№6 (1398), сентябрь 2023 года

В начале лета, с 19 июня по 1 июля, в России прошел очередной, уже семнадцатый по счету Международный конкурс имени П.И.  Чайковского. В этот раз легендарный конкурс, начавший свой путь в 1958 году, отмечает свою 65-ю годовщину.

Выдающееся событие, с первых шагов было освящено именами корифеев Московской консерватории и отечественной исполнительской школы. Среди них были великие музыканты, профессора Московской консерватории Эмиль Гиллельс, Давид Ойстрах, Мстислав Ростропович, Ирина Архипова… 

Четыре базовых направления, которые вводились одно за другим (сначала фортепианное и скрипичное, на Втором конкурсе добавилась виолончель, на Третьем – сольное пение), долгие годы оставались неизменными, в соответствии с творческим наследием Чайковского. На прошлом, XVI Конкурсе исполнительские направления расширились, добавились еще два: деревянные духовые и медные духовые инструменты. Среди других существенных новаций – расширение территориальное: конкурс уже четвертый раз проходит в двух городах – Москве и Санкт-Петербурге. В этом году в Москве соревновались пианисты и скрипачи, все остальные выступали в северной столице.

В Московской консерватории к конкурсу подготовилась большая группа молодых талантливых музыкантов. Редакция и читатели «РМ» приветствуют всех участников выдающегося состязания и поздравляют лауреатов!

• 

• 

За кулисами конкурса

Будучи на пороге выпуска из Московской консерватории, мне посчастливилось поработать на одном из самых значимых событий в мировом музыкальном сообществе – XVII Международном конкурсе им. П.И. Чайковского. Две чрезвычайно насыщенные недели были посвящены работе в пресс-службе Конкурса и глубокому погружению в прекрасную музыку, исполняемую участниками.  

На время Конкурса, казалось, преобразилась вся столица! А у музыкантов и ценителей академической музыки определилась главная тема общих обсуждений. В Московской консерватории праздничная и волнующая атмосфера была ощутима буквально везде: от ротонды с яркими, цепляющими взгляд афишами до маленьких коридоров между артистическими Большого и Малого залов, где участники подготавливались к выступлению. 

Так как в числе моих обязанностей было сопровождение конкурсных прослушиваний в самом зале, то, к счастью, я оказалась в то же время и активным слушателем. Исполнения участников, такие разные, вызывали невероятную гамму эмоций! В первую очередь, восхищал высочайший профессиональный исполнительский уровень всех участников, как и неимоверная психологическая выдержка у каждого из них. Восхищало и то, каких огромных усилий требует подготовка к Конкурсу. Слушатели узнали как новые имена, так и своих кумиров – уже известных в стране музыкантов. На Конкурсе Чайковского на сцену вышли пианисты, ставшие в 2022 году лауреатами Конкурса Рахманинова: Константин Хачикян, Александр Ключко, Сюаньи Мао, Илья Папоян. У каждого была своя группа поддержки и было приятно видеть, как музыкантов не отпускают фанаты, желая общения с ними. 

Поскольку я счастливым образом наблюдала, как работает Конкурс «изнутри», хочется сделать акцент на организаторской подготовке и проведении такого масштабного проекта, ведь во многом благодаря усилиям организаторов Международный конкурс им. Чайковского держит планку одного из самых престижных состязаний нашего времени. Нельзя сказать, что работа в каких-то отделах происходила более интенсивно и активно. Все сферы были насыщенны и по каждому направлению работали профессионалы, абсолютно знавшие свое дело. Очень слаженно и гармонично проходила совместная работа организатора Конкурса ФГБУК «РОСКОНЦЕРТ» с администрацией Большого и Малого залов. Поражает, насколько тонко и четко были проработаны все аспекты: программы и расписание каждого дня, работа с участниками и членами жюри, партнерство со СМИ, ведение прямого эфира и многое другое. Это были горящие своей работой люди, готовые тратить все свое время на благополучное проведение грандиозного события!

• 

• 

У каждого участника и члена жюри был свой куратор – сотрудник, подготовленный к тесной работе со своим подопечным. Основной задачей кураторов являлась поддержка и сопровождение конкурсанта на протяжении прослушиваний. На них возлагалась ответственность за комфортное пребывание участников и членов жюри в период Конкурса, и особенно иностранных гостей. Так как все прослушивания сопровождались прямой трансляцией, кураторам было необходимо соблюдать точное расписание и заранее оповещать членов жюри и участников о предстоящих выходах в зал и на сцену. 

Большое значение в организационной работе над Конкурсом отдается пресс-службе. Как и кураторы, сотрудники пресс-службы являлись сопровождающими всех аккредитованных на Конкурсе журналистов. Именно это место служит источником новостей и всей важной информации, пресс-центр работает со СМИ, музыковедческими изданиями, журналами и газетами, а также новостными ТВ-службами. Ведь чтобы о Конкурсе своевременно были написаны многочисленные статьи, рецензии, репортажи, комфортные условия должны быть созданы и для журналистов, они должны быть вовремя проинформированы о новостях и возможных изменениях, о программах участников каждого прослушивания. И в целом, Пресс-центр – это уютное место, которое базировалось в корпусе зала Н.Я. Мясковского, где каждый желающий, будь то журналист, сотрудник или участник, мог отдохнуть и выпить чашку горячего чая.

Сколько фото- и видеоматериалов мы можем увидеть с Конкурса: прекрасные запечатленные моменты, которые навсегда останутся в музыкальной истории. Все это сделано большими профессионалами, которые благодаря своему опыту умеют совершать качественную съемку без дискомфорта для участников и членов жюри, а также слушателей. Наблюдая за действиями операторов в самом зале, я поражалась, как же четко и филигранно они выполняют свою работу! 

Несмотря на аншлаги почти каждого тура конкурсных прослушиваний, большую часть аудитории занимали онлайн-слушатели, которые имели возможность подключаться к Конкурсу через прямую трансляцию – общее количество просмотров и прослушиваний через сеть Интернет достигло 60 миллионов! Техническое обслуживание трансляции и режиссерская работа вызывают восхищение, ведь совместно с хорошим звуком визуальная часть была проработана до самых мелочей с гармоничной сменой кадров согласно музыкальному движению во время исполнения произведений на сцене. А в перерывах между прослушиваниями на связи были ведущие трансляции, которых за время Конкурса публика тоже очень полюбила.

XVII Международный конкурс им. П.И. Чайковского – уникальное мировое событие. И за ярчайшими выступлениями молодых музыкантов кроется огромный пласт организационной работы, осуществляемой большим количеством специалистов. Для организаторов очень важно, чтобы вся работа проделывалась профессионально, слаженно и в точный срок, но важнее всего, чтобы она никоим образом отрицательно не влияла на качество самих прослушиваний и не мешала ни публике, ни жюри, ни, главное, самим участникам, от исполнения которых во многом зависит их дальнейшая судьба. В этом и заключается огромная значимость этого неповторимого проекта длиною уже в 65 лет!

Анжела Клевич, председатель Студенческого профсоюзного комитета

№6 (1398), сентябрь 2023 года

На пороге XVII Конкурс им. П.И. Чайковского один из его будущих участников – трубач, тогда студент V курса Московской консерватории Дмитрий Синчинов рассказал нашему корреспонденту, студентке научно-композиторского факультета, о грядущем событии, о своих представлениях о жизни и музыке. 

– Дмитрий, для Вас это первый такой знаковый конкурс?

– Да, для меня такой значительный конкурс впервые. Естественно, я волнуюсь, но в меру, конечно. Подкрепляю это усиленной подготовкой.

– И кто Вас поддерживает?

– Меня поддерживают друзья, большая часть которых – коллеги. Также некоторые уже состоявшиеся артисты и, само собой, педагоги. Я учусь у действующего музыканта – Алексея Олеговича Корнильева, солиста Большого театра. Он много выступает сольно в разных городах.

– А кто-то еще из Ваших знакомых участвует в конкурсе?

– Да, некоторые мои однокурсники. Но из трубачей, насколько знаю, заявился я один.

– Расскажите о своей программе. Есть ли какая-то концепция в ее построении?

– Программа у нас определена по большей части условиями Конкурса. Я лишь выбрал из предложенного и составил порядок исполнения по своим каким-то профессиональным «технологическим» взглядам.

– Кого Вы можете назвать примером для себя по жизни и в музыке?

– Для меня примером очень долгое время являлся и, наверное, до сих пор является мой преподаватель Владислав Михайлович Лаврик, у которого я четыре года учился в консерватории. С самого начала я вдохновлялся его выступлениями. Также есть артисты, на которых я обращаю внимание, так как со многими выступал в России и за рубежом. Кроме того, я бы назвал, конечно, Тимофея Александровича Докшицера, который меня с детства вдохновлял своими записями, артистизмом, тягой к игре соло. В то время на трубе мало солировали, а он сделал очень много переложений. Одно из них – «Цыганские напевы» Пабло Сарасате – играю на выпускном экзамене. Из своих кумиров я бы назвал еще Уинтона Марсалиса – выдающегося джазового трубача и скрипачку Викторию Муллову.

– Играете ли Вы современную музыку?

– К современной музыке я отношусь с осторожностью, потому что имею в этом мало опыта. Но я все-таки играл, например, сочинение Татьяны Смирновой. Была такая женщина-композитор здесь, в консерватории. Она писала для интересных составов – с медными, просто с трубами, с детским хором. У нее есть репертуарные сочинения для трубы. Также я готовился к нашему консерваторскому конкурсу, который проходил осенью. Там во втором туре нужно было сыграть современное сочинение. Но в конкурсе я в итоге не участвовал, хотя сочинение разобрал. Еще из современной музыки я играл Tromba Lontana Джона Адамса – в театре «Новая опера», где я работаю, две трубы играли соло на балконе, а внизу сидел остальной оркестр, которым управлял Филипп Чижевский. Там же мы готовили оперу «Доктор Атом» того же Джона Адамса. По музыкальному языку она очень сложная, и репетировали мы долго и тяжело.

– Помогает ли игра в оркестре развитию навыков сольного исполнительства?

– Она, конечно, в чем-то помогает, но на самом деле специфика игры в оркестре усложняет сольное исполнительство. Соло всегда требует от тебя и гибкости в исполнительском аппарате, и иной концентрации. А в оркестре ты привыкаешь выполнять какие-то задачи. Редко встречаются очень сложные сольные места, к которым готовишься так же, как к сольному выступлению. К тому же в оркестре иногда присутствует доля рутины.

– Номинация «Духовые инструменты» недавно появилась в конкурсе – Валерий Гергиев предложил ввести ее в 2019 году. Насколько это целесообразно, ведь сольных сочинений для духовых инструментов у Чайковского нет?

– Да, действительно. Но мы не можем сказать, что Чайковский не любил трубу или валторну, так как он пишет замечательные соло для этих инструментов в своих симфониях и не только. Возможно, не было в то время таких ярких исполнителей, либо он не был с ними лично знаком. Ведь за много лет до Чайковского для трубы писали очень много. Поэтому я не думаю, что вводить нашу номинацию неправильно – это, наоборот, хорошо. Появляется много исполнителей, которые претендуют на звание участника конкурса, открываются новые имена. Тем более Тимофей Докшицер, по-моему, давно уже доказал, что на трубе можно сыграть многое. И Морис Андре всю свою карьеру доказывал, что труба играет все. Как и другие инструменты.

– А что Вы будете исполнять из Чайковского на конкурсе?

– Я играю арию Ленского из «Евгения Онегина».

– Сейчас непростое время для нашей страны: русскую культуру «отменяют», российских артистов бойкотируют или не допускают к участию в престижных фестивалях, конкурсах. Как Вы считаете, не должны ли организаторы конкурса Чайковского поступать также? Или Россия по-прежнему открыта для всех?

– Я считаю, что обязательно надо всех приглашать, но отбирать очень тщательно. Если не хотят, чтобы мы у них участвовали, пусть участвуют у нас – у нас есть залы и компетентное жюри.

– Дмитрий, спасибо. Успеха на конкурсе!

Беседовала Софья Игнатенко, V курс НКФ, музыковедение

№ 4 (1296), апрель 2012

Скоро будет год, как ушел в историю XIV Международный конкурс имени П. И. Чайковского. Сейчас вспоминая конкурсные баталии, я до сих пор испытываю внутреннее волнение от этого праздника. Это действительно был праздник, и то, что наша газета называет конкурс Чайковского «Национальным достоянием» совершенно справедливо.

Я не испытываю неудовольствия оттого, что конкурс был в двух городах. Санкт-Петербург заслуживает чести принимать у себя конкурс Чайковского – это все-таки вторая столица России. Тем более на конкурсе наконец-то была интернет-трансляция, что, можно сказать, уничтожало расстояние. Известно, что часть конкурса была перенесена в Петербург из-за опасения, что Большой зал Московской консерватории не успеют отреставрировать. Я счастлив, что эти опасения не оправдались и что Большой зал вновь сверкает своей красотой и удивляет всех своей прекрасной акустикой. Браво всему коллективу реставраторов! Я считаю, что в первом амфитеатре акустика стала даже еще лучше.

Конкурс был блестяще организован. Слушая в основном пианистов, я ни разу не ощутил ни одной накладки, а это, если случается, очень мешает спокойному судейству. Мне только очень жаль, что Нельсон Фрейре – прекрасный музыкант (мы с ним когда-то, еще давным-давно, выступали вместе на конкурсе в Рио-де-Жанейро, ему было 12 лет, но он уже тогда заявил о себе как об очень талантливом мальчике) – плохо себя почувствовал и уехал после 1-го тура. Конечно, потерей для жюри была и болезнь Владимира Ашкенази, не позволившая ему приехать на финал.

На 2-м туре конкурс пианистов судили всего 7 человек. Это очень мало и в чем-то могло повлиять на общее решение. Тем более что у двух членов жюри – Дмитрия Алексеева (Великобритания) и Евгения Королева (Германия) – играли их ученики. Судейство на конкурсе всегда субъективно, и потому желательно, чтобы жюри было более многочисленным. Например, на предстоящем в июне 2012 года V Международном конкурсе имени А. Н. Скрябина, который проводит Московская консерватория, жюри будет состоять из 9 человек, и я надеюсь, они все приедут.

Еще я категорически против того, чтобы на финал конкурса приезжали дополнительные члены жюри. У пианистов таких предполагалось трое: В. Ашкенази, Е. Бронфман и Д. Мацуев. Они не слышали первые два тура, которые в основном раскрывают все достоинства, таланты конкурсанта и, на мой взгляд, не могли объективно судить. На таких больших и значительных конкурсах, как конкурс Чайковского, необходимо, чтобы жюри было постоянным.

Кстати, на конкурсе Чайковского неудачным было еще одно новшество – отсутствие постоянного председателя жюри. Назначение на каждый тур нового председателя (он назывался Генеральный секретарь) не создавало постоянного руководства, которое необходимо в силу того, что члены жюри – всегда яркие личности, часто очень темпераментные, сплошь и рядом с совершенно противоположными взглядами на исполнение.

Система оценок была прежняя (25 баллов), но система подсчета, изобретенная в США, была очень сложна и, честно говоря, мне до конца не была понятна. Конечно, она была наиболее современной и честной: члены жюри в подсчете не участвовали, а только присутствовали; оценки, выставленные каждым, заводились в компьютер, и специальный юрист мгновенно выдавал результат.

Однако в Положении о жюри был один очень интересный пункт: если трое членов жюри поставили высокий балл, позволяющий какому-либо кандидату претендовать на призовое место, а он в результате не проходил, то Генеральный секретарь имел право открыть дискуссию. Я, будучи Генеральным секретарем 2-го тура, воспользовался этой возможностью и открыл дискуссию по поводу не прохождения в следующий тур Эдуарда Кунца. К сожалению, как всегда бывает, все члены жюри остались при своих мнениях и результат не изменился. Но каждый высказался, и критическая оценка исполнения этого очень талантливого музыканта возобладала, хотя все признали его дарование.

Мне кажется, что талант – это такая редкость, что явно одаренному музыканту можно простить и какие-то преувеличения, и даже заученные фальшивые ноты… Вся суть в соотношении дарования и возможных ошибок. К сожалению, сейчас все чаще на конкурсах побеждают совершенно нивелированные, превосходно обученные виртуозы, зачастую без всякой искры Божьей.

Это, безусловно, не касается победителя XIV Международного конкурса имени Чайковского. Даниил Трифонов – очень талантливый молодой музыкант, который, может быть, несколько устало играл только финал конкурса – Первый концерт Шопена, который он уже исполнял N-ое количество раз: и на конкурсе имени Шопена, и на конкурсе имени Артура Рубинштейна, и на концертах… Зато он прекрасно сыграл Третью сонату Скрябина, которую исполнял еще в 2008 году на IV Международном конкурсе имени Скрябина, где он тогда получил V премию. Во всяком случае Трифонов был, конечно, лучшим среди финалистов XIV конкурса имени Чайковского.

Хочу отметить очень яркого музыканта Чо Сенг Чжина (III премия), самого молодого участника финала. Я думаю, он еще многому может научиться, его очень интересно слушать. Прекрасная пианистка Йол Юм Сон (II премия) из Кореи, обладающая феноменальной виртуозностью, потерпела поражение в бою с Третьим концертом Рахманинова, который оказался ей совершенно не по плечу. Единственный представитель Московской консерватории в финале – Алеша Чернов – был «запасным» участником, попавшим на конкурс, так как кто-то не приехал. Я думаю, что он поэтому не успел повторить Концерт Брамса, который был явно неудачно сыгран (он получил V премию).

В связи с упоминанием о запасных участниках не могу не выразить своего неприятия системы отбора на конкурс по кассетам. Совершенно согласен с П. Нерсесьяном, что отбор на конкурс, когда члены жюри ездят в разные города мира и отбирают там участников, на сегодняшний день является, пожалуй, наиболее оптимальным, хотя и дорогим. Живое исполнение и видеозапись – это «две большие разницы»!

Организаторы конкурса не очень продумали и состав отборочного жюри. Денис Мацуев и Павел Нерсесьян представляли только одно творческое направление Московской консерватории; Сергей Бабаян и Дмитрий Алексеев (профессора американского Кливлендского музыкального института и лондонского Королевского колледжа музыки, соответственно. – Ред.), работая в отборочном жюри, пропустили на конкурс по три своих ученика. Я не хочу сказать, что их ученики плохие. Нет! Они хорошие, и среди них, кстати, – победитель конкурса. Но тенденция просматривается, и никто не знает, кто там остался в неотобранных кандидатах… И уж совершенно непонятно, как прошли отбор такие слабые участники, как Щербаков, Чаплина, Рыбина?!

Из тех, кто мне понравился, я выделил бы, кроме упомянутого мною Эдуарда Кунца, еще Павла Колесникова и Андрея Дубова. Очень жаль, что, кроме милого и интеллигентного швейцарца Франсуа Пуаза и не приехавшего чеха, никого не было из Европы. Грустно, потому что я знаю, что в Европе очень много талантливых пианистов – и во Франции, и в Германии, и в Италии… Где они? Почему не едут к нам? Это уже становится традицией, то же было и на XIII конкурсе.

Особо отмечу приятное нововведение в программе – исполнение концертов Моцарта. Очень трудное испытание, которое, на мой взгляд, не преодолел ни один из участников. Это был либо слюнявый и сентиментальный Моцарт, либо примитивно пустой и метричный – ни живости, ни естественности. Лишнее доказательство, что современное увлечение технологическими трудностями не всегда дает 100-процентный результат. Техника есть, а наполненность музыкальной фразы отсутствует.

Очень много критических замечаний у меня и к исполнению Концерта Чайковского. Этот эпический концерт, как меня учил когда-то Лев Николаевич Оборин, превращается в громкую виртуозную пьесу с блестящими октавами, звучащими как вставные эпизоды, а не как мелодическая линия, продолжающая оркестровое tutti. А первое фортепианное соло, написанное автором масштабно и виртуозно на ³/₄, почти всеми играется на ⁴/₄!

Закачивая эти размышления, мне хотелось бы высказать некоторые пожелания. Я думаю, что для конкурса Чайковского нужно увеличить число участников до 50 (сейчас было 30. – Ред.). Отборы нужно устраивать живьем – в России, в каком-то из городов Европы, Америки, Азии. В программе нужно сохранить концерты Моцарта. Жюри должно быть единым на всех турах в составе не менее 15 человек и иметь постоянного Председателя.

Профессор М. С. Воскресенский

ОТ РЕДАКЦИИ:

«Российский музыкант» завершает дискуссию о прошедшем XIV Международном конкурсе имени П. И. Чайковского. Хотя этот масштабный форум никогда не был конкурсом Московской консерватории, он исторически с ней связан: конкурс создавался «мозговым штурмом» ее профессоров – Э. Гилельса, Д. Ойстраха, М. Ростроповича, И. Архиповой – корифеев русской исполнительской школы – и протекал в основном в ее стенах. Они оба — имени П. И. Чайковского. В нашей дискуссии приняли участие уже сегодняшние ведущие профессора по всем четырем специальностям музыкального соревнования: П. И. Скусниченко, Э. Д. Грач, C. И. Кравченко, П. Т. Нерсесьян, М. К. Чайковская, М. С. Воскресенский. Редакция «РМ» благодарит всех участников обсуждения.

Цель международного исполнительского соревнования – поиск и обретение ярких личностей, «звезд» современного исполнительского искусства и поддержка их дальнейшей творческой судьбы. Поэтому, хотя XIV конкурс Чайковского уже принадлежит истории, событие столь масштабное и столь важное для нашей творческой молодежи не должно остаться без осмысления. Состоявшееся на страницах газеты обсуждение выявило ряд ключевых вопросов – и достижений, и потерь.

Высокой оценки заслужила такая новация, как прямая интернет-трансляция, сделавшая происходящее на конкурсе достоянием всего мира. Будем надеяться, что теперь на конкурсе Чайковского она станет обязательной. Порадовал и высокий уровень международного жюри, в котором приняли участие многие знаменитости. Хотя именно к принципам формирования и функционирования жюри, к судейству, а также к способам отбора участников и к изменениям в программах возникли в процессе обсуждения серьезные претензии. Особенно потому, что в результате происходившего, как ни странно, в более трудной ситуации, практически без поддержки, оказались именно российские участники.

Еще один больной для многих вопрос – разрыв конкурса на два города (пианисты отнеслись к этому спокойнее – может быть, потому, что они-то остались в Москве!). Большинство сходится во мнении, что и по художественным, и по экономическим параметрам такой разрыв – контрпродуктивен. Нарушена полувековая традиция, формировавшая облик художественного события; исчезла единая аура, в которой ранее пребывали все участники – конкурсанты, жюри, публика, пресса; потрачены дополнительные средства на перемещения. Хочется верить, что восстановленный во всей красе Большой зал Московской консерватории, еще не забывший и торжественные открытия, и волнующие заключительные награждения прошлых лет, снова станет единым символом конкурса имени Чайковского.

У конкурса славная, более чем полувековая история позади и, надеемся, еще более долгая – впереди. Король умер, да здравствует Король! Очередной Международный конкурс имени П. И. Чайковского прошел – пора готовиться к следующему.

№ 3 (1295), март 2012

Продолжение. Начало в «РМ»
2011, № 9; 2012 № 1 и № 2.

– Мария Константиновна, каким был последний конкурс Чайковского у виолончелистов, оправдал ли он Ваши ожидания?

– Должна сказать, что именно этот конкурс не стал ни грандиозным, ни запоминающимся, ни открытием «звезд». Задолго до начала этого события было много интервью с видными музыкантами, разговоров о жюри и т д. Общая тенденция была ориентирована на Запад – как на участников, так и на будущих победителей. Это странно: в любой стране, где проходит конкурс, организаторы ориентируются и болеют за своих участников.

Конкурс имени П. И. Чайковского – это государственное мероприятие, и оно призвано выявлять талантливую молодежь России и других стран. Не могу согласиться с тем, что от России для участия в конкурсе было пропущено только два виолончелиста. А кто отбирал, кто формировал состав участников?! Из четырех человек отборочной комиссии Россию представлял один… С. Ролдугин! Как всегда – похожая история…

Что же касается состава жюри, то в одном интервью с популярным музыкантом (кстати, лауреатом первой премии конкурса Чайковского) прозвучало, что на этом конкурсе в жюри будут выдающиеся музыканты, а не педагоги, как на прошлых соревнованиях! Миллионы телезрителей это услышали, и у них сложилось определенное – ошибочное – мнение. Но ведь все педагоги, о которых он говорил, были выдающимися концертирующими музыкантами, и именно они вывели многих молодых артистов на мировую арену! Это неуважение и к своим педагогам, которые были в жюри на предыдущих конкурсах, и ко многим лауреатам этого конкурса, и к своей Alma Mater.

Хотелось бы, чтобы подобная кампания «до» не давила на происходящее «после». Что называется – хотели как лучше, а получилось как всегда!

– В жюри, кроме М. С. Воскресенского у пианистов, не нашлось места для представителей Московской консерватории. Так было сделано специально?

– В Московской и Санкт-Петербургской консерваториях – прекрасные педагоги, исполнители, лауреаты многих конкурсов, в том числе имени Чайковского, – и организаторы не выбрали никого достойного?! Это целенаправленно, и многое говорит о «не белой» и «не пушистой» тенденции. Это сигнал! Мы сами рубим сук, на котором сидим.

– Как Вы относитесь к разделению конкурса на два города?

– По моему мнению, это решение было ошибочным. Конкурс – это музыкальный форум, где играют, общаются и слушают других. А тут не было общности, чтобы делать одно дело. Очень важно для участников, а также и для публики иметь возможность послушать представителей других специальностей в залах одного города.

Кроме того, на перемещения оркестра, членов жюри, дирижеров, а в конце и лауреатов были затрачены огромные средства, которые, на мой взгляд, можно было потратить на приглашение педагогов, студентов и учеников из дальних регионов страны, чтобы дать им возможность послушать весь конкурс.

Впервые за всю историю конкурса Чайковского не было поездки членов жюри, участников в Клин. Почему?..

– Как Вы оцениваете уровень участников? Кого Вам удалось послушать?

– Я слушала почти всех. Общий уровень был очень хороший, но это определение относительное. Безусловно, были талантливые конкурсанты. Но, с моей точки зрения, действительно одаренным музыкантам не хватало свободы самовыражения, а некоторым выражать было нечего. Энергетика, флюиды, которые исходят от талантливого исполнителя, вызывают ответные импульсы, которые провоцируют на творчество. В этом смысле многие исполнители оказались для меня неинтересны. Сегодня на конкурсах почти всегда технический уровень очень хороший – все играют очень быстро, легко справляются с трудностями. И на этот раз это был просто достойный конкурс, но отнюдь не суперсобытие.

– Почему в музыкальных состязаниях все чаще побеждает спортивная составляющая? Это знамение времени?

– В какой-то мере так. Я считаю, что общая тенденция в мире – шоубизнес, поп-музыка. Человек становится бездуховным. Сейчас многих научили играть профессионально, но той глубины, которая должна быть при прочтении сочинений, не хватает. Русская исполнительская школа всегда славилась своей одухотворенностью, романтизмом, глубоким, восторженным прочтением музыки, проникновением в суть сочинения. Это, к сожалению, уходит… И наша задача – сохранить то, что оставили нам наши великие педагоги.

– Как бы поступили Вы на месте организатора конкурса?

– Конкурс имени Чайковского должен по всем специальностям проходить в одном городе – это и компактно, и более солидно. Программу следует обсуждать не кулуарно, а открыто, на заседании авторитетных педагогов-исполнителей. Отбор на конкурс или прослушивание записей должны проводиться комиссией, в которой достаточно представлены отечественные музыканты. Их фамилии необходимо объявить. Но и этого недостаточно.

Важен не только конкурс Чайковского (это вершина), а вообще состояние музыкального дела в стране. И мне бы хотелось, чтобы не только на конкурсе Чайковского создавались условия для наших музыкантов. В промежутках между конкурсами нужно по всей России стимулировать музыкальное образование, дать шанс и педагогам, и их ученикам добиваться успехов. Это важно, потому что «звезды» не бывают на пустом месте, – их надо воспитывать, надо создавать условия и атмосферу. Необходимо помогать музыкальным школам, педагогам и учащимся на периферии. Если дети в маленьком провинциальном городке ходят в музыкальную школу – это уже надо поддерживать, как некий культурный оазис, в котором и рождаются «звездочки».

Что касается жюри, то, конечно, оно должно быть составлено из выдающихся музыкантов. Но для того, чтобы быть выдающимся, нужна не только поддержка государства, но и государственная реклама, и интерес Министерства культуры. И в первую очередь – чтобы и жюри и участники конкурса Чайковского достойно – как по уровню, так и по количеству – представляли Россию. Не это ли задача Министерства культуры?!

– Наверное, в нашей стране вопрос музыкального воспитания стоит достаточно остро…

– Естественно, государство должно воспитывать не только исполнителей, но и слушателей. Это должно быть вместе. Но если вы включаете TV, Интернет – много ли вы видите рекламы классической музыки? Афиши висят только возле консерватории, Зала Чайковского, Дома музыки, больше нигде. А поп-музыка – она везде, даже там, где строятся дома. И человек не может быть в стороне от этого. Дети тоже учатся, растут и взрослеют в этой атмосфере. Если спортсмены выигрывают кубок, их принимает президент. Но наши лауреаты международных конкурсов – это тоже презентация России на международном уровне. Их президент принимает? – Нет. Престиж профессии падает.

Знаю по своей работе, как трудно раскрыть ученика: они все зажаты, они не понимают, что играют всего лишь ноты… Вопрос не только в музыкальном воспитании, но и в воспитании вообще, в том числе и образовании. Твердо убеждена: музыка – это замечательно. Но надо много читать, изучать, уметь разговаривать, быть любопытным, интересоваться многими областями музыкальной культуры и искусства.

– Вернемся к конкурсу Чайковского. Кто Вам особенно запомнился?

– Мне запомнился итальянец Умберто Клеричи, который получил V премию. Он еще маленький, но очень талантливый. А многие хвалили француза Эдгара Моро. Его игра не вызвала у меня особого восторга.

– А Нарек Ахназарян?

– Хорошо, что наша консерватория вышла в финал, замечательно, что Нарек получил I премию. Но на самом деле ему еще нужно много работать, чтобы удержать звание Лауреата первой премии конкурса Чайковского. Не могу сказать, что была потрясена. Начало его музыкальной карьеры неплохое.

– А что Вы можете сказать об обязательной пьесе?

– Пендерецкий написал замечательное сочинение «Violoncello totale». Он очень хорошо знает виолончель, и у него много произведений для этого инструмента. Но я не могу сказать, что Эдгар Моро, которого выделили за лучшее исполнение этой пьесы, – на самом деле играл лучше всех. Автору виднее – у него есть тысяча своих нюансов, которые он хотел бы услышать в исполнении.

– Как Вы считаете, объективным ли было решение жюри?

– Никогда конкурс не может быть справедливым или объективным. Конкурсы проводятся везде, но пока лучшей системы для выявления талантливых исполнителей, к сожалению, не придумали. Во-первых, любой участник должен понимать, что он может его выиграть, а может и проиграть. И не всегда те, кто выигрывает, в будущем подтверждают правильность решения жюри.

Во-вторых, мнения членов жюри могут расходиться. Существует искусство находить консенсус, но, к сожалению, это не всегда удается. Однако есть определенный баланс, есть определенные критерии оценки: талант, технический уровень, музыкальность, перспективность.

– И все-таки ни для кого не секрет, что решения жюри часто обусловлены определенной конъюнктурой…

– Каждый член жюри в идеале должен оставаться честным перед собой (чтобы потом не было мучительно стыдно)… Оценка исполнителя – это мнимая конкуренция, она не предполагает разные недостойные вещи и требует внутренней культуры, профессиональной честности. Нельзя опускаться ниже определенного уровня взаимоотношений, должна быть нравственная планка. Сейчас этой культуры многим не хватает.

– В заключение – что бы Вы хотели пожелать молодым виолончелистам?

– Оставайтесь в музыке только в том случае, если вы не можете без этого жить! Это очень трудная и длинная дорога. 5 лет учебы в консерватории – это один миг, и за это время надо стать взрослым, интересным, самостоятельным, разносторонне развитым, упорным в достижении цели и бесконечно влюбленным в свой инструмент. Иметь возможность самовыражения и приносить людям радость своим искусством – это счастье!

С профессором М. К. Чайковской
беседовала доцент М. В. Щеславская

Окончание дискуссии в следующем номере.

№ 2 (1294), февраль 2012

Продолжение.
Начало в № 9, 2011 и № 1, 2012.

– Павел Тигранович, Вы не впервые работаете в отборочной комиссии. А какие возможны способы отбора?

– Я не считаю, что это очень приятное занятие – выбирать из хороших еще лучших. Когда есть 160 претендентов и только 30 мест (как было в этот раз), то даже предварительное соревнование становится очень трудным. Прослушать 160 человек – это очень тяжело! Вы начинаете кого-то забывать, ставить усредненные баллы, а это означает, что вы фактически воздерживаетесь от решения…

Есть несколько вариантов отбора. Первый, когда все едут в город, где проводится конкурс, – дорогой и неудобный вариант, т. к. две трети участников не проходят предварительный тур. Так было на конкурсе Бетховена в Вене. Сейчас этот способ не используется. Второй вариант – диски; здесь тоже есть минус: выигрывает исполнитель с технически лучшей записью. И третий – когда члены комиссии ездят по крупным городам (обычно это Токио, Москва, Нью-Йорк, какой-то город Европы) и туда приезжают участники.

– В этот раз отбирали по дискам. Каковы главные критерии при оценке видеозаписи?

– Это всегда не так, как в зале. На первый план выступают чисто технические вещи: как записан звук, насколько выявлена динамическая шкала – это очень важно, потому что в записи она всегда деформирована. Не все участники поняли, что качество звука – это первое, что должно быть, а уже потом – платье, освещение…

– Кто был в комиссии, были ли там зарубежные представители?

– В отборочной комиссии было 6 человек; четверо из них – Марчелло Аббадо, Юрген Майер-Йостен, Дмитрий Алексеев и Сергей Бабаян – прослушивали записи в январе; мы с Денисом Мацуевым сидели в феврале, т. к. не могли совпасть с остальными по причине занятости. Это была довольно серьезная компания, каждый – со своим сложившимся мнением, своими предпочтениями. Я не сомневаюсь, что и между ними были большие разнобои.

– Знали ли Вы оценки, которые они уже выставили?

– Нет. Единственное, что мы знали, – кто получил все «нули» (тут любые наши с Денисом оценки уже не смогли бы что-либо исправить). Но все равно мы решили слушать тех, кто получил хотя бы один балл – на всякий случай. Нам «повезло» слушать не всех 160 участников, потому как «нули» получили довольно многие, в том числе моя, на мой взгляд, сильная ученица Злата Чочиева, которая, может быть, не совсем с пониманием отнеслась к звуку: качество записи не представило должным образом ее замечательного звукового мастерства, а это не годится в предварительном туре.

– А какова была техническая сторона записей?

– Некоторые исполнители писали себя на бытовые камеры, другие приглашали профессиональных звукорежиссеров. Но даже это не всегда давало хороший результат – например, при автоматическом уровне записи пиано вдруг вскипало, как бурлящая волна, а форте, наоборот, превращалось в плоское тыканье (потому что оно «гасилось», а прикосновение оставалось). Самые хорошие диски – это хорошие телевизионные записи, записи с концертов.

Было обидно, что не все показали себя с лучших сторон. Так, один участник, отличающийся замечательным оркестровым мышлением, на коротких кусках, которые обычно слушает комиссия, не сумел раскрыть свои выигрышные качества – умение выстроить длинную линию, «закрутить сюжет». Тем не менее это очень хороший пианист, поэтому я поставил ему что-то положительное, но он все равно не прошел. Я знаю также человека, который занимался записью целую неделю – переписывал, выбирал лучшие варианты – и в конце концов сделал хороший диск.

– Были ли похожие ситуации на предыдущем конкурсе?

– В прошлый раз у нас было два серьезных вопроса – с Бабановым и Коробейниковым: и у того и у другого репутация была замечательная, а диски неоднозначные. Так, Коробейников писал на разных роялях и очень хорошие куски соседствовали с просто случайными. Поэтому наша небольшая комиссия из 4-х человек даже между собой не могла прийти к согласию: те, кто знал этих людей по консерватории, понимал, что они могут продемонстрировать гораздо лучшую игру, чем на диске. При этом два члена жюри были настроены негативно, а двое других очень хотели, чтобы они прошли. Мы переслушивали их записи трижды, пытались воздействовать на Николая Петрова, обладавшего правом решающего голоса, снова возвращались к дискам… Слава богу, благодаря мудрому компромиссному решению Олега Скородумова они в конечном итоге сыграли. Аналогичные ситуации, но уже без компромиссов и обсуждений наверняка были и в этот раз.

– А среди не прошедших на этот конкурс были достойные участники?

– Среди не прошедших, я уверен, 50 было очень сильных. Из них можно было бы составить 2-3 очень хороших конкурса.

– Какие выводы Вы сделали для себя в результате предварительного прослушивания?

– Я столкнулся с психологией восприятия конкурса. Здесь очень много ловушек – и психологических, и философских. Все философские лежат в плоскости – что мы сравниваем: можно ли сравнивать интерпретации, сравнимы ли они вообще? Эти вопросы имеют много разных ответов, и в зависимости от них мы получаем совершенно разные результаты. Можно сказать, что сравнить невозможно, но это не отменяет смысл конкурса, как самого дешевого и самого удобного способа заявить о себе при публике, при критиках, при жюри. И здесь на первый план вместо соревнования выходит просто показ, фестивальность события. Мы прекрасно знаем, что некоторые участники, которые не попадают на лучшие конкурсные места, пользуются этой структурой и замечательно умеют о себе заявить, даже никуда не пройдя. Непобеда на конкурсе не означает, что тебя сразу забудут, и она бывает более яркой, чем победы.

– И есть тому примеры?

– В прошлый раз это был Коробейников, который остался в памяти, несмотря на неблагоприятную конкурсную ситуацию; в этот раз «лица необщим выраженьем» запомнились Лубянцев и Кунц. Надо сказать, что все эти трое замечательно играли и имели шансы пройти на следующий тур, но никуда не прошли. Кунц – потрясающе одаренный молодой человек, у которого есть ярчайшие краски, но употреблять их иногда бывает вредно в больших пространствах. И если он на первом туре производит (как на меня на конкурсе в Бразилии, где я был членом жюри) по-хорошему шокирующее впечатление, то на 2-м и 3-м вдруг оказывается, что он ходит по какому-то довольно небольшому кругу красок – и начинает повторяться, не оправдывая ожидания слушателей. В этом смысле его выход в финал мог оказаться не таким событийным. Он имеет достойную репутацию, но конкурсные результаты говорят о двойственности его дарования: у него есть первые премии и есть «слеты» с первых туров конкурсов – именно от неумения или нежелания дозировать замечательные средства.

– В чем заключаются другие «ловушки»?

– Люди находятся в плену мифов и часто слышат то, что хотят услышать. Тем более в такой «мутной воде», как классическое фортепианное искусство, слегка провинциальное относительно своего собственного прошлого. Раньше оно находилось в центре палитры искусств и у него была громадная когорта квалифицированнейших слушателей и средних любителей. В такой среде не работали законы шоубизнеса! А сейчас этой оценивающей, внимательной и очень квалифицированной публики нет – она осталась в каких-то отдельных академических островках и ничего не диктует. Поэтому законы шоубизнеса очень сильны. Например, наличие на фортепианном олимпе каких-то знаменитых, но малоодаренных фигур (примеры может назвать каждый), записывающихся в лучших компаниях, имеющих самые лучшие залы и самые высокие гонорары, – для воспитанного уха кажется совершенно непонятным: почему, по какому праву?..

– В чем же причина – упал уровень образованности?

– Не знаю, здесь мой опыт слишком короток, но думаю, что да. Те люди, которые являются для нас авторитетами, в основном творили примерно полвека назад. Главная фигура – это, безусловно, Рахманинов; несколько фигур можно назвать в 50-е – 70-е годы; а дальше, с 80-х годов, начинается явный кризис (по крайней мере, записи 80-х и более поздние я слушаю гораздо меньше). Напротив, коммуникативность возросла очень сильно – благодаря Интернету в момент конкурса ты можешь получить информацию сразу из нескольких источников одновременно.

– А как Вы оцениваете общий уровень пианистов этого конкурса?

– Все были очень сильными. Если сравнивать самого последнего, тридцатого участника, который набрал наименьшее количество баллов на конкурсе, с тем, кто получил 1-ю премию, – это в бытовом восприятии громадная разница. А если взять все 160, которых мы слушали, то от 30-го до 1-го очень близко, а уж от 1-го до 2-го… Однако многим кажется, что это огромная дистанция. Потом… мы все очень разные каждый день. Например, обсуждая Рихтера, мы говорим о нем как бы в комплексе. Но ведь у него были какие угодно концерты! А если это новый человек? Однажды он мне очень понравился; второй раз я жду от него чего-то такого же – а этого не происходит…

– Кто из участников запомнился Вам по записи?

(далее…)

№ 1 (1293), январь 2012

Продолжение.  Начало в предыдущем  номере.

– Эдуард Давидович, как Вы оцениваете прошедший XIV конкурс имени Чайковского?

– Прежде всего присоединяюсь к мнению моих коллег, уже высказанному на страницах «Российского музыканта». Конкурс Чайковского – не просто российский конкурс, но это – московский конкурс. Я глубоко убежден в этом. Конкурс имени Чайковского – неделим, все четыре номинации должны состязаться в Москве.

Мне также совершенно непонятно, как московская профессура могла быть выброшена из всех жюри?! Исключение составляет Михаил Воскресенский, который вошел в состав жюри пианистов. Но этого явно недостаточно. А остальные специальности почему оказались обделены? Почему обидели педагогов Московской консерватории – великого вуза, где формировалась русская исполнительская школа? Более того, мне думается, что на конкурсе, проходящем в России, в отборочное жюри должен быть включен хотя бы один представитель страны-организатора.

– Может, Россию у скрипачей представлял Борис Кушнир?

– Я с большим уважением отношусь к этому музыканту, но он, работая в Вене, представляет сейчас Австрию. А я хотел бы видеть профессора Московской или Петербургской консерватории, который бы следил, чтобы не ущемлялись права российских участников.

– Как Вы оцениваете финалистов с точки зрения скрипичной «школы», их технологической оснащенности?

– С этой точки зрения меня больше всего устроила игра Эрика Сильбергера, получившего пятую премию. Найджел Армстронг, обладатель четвертой премии, которого я знаю и по конкурсу в Буэнос-Айресе, был изобретателен в современной пьесе, но, тем не менее, не показался мне полноценным финалистом. Что касается Сергея Догадина, то, несмотря на его безусловную талантливость, у него много недостатков. Тут еще непочатый край работы. И жюри это тоже услышало – ведь первую премию ему не дали.

Я удивлен, что попал в финал скрипач Итамар Зорман из Израиля, так сладко, жирно сыграв Концерт Моцарта! Ему, как мне показалась, ближе современная музыка. Не случайно он выбрал на финал Концерт Берга. А когда он на гала-концерте лауреатов вновь сыграл Моцарта – медленную часть концерта, то стиль его интерпретации, качество звука, вкус не соответствовали этому композитору и его эпохе.

А вот Джехье Ли мне понравилась на всех турах. Я уверен, что в финале могли бы быть и другие достойные скрипачи. Состав участников на XIV конкурсе имени Чайковского был крепкий.

– У скрипачей существенно изменилась программа. Как Вы прокомментируете нововведения?

– Мне кажется, что при составлении программы конкурса были положительные идеи, которые потом превратились в отрицательные. Первоначально должны были быть все пять концертов Моцарта, позже осталось три. Почему-то два ре-мажорных концерта из программы исчезли, а появился… концерт Бетховена. Чем провинились два концерта Моцарта?! Трудно сказать. Наверное тем, что совпали по тональности с  концертом Бетховена, который написан для скрипки и… симфонического оркестра. То есть его надо играть в финале! Редко кто решается на это, но тот, кто выбирает концерт Бетховена – смелый человек. Мне некогда сказала легендарная Ида Гендель: «Не помню ни одного случая, чтобы с концертом Бетховена кто-то получал высокую премию». И как вообще концерт Бетховена можно сравнивать с концертами  Моцарта? Другой стиль, другие задачи…

Равно, как мне показалось, что исключать некоторые сольные скрипичные сонаты Баха – соль-минорную или ля-минорную – недальновидно. Конечно, любой Бах сложен, но, с моей точки зрения, аккордовая техника наиболее трудна как раз в ля-минорной фуге! К сожалению, имя ответственного за эти «действия» осталось в тайне для музыкальной общественности. Московская консерватория в очередной раз была отстранена и от этих вопросов…

– Еще одно новшество: в этот раз на финальный тур приехали новые члены жюри…

– На больших конкурсах бывает, что какой-то член жюри, выдающийся музыкант, приезжает и судит только в финальном прослушивании. Так делал Иегуди Менухин, к примеру. В то же время в этой ситуации оценивать очень трудно. Ведь в финале остаются только участники, выбранные другими судьями. Как они играли до этого, новые члены жюри не знают и должны по результатам только одного прослушивания распределить конкурсантов по лауреатским местам. И вот чем кончилось в этот раз: несмотря на строгий регламент, первую премию не дали! Я почти убежден, что если бы Анне-Софи Муттер, Юрий Башмет, Максим Венгеров или Леонидас Кавакос участвовали в жюри других туров, то в финал вышли бы иные участники и была бы первая премия. Были достойные конкурсанты, которые остались за бортом. А так выбора не было. И уважаемые музыканты, члены жюри, первую премию не увидели.

–  А Ваше мнение?

– Я считаю решение жюри в данном раскладе абсолютно правильным: первой премии в этом финале не было! Более того, я уверен, что на таких больших конкурсах, как брюссельский – имени королевы Елизаветы или московский – имени Чайковского, нужно, чтобы в финал пропускалось 12 человек, как раньше. Ну хотя бы восемь. В прошлый раз было шесть. Но пять человек – видите, к чему это приводит!

Подводя итог, должен заметить, что мы каждый раз от конкурса Чайковского ждем какой-то революции, каких-то открытий, что вот-вот произойдут перемены и тогда… Но увы… Конкурс – очень сложная вещь, особенно в сфере искусства. В жюри сидят люди с разными вкусами, критерии оценок не связаны с секундами, метрами. Это не спорт, и к талантам нужен бережный и гибкий подход.

Беседовала
профессор Е. Д. Кривицкая

– Сергей Иванович, каково Ваше мнение о прошедшем конкурсе Чайковского? Какое участие приняла в нем Московская консерватория?

– В этом году Петербург захотел потянуть одеяло на себя, и мы знаем почему. Организаторы надеялись на то, что Большого зала не будет (своевременное завершение ремонтных работ было для них не очень радостным). Несомненно, они хотели бы забрать себе все! И в дальнейшем, я думаю, эти потуги не прекратятся. Конечно, благодаря интенсивной деятельности А. С. Соколова, нам удалось отстоять половину конкурса – это большая победа. Но то, что решили «оторвать» конкурс от Московской консерватории, – принципиальное нарушение его традиций. Все-таки у нас консерватория имени Чайковского, Чайковский – один из первых профессоров. И почему тогда Петербург? А кто-то решит перенести конкурс в Киев, где есть консерватория имени Чайковского. Во всем этом есть какая-то амбициозность…

– Регламент также был нарушен?

– Нарушения были просто вопиющими. Во-первых, было объявлено, что в жюри не будет педагогов, даже тех, кто имеет хоть какую-нибудь педагогическую работу в любом учебном заведении мира, – только исполнители, которые не преподают. Однако это условие совершенно не было выполнено: в жюри сидели педагоги и играли их ученики. В результате (не хочу называть фамилии) было несколько членов жюри, чьи ученики вышли в финал. Это не лезет ни в какие ворота! Декларация оказалась обычной подтасовкой фактов. Вспоминаю о своем председательском опыте в жюри юношеского конкурса Чайковского. У нас было редкое единодушие, связанное с тем, что ни у одного члена жюри не было своего ученика – участника конкурса. И этого достаточно.

(далее…)

№ 9 (1292), декабрь 2011

Московская консерватория имени П. И. Чайковского – один из исторических основателей Международного конкурса имени П. И. Чайковского, признанного национальным достоянием страны. И не только потому, что у его истоков стояли ее великие профессора – Э. Г. Гилельс, Д. Ф. Ойстрах, М. Л. Ростропович, чуть позднее – И. К. Архипова, а в ее стенах более полувека вершились конкурсные баталии. В мире существует сложившийся принцип, о чем свидетельствуют энциклопедические словари: значительные национальные музыкальные конкурсы имеют постоянное место проведения. И любому профессиональному музыканту известно, что конкурс имени королевы Елизаветы – это Брюссель; имени Маргариты Лонг и Жака Тибо – Париж; имени Шопена – Варшава; имени Баха – Лейпциг, имени Шумана – Цвиккау, имени Паганини – Генуя… Каждый из них именно в такой взаимосвязи – бережно хранимое национальное достояние своей страны, которым дорожат.

Конкурс имени Чайковского – это Москва! В противном случае это будет какое-то другое состязание, возможно и очень интересное, но без своих традиций и исторической памяти, включающей великие имена победителей и незабываемые события. Среди которых, в частности, необычайно волнующая для участников поездка «к Чайковскому» в Клин (которой впервые не было!) и многое другое… Разрыв XIV конкурса на два города – перенос состязаний скрипачей и вокалистов в Петербург – это нарушение основополагающей традиции, которое, подобно снежному кому с горы, с легкостью влечет за собой и другие потери.

Россия – музыкальная страна. В отдельных городах, особенно в Санкт-Петербурге, ежегодно проходят музыкальные соревнования разного уровня. Здесь – богатое поле для организационных экспериментов и реализации новаторских замыслов вплоть до создания новых привлекательных «брендов». Но конкурс имени Чайковского у нас – один. Как храм Василия Блаженного. Не случайно Московская консерватория, а шире – музыкальная Москва (и профессионалы, и любители – многолетние преданные энтузиасты конкурса Чайковского) бурлит до сих пор и жаждет обсуждения прошедших летом состязаний под незнакомым логотипом, но под именем XIV Международного конкурса имени П. И. Чайковского.

Редакция газеты «Российский музыкант» открывает публичную дискуссию на эту волнующую тему, приглашая к участию всех, особенно ведущих профессоров по специальностям, традиционно представленным на конкурсе Чайковского. В этом выпуске нашим собеседником выступает профессор П. И. Скусниченко, завкафедрой сольного пения, декан Вокального факультета.

– Петр Ильич, на Ваших глазах прошло много конкурсов имени Чайковского, Ваши ученики участвовали и побеждали на них, Вы тоже лауреат VI конкурса… Чем для Вас является этот московский форум?

– Раньше, в Советском Союзе, а теперь в России, конкурс Чайковского был главным соревнованием, на которое приезжали очень многие – не только принять в нем участие, но и просто послушать, поболеть за своих. Не могу передать, какая была радость, какое счастье – побывать на конкурсе, послушать, посидеть в переполненных залах. Это был двухнедельный праздник музыки в Москве – вспоминаются флаги, перетяжки на дорогах, афиши, вокруг Большого зала – щиты с фотографиями каждого участника и информацией о нем… Сейчас ничего этого не было, не было никакой рекламы, хотя денег в этот раз было потрачено больше, чем когда-либо. Мне было очень жалко этот конкурс, потому что он как бы нарочно провалился…

– Вы считаете, что конкурс провалился?

– Это был запланированный развал. Делить конкурс Чайковского на два города категорически нельзя! Он генетически связан с Московской консерваторией, с Москвой. На месте иностранцев я бы на такой конкурс вообще бы не приезжал!

Председатель Оргкомитета сказал, что «спасает конкурс» – не дай Бог, не откроется Большой зал, поэтому надо разделить его на два города. Но у нас есть Малый зал, есть зал Чайковского, Колонный зал, есть Дом музыки с несколькими залами, большой зал на Рублевке… Так что если бы не достроили Большой зал, то Москва смогла бы принять гостей и без него! Мы же не отбираем конкурс Римского-Корсакова, который проходит в Питере, – мы посылаем туда участников! И, конечно, когда разделили конкурс, стало не понятно: как слушать вокалистов или скрипачей? Не знаешь, что делать, – ездить в Питер?.. Это было главное, что развалило конкурс.

– В проведении конкурса много этапов. Первый – отбор участников. Как он проходил у вокалистов?

– Участники отбирались по дискам, что совершенно неправильно. Мне кажется, что все-таки для певцов, которые живут здесь, в России, можно выделить какой-нибудь зал и прослушать всех «живьем» за три дня. Когда отбирали нас, мы пели по 4-5 прослушиваний – к престижнейшему конкурсу готовились все консерватории, участники тщательно отбирались. Думаю, что на предварительном прослушивании должен быть один представитель из жюри, а остальные могут являться ведущими профессорами консерваторий – ведь соревнуется молодежь! Очень жаль, что в этом году Московская консерватория была практически отстранена от участия в отборе. Как и от судейства в жюри. В результате уже на этапе отбора «полетели» такие ребята, на которых мы рассчитывали и надеялись. Потом, правда, их почему-то «добирали»…

– Выходит, прошли совсем не те?

– И те, которые нужно, но половина – не те. Это делалось специально. В результате первое место отдали кореянке, третье – нашей Елене Гусевой; а второе и четвертое у женщин не досталось никому. Из мужчин первое место тоже получил представитель Кореи, второе Монголии; третье и четвертое – тоже никому не присудили. Ну неужели из 80 человек (только одних россиян было 40) не нашлось двух певцов и двух певиц, достойных премии?! Это же смешно! Давайте возьмем сейчас наших выпускников прошлого года и поставим их – пусть споют. Но половину из них даже не пропустили на конкурс. Очень больно за нашу страну!

– А что произошло с другими консерваторцами?

Нашу Марию Горелову сняли с I тура; бас Алхас Ферзба и его жена Екатерина Ферзба, очень хорошее сопрано, не прошли на III тур. Также не допустили в финал мою аспирантку Елену Терентьеву – лауреата многих конкурсов, в том числе конкурса им. Глинки, солистку «Новой оперы», которая поет все главные партии.

(далее…)

№ 8 (1255), ноябрь 2007

Продолжаем публикацию материалов о XIII Международном конкурсе имени П. И. Чайковского. Предлагаем вниманию читателей интервью с председателем жюри и членом жюри по специальности «виолончель» — профессором Н. Н. Шаховской и профессором И. Монигетти, а также с членом жюри по специальности «скрипка» — профессором С. И. Кравченко.

— Каков, на Ваш взгляд, общий уровень конкурса?

Наталья Шаховская: В этом году уровень конкурса по специальности «виолончель» весьма высокий, и все участники очень сильны с точки зрения профессиональной подготовки.
Иван Монигетти: Уровень очень достойный. С первого тура было ясно, что большинство участников прекрасно подготовлены. Становится очевидно, что повышается мировой уровень игры на виолончели. (далее…)

№ 7 (1254), октябрь 2007

Еще совсем недавно консерватория была центром притяжения музыкальной жизни Москвы. А теперь XIII Международный конкурс имени П. И. Чайковского, которого с нетерпением ждал весь музыкальный мир, стал историей. Отгремели последние аплодисменты, утихли страсти и дискуссии, бушевавшие вокруг конкурса на протяжении более чем двух недель. Участники разъехались по домам, а для лауреатов наступила новая жизнь, полная надежд и интересных встреч, и, конечно же, открылись необъятные просторы для творчества.

После многочисленных дискуссий, вызванных итогами предыдущего, XII конкурса, перед музыкантами, оргкомитетом и Министерством культуры РФ встал вопрос о необходимости преобразования сложившейся системы, связанный с попыткой восстановления былой репутации музыкального соревнования, уже давно ставшего символом культурной жизни столицы. Но потерять, как известно, легче, чем вновь обрести… И в свете сложившихся обстоятельств нынешний, 13-й музыкальный марафон должен был стать своего рода «нитью Ариадны», которая вывела бы конкурс из лабиринта интриг и несправедливости, в котором он (как всем казалось) окончательно запутался. (далее…)

№ 2 (1216), март 2003

О прошедшем конкурсе имени Чайковского уже высказано очень много критических замечаний, и мне не хотелось бы повторяться. Но некоторую критику я все-таки выскажу, несмотря на успех моего ученика Алексея Набиулина, получившего престижную вторую премию.

К сожалению, это был первый конкурс, среди лауреатов которого был только один представитель России и Московской консерватории. Неужели фортепианный факультет Московской консерватории так ослабел? Кое-кто хотел это представить именно так. Но это ошибочное мнение, вспомните как талантливо играли на конкурсе Володин, Шибко, Кудряков (он кстати вскоре получил первую премию на конкурсе в Женеве), Сальников… Каждый из них мог бы быть в финале конкурса Чайковского.

В своем интервью нашей газете С. Л. Доренский справедливо заметил, что на фортепианном факультете в течение последних 70–80 лет было четыре творческих направления – это школы Игумнова, Гольденвейзера, Фейнберга и Нейгауза. В дискуссиях и спорах, в здоровой конкуренции эти направления творчески развивали нашу русскую фортепианную школу. Эти традиции и сейчас очень сильны. Но на конкурсе Чайковского русскими членами жюри были представители только одного направления – нейгаузовского. Кроме того, у них у всех были свои ученики – участники конкурса. Результат известен!

Если на последних IX,X,XI конкурсах им. Чайковского победителями были сильные виртуозы, хотя и не всегда интересные творческие личности – Мацуев, Березовский, то на XII – победительница и не личность и не виртуоз. Так – хорошо наученная ученица. После таких имен как Клайберн, Ашкенази, Огдон, Соколов, Донохоу, Лилл – этот результат выглядит катастрофой для конкурса и его имиджа в мире.

На фортепианном факультете сейчас одна кафедра специального фортепиано (заведующая кафедрой проф. Л. В. Рощина). На кафедре свыше 50 педагогов. Никакой творческой работы не происходит, да и не может происходить при таком «большом базаре»! Знает ли заведующая кафедрой, как работают ее педагоги? Конечно, нет, ведь невозможно побывать на многих уроках всех педагогов. Никто не ходит на классные вечера своих коллег, на факультетских концертах изредка мелькнут 1–2 педагога, да и те послушают только своих учеников и тут же исчезнут. Все работают в одиночку. Стагнация!

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Профессор П. И. Скусниченко

Заведующий кафедрой сольного пения, Заслуженный артист России, лауреат VI конкурса, член жюри XI конкурса имени П. И. Чайковского

Петр Ильич! Как в этот раз на конкурсе Чайковского у вокалистов была представлена Московская консерватория? Сколько было наших людей – выпускников, студентов – всех, кто генетически связан с Московской консерваторией? Сколько их было «на входе» и что мы получили «на выходе»?

«На входе» было прилично очень. Только из моего класса было пять человек. А еще три человека из класса Г. А. Писаренко, четыре из класса Ю. А. Григорьева, из класса И. К. Архиповой пели… Думаю, более чем достаточно. Ведь в свое время было девять участников от всего Советского Союза.

А сейчас ограничений нет?

Ограничения были, когда прослушивали по кассетам. На первый тур. И после кассет осталось сорок человек от России. Из них консерваторцев – человек пятнадцать.

Так, это «на входе». А «на выходе»?

А «на выходе» – Андрей Дунаев, мой ученик, тенор, получил вторую премию, Анна Самуил, ученица И. К. Архиповой – третью и Анастасия Бакастова, ученица Писаренко – четвертую. И все. Могу сказать в адрес своей консерватории и критику. Меня Е. Е. Нестеренко, председатель жюри, просил, чтобы я возглавил отборочное прослушивание по кассетам. Но я не смог – поехал на мастер-класс в Японию. Руководил прослушиванием Ю. А. Григорьев. И пропустил четырех своих учеников, которые все четверо не прошли даже на второй тур. Так зачем было их пропускать и на первый? Ведь это Московская консерватория! Не готовы – не надо выходить.

Кстати, у Вас как профессора есть право вето? Вы можете не пустить на конкурс? Сейчас ведь свобода, все едут куда хотят – студент может Вас не послушаться?

Тогда он больше не вернется в этот класс. Он знает это прекрасно. Нельзя ни себя позорить, ни педагога, ни консерваторию. Так что в данном случае только три премии – это честно.

То есть у Вас этот конкурс Чайковского не вызвал чувства неудовлетворения?

Еще как вызвал! Я прослушал все. Сидел и думал – этот не пройдет и этот не пройдет. Ведь вокруг такая красота – столько голосов! И не просто голосов, но обученных людей. Музыкантов! Даже из наших. А что получилось?

У Вас есть сомнения в справедливости жюри?

Многие люди прошли до конца, только благодаря тому, что их педагоги сидели в жюри. Ведь великолепные ребята пели! Но они не прошли. Прошел тот, кого нужно было пропустить.

Вы имеете ввиду отборочные прослушивания?

Нет, на первом туре. И на втором туре великолепно пели. Никто не думал, что они не пройдут! А пройдет, например… могу назвать – К. Штефан, ученик Е. Е. Нестеренко – он еще и четвертую премию получил.

Все председатели этого года, за исключением А.Рудина, были наши музыканты, живущие за границей?

Да, Нестеренко уже 9–10 лет там. Я очень уважаю Евгения Евгеньевича как певца, как нашего бывшего профессора и даже заведующего кафедрой. Но, все-таки, конкурс проходит в России, а наших членов жюри кроме него всего двое – Г. А. Писаренко и И. П. Богачева… Сидит 15 человек жюри и только три человека представляют Россию! Почему?! Неужели у нас нет заслуженных людей? Есть. Например, Иван Иванович Петров – прекрасный бас, очень хорошо разбирается в проблемах вокала – он член жюри конкурса Глинки, Шаляпинского конкурса, конкурса Лемешева. И он нейтральный человек. Есть и другие личности…

А кто это решал?

Не знаю. Но, думаю, что это решал председатель. Он подбирает себе команду. Сначала я подумал, что это хорошо – все чужие и будут правильно судить. Но они так судили, что у всех опустились руки. Первую премию у женщин – никто не заслужил. Певица, которая ее получила – меццо-сопрано из Якутии, ее вообще не надо было пропускать – у нее разбитый голос, качка, плохо с верхними нотами… Хотя Казаков – первая премия у мужчин – это справедливо. Великолепный певец Большого театра, уже года три поет. Кончал Казанскую консерваторию. Кто-то по радио даже сказал, что у нас давно не было такого баса. На конкурсе выступал очень профессионально, очень интеллигентно. Я бы тоже дал ему первую премию. И это несмотря на то, что у меня выступали и Лынковский, лауреат первой премии конкурса Глинки, и Байков, и Шишляев, и Урусов, и Дунаев – тоже великолепные певцы. Дунаеву я бы тоже дал вторую премию – ему ее дали единогласно. Такой лирический тенор сейчас – редкость. Все сейчас в драматические рвутся! А он не насилует свой голос, а именно поет… Но остальные премии вызывают недоумение. И не только у меня, но и просто любителей музыки, которые сидели рядом со мной и возмущались…Особенно первая премия у женщин. Это ведь всегда было очень престижно – победа на конкурсе Чайковского! Мы все были в трауре – как можно было дать эту первую премию? Почему дали?

(далее…)

№ 6 (1213), ноябрь 2002

Профессор Э. Д. ГРАЧ
Народный артист СССР, Лауреат II конкурса,
член жюри X–XII конкурсов имени П. И. Чайковского

 

Эдуард Давидович! Через полгода после жарких летних баталий хочется все-таки осмыслить, что же тогда происходило? Каким Вам сегодня видится прошедший конкурс, как была представлена на нем Московская консерватория?

Среди участников-скрипачей консерваторцев было 7 человек (из 46) и уровень их был совсем не плох. Но мне кажется, что отношение к ним было не самым лучшим.

И хотя этот конкурс происходит в консерватории, в наших залах, Большом и Малом, почему-то при составлении жюри старались выкинуть наших профессоров. Из предполагавшихся 15 членов в жюри скрипачей было только два профессора Московской консерватории — Сергей Иванович Кравченко и я. И господствовала политика — вообще отодвинуть профессуру, по принципу: одни учат, а другие будут судить. А иногда не только «судить», но и, простите, «засуживать». Не понимаю, почему нужно было так выпячивать, поддерживать прежде всего тех, которые уехали? Почему-то они идут героями дня — и участники, и профессура. К сожалению, все это тесно связано.

Как понимаю, жюри скрипачей формировал В. Спиваков? А были в нем еще наши люди, которые живут на Западе?

Захар Брон! Это прекрасный педагог и одержимый своим делом человек. Но это не «один человек», это — целый «институт». И, думается, что отношение к его ученикам (в конкурсе их участвовало четверо) было… более лояльным. Это мягко сказано. А вот отношение к нашим было не столь лояльным. Мне кажется, что некоторые консерваторцы не попали в финал просто непонятно каким образом. Не хочется говорить о своих учениках, но в финал не пропустили замечательного скрипача — корейца Квун Хюк Чжу. Он наш студент 2 курса, но это зрелый музыкант, только что на конкурсе им. Ямпольского он получил Гран-при, на 10 баллов оторвался от ближайшего претендента, занявшего второе место.

Как Вам понравилась новая система голосования?

Единой системы не было. Система «да-нет», которая использовалась на первых двух турах, мне не очень понятна, в жизни ведь есть не только белое-черное. На первом туре мы могли голосовать за своих учеников. На втором Спиваков сказал, что мы не будем голосовать за своих. На третьем туре педагоги, чьи ученики играли, не могли голосовать не только за своих, но вообще не могли принимать участие в голосовании. Ни я, ни Кравченко, ни Брон, поскольку наши ученики были в финале. У меня — Казазян, у Кравченко — Стембольский, У Брона — 3 человека. То есть мы уже не были членами жюри! Оно оказалось сокращено на 3-х человек, а это очень существенно. Осталось 9 человек, для конкурса Чайковского — это мало. Случайности просто неминуемы.

Есть конкурсы, на которых голосуют за своих учеников, но отбрасываются верхний и нижний баллы. Если ты будешь излишне «поддерживать» своего ученика или «топить» чужого, то твой балл отпадет. Например, на конкурсе им. Ямпольского, президентом которого я являюсь, 25 бальная система, оценивается каждое произведение, причем оценка выносится сразу же после исполнения и ответственный секретарь ее тут же заносит в компьютер. То есть никаких закулисных разговоров уже произойти не может. Исполнитель сыграл, и мы сразу отдаем свои баллы. По свежему впечатлению. А на нынешнем конкурсе Чайковского мы голосовали после 4–5, а иногда и 6 дней. Причем ставили «да» или «нет». Я считаю, что это очень сложно. Хорошо, если есть определенное «да» или «нет» — существуют вещи бесспорные. Но есть много такого, что дает возможность выяснить только система баллов — выводится средний балл, и это гораздо легче и объективнее.

То есть работа в жюри не принесла удовлетворения?

В общем — нет. И системой был разочарован, и тем, что не были оценены очень хорошие скрипачи. Прекрасно выступила на конкурсе и Надежда Токарева, аспирантка консерватории, и Светлана Теплова, тоже аспирантка (она вообще слетела после первого тура). На мой взгляд, все-таки отношение к Московской консерватории было, не хотелось бы говорить «предвзятое», но… было. Я это почувствовал. Был крен в сторону западников и тех, кто покинул консерваторию, тоже уехав туда. К нашим, пожалуй, были незаслуженно строги. И потом эта долгая возня на заключительном заседании — будет первая премия (хотя было совершенно ясно, что ее нет), не будет первая премия… И вопрос: «Никто из членов жюри не хочет поменять свое мнение?»…

В интервью с Н. Петровым в «Культуре» им высказана жесткая мысль: «одна цель — протащить своего ученика и повысить ставку за свой частный урок на 25 долларов».

Этой темы я тоже хотел бы коснуться. Вот я не голосую — я сразу указал, кто мои ученики. А что делать с частными учениками? Это ведь проследить невозможно. Я знаю случаи, например, на прошлом конкурсе Чайковского, когда одна из высоких премий была присуждена, как я потом слышал от очень авторитетных людей, частной ученице или ученику одного из членов жюри. Такие вещи невозможно предвидеть. Поэтому, я думаю, если все голосуют, то все голосуют.

(далее…)