздравим Михаила Сергеевича с присвоением ему нового высокого титула: именно за исполнение и запись всех концертов Моцарта пианист удостоен звания лауреата премии Правительства Москвы.

Профессор Е. Б. Долинская

Поделиться ссылкой: