Интервью с ректором, профессором А.С. Соколовым

№6 (1362), сентябрь 2019

– Александр Сергеевич, Ваш 70-летний юбилей, который прошел 8 августа, – серьезный повод поговорить о жизни. В интервью 10-летней давности Вы заметили: «Первокурсником переступив сорок лет назад порог Московской консерватории, я с нею с той поры и до сего дня уже не расставался. Поэтому смело могу сказать: консерватория – это вся моя жизнь». То есть, Вы уже полвека неразлучно с Alma Mater, из них двадцать лет ее руководитель (с коротким перерывом на повышение управленческой квалификации в должности Министра культуры страны!) – все это значимые вехи. Как Вы лично оцениваете эти годы?

– Мы беседуем с Вами 2 сентября, и это символично. Когда в торжественной обстановке Малого зала я ежегодно приветствую первокурсников, то каждый раз возникает ощущение цели, ради которой молодые люди стремятся учиться, а если повезет, то затем и работать в Московской консерватории. А размышляя о своем пятидесятилетии в этих стенах, на первый план я бы поставил совершенствование в профессии, которое, начавшись в студенческие годы, никогда не прекращается. И, конечно, счастье приобщиться к великим традициям консерватории, счастье общения и с учителями, и с коллегами, а впоследствии с учениками. А еще – участие в богатейшей концертной, фестивальной, конкурсной, научной жизни и многом другом… Консерваторская атмосфера многогранна.

– Невольно вспоминается 150-летие Московской консерватории, которое во главе с Вами мы все так незабываемо ярко отпраздновали в 2016 году!

– 150-летие – важная цифра. Тогда мы представили всему миру наши богатства – интеллектуальные и творческие. А в этом году был уже 150-й выпуск. И то, и другое было отмечено фестивальными программами и обширной научной деятельностью. В юбилейном 2016-м состоялось и еще одно, ценное во всех смыслах начинание: родилась новая традиция ежегодного вручения медали им. Н.Г. Рубинштейна пяти ведущим профессорам, которых тайным голосованием избирает Ученый совет. Кроме весомой золотой медали каждый получает денежную премию в полмиллиона рублей, и, наверное, самое ценное – запись на мраморной доске в фойе Малого зала.

– Четырехлетняя работа Министром культуры России что-то дополнительное привнесла в Вашу жизнь?

– Прибавилась степень ответственности. Как и новые полномочия и возможности. Министерский период для меня важен, потому что именно он позволил обрести опыт, которым я раньше просто не мог располагать. Теперь необходимая координация действий осуществляется на совершенно другом уровне. Этот опыт оказался очень востребованным и в самой консерватории, и на других занимаемых мною постах. А их немало: я – председатель правления Московского музыкального общества, которое сейчас будет отмечать свое 160-летие, поскольку оно – правопреемник Императорского Русского музыкального общества; еще Международный союз музыкальных деятелей и Всероссийское общество интеллектуальной собственности – и там, и там я президент. Кроме того, я возглавляю Совет ректоров российских консерваторий и Совет ректоров консерваторий стран СНГ, а также Совет Общества теории музыки, которое мы создали. Мы стали членами Международного ОТМ, проводим международные конгрессы, творческие встречи. Ближайший IV Конгресс пройдет в Казани, где мы как хозяева будем принимать внушительную делегацию гостей из разных стран.

– Понимая значимость, мы старались всегда информировать своих читателей о работе нашего Общества теории музыки. Что еще в своей большой административной деятельности Вы считаете важным именно для консерватории?

– Прежде всего, создание 17 лет назад Попечительского совета. Больше, насколько я знаю, таких Советов нигде нет, кроме Новосибирска, но там совсем другое. У нас это очень сильный уровень поддержки и административной, и финансовой. Достаточно назвать три имени почетных председателей Совета: первым был Борис Александрович Покровский, великий режиссер, вторым – Евгений Максимович Примаков (комментарии излишни!). Причем, оба были с нами до последних дней своей жизни. А сейчас это Герман Оскарович Греф, председатель Сбербанка, большой друг консерватории. Попечительский Совет – наш мощный ресурс.

А еще я бы отметил, что в этом календарном году мы получили международную аккредитацию. Первая консерватория в России, которая прошла полную аккредитацию по стандартам Евросоюза, несмотря на то, что страна членом ЕС не является. Теперь наш диплом не только де факто, что было и прежде, но и де юре признан в европейском сообществе.

– Александр Сергеевич, в начале нулевых мы неоднократно публично беседовали с Вами на страницах «Российского музыканта» и как с ректором, и как с зав. кафедрой теории музыки. У консерватории тогда были большие трудности. Многие опасности Вам удалось отвести. А какие проблемы до сих пор тревожат нашу жизнь?

– Мы все-таки живем «в эпоху перемен», поэтому, во-первых, это реформы в образовании, которые интенсивно проводятся. Были серьезные дискуссии на самом высоком уровне по поводу нового общефедерального закона об образовании, и вот тут-то наша активная позиция дала положительный результат: удалось в этом законе прописать и утвердить специалитет – наше фундаментальное академическое образование. Ведь в первых редакциях закона такого понятия вообще не было, была только западная двухуровневая система: бакалавр-магистр. Московская консерватория, используя ресурс Совета ректоров, свою позицию отстояла.

– Эти бои закончились?

– Они всегда будут. Хотя, слава Богу, это уже не бои, а диалог. Теперь это проблема не закона, а подзаконных актов. И она требует повышенного внимания, поскольку связана с разными стандартами, с разными нормативными актами, и, как правило, в них наша специфика не учитывается или учитывается очень слабо. Поэтому речь идет об адаптации к нашим условиям появляющихся новых документов. В данном случае приятно, что и Министерство культуры, и Министерство образования прислушиваются к консерватории, и такого рода согласования идут.

А во-вторых, обострились финансовые проблемы. Мы очень активно занимаемся строительством, и это все видят. Вводятся новые площади – разного рода добавления к нашим историческим зданиям, пристройки, которые расширяют пространство, рождается многофункциональный студенческий комплекс. Государство финансирует эти огромные строительные работы, но оно не финансирует их эксплуатацию, а все, естественно, становится дороже, включая коммунальные платежи. Надо самим зарабатывать, при этом продолжая заботиться и об увеличении заработных плат наших сотрудников. Нагрузка на внебюджетные источники – очень большая и неизбежная проблема. Которую мы решаем.

– Как говорил великий русский поэт, Ваш полный тезка, «сердце будущим живет». Какие важные дела и новые идеи есть в Ваших консерваторских планах?

– Сейчас главное – завершить строительство. Студенческий комплекс мы должны закончить к сентябрю 21-го года. Это три высотных здания, из которых уже одно построено и эксплуатируется, а также здание, в котором разместятся два концертных зала, 70 репетиториев, бассейн, тренажерный зал, подземный паркинг. Затем приступить к строительству оперного театра, которого у нас никогда не было – газета, помнится, публиковала этот интересный проект. Ну, и реконструкция здания библиотеки. А вообще-то, ректорату идеи выдумывать не приходится, поскольку ими фонтанируют все факультеты, кафедры, студенчество и творческие коллективы консерватории. Задача ректората – их не оставить без внимания и помочь в реализации. Можно, к примеру, вспомнить инициативу студентов по весенним балам – это яркое и запоминающееся событие выплеснулось за пределы консерватории, к нам уже приходят делегации из других вузов, причем, для активного участия, а не просто посмотреть.

Из творческих идей очень важна программа открытых репетиций. В новом сезоне мы планируем акустические репетиции в день концерта сделать публичными для социально незащищенных слоев населения: детей-инвалидов, семей военнослужащих, погибших в горячих точках… Ее гуманная направленность привлекла внимание наших друзей-партнеров в МО, МВД, прокуратуре, следственном комитете на уровне первых лиц. Мы получаем от них награды участникам и консерватории в целом.

Продолжим задуманный еще Г. Рождественским и начатый в год юбилея марафон дирижеров. Именитые музыканты, такие как Ю. Темирканов, В. Гергиев, В. Федосеев, трое Юровских, Т. Курентзис, В. Спиваков, Ю. Башмет с нашими оркестрами готовят программу, проводят репетиции и выступают на сцене БЗ. Эти события – не только стимул профессионального совершенствования, они вызывают огромный интерес у публики.

– Нынешний век справедливо называют информационным. И печатные СМИ, и электронные (телевидение, радио), и особенно интернет – быстро делают происходящее в мире достоянием практически «всего человечества». Культура в этом всемирном процессе не исключение, скорее, наоборот. Плоды деятельности Московской консерватории тоже во многом обращены urbi et orbi – «граду и миру». Какие, на Ваш взгляд, значимые достижения на почве публичности произошли в консерватории за последние годы?

– Выход в мировое медиапространство для нас важен. Недавно было создано профессиональное действующее телевидение Московской консерватории. Нужно упомянуть и собственную социальную сеть для музыкантовSplayn. Эти проекты уже реализованы. И в договоры о международном сотрудничестве мы вносим использование новых ресурсов. Мы также ведем подготовку кадров для средств массовой информации: и курс журналистики, и бакалавриат предполагают выход за стены консерватории.

– В 1998 году, еще будучи проректором по научной и творческой работе, Вы поддержали идею создания студенческой газеты «Трибуна молодого журналиста». За двадцатилетие наше молодежное издание сильно эволюционировало. Как Вы считаете – «Трибуна» оправдала Вашу поддержку и право быть рядом с «Российским музыкантом»? Газеты только что отметили юбилей – совместное «столетие» музыкальной журналистики Московской консерватории (80+20=100). Чем они важны для Вас, представляя консерваторию и печатно, и на сайте в интернете, а теперь и в соцсетях?

– «Трибуна», наряду с «Российским музыкантом», безусловно, полномочный представитель Московской консерватории. Причем, важно, что у «Трибуны» изначально было и остается свое лицо «с необщим выражением». Живой отклик студенчества на происходящее вокруг, не только в стенах консерватории, но и вне ее, очень многое подсказывает в понимании современной жизни.

– Дорогой Александр Сергеевич, разрешите от лица наших многочисленных читателей, от коллектива объединенной редакции газет Московской консерватории и от меня лично поздравить Вас с прошедшим замечательным Днем рождения и пожелать Вам бесконечной молодости души и неугасимого творческого горения на благо дорогих Вам людей – родных, друзей, коллег и учеников! Многая Лета!

Беседовала профессор Т.А. Курышева, главный редактор газет МГК

№5 (1361), май 2019

В уходящем учебном году доценту межфакультетской кафедры фортепиано, пианисту В.Д. Юрыгину-Клевке исполнилось 70 лет. На протяжении долгого времени он широко известен как один из самых деликатно и благородно звучащих ансамблистов и пианистов-концертмейстеров. В юбилейном интервью, которое музыкант дал нашему корреспонденту, среди разных тем возник и разговор об одном из важнейших вопросов его профессиональной специализации:

 – Владимир Донатович, кем Вы – практикующий и преподающий пианист – ощущаете себя прежде всего: солистом, ансамблистом или концертмейстером?

– Я различаю пианистов по трем специализациям: солисты, ансамблисты и аккомпаниаторы. Если ты музыкант, у тебя при всем желании не получится стать аккомпаниатором. Я – пианист-ансамблист. Потому что знаю, как играть в ансамбле – будь то с вокалистами или инструменталистами. А когда я играю в ансамбле, то применяю все те же технологии, какие я использую в исполнении сольной музыки.

– Да, понимаю, аккомпаниатор – это совсем другое.

– Аккомпаниаторами становятся все, кому не лень, если не нашли себе применения ни в качестве солиста, ни в качестве ансамблиста. От безрыбья, от безденежья люди идут работать аккомпаниаторами в ДМШ, но никакого самостоятельного художественного значениятам не имеют. А вот ансамблист все слышит. Он умеет играть с такими непростыми в ансамбле инструментами как альт, виолончель, он понимает душу этих инструментов. И, вместе с тем, выступает как самостоятельный мастер, нисколько не умаляя достоинств фортепианной партии: в таких случаях фортепианная партия и партия солиста по художественной значимости абсолютно одинаковы. Я стараюсь играть потише – просто осознаю в ансамбле масштабы большого и черного инструмента, называемого роялем, и, скажем, такого нежного инструмента, как гобой. Однако, в ансамбле с солистом-певцом или певицей, в художественном смысле я ничем себя не ограничиваю.

А если вдруг попался очень плохой певец или скрипач (с такими тоже доводилось встречаться) – что же выходит, как аккомпаниатор я должен хуже сыграть? Однажды был такой концерт, за который мне потом было стыдно, потому что от скрипача, с которым я играл, ничего не осталось. А у него в публике сидели друзья.

– То есть, многое зависит от партнера?

– Когда в какой-нибудь ДМШ аккомпанирует молодая девочка, закончившая музыкальное училище, такому же четырехкласснику-скрипачу – это довольно органично.

– По Вашим концертным программам у меня возникло впечатление, что есть устойчивый круг композиторов, к которым Вы обращаетесь чаще всего. Это какой-то осознанный выбор?

– Кого ты имеешь в виду?

– Из наиболее часто звучащих и записанных – это Шуман, Сен-Санс, которые стали знаковыми для Вашего репертуара. Может, я что-то упустил?

– Конечно, упустил. Я люблю таких композиторов, которые незаслуженно не имеют достаточной исполнительской практики на сцене – скажем, Гуммель, Лёве или Рейнеке. Вообще, ХIХ век меня очень привлекает, я хочу сыграть побольше сочинений Гуго Вольфа. Он принадлежит к кругу композиторов, которых я не просто ценю или люблю, но и беспредельно уважаю.

– Я бы с Вами тоже согласился, потому что сейчас Вольф постепенно становится популярным в России, причем, не только в концертной, но и в учебной практике (его романсы даже стали вводить в училищную программу по сольфеджио).

– В учебной практике Вольфа никогда не забывали. Вокалисты, например.

– Мне кажется, немецкие композиторы ХIХ века по большей части остаются несколько в стороне от ансамблевого репертуара. Кто был особенно популярным в ХIХ веке? Итальянские оперные арии. А вот Вас, наверное, к немецким композиторам влечет душа, какая-то генеалогическая предрасположенность…

– Вполне возможно. И не только она, но и генетическая… Кстати, мне должна быть близка и русская музыка, так как у меня и русские корни есть. Из русских композиторов я очень люблю играть Чайковского. Он очень душевный, очень чуткий, очень тонкий, позволяет искать решения, отличные от традиционного толкования интонаций, соотношения форм. Ну и нельзя забывать о том, что фортепианная фактура в романсах Чайковского также насыщена внутренней полифонией.

– Что касается полифонической стороны, к Чайковскому даже в теоретической среде обращаются редко. В русской музыке больше внимания уделяют либо Глинке, либо Танееву.

– Танеев – специфический мастер. У него не так много фортепианной музыки. Да, есть романсы, но все-таки он, прежде всего, хоровой композитор. «Дамаскин» – это ходячая энциклопедия русского контрапункта… А вот кого ты еще назвал, Глинку?

– Да. Я имею в виду, что в полифонической работе Глинка, как и Танеев, достиг многого, но ведь есть еще замечательные глинскинские романсы и камерные ансамбли.

– Глинка – это немножко отдельная тема, потому что его романсы связаны, скорее всего, с итальянской и, в целом, европейской музыкой. А вот Рахманинов и Чайковский ближе к русской стороне. Более того, романсы Чайковского отличаются особой требовательностью к исполнителям, и тем приятнее решать задачи, которые он ставит.

– Хотелось бы еще поговорить о Вашем методе работы. Когда Вы садитесь за рояль, насколько легко у Вас получается сосредоточиться и интерпретировать? Ведь у разных пианистов бывают разные способы погрузиться в материал.

– Пианист пианисту рознь. Разница в том, что есть пианисты, которые обладают феноменальной природной и музыкальной памятью. Она позволяет проводить процесс освоения нового произведения за минимальное время. Всегда восторгался нашими пианистами, современными и прошлыми, которые каждый день исполняют новые программы, не снижая при этом качества. И всегда задавался вопросом: как, сколько нужно заниматься, чтобы выдавать такое количество новых программ – и сольных, и концертов с оркестром. И я понял, что у этих людей феноменальная память, которая позволяет интенсифицировать момент освоения. У меня такой памяти нет, поэтому каждую новую программу я начинаю разучивать задолго.

– Я бы так не сказал: даже глядя в Вашу заветную черную папочку можно сказать, что Ваш репертуар регулярно пополняется!

– Да, обновляется и пополняется, но за какой срок? Не за такой срок, чтобы продолжать интенсивную концертную практику.

– С момента окончания Вами консерватории прошло где-то лет 45. И все эти годы для Вас и в исполнительском, и в педагогическом плане главными ценностями остаются деликатность игры, твердость, упор звука, когда пальцы вжимаются звучным штрихом.

– Все зависит от музыки. Бывает, что иногда надо сыграть легко. Но для меня на начальном этапе работы с учеником по достижению штриха legato – основной упор. Это не столько форма звукоизвлечения, сколько факт его глубины, заодно и связной игры.

– Поскольку за время нашей беседы мы уделили большое внимание ансамблевому исполнительству, то у меня возник и немного неудобный вопрос. Когда Вам на экзамене или зачете по фортепиано приходится слушать студентов (не из Вашего класса), сдающих разные ансамбли (по программе – аккомпанементы, но в Вашем мировоззрении – ансамбли), что Вы чувствуете?

– К исполнению студентами я отношусь с профессиональной точки зрения терпимо. Главное для меня – то, насколько уважительно студент относится к нашему предмету. Если я уловил, что человек честно занимался, разбирал, учил – то тогда какие-то недочеты я прощаю. Главное, что следует помнить, когда ты учишь – не ставь перед собой невыполнимых задач. В отличие от известного фильма «Миссия невыполнима», наша «миссия» всегда должна быть выполнима!

Беседовал Владислав Мартыненко,
студент ИТФ

№4 (1360), апрель 2019

Уютный зал Артистического центра Yamaha – одно из немногих концертных пространств, в котором практически ежедневно можно услышать молодых музыкантов, как уже завоевавших международное признание, так и тех, чья исполнительская карьера только начинается. 19 марта здесь состоялся замечательный сольный концерт известной пианистки из Узбекистана Тамилы Салимджановой.

Обаятельная пианистка, обладающая удивительным артистизмом, утонченностью и эмоциональностью, не в первый раз привлекает внимание искушенной столичной публики. За плечами Тамилы многочисленные победы в престижных международных конкурсах в Бразилии, Париже, Бирмингеме, Москве, выступления в знаменитых концертных залах с известными оркестрами. В возрасте 9 лет она дебютировала в Ташкенте с Национальным симфоническим оркестром Узбекистана под управлением ее деда, известного дирижера К. Усманова. Начав обучение в Ташкентской специальной музыкальной школе им. В.А. Успенского в классе педагога Т.А. Попович, она  продолжила свое обучение в Москве, в ЦМШ, а затем и в МГК в классе профессора И.Н. Плотниковой. Тамила также окончила бакалавриат и магистратуру Королевского колледжа музыки в Лондоне в классе Ванессы Латарш.

Серьезное профессиональное образование и огромный опыт концертных выступлений позволил талантливой пианистке сформировать собственный исполнительский стиль. Игра Тамилы отличается одухотворенностью, глубоким проникновением в художественный образ, филигранной техникой и безупречным музыкальным вкусом. Особенно хорошо она исполняет произведения композиторов-романтиков, музыка которых особенно близка ее артистической натуре.

Концерт в центре Yamaha открывали две сонаты Д. Скарлатти, которые были сыграны изящно и утонченно. В ее интерпретации виртуозная музыка эпохи рококо приобрела огромное количество тембровых и динамических нюансов. Поэтичность, гибкая фразировка, «живой» ритм, тембровое разнообразие позволили пианистке в полной мере воссоздать стиль Д. Скарлатти, не случайно названного самым «романтическим» композитором XVIII века.

Контрастным «переключением» стала известная концертная пьеса венгерского композитора Д. Лигети – Этюд «Арк-эн-Сиэль». Сложный музыкальный язык авангардного автора в прочтении пианистки оказался наполнен яркими красками, заостренными ритмическими и тембровыми контрастами.

Следующая часть программы была полностью отдана романтической музыке, позволившей Тамиле продемонстрировать все великолепие своего исполнительского мастерства. Прозвучали хорошо известные публике сочинения: Первая баллада Шопена, Экспромты Шуберта соч. 90, Мефисто-вальс Листа и, «на бис», – Этюд-картина Рахманинова es-moll. Все произведения, представленные пианисткой с невероятным блеском и яркостью, воспринимались очень свежо. Романтическая экспрессия ни разу не нарушила общую логику и драматургическую стройность пьес. Уважение к авторскому замыслу, глубокое понимание стилевых и содержательных особенностей этой музыки свидетельствовали о высокой культуре, интеллектуализме и художественном вкусе пианистки.

Именно эти качества Тамилы Салимджановой создают особую атмосферу в зале. Вот и на этот раз завораживающий артистизм и мощная энергетика Тамилы заставили восторженных и благодарных слушателей буквально забыть о времени довольно продолжительного концерта, который прошел словно на одном дыхании. Хочется пожелать незаурядной и талантливой пианистке дальнейших творческих успехов, блестящих выступлений. Надеемся, что взыскательная московская публика еще не раз сможет побывать на ее концертах.

Доцент О.А. Левко

№3 (1359), март 2019

На киноэкраны мира вышла драма Константина Хабенского «Собибор». Кинолента, снятая по мотивам книги Ильи Васильева «Александр Печерский: прорыв в бессмертие» и посвященная восстанию в нацистском лагере в Польше, стала режиссерским дебютом известного артиста. Фильм режиссера Хабенского, в котором он также сыграл главную роль, высоко оценили не только зрители. Картина была выдвинута от России на премию «Оскар» – 2019 в номинации «Лучший фильм на иностранном языке».

В создании музыкального сопровождения к фильму участвовал настоящий консерваторский «десант»: автор музыки доцент К.А. Бодров, Камерный хор Московской консерватории под руководством профессора А.В. Соловьёва, партию солирующей скрипки записал преподаватель Г.Г. Казазян, партию виолончели – ассистент-стажер В. Степанов.

«Фильм замечательный, во многом благодаря музыке» – так прокомментировал свои впечатления после просмотра в Нью-Йорке в зале Организации объединенных наций Д.А. Полянский, первый заместитель официального представителя РФ при ООН. Сказанное прозвучало в разговоре с А.В. Соловьёвым, для которого участие в работе над музыкой к фильму «Собибор» стало важной вехой творческих контактов с композитором Кузьмой Бодровым. «Для нас осмысление темы войны через существующие в самых различных жанрах произведения искусства является заглавным в рамках Международного открытого фестиваля искусств «Дню Победы посвящается…», – подчеркнул дирижер. Понимая важность события как и невозможность оставить его без внимания, редакция «РМ» обратилась к композитору К. Бодрову с просьбой поделиться впечатлениями о работе над музыкой к фильму Константина Хабенского «Собибор»:

– Кузьма Александрович, Ваше творчество охватывает широкую жанровую палитру. Как Вы относитесь к созданию киномузыки и, в частности, к работе над фильмом «Собибор»?

– Я считаю работу над музыкой к «Собибору» своей первой, но очень серьезной работой в кино. Это волнительный опыт. До этого я уже достаточно давно работал с короткометражными фильмами, но их сейчас в расчет не беру. С одной стороны, говорят, что в кино выгодно работать, но это действительно огромный труд. Порой работа велась ночами, а утром меня ждали консерваторские студенты или репетиции в театре. Поэтому нужно было работать с огромной отдачей. Но это безумно интересно, потому что открываешь для себя новые грани творчества.

– Как начиналась Ваша совместная творческая работа с Константином Хабенским?

– Мы уже не первый раз работаем с Константином. До «Собибора» у нас был совместный проект на базе театра «Современник» – спектакль «Не покидай свою планету» по «Маленькому принцу» Экзюпери, который с большим успехом идет уже 4 года. В его создании участвовали две мощные в творческом плане личности – Константин Хабенский и Юрий Башмет с коллективом «Солисты Москвы». Константин исполняет все роли в спектакле, а Юрий Абрамович дирижирует и играет. Режиссером-постановщиком стал Виктор Крамер. Получилась очень удачная совместная работа, от которой остались прекрасные воспоминания.

– А как вышли на «Собибор»?

– Прошлым летом, когда я работал в Испании, я получил сообщение от Константина с предложением написать музыку к его режиссерскому дебюту. Уверен, что этому способствовал и Юрий Абрамович, который уже неоднократно делал мне заказы на сочинения. Я написал два пробных номера, которые отслушала вся команда и сказала «да, работаем». Иногда ведь бывает и так – напишешь хорошую музыку, а она не прикладывается к «картинке»… Приведу забавную часть нашего диалога с режиссером, который спросил: «У тебя уже был опыт в кино?» Я ответил: «Был, но не очень удачный, поэтому опыта у меня нет». «Прекрасно, такие люди нам и нужны!» – решил Константин. И наша кропотливая работа закипела.

– Как она происходила?

– Я получал готовые, но не смонтированные изображения, и уже тогда был шокирован силой их воздействия. Естественно, сначала день-два отходил, так как не сразу понимал, как на это откликнуться. Я писал номер за номером, мы встречались всей командой, обсуждали, аккумулировали идеи и мнения. Можно сказать, что я явился своеобразным проводником между режиссером и музыкой. Он, как большой художник, очень точно формулировал то, что хотел услышать, и контролировал буквально каждую ноту – мы все делали совместно. Особенно часто мы собирались на финальном этапе монтажа, порой засиживаясь до 5-6 утра. Иногда нам приходилось переделывать десятки раз один и тот же номер, пока не достигали того звучания, которое было необходимо.

– Были особые сложности, с которыми Вам пришлось соприкоснуться в процессе этой работы?

– Я столкнулся с интересной вещью: на изображения, которые вызывают сильнейшие эмоции – кровавые сцены, которые без боли смотреть невозможно, – у меня, естественно, сильно откликалось сердце, я эмоционально выкладывался. И вот тут ожидал подвох: музыка начинала комментировать действие, а этого делать ни в коем случае нельзя. Возникал диссонанс. Поэтому иногда мы были вынуждены намеренно «засушивать музыку», чтобы она оттеняла действие и делала «картинку» еще острее. Было очень сложно по-композиторски себя сдерживать.

Еще очень сковывало время, просчитанное до секунд. Хочешь-не хочешь, а надо закончить музыкальную фразу, проакцентировать какое-то событие, а где-то, наоборот, убирать звучность. Иногда в кино даже протяжный бас – важная музыка, и я старался даже внутри этого баса использовать интересные динамические приемы. И, конечно же, я должен сказать спасибо большому профессионалу и моему другу – композитору Дмитрию Селипанову, который выступил автором всех электронных аранжировок (так называемых демоверсий). Некоторые эффекты он мне подсказал из своей практики. В следующей моей киноработе – фильме Павла Лунгина «Братство» – мы уже выступили соавторами.

– Можете назвать какие-то особо значимые для Вас эпизоды в музыке к «Собибору»?

– Есть важнейший для меня номер. Между собой мы его называем «дикая ночь» (когда нацистских офицеров возят на тележках). Это большой симфонический фрагмент, где в финале блистательно вступает наш Камерный хор и солисты. Работать с ними и с профессором А.В. Соловьёвым было большим удовольствием. Благодаря выписанной партии виолончели (В. Степанов) и соло скрипки (Г. Казазян) получился своеобразный Маленький концерт для скрипки с оркестром. Оркестровую партию записал камерный оркестр РГСО кинематографии во главе с Сергеем Скрипкой.

– Можно ли будет услышать музыку к фильму «Собибор» на концертной эстраде или в записи?

– Да. Когда мы убедились, что моя музыка может жить вне фильма, то по решению Хабенского был издан диск, где в перерывах между основными музыкальными номерами Константин читает письма – воспоминания узников лагеря.

Беседовала Марта Глазкова,
студентка ДФ

№1 (1357), январь 2019

Его музыка – интеллектуально тонкая и поэтически чувственная, балансирующая на грани смысла и парадокса, логики и абсурда, серьезного и ироничного, – одно из самых ярких воплощений современной художественной культуры. Сын Кара Караева, навсегда связанный с именем своего знаменитого отца, но так не похожий на него в музыке, он – его ученик, которого в то же время трудно назвать прямым преемником и непосредственным продолжателем своего Учителя. Научившись у отца современной композиторской технике, восприняв его глубокую культуру, эрудицию и тонкий интеллектуализм, сын никогда ему не подражал, всегда оставаясь самим собой – оригинальным, самобытным, неповторимым.

Биография Фараджа Караева складывалась на пересечении разных миров. Его творческий modus vivendi – это постоянная жизнь «между», «неизменное напряжение времени», как говорит коллега и друг композитора В.Г. Тарнопольский. «Это жизнь между Москвой и Баку, между собственным выбором и всегда присутствующим авторитетом отца, между жизнью для себя и жизнью для учеников, родных, друзей. Это две различные жизни – между верой и неверием, между безнадежностью вопросов и иллюзорностью ответов, в конце концов, западным новаторством и традицией Востока!».

Благодаря этому в его творчестве удивительным образом переплетаются языки этих миров. Э. Денисов отмечал: «Фарадж Караев – один из самых интересных композиторов своего поколения. Прекрасно владея всеми приемами современного композиторского письма, он индивидуально ярко соединяет их с широко понимаемой национальной традицией».

Конечно, Караев – «европеец», глубоко усвоивший западную музыкальную специфику и последовательно нацеленный на языковые инновации. Он соединяет в своем творчестве стройность форм и импровизационную свободу алеаторики, серийную технику и экспрессивную свободу ритма, почти ювелирную тонкость оркестрового письма и «растворяющую» тембр сонорику. Но рожден он на Востоке, вот почему его музыка – это остановленное время, тишина и медитация. «Родившийся в Азербайджане, выросший под его солнцем и с молоком матери впитавший в себя прихотливую логику мугама, с детства слышавший волшебные звуки тара и каманчи, неумолимо развивающийся в русле национальных музыкальных традиций не может стать иным», – констатирует сам композитор.

Возможно, именно в этом секрет его совершенно особого, сверхчуткого отношения к самой материи звука, которая предстает в его сочинениях как «живая» субстанция. В «удивительно проникновенном и трепетном отношении Караева к красоте музыкального звука – отмечает В.Г. Тарнопольский, – находит отражение сентиментальность и чувственность его музыкального мира. Пожалуй, в этом, предельно честном и искреннем восхищении звуком и заключен основной смысл его творчества. И красота эта настолько ясная, зримая, что у меня часто возникает впечатление, что композитор не столько слышит свою музыку, сколько представляет как звучащий объект».

В каждом сочинении композитора соприкасаются языки различных культурно-исторических, жанровых и стилевых кодов в виде многочисленных интертекстуальных отсылок: посвящений, аллюзий, анаграмм или прямых цитат и автоцитат. Круг «внутреннего» творческого общения Караева необычайно широк, а имена, с которыми ведется этот «диалог», парадоксально разнообразны: от З. Фрейда и С. Беккета до А. Тарковского и И. Ахметьева, от Д. Скарлатти, В.А. Моцарта и Э. Грига до А. Шенберга, Дж. Крама, Э. Денисова и Н. Корндорфа.

В своем творчестве Караев обращается к ушедшему и уходящему, «говоря» на русском, азербайджанском, турецком, латинском, немецком, английском, французском, итальянском и испанском языках. За универсальным многоязычием (в самом широком смысле этого слова) прячется множественность контекстов каждого сочинения. В этом и уникальность, и главный парадокс его творчества, которое «столь многогранно и неоднозначно, вызывает такое множество ассоциаций и параллелей, что порой кажется, что речь идет не об одном, а о нескольких авторах одновременно». (Р. Фархадов).

Действительно, круг интересов Караева очень разнообразен: «чистая музыка» в его творчестве сочетается с искусством кино, литературной прозой и саунд-поэзией, театром абсурда и живописью разных стран и эпох. Жанры, ставшие традиционными еще во времена классики – соната, концерт, симфония, балет, а также более поздние постлюдии и моноопера, – соседствуют с теми, для которых он находит нетипичные, интригующие определения: «музыка для исполнения на театральной сцене», «фрагмент», «не-спектакль», «редакция» (или «вариант»).

Музыка Караева становится тонким воплощением экзистенциального мироощущения. Композитор словно живет в особом пространстве, в котором все иллюзорно, все события происходят в воображаемом времени, а «реальностью» становится внутренний мир бессознательного. Время в его сочинениях состоит из множества отдельных моментов, которые не всегда связаны «линейной» логикой, такое расслоение основано на парадоксальном соединении несоединимого. Спонтанность потока мгновений, «скрепленных» путем монтажа, точно передает спутанность и неупорядоченность ощущения мира как хаоса.

Такое мироощущение ярко отражает характерный постмодернистский феномен радикальной чувствительности. Он проявляется и в фрагментации музыкальных структур, и в «рваном» синтаксисе речевых элементов, воспроизводящих все тот же «хаос жизни». Тем не менее, в музыке за этой внешней хаотичностью всегда стоит строгий и рациональный порядок в организации композиции и всех элементов языка.

Музыка Фараджа Караева – это бесконечный «роман о любви», невыразимо печальный и ностальгический, наполненный напряженным ожиданием. Это мир тишины, одиночества, и, вместе с тем, внутренних волнений, необъяснимых тревог и колебаний. Это театр абсурда, игра знаков и цитат, маска, за которой скрывается тонкий и уязвимый поэтический мир автора. Такая музыка не зависима от «текущей реальности» и не подвластна историческим катаклизмам. Она глубоко интровертна и не отражает событийности внешнего мира, хотя ее называют «обжигающе современной, единичной, неповторимой, порой пугающе своеобразной» (В. Барский).

Композитор формирует в своих сочинениях эмоционально подвижную, «мерцающую» атмосферу, ускользающую от точных и банальных определений. Она проникнута то легкой иронией, то искусной мистификацией, то щемящей сентиментальностью. В его творчестве нет скуки «академического мастерства», но есть красота и изысканность высоко профессионального искусства!

Профессор И.И. Сниткова,

А.Р. Попцова, РАМ им. Гнесиных

 

№7 (1354), октябрь 2018

Студии новой музыки исполнилось 25 лет. Говорить о юбиляре и легко, и сложно. Легко потому, что концертную жизнь консерватории (да и Москвы в целом) уже невозможно представить без деятельности этого ансамбля, созданного в 1993 году. Сложно потому, что трудно перечислить все достижения коллектива – сотни концертов по всей стране и за ее рубежами, участие в крупнейших музыкальных фестивалях. В конце 90-х годов исполнительская деятельность ансамбля получает концептуальную поддержку: создается Научно-творческий центр современной музыки – структура, позволяющая совместно с Кафедрой современной музыки вести теоретические изыскания в области современной музыкальной культуры.

Главное детище Студии новой музыки – проводимый с 1994 года фестиваль Московский форум. Один только перечень титульных тем форума свидетельствует о том, что для исполнительских амбиций коллектива нет культурных преград и временных препятствий. Вот лишь некоторые из них: «Россия – Германия: ретроспектива – перспектива (к 50-летию окончания Второй мировой войны)» /1995/; «Авангард на пересечении этно и техно» /2001/; «Новая музыка на старых инструментах, старая музыка на новых инструментах» /2003/; «Свобода звука» /2007/; «Франкофония: Россия − Франция» /2010/; «Россия – Италия: искусство перспективы» /2011/; «Россия – Германия: за колючей музыкой» /2013/.

Форум стал площадкой, на которой прозвучали сотни премьер сочинений композиторов разных стран, побывали самые именитые коллективы современной музыки и самые известные композиторы современности. Благодаря активной деятельности Студии, у отечественных композиторов появилась возможность слышать премьеры своих сочинений в год их написания.

За четверть века ансамбль (в связке с сопутствующими консерваторскими структурами) стал также генератором развития культурных связей между Россией и Западом. Вспомним проект под названием «Европа глазами россиян, Россия глазами европейцев» (сезон 2011–2013), для которого специально было заказано 18 сочинений российским и европейским композиторам. А в рамках Года России в Германии и Германии в России был реализован другой проект – Звуковой поток (2012–2013), в который вошли четырнадцать программ из произведений русских и немецких авторов. Но важнейшим достижением Студии новой музыки следует считать синхронизацию культурных процессов в России и на Западе, когда колебательные движения смены разных направлений приобретают одну и ту же конфигурацию и происходят одновременно.

О славном пути ансамбля, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться на разных этапах его становления, рассказывает бессменный художественный руководитель коллектива профессор В.Г. ТАРНОПОЛЬСКИЙ:

– Владимир Григорьевич, в юбилейные дни стоит вспомнить об исторических обстоятельствах появления Студии новой музыки?

– При всех сложностях 90-х тогда, как ни странно, было достаточно легко претворять в жизнь какие-то новые начинания. В воздухе висела острая необходимость обновления, создания нового направления, нового коллектива, специализирующегося на современной музыке. Своего рода прелюдией к образованию ансамбля послужил проект Ростроповича, который пригласил консерваторский оркестр выступить на его фестивале в Эвиане. Для фестиваля он предложил мне написать новое сочинение (это была опера-пародия «Волшебный напиток» на либретто И.И. Масленниковой в постановке Б.А. Покровского), и я уже тогда решил, что напишу его не для оркестра, а для ансамбля солистов, который может стать остовом нового коллектива современной музыки. После гастролей в Эвиане А.С. Соколов, в то время проректор по научной работе, выступил на Ученом совете с предложением о создании ансамбля Студия новой музыки. Для реализации этого плана в консерваторскую программу был введен новый аспирантский класс – ансамбль современной музыки.

Главным дирижером коллектива стал профессор И.А. Дронов. Хорошо помню нашу первую встречу с ним в консерваторском буфете: мы определили программу первого концерта ансамбля – это были мало кому известные произведения композиторов раннего русского авангарда. За 25 лет он провел несколько сотен мировых и российских премьер. Это что-то уже подходящее для Книги рекордов Гиннеса!…

К сожалению, потом все стало сложнее. Огромный интерес к современной музыке, который наблюдался в конце 80-х, к середине 90-х почти сошел на нет. Сказалась эмиграция двух поколений самых ярких и творчески активных российских композиторов. Не только «корифеи» – Шнитке, Денисов, Губайдулина, но и следующее поколение – Николай Корндорф, Елена Фирсова, Дмитрий Смирнов, Александр Раскатов, Леонид Грабовский, Владислав Шуть и ряд других – оказались за рубежом. Уехал и Александр Ивашкин – выдающаяся личность, автор уникальных концертных проектов современной музыки 80-х, идеолог и организатор известного Ансамбля солистов Большого театра. А в конце 90-х эпидемия эмиграции захватила и многих только закончивших консерваторию талантливых студентов. Приходилось несколько раз начинать все сначала.

В 2000-е ситуация начала стабилизироваться и скоро в Москве сформировалась уже новая композиторская среда: несколько групп интересных молодых композиторов, музыка которых теперь уже была в равной степени представлена как в России, так и за рубежом. Сегодня это уже известные авторы, и я очень рад, что практически всем из них путевку в жизнь дала наша Студия.

– Можно ли считать, что сегодня современной музыке у нас комфортно?

– В наши дни в московских афишах современная музыка представлена довольно широко, в первую очередь, работами самих молодых российских авторов. Такого ранее не наблюдалось десятилетиями, и это, безусловно, позитивный процесс. Но, с другой стороны, для широкой публики складывается ситуация, напоминающая нечто вроде небезызвестного «импортозамещения»: наша новая музыка словно выпадает из мирового контекста – произведения крупнейших композиторов (зачастую даже их имена!) по-прежнему мало кто знает. Да что там сегодняшние лидеры – у нас почти не представлена даже классика модерна – как российского, так и зарубежного! Вне этого историко-культурного контекста наши концерты легко могут превратиться в провинциальные игры для самих себя. Я давно замечаю, что даже некоторые наши известные критики не могут оценить, что в сочинении собственно авторского, а что заимствовано. Что уж говорить о широкой публике!

Поэтому одна из главных стратегических линий Студии как раз и заключается в том, чтобы представлять единую панораму современной музыки. В наших проектах мы стараемся показывать сочинения российских авторов не в отрыве, а в широком интернациональном контексте. Мы совсем не стремимся к модным сегодня гламурным сенсациям и «ивентам», а пытаемся честно и последовательно делать свое дело. Мне кажется, что именно этого – терпеливой, ежедневной, даже рутинной работы сегодня в нашем обществе очень не хватает.

– Созданная вами триада – Студия новой музыки, кафедра современной музыки и Центр – как раз иллюстрирует профессиональное отношение к организации музыкального пространства. Какова была сверхзадача ее создания?

– Вначале у нас была простая просветительская идея, уходящая корнями, наверное, в философию ХVIII века. Сам феномен просветительства в наше время, конечно, проявляется в иных формах, но и сегодня идеи просвещения, мне кажется,  востребованы не в меньшей степени, чем это было во времена Дидро. Я смотрю на российских сайтах, сколько предлагается интересных лекций по самым разным вопросам и какой к ним большой интерес! За рубежом я нигде не наблюдал такой острой потребности в познании нового.

Тогда, в консерватории начала 90-х, мы стремились в рамках отдельно взятой «институции» организовать полный «социо-динамический» цикл функционирования музыки ХХ века – изучение (Кафедра современной музыки), исполнение (Ансамбль) и просвещение (реализация Центром различных инновационных проектов – фестивалей, симпозиумов, лекционных циклов). Мы исходили из того, что эта модель будет подхвачена государственными (а может быть и частными) структурами и распространена, в конце концов, на другие музыкальные вузы страны (а может не только на вузы). К сожалению, нужно признать, этого не произошло. Успешный опыт Московской консерватории пока остается уникальным. Сегодня, когда так много говорят о важности сохранения и изучения отечественного культурного наследия, только в нашей консерватории имеются записанные и собранные нами уникальные аудиоматериалы и нотные издания важнейших произведений русского авангарда первой трети ХХ века! Без них история отечественной музыки выглядела бы очень искаженной.

– Например?

– Первое в мире додекафонное сочинение – Струнное трио Zwölftondauermusik Ефима Голышева (1914), музыкальными инновациями которого гордилась бы любая страна, в России существует лишь в виде мифа – никаких материалов нигде нет! Первая русская Камерная симфония – Симфония Рославца – то же самое! И этот список очень большой. Мы разыскали эти и многие другие незаслуженно забытые произведения, которые были практически запрещены с 30-х годов и записали их в наш аудиоархив. Но за пределами Московской консерватории этих сочинений не существует. И вся эта своеобразнейшая эпоха остается «бесхозной» и сегодня, сто лет спустя! Я говорю об этом из года в год, но ничего не меняется. У нас просто нет структуры, которая должна была бы заниматься этими проблемами. Взгляд Министерства культуры настолько «глобален», что для видения «мелочей» – судьбы конкретных композиторов и их конкретных произведений (даже шедевров) у них просто не существует «оптики»!

Но негативный результат – тоже результат и он вызывает соответствующие последствия. В условиях полной пассивности со стороны государственных организаций мы наблюдаем бурный расцвет инициатив «снизу», за пределами официальных институций. Посмотрите, сколько в одной только Москве возникло новых молодежных объединений, новых интересных проектов! Их инициаторы, наученные горьким опытом, a priori с недоверием относятся ко всему «институциональному». Такова цена этого вопроса.

– Каковы критерии отбора в формировании программ Студии? Музыка всегда должна быть хорошей или просто интересной?

– Поскольку у нас в стране пока очень мало ансамблей, оркестров, которые играют современную музыку, мы вынуждены быть «универсальными», т.е. исполнять едва ли не всю современную камерно-оркестровую музыку – от  относительно традиционных сочинений начала ХХ века до экспериментальных работ молодых авторов. Поэтому, несмотря на огромное количество программ (около 60 ежегодно!), я живу с постоянным ощущением того, что тот или иной пласт современной музыки у нас представлен недостаточно. Так, например, И.А. Барсова пожелала нам больше исполнять музыку раннего русского авангарда. Молодые композиторы столь же справедливо хотели бы чаще видеть на афишах свои имена. А посмотрите, кто из наших сверх-многочисленных оркестров исполняет музыку Э. Денисова или Н. Сидельникова (я называю лишь самые известные имена композиторов-профессоров консерватории)?! Или зарубежную классику – от Шенберга до Лютославского? Вот и получается, что оркестров в Москве много, а «всю современность» играем, в основном, только мы. Конечно, есть замечательные исключения – В. Юровский в Москве, Т. Курентзис в Перми, ну и, конечно, В. Гергиев, который находится, кажется, везде одновременно. Но в масштабах нашей самой большой страны в мире – это капля в море. Хотя в одной Москве работают больше 50 оркестров и проживает больше 600 композиторов!

– Но при таких исполнительских масштабах вы должны быть достаточно универсальными в плане стилистики играемой музыки?

– Да, мы играем сочинения всех стилей – от «новой сложности» до минимализма, от модерна начала ХХ века до сегодняшних сочинений с live electronic. Стилистический охват программ ансамбля совершенно не сводится к моим личным музыкантским вкусам. Главное при формировании программ – индивидуальная идея каждого концерта, каждого проекта, ведь в Москве конкуренция музыкальных событий – одна из самых высоких в мире, и за публику нужно бороться.

Если же говорить о моих личных предпочтениях, то, может быть, самым важным для меня является единство тех качеств, которые сегодня часто противопоставляются друг другу, но которые уже по своей этимологии образуют синкретическое единство – я имею в виду латинские sensus (смысл) и sensitivus (чувственность). «Красивые звуки» сами по себе мне ни о чем не говорят, равно как неинтересен и концептуализм, оторванный от работы со звуком. Только настоящее мастерство способно соединить эти две стихии воедино и переплавить их в Искусство. Латинское ars как раз и означает «мастерство, искусство»!

– Для вас важен вопрос соотношения художественной практики и общественной жизни, то есть вопрос культурных институций. Проблема подчинения или не подчинения им актуальна для современного музыкального социума, особенно – для радикально настроенного молодого поколения. Каковы они, современные институции, и какая она – современная молодежь?

– Любое новообразование имеет свой формат и свою инерцию. И ансамбль современной музыки – тоже не исключение. Разумеется, мы работаем над проектами, в которых традиционные возможности музыкального ансамбля качественно расширяются. Например, каждый год мы проводим проекты, связанные с современным музыкальным театром, с инструментальным театром, с электроникой и мультимедиа. Мы сотрудничаем едва ли не со всеми крупными музеями и выставочными залами Москвы. Так, в декабре в Пушкинском музее в рамках фестиваля «Декабрьские вечера», посвященного творчеству Пикассо, мы исполним три балета – Сати, Мийо, Де Фальи, – которые когда-то оформлял великий испанский живописец. Музыка будет исполняться под трансляцию видеозаписей этих исторических постановок. А в Третьяковке мы дали большой концерт, посвященный музыке русских футуристов.

В «Гараже» и в Центре им. Мейерхольда мы проводим более экспериментальные проекты, но все равно любая институция – это определенные ограничения, и форматные, и в чем-то стилистические. Но ведь вне конкретных организационных структур серьезная деятельность невозможна! Кстати, любопытно отметить, что в Москве очень многие молодые артисты категорически выступают против любого институционализма вообще. Пожалуй, в таком масштабе я столь антиинституционального движения больше нигде не встречал.

Мне кажется, что лучшее средство от застылости – конкуренция. Формы функционирования современной музыкальной культуры должны быть разными: ансамбли и консерватория, культурные центры и многообразные выставочные пространства, филармонические залы и альтернативные «неконцертные» площадки. Мы должны стремиться услышать и осмыслить вызовы нашего времени. А чтобы развиваться – быть самокритичными и не бояться менять самих себя.

С проф. В.Г. Тарнопольским

беседовала А.А.  Амрахова

Фото Олимпии Орловой

В стенах консерватории сегодня трудно встретить человека, который не знает Евгению Сергеевну Карпинскую – заслуженную артистку России, заведующую межфакультетской кафедрой фортепиано. Заметная, энергичная личность, уважаемый профессор, авторитетный педагог и прекрасная пианистка, она – инициативный участник общественной жизни консерватории, доброжелательный, внимательный, всегда открытый к общению человек.

Вся творческая жизнь Е. С. Карпинской с юных лет связана с Московской консерваторией и посвящена ей. Как пианистка она окончила ЦМШ (класс И. Р. Клячко), затем (1961) с отличием фортепианный факультет, представляя нейгаузовскую пианистическую школу и восприняв, таким образом, лучшие отечественные исполнительские традиции. В период концертмейстерской работы ее опыт обогатился общением с выдающимися мастерами-инструменталистами – Д. Ф. Ойстрахом, Д. М. Цыгановым, Г. В. Бариновой, М. С. Козолуповой, В. А. Щербининым.

В 1960 году Е. С. Карпинская начала проявлять себя не только как педагог, но и как концертирующая пианистка. Ее игра отмечена пианистическим блеском, открытой эмоциональностью, тонким ощущением оттенков музыкального содержания, яркостью музыкальных образов и разнообразием звуковых красок. Евгения Сергеевна – мастер перевоплощений, она легко находит в своем арсенале выразительные средства, необходимые для стилистически точного воспроизведения сочинений любых эпох (от классики до джаза).

Музыканты очень высоко ценят Евгению Сергеевну и тепло отзываются о ней как прекрасной пианистке, большом мастере ансамблевой игры. Все это позволяет ей, играя в ансамбле, создавать благоприятную эмоциональную атмосферу для свободного музыкального выражения ее партнеров. Она много и успешно гастролировала по нашей стране и за рубежом с известными артистами – Н. Забавниковым, Г. Бариновой, Э. Грачом, М. Тэару, М. Русиным, И. Фроловым, И. Штраусом (Чехословакия), А. Агуларом (Франция) и другими. По словам профессора Э.  Грача «…совместные выступления всегда приносили творческую радость».

В 1963 году Евгения Сергеевна начала свою работу на кафедре общего фортепиано. Сегодня, наверное, уже трудно сказать, сколько человек прошли в ее классе не просто курс фортепиано, но и ценную школу исполнительского мастерства, уроки артистизма, высокой профессиональной ответственности. Это сотни музыкантов, успешно работающих в ведущих музыкальных коллективах в нашей стране и за рубежом. Немало их и среди нынешней консерваторской профессуры, тех, кто принял участие в юбилейном концерте Евгении Сергеевны в Рахманиновском зале 9 ноября этого года.

В педагогической работе ее профессиональные и личностные качества особенно органично переплетаются. Нельзя не отметить умение находить общий язык, налаживать контакт и взаимопонимание с самыми разными людьми, что позволяет ей, сохраняя высокую требовательность, легко подбирать индивидуальные «ключи» в работе со студентами, эмоционально раскрепостить их, открыть в каждом из них артистическую жилку.

В течение последних лет она руководит многочисленным и многоликим коллективом межфакультетской кафедры фортепиано. Выступает талантливым организатором учебного процесса и творческой работы. Ощутим напряженный ритм жизни кафедры сегодня – а это не только огромная учебная работа, но и многочисленные концерты студентов и педагогов, разнообразные конкурсы, классные вечера… Находясь рядом с ней и осознавая, сколько сил, энергии, здоровья и драгоценного времени отдает своей работе сама Евгения Сергеевна, становится уже невозможным относиться к делу безразлично, формально, работать вполсилы. Признанием профессиональных заслуг и творческих достижений стало вручение ей в 2016 году почетной награды – серебряного знака отличия      «За служение Московской консерватории».

От всей души, дорогая Евгения Сергеевна, желаем Вам еще долгие годы оставаться такой, какой мы видим Вас сегодня – бодрой и полной сил, окрыленной творческими планами, несущей энергию добра, любви и оптимизма!      С прекрасным юбилеем!

профессор М. С. Евсеева

№ 9 (1338), декабрь 2016

Найти индивидуальность звучания, отражающую внутренние ощущения художника, собственную интонацию, способную зацепить ухо перегруженного противоречивым звуковым потоком современного слушателя – задача нелегкая. Стремление казаться оригинальным, изобретательным подчас приводит к полному отрыву от окружающей реальности. А желание быть «на устах у всех» неизбежно сводится к банальности и даже пошлости, не имеющих ничего общего с истинным искусством. И только немногие способны найти свое особое место в мире творчества, где создаются артефакты современной культуры, несущие в себе неповторимый отсвет индивидуальности.

К таким творцам можно смело отнести композитора Валерия Григорьевича Кикту. Он пишет так, как чувствует, в естественной для себя языковой манере, сочетающей лучшие традиции русского искусства и новизну звучания. Его искренне беспокоят живой отклик и чувство сопереживания, которые способно вызвать творчество. Ведь именно это, в сущности, всегда волновало истинных художников. Во все времена они в той или иной мере думали о взаимодействии с окружающей реальностью, о некой таинственной соразмерности творческого результата с жизненной действительностью.

Музыка Кикты широко известна и постоянно исполняется не только в России, но и далеко за ее пределами. В «творческом портфеле» композитора двенадцать балетов, включенных в репертуары театров Москвы, Новосибирска, Нижнего Новгорода, Иркутска, республики Коми, Национальной оперы Украины и балетных трупп Канады и США. Его перу принадлежат симфонические и кантатно-ораториальные сочинения, инструментальные концерты для разных солирующих инструментов, произведения для оркестра русских народных инструментов и хора, вокальные и камерно-инструментальные сочинения, музыка для театра и кино. Он значительно обогатил органный и арфовый концертные репертуары. Замыслы многих сочинения возникали непосредственно из теплого общения автора с замечательными исполнителями, которые включали затем его произведения в свои концертные программы.

С 1991 года Валерий Григорьевич начал преподавательскую деятельность в Московской консерватории по приглашению К. С. Хачатуряна, а с 2010 года возглавил кафедру инструментовки. За годы работы В. Г. Кикта воспитал целую плеяду молодых талантливых музыкантов. Мне на своем собственном опыте посчастливилось ощутить высочайший уровень профессионализма Учителя, которым он с радостью делится с учениками. Мастерски владея приемами инструментовки, он навсегда закладывает своим студентам прочный базис. Но особо хочется отметить чуткость и необыкновенную тактичность в отношении Валерия Григорьевича к своим подопечным. Он всегда приветлив, легок в общении и старается всячески помочь молодым коллегам, что не так часто встречается в среде искусства.

Помимо композиторской и педагогической деятельности композитору удается вести насыщенную общественную жизнь. Он возглавляет комиссию музыкального театра Союза композиторов Москвы, является председателем правления Русского арфового общества и президентом Фонда имени И. С. Козловского, где постоянно открывает новые имена замечательных исполнителей. Его непрерывно приглашают возглавить жюри различных конкурсов, зная его честность и искреннее желание помочь молодым музыкантам, поддержать их.

22 октября Валерий Григорьевич отметил свой 75-летний юбилей. Хотя, глядя на этого энергичного, жизнерадостного человека, скоростью мысли легко дающего фору любому юноше, в это трудно поверить! В честь юбиляра было запланировано много мероприятий: в июне в Астраханском театре оперы и балета с большим успехом стартовала мировая премьера балета «Андрей Рублев» (хореограф-постановщик Константин Уральский), в сентябре юбиляра чествовали в Японии, предстоит ряд концертов в Мариинском театре, проходят концерты в родной Московской консерватории.

Слушая музыку В. Г. Кикты, всегда ощущаешь безотчетное состояние радости и света. Благодаря творчеству таких людей, как Валерий Григорьевич, несущему позитивную, добрую энергетику, современному человеку становится легче преодолеть многие жизненные трудности и найти утешение души, которое может дать только искусство высокодуховной направленности! С юбилеем, дорогой Учитель!

О. В. Евстратова,
преподаватель МГК

№ 8 (1337), ноябрь 2016

В 1933 году, когда я был еще мальчишкой, Арам Ильич Хачатурян привел меня на заключительный концерт 1-го Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей. Меня и многих, кто был рядом, потряс тогда рыжеволосый юноша – Эмиль Гилельс. Ему было семнадцать лет. Концерт в БЗК превратился в праздник. Даже скептически настроенные чопорные филармонические старушки участвовали в оглушительной овации.

Гилельс произвел на меня колоссальное впечатление и я мечтал о знакомстве с ним. Произошло это позже, когда я сам стал консерваторцем. Мы очень подружились. Это был человек, державший себя с достоинством в любой, даже самой экстраординарной ситуации. Ему была свойственна своего рода музыкантская гордость. Не надо это свойство смешивать с обычным тщеславием. Гилельс соединял в себе почти детскую трогательность, скромность и достоинство музыканта, осознающего свое творческое избранничество. Никакой позы, никакой напускной театральщины. Наши многочасовые беседы о музыке во время совместных каникул в Рузе я не забуду никогда.

По качеству и масштабу пианизма он, как мне кажется, очень отличался от многих своих сверстников. И если поначалу многие обращали внимание на его колоссальный пианистический аппарат, то позже отдавали дань самому главному – звучанию инструмента, узнаваемому с первых тактов.

Принципиальность Эмиля сказывалась на его невероятной щепетильности в вопросах профессиональной и человеческой этики. Были времена, когда в консерватории появились люди, которые с каким-то усердным ожесточением преследовали одного из лучших наших музыкантов и педагогов – Якова Флиера. Эти «держиморды» бесцеремонно влезали в его личную жизнь, быт, домашние дела. Некие партийные дамы стали публично обсуждать его развод, новую женитьбу… Завертелось все это «на идеологической платформе» так, что несчастному Флиеру в пору было уйти из консерватории. Выдающегося музыканта вот-вот должны были уволить, да еще и с клеймом. Трудно предположить, чем бы все это закончилось, если бы не вмешался молодой в ту пору Эмиль Гилельс. Были там две фурии: одна читала лекции по марксизму, другая, некто Брюхачева – супруга профессора-скрипача. «Органы партийного надзора» арендовали их для проработки Флиера. Эмиль пришел к ним и устроил грандиозный разнос. Не убоялся пристыдить и наводчиков сверху. После выступления молодого Гилельса на консерваторском собраниии и старшие коллеги стали на сторону Флиера. Возмутительное «дело» было прекращено. Случаев подобного бесстрашия в жизни Гилельса было много.

Когдав в Одессе умерла школьная учительница Гилельса, он поехал ее хоронить, поставил памятник. Кажется, одинокая была женщина. Знают про это единицы. Не для афиши делалалось. Вообще, образ этого человека немыслим для меня в плане какой-то моральной двойственности. Много ли у нас таких?

При всей своей прямоте и принципиальности, в вопросах профессиональной этики Гилельс был человеком застенчивым. Когда появились в печати Прелюдии и фуги Шостаковича, Гилельс стал их потихонечку поигрывать, для себя, постепенно постигая их содержание. Он никогда не бравировал всеохватностью своих вкусов. Среди больших музыкантов такое случается редко.

Я помню, как под конец жизни он стал играть неброскую, «негромкую» музыку, вроде сонат Скарлатти. Это была настоящая поэзия. Грандиозным памятником искусству великого музыканта останутся записи концертов Брамса, сделанные им с гениальным Ойгеном Йохумом и многое, многое другое.

Мне очень жаль, что с годами и не без помощи воинствующей рекламы имена и образы, подобные Гилельсу, вытесняются каким-нибудь одним «эпохальным брендом». Красота и смысл нашей культуры, все же, в ее восхитительном многообразии. Творчество Гилельса – драгоценная часть этого наследия. Кланяюсь его памяти.

Из книги мемуаров К. С. Хачатуряна «Образы времени в лицах и судьбах»
(архив профессора Ю. Б. Абдокова).
Публикуется впервые

№ 5 (1334), май 2016

В этом году свое семидесятипятилетие встретил Вадим Алексеевич Новиков – выдающийся музыкант, профессор Московской консерватории, Заслуженный деятель искусств РФ. Его творчество проникнуто идеей придать трубе в России статус сольного концертного инструмента, сделать ее постоянным и полноправным участником концертной жизни и ввести русскую школу сольной игры на трубе в число наиболее значимых школ мира. Решению поставленной задачи служит его собственная исполнительская деятельность, десятилетия педагогической работы, настойчивые усилия в качестве создателя и президента Межрегиональной гильдии российских трубачей.

Вадим Алексеевич был учеником проф. С. Н. Ерёмина и в музыкальном училище при МГК (1955–1959), где он неизменно преподает с 1966 года, готовя будущих студентов для своего консерваторского класса, и в самой консерватории (1959–1964), по окончании которой стал солистом оркестра Большого театра (1964–1986), где исполнял партии трубы в оперных и балетных спектаклях. В. А. Новиков участвовал в многочисленных турне по странам Европы и Америки, несколько поездок осуществил в составе Московского камерного оркестра по приглашению его руководителя Р. Баршая. В 1962 году трубач стал лауреатом Международного конкурса в Хельсинки, с 1970-х годов гастролировал во Франции, Германии, Австрии, Испании, Финляндии, Италии, Англии. В разных странах мира он проводил мастер-классы. В. А. Новиков по праву считается основоположником исполнения в России музыки барокко на трубах высоких строев, характерных для той эпохи. В 1959 году он осуществил первую в России запись Концерта для трубы и камерного оркестра Дж. Торелли, в 1972 году сыграл первый в нашей стране сольный концерт на трубе пикколо с органистом Б. Романовым в Зале им. П. И. Чайковского.

В 1979 году Вадим Алексеевич начал свою педагогическую деятельность в Московской консерватории. Его класс, в котором обучаются как российские, так и иностранные студенты, стал центром формирования современной российской исполнительской школы игры на трубе. Ученики Новикова становились победителями многочисленных российских и международных конкурсов, среди них – М. Гайдук, Д. Абдыкалыков, Д. Крайдуба, В. Кисниченко, И. Ахмадулин, Д. Локаленков, Б. Шлепаков и др. Выпускники класса Новикова являются солистами ведущих оркестров Москвы: Большого театра (А. Корнильев, М. Гайдук), Государственного симфонического оркестра им. Е. Светланова (Г. Плескач, М. Фатькин, А. Макеев), Большого симфонического оркестра им. П. И. Чайковского (А. Козлов), оркестра Московской филармонии (Я. Егоров, А. Карташев), а также оркестров зарубежных стран. С начала 1980-х Вадим Алексеевич преподает игру на трубах высоких строев в Московской консерватории. Для этих целей он издал учебные пособия «Труба в кантатах И. С. Баха» и «Партия трубы в оперных и балетных спектаклях русских и советских композиторов», а также первые в России сборники старинных концертов и сонат для труб высоких строев, а еще концерты Гайдна и Гуммеля в собственной редакции для трубы ми-бемоль.

В 1995 году профессор основал и возглавил Российскую гильдию трубачей, положив начало активным контактам российских музыкантов с коллегами из Европы и США, с европейской и международной гильдиями трубачей. В рамках работы Гильдии прошли многочисленные встречи и мастер-классы зарубежных музыкантов из США (Л. Канделария, В. Марсалис, А. Сандавал, Д. Хикман), Германии (Э. Тарр, М. Зоммерхальдер, М. Хёвс), Франции (Б. Сустро, Г.-М. Туврон), Швейцарии (П. Матэ), Швеции (Б. Эклунд, Н. Эклунд), Англии (Дж. Воллас) и др. В. А. Новиков – инициатор трех первых в России международных фестивалей трубы и трех международных конкурсов (1995, 1998, 2001).

Музыкант продолжает активную исполнительскую деятельность. В последние годы он записал 4 диска с произведениями эпохи барокко, собственными транскрипциями сочинений русских классиков, а также зарубежных и русских композиторов ХХ века, в том числе П. Хинде-мита, А. Онеггера, Д. Фридмана, Б. Мартину, Дж. Энеску. В 2011 году Новиков сделал запись шедевра сольной музыки для трубы – концерта И. Н. Гуммеля. Его исполнение отличают не только высокий профессионализм и полная самоотдача, но и раскрытие всех возможностей духового инструмента. Это демонстрирует каждый звук, извлекаемый Вадимом Алексеевичем из трубы. Этому же маэстро учит своих воспитанников, которые ныне ведут сольную концертную деятельность, работают в оркестрах всего мира и преподают в высших учебных заведениях России и зарубежных стран, воспитывая там новые поколения мастеров новиковской школы сольной игры на трубе. Думаю, не случайно В. А. Новикову присудили медаль имени Федора Достоевского с надписью «За красоту, гуманизм и справедливость», которая красноречиво говорит о достоинстве личности музыканта.

И. И. Свирида,
доктор исторических наук, кандидат искусствоведения

№ 4 (1333), апрель 2016

У меня есть давний друг – Михаил Сапонов. А в моей опере по «Притче о пещере» Платона есть персонаж, обозначенный как Чтец. На самом деле эта роль гораздо более важная и разнообразная. Во-первых, сами тексты не столько декламационные, сколько письменные – фрагменты из Платона, Эхнатона, Ницше и других философов. Во-вторых, ролевая функция Чтеца трансформируется прямо по ходу того или иного монолога – он может начинать читать текст в качестве отстраненного «философа», но прямо в процессе монолога превращаться в непосредственного участника сценического действия или в проводника персонажей оперы по сложной пересеченной структуре «древа познания».

Когда эта опера ставилась на Бетховенском фестивале в Германии, на роль Чтеца пригласили известного немецкого актера, блестяще читавшего тексты, но, на мой взгляд, не очень вписавшегося в музыкальный контекст спектакля. Для постановки в Москве сразу были выбраны певцы, которые впоследствии с блеском справились со своими очень сложными партиями, но вот актера, выступающего в «скромной» роли Чтеца не могли найти очень долго. Мы с друзьями перебирали имена многих известных и малоизвестных актеров, но тот, кто подходил для роли мудрого Философа, не подходил для подвижного сценического действия, а тот, кто хорошо смотрелся бы в полуакробатических эпизодах, не вызывал доверия в качестве проницательного «проводника-Вергилия».

Время шло, и задача превращалась в неразрешимую. Я уже был готов к какому-то компромиссу, как вдруг меня осенило – мы не там ищем! Почему обязательно должен быть профессиональный актер? Михаил Сапонов, музыкант и ученый, как раз обладает всеми свойствами, которые нужны – он не раз выступал на сцене в качестве актера-чтеца, и это было всегда замечательно! Я читал, наверное, все его опубликованные работы и слышал его лекции – форме подачи материала (не говорю о содержании) мог бы поучиться любой актер! А главное, у него есть своя, неповторимая аура, ему ничего не надо «играть». Он с его умудренностью и юмором, с философской образованностью и иронией – идеально подходит для такой амбивалентной роли.

И действительно, Михаил Сапонов не просто блестяще сыграл роль Чтеца, но на его эпизодах надежно и, в то же время, очень «пластично» держалась вся форма спектакля. Ему удалось абсолютно естественно, словно на шарнире, трансформировать «философское» – в игровое, ироничное – во что-то очень серьезное. Он заново перевел с немецкого все философские монологи, удивительно виртуозно приспособив их к особенностям устной речи и к контексту всего спектакля. Для меня эти замечательные выступления стали своего рода продолжением его лекций, только проводимых не в классе, а на сцене воображаемой платоновской академии. Знаю, что некоторые студенты после этого спектакля стали называть его лекции «Наставлениями музыкального Платона».

Я счастлив, что у меня есть такой друг – Михаил Сапонов! С полным правом я могу о нем сказать: Платон мне и друг, и истина!

Профессор В. Г. Тарнопольский

№ 2 (1331), февраль 2016

2016 год – особенный для кафедры органа и клавесина Московской консерватории. Помимо ожидаемого открытия органа в Большом зале и приуроченного к этому событию четвертого Конкурса имени А. Ф. Гедике, мы имеем замечательную возможность чествовать руководителя кафедры – Заслуженную артистку России, Заслуженного деятеля искусств России, профессора Наталию Николаевну Ведерникову (Гурееву).

Уже более полувека Наталия Николаевна преданно служит нашей Alma mater, сохраняя и развивая отечественные исполнительские и педагогические традиции. Начав трудовую деятельность еще в годы обучения в училище при консерватории, Наталия Николаевна по сей день находится в творческом поиске и проявляет заслуживающую самого глубокого уважения профессиональную гибкость и свежесть восприятия.

Московскую консерваторию Наталия Николаевна закончила в 1962 году по двум специальностям – фортепиано и орган. Концертная же деятельность началась годом ранее. В ее репертуаре музыка от эпохи раннего барокко до композиций ХХ века, многие из которых прозвучали в ее исполнении впервые. Неоднократно и с большим успехом она представляла нашу страну на международной арене, вызывая интерес и одобрение критики.

Будучи выпускником (а с 1962 года – ассистентом) класса проф. Л. И. Ройзмана, она уже в 90-е годы смогла освоить совершенно новые принципы органного исполнительства, ставшие в полной мере доступными лишь после открытия границ. В эти же годы увенчались успехом ее усилия по преобразованию органного класса в кафедру, что, безусловно, повысило престиж инструмента.

С 2000 года Наталия Николаевна организует ежегодный Московский международный органный фестиваль – смотр органного искусства, демонстрирующий не только внутренние достижения, но и развивающий международные контакты, позволяя нашим студентам-органистам быть в курсе последних тенденций отрасли. А в 2008 году Наталия Николаевна инициировала проведение в консерватории Международного конкурса органистов им. А. Ф. Гедике.

Важнейшей задачей конкурса по замыслу Наталии Николаевны становится пропаганда отечественной органной музыки от ее истоков до наших дней. Этой же идее отвечает и проект записи сочинений российских композиторов, осуществленный органной кафедрой в начале 2000-х, а также ежегодный конкурс на лучшее сочинение для органа.

На протяжении многих лет органное исполнительство Наталия Николаевна сочетает с камерным музицированием. Чуткий и терпеливый партнер, она долгие годы делит сцену со своим супругом – выдающимся басом Александром Ведерниковым. Семья для Наталии Николаевны – это еще одна важная часть жизни. Здесь она превосходная хозяйка, любящая жена, трепетная мать и заботливая бабушка.

Подобная жизненная полнота Наталии Николаевны помогает и ее студентам. Многим своим выпускникам она оказывала и продолжает оказывать столь необходимую поддержку, и не только в первые годы профессионального становления. Внушительно число известных имен, вышедших из ее классов органа и концертмейстерского мастерства. Учеников Наталии Николаевны можно встретить по всему миру – от Азии до Южной Америки, от Калининграда до Урала. Всех их отличает бережно и тонко привитое чувство стиля, вкус, а также приверженность лучшим отечественным музыкальным традициям.

Искренне и горячо желаем Наталии Николаевне удачи во всех направлениях ее деятельности, неиссякаемой энергии и, конечно же, крепкого здоровья!

Константин Волостнов