№2 (1367), февраль 2020

В Рахманиновском зале Консерватории состоялся один из редких контактов публики со звучанием бесконтактного музыкального инструмента – ТЕРМЕНВОКСА. 29 января ансамбль «Студия новой музыки» под управлением Игоря Дронова представил тематическую концертную программу в честь 100-летия выхода в мир инструмента, названного именем его изобретателя Льва Термена (1896–1993). И как на закате СССР изобретатель сдержал слово и неожиданно вступил в коммунистическую партию («Я обещал Ленину!» – его загадочная фраза, которая значилась в заголовке концерта), так и художественный руководитель «Студии» профессор В.Г. Тарнопольский сдержал обещание сопровождать концерт обширными комментариями. В результате получился настоящий концерт-шоу с демонстрацией видеозаписей, а также показом и пояснением тонкостей игры на терменвоксе и других инструментах, изобретенных Терменом.

Широкий экскурс в уникальную биографию советского изобретателя позволил даже самому далекому от просвещения слушателю узнать о разносторонней и, отчасти, загадочной личности Л. Термена очень много. А загадок в его долгой жизни было немало: начиная от совмещения игры на виолончели и физических опытов в санкт-петербургском детстве, десятилетия жизни в США и последующих репрессий с абсурдными обвинениями в заговоре против Кирова, до лагерей и реабилитации, работы на органы госбезопасности и получения Сталинской премии. Лев Термен даже потрудился в Московской консерватории (1964–1967). Несмотря на тяготы, он всегда сохранял бодрость духа и был верен себе, продолжая вести активную научную деятельность.

Рассказ ведущего перемежался с музыкой. Музыкальная часть концерта была подобрана превосходно: в нее входили как номера с главным изобретением Термена – терменвоксом, так и сочинения с включением других электроинструментов.

Ключевым произведением стала Фантазия для терменвокса, гобоя, струнного квартета и фортепиано Богуслава Мартину, удачно расположенная в начале концерта. Это неоклассическое сочинение чешского композитора с порой наивными мелодическими оборотами полностью саккумулировало слушательское внимание. Все благодаря исполнению партии терменвокса Олесей Ростовской, которое не назвать иначе как филигранное. Инструмент, способный заглушить все другие в ансамбле, мягко влился в общее звучание со своим уникальным, внеземным тембром, напоминающим не то человеческий голос, не то звучание флейты или альта. Разумеется, все взгляды были прикованы именно к нему и завораживающим своей точностью движениям рук исполнительницы.

Первая аэрофоническая сюита Иосифа Шиллингера закрепила успех инструмента у слушателей. Это одно из первых академических произведений для терменвокса, написанное другом Д. Шостаковича и Л. Термена, а также пропагандистом джаза в СССР. Выразительная мелодика в традициях русской музыкальной школы позапрошлого столетия сочеталась в нем с джазовыми гармониями, а терменвокс, казалось, совершенно адаптировался в качестве равнозначной партии ансамбля.

Своеобразной кульминацией концерта должно было стать исполнение инвенции для левой руки Олеси Ростовской для терменвокса соло. Однако у комбоусилителя, подключенного к инструменту, были другие планы, а именно: перегореть в разгар выступления! Девушка лишь успела изобразить классические приемы из фильмов о привидениях и НЛО, а затем едва начать собственное произведение, как в ход концерта вмешалась «тень Термена», прервав выступление на неожиданной ноте. Тем не менее, зал, сожалея о неуслышанном творении, проводил Олесю заслуженными овациями.

Два других сольных номера программы – не менее запоминающиеся. Первый из них – Petals («Лепестки») Кайи Саариахо. Женщина-композитор из Финляндии, увлекающаяся электронной и спектральной музыкой, обогатила технические возможности виолончели электроникой. С ней стало возможным не только играть ppp, но также и воспроизводить множество призвуков, гулов, шорохов, эха. Хрупкое звучание колористических пассажей переходило на более четкие, резкие фигуры и возвращалось к первоначальному. Легчайшие тремоло, микрохроматика, глиссандо по флажолетам – все это было призвано погрузить слушателя в особое звуковое поле, порождающее самые разные ассоциации. Однако реакция публики была неоднозначной, и исполнение приняли несколько недоуменно («Звуки бабочек и садящегося самолета» – так оценила произведение одна из слушательниц). Стоит отметить несовершенство собственно электроники и акустических возможностей зала, которые заметно погасили звуковой потенциал этого произведения.

Другой сольный номер – «Ритмикана» для фортепиано Генри Коуэлла, вдохновлен возможностями инструмента, изобретенного Терменом специально для американского композитора. В своих сочинениях автор применял систему ритмов, основанную на пропорциях обертонового ряда. Ритмикон (название инструмента) как раз и был способен с совершенной точностью продемонстрировать данные соотношения, создавая сложные полиритмы. В сюите «Ритмикана» также используются сложные ритмы, встроенные в различные жанровые условия трех контрастных пьес: первая – в духе драматичных шопеновских прелюдий, вторая – ноктюрновая акварель, а третья – пятидольный quasi-полонез. Благодаря четким ритмам и ясно слышимой тональности вкупе с простотой концепции произведение нашло отклик у слушателей.

Линию воплощения звучания ритмикона в музыке продолжила III часть Второго струнного квартета Дьёрдя Лигети. Это произведение требовало от исполнителей «предельной механической точности», которая и была продемонстрирована квартетом «Студии новой музыки». Посильный вклад в сложнейшую исполнительскую деятельность внесли и слушатели, подчеркивая сильные доли различными стуками и прочими антропогенными звуками (например, неизменным аккомпанементом фантиков!). Но концентрацию и силу духа исполнителей было не сломить, ансамбль действовал как поистине слаженный механизм, проведя напряжение внутренних сил музыки к его разрешению в заключительной каденции.

Особняком в программе стоял «Октандр» Эдгара Вареза для ансамбля духовых и контрабаса. По динамике звучания он стал самой оглушительной гранью концерта и подготовил финальный номер – «Эликтрификат» Леонида Половинкина. Произведение этого советского композитора, безвременно ушедшего из жизни в середине прошлого столетия, залило музыкальным светом зал, наполнив его почти утренней свежестью. «Внедрение» света было ощутимо буквально на подсознательном уровне, вне зависимости от понимания слушателем значения слова «электрификация». Легкий фокстрот с джазовыми ритмами, не лишенный массивных гармоний и звучностей медных духовых и ударных, стал замечательным завершением концерта.

Проекты «Студии новой музыки» всегда интересны для слушателей. Весь вечер в зале царила такая атмосфера, какая бывает на встречах старых товарищей – теплая, дружественная, без настороженности, порой встречающейся на концертах современной музыки. Благодарить за это следует многомудрого ведущего, профессора В.Г. Тарнопольского, а также настоящих профессионалов своего дела – исполнителей и дирижера профессора И.А. Дронова. С нетерпением и надеждой, что техника не подведет, будем ждать новых выступлений.

Жанна Савицкая, студентка ИТФ

Фото: А. Погарского

№1 (1357), январь 2019

Его музыка – интеллектуально тонкая и поэтически чувственная, балансирующая на грани смысла и парадокса, логики и абсурда, серьезного и ироничного, – одно из самых ярких воплощений современной художественной культуры. Сын Кара Караева, навсегда связанный с именем своего знаменитого отца, но так не похожий на него в музыке, он – его ученик, которого в то же время трудно назвать прямым преемником и непосредственным продолжателем своего Учителя. Научившись у отца современной композиторской технике, восприняв его глубокую культуру, эрудицию и тонкий интеллектуализм, сын никогда ему не подражал, всегда оставаясь самим собой – оригинальным, самобытным, неповторимым.

Биография Фараджа Караева складывалась на пересечении разных миров. Его творческий modus vivendi – это постоянная жизнь «между», «неизменное напряжение времени», как говорит коллега и друг композитора В.Г. Тарнопольский. «Это жизнь между Москвой и Баку, между собственным выбором и всегда присутствующим авторитетом отца, между жизнью для себя и жизнью для учеников, родных, друзей. Это две различные жизни – между верой и неверием, между безнадежностью вопросов и иллюзорностью ответов, в конце концов, западным новаторством и традицией Востока!».

Благодаря этому в его творчестве удивительным образом переплетаются языки этих миров. Э. Денисов отмечал: «Фарадж Караев – один из самых интересных композиторов своего поколения. Прекрасно владея всеми приемами современного композиторского письма, он индивидуально ярко соединяет их с широко понимаемой национальной традицией».

Конечно, Караев – «европеец», глубоко усвоивший западную музыкальную специфику и последовательно нацеленный на языковые инновации. Он соединяет в своем творчестве стройность форм и импровизационную свободу алеаторики, серийную технику и экспрессивную свободу ритма, почти ювелирную тонкость оркестрового письма и «растворяющую» тембр сонорику. Но рожден он на Востоке, вот почему его музыка – это остановленное время, тишина и медитация. «Родившийся в Азербайджане, выросший под его солнцем и с молоком матери впитавший в себя прихотливую логику мугама, с детства слышавший волшебные звуки тара и каманчи, неумолимо развивающийся в русле национальных музыкальных традиций не может стать иным», – констатирует сам композитор.

Возможно, именно в этом секрет его совершенно особого, сверхчуткого отношения к самой материи звука, которая предстает в его сочинениях как «живая» субстанция. В «удивительно проникновенном и трепетном отношении Караева к красоте музыкального звука – отмечает В.Г. Тарнопольский, – находит отражение сентиментальность и чувственность его музыкального мира. Пожалуй, в этом, предельно честном и искреннем восхищении звуком и заключен основной смысл его творчества. И красота эта настолько ясная, зримая, что у меня часто возникает впечатление, что композитор не столько слышит свою музыку, сколько представляет как звучащий объект».

В каждом сочинении композитора соприкасаются языки различных культурно-исторических, жанровых и стилевых кодов в виде многочисленных интертекстуальных отсылок: посвящений, аллюзий, анаграмм или прямых цитат и автоцитат. Круг «внутреннего» творческого общения Караева необычайно широк, а имена, с которыми ведется этот «диалог», парадоксально разнообразны: от З. Фрейда и С. Беккета до А. Тарковского и И. Ахметьева, от Д. Скарлатти, В.А. Моцарта и Э. Грига до А. Шенберга, Дж. Крама, Э. Денисова и Н. Корндорфа.

В своем творчестве Караев обращается к ушедшему и уходящему, «говоря» на русском, азербайджанском, турецком, латинском, немецком, английском, французском, итальянском и испанском языках. За универсальным многоязычием (в самом широком смысле этого слова) прячется множественность контекстов каждого сочинения. В этом и уникальность, и главный парадокс его творчества, которое «столь многогранно и неоднозначно, вызывает такое множество ассоциаций и параллелей, что порой кажется, что речь идет не об одном, а о нескольких авторах одновременно». (Р. Фархадов).

Действительно, круг интересов Караева очень разнообразен: «чистая музыка» в его творчестве сочетается с искусством кино, литературной прозой и саунд-поэзией, театром абсурда и живописью разных стран и эпох. Жанры, ставшие традиционными еще во времена классики – соната, концерт, симфония, балет, а также более поздние постлюдии и моноопера, – соседствуют с теми, для которых он находит нетипичные, интригующие определения: «музыка для исполнения на театральной сцене», «фрагмент», «не-спектакль», «редакция» (или «вариант»).

Музыка Караева становится тонким воплощением экзистенциального мироощущения. Композитор словно живет в особом пространстве, в котором все иллюзорно, все события происходят в воображаемом времени, а «реальностью» становится внутренний мир бессознательного. Время в его сочинениях состоит из множества отдельных моментов, которые не всегда связаны «линейной» логикой, такое расслоение основано на парадоксальном соединении несоединимого. Спонтанность потока мгновений, «скрепленных» путем монтажа, точно передает спутанность и неупорядоченность ощущения мира как хаоса.

Такое мироощущение ярко отражает характерный постмодернистский феномен радикальной чувствительности. Он проявляется и в фрагментации музыкальных структур, и в «рваном» синтаксисе речевых элементов, воспроизводящих все тот же «хаос жизни». Тем не менее, в музыке за этой внешней хаотичностью всегда стоит строгий и рациональный порядок в организации композиции и всех элементов языка.

Музыка Фараджа Караева – это бесконечный «роман о любви», невыразимо печальный и ностальгический, наполненный напряженным ожиданием. Это мир тишины, одиночества, и, вместе с тем, внутренних волнений, необъяснимых тревог и колебаний. Это театр абсурда, игра знаков и цитат, маска, за которой скрывается тонкий и уязвимый поэтический мир автора. Такая музыка не зависима от «текущей реальности» и не подвластна историческим катаклизмам. Она глубоко интровертна и не отражает событийности внешнего мира, хотя ее называют «обжигающе современной, единичной, неповторимой, порой пугающе своеобразной» (В. Барский).

Композитор формирует в своих сочинениях эмоционально подвижную, «мерцающую» атмосферу, ускользающую от точных и банальных определений. Она проникнута то легкой иронией, то искусной мистификацией, то щемящей сентиментальностью. В его творчестве нет скуки «академического мастерства», но есть красота и изысканность высоко профессионального искусства!

Профессор И.И. Сниткова,

А.Р. Попцова, РАМ им. Гнесиных

№7 (1354), октябрь 2018

Студии новой музыки исполнилось 25 лет. Говорить о юбиляре и легко, и сложно. Легко потому, что концертную жизнь консерватории (да и Москвы в целом) уже невозможно представить без деятельности этого ансамбля, созданного в 1993 году. Сложно потому, что трудно перечислить все достижения коллектива – сотни концертов по всей стране и за ее рубежами, участие в крупнейших музыкальных фестивалях. В конце 90-х годов исполнительская деятельность ансамбля получает концептуальную поддержку: создается Научно-творческий центр современной музыки – структура, позволяющая совместно с Кафедрой современной музыки вести теоретические изыскания в области современной музыкальной культуры.

Главное детище Студии новой музыки – проводимый с 1994 года фестиваль Московский форум. Один только перечень титульных тем форума свидетельствует о том, что для исполнительских амбиций коллектива нет культурных преград и временных препятствий. Вот лишь некоторые из них: «Россия – Германия: ретроспектива – перспектива (к 50-летию окончания Второй мировой войны)» /1995/; «Авангард на пересечении этно и техно» /2001/; «Новая музыка на старых инструментах, старая музыка на новых инструментах» /2003/; «Свобода звука» /2007/; «Франкофония: Россия − Франция» /2010/; «Россия – Италия: искусство перспективы» /2011/; «Россия – Германия: за колючей музыкой» /2013/.

Форум стал площадкой, на которой прозвучали сотни премьер сочинений композиторов разных стран, побывали самые именитые коллективы современной музыки и самые известные композиторы современности. Благодаря активной деятельности Студии, у отечественных композиторов появилась возможность слышать премьеры своих сочинений в год их написания.

За четверть века ансамбль (в связке с сопутствующими консерваторскими структурами) стал также генератором развития культурных связей между Россией и Западом. Вспомним проект под названием «Европа глазами россиян, Россия глазами европейцев» (сезон 2011–2013), для которого специально было заказано 18 сочинений российским и европейским композиторам. А в рамках Года России в Германии и Германии в России был реализован другой проект – Звуковой поток (2012–2013), в который вошли четырнадцать программ из произведений русских и немецких авторов. Но важнейшим достижением Студии новой музыки следует считать синхронизацию культурных процессов в России и на Западе, когда колебательные движения смены разных направлений приобретают одну и ту же конфигурацию и происходят одновременно.

О славном пути ансамбля, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться на разных этапах его становления, рассказывает бессменный художественный руководитель коллектива профессор В.Г. ТАРНОПОЛЬСКИЙ:

– Владимир Григорьевич, в юбилейные дни стоит вспомнить об исторических обстоятельствах появления Студии новой музыки?

– При всех сложностях 90-х тогда, как ни странно, было достаточно легко претворять в жизнь какие-то новые начинания. В воздухе висела острая необходимость обновления, создания нового направления, нового коллектива, специализирующегося на современной музыке. Своего рода прелюдией к образованию ансамбля послужил проект Ростроповича, который пригласил консерваторский оркестр выступить на его фестивале в Эвиане. Для фестиваля он предложил мне написать новое сочинение (это была опера-пародия «Волшебный напиток» на либретто И.И. Масленниковой в постановке Б.А. Покровского), и я уже тогда решил, что напишу его не для оркестра, а для ансамбля солистов, который может стать остовом нового коллектива современной музыки. После гастролей в Эвиане А.С. Соколов, в то время проректор по научной работе, выступил на Ученом совете с предложением о создании ансамбля Студия новой музыки. Для реализации этого плана в консерваторскую программу был введен новый аспирантский класс – ансамбль современной музыки.

Главным дирижером коллектива стал профессор И.А. Дронов. Хорошо помню нашу первую встречу с ним в консерваторском буфете: мы определили программу первого концерта ансамбля – это были мало кому известные произведения композиторов раннего русского авангарда. За 25 лет он провел несколько сотен мировых и российских премьер. Это что-то уже подходящее для Книги рекордов Гиннеса!…

К сожалению, потом все стало сложнее. Огромный интерес к современной музыке, который наблюдался в конце 80-х, к середине 90-х почти сошел на нет. Сказалась эмиграция двух поколений самых ярких и творчески активных российских композиторов. Не только «корифеи» – Шнитке, Денисов, Губайдулина, но и следующее поколение – Николай Корндорф, Елена Фирсова, Дмитрий Смирнов, Александр Раскатов, Леонид Грабовский, Владислав Шуть и ряд других – оказались за рубежом. Уехал и Александр Ивашкин – выдающаяся личность, автор уникальных концертных проектов современной музыки 80-х, идеолог и организатор известного Ансамбля солистов Большого театра. А в конце 90-х эпидемия эмиграции захватила и многих только закончивших консерваторию талантливых студентов. Приходилось несколько раз начинать все сначала.

В 2000-е ситуация начала стабилизироваться и скоро в Москве сформировалась уже новая композиторская среда: несколько групп интересных молодых композиторов, музыка которых теперь уже была в равной степени представлена как в России, так и за рубежом. Сегодня это уже известные авторы, и я очень рад, что практически всем из них путевку в жизнь дала наша Студия.

– Можно ли считать, что сегодня современной музыке у нас комфортно?

– В наши дни в московских афишах современная музыка представлена довольно широко, в первую очередь, работами самих молодых российских авторов. Такого ранее не наблюдалось десятилетиями, и это, безусловно, позитивный процесс. Но, с другой стороны, для широкой публики складывается ситуация, напоминающая нечто вроде небезызвестного «импортозамещения»: наша новая музыка словно выпадает из мирового контекста – произведения крупнейших композиторов (зачастую даже их имена!) по-прежнему мало кто знает. Да что там сегодняшние лидеры – у нас почти не представлена даже классика модерна – как российского, так и зарубежного! Вне этого историко-культурного контекста наши концерты легко могут превратиться в провинциальные игры для самих себя. Я давно замечаю, что даже некоторые наши известные критики не могут оценить, что в сочинении собственно авторского, а что заимствовано. Что уж говорить о широкой публике!

Поэтому одна из главных стратегических линий Студии как раз и заключается в том, чтобы представлять единую панораму современной музыки. В наших проектах мы стараемся показывать сочинения российских авторов не в отрыве, а в широком интернациональном контексте. Мы совсем не стремимся к модным сегодня гламурным сенсациям и «ивентам», а пытаемся честно и последовательно делать свое дело. Мне кажется, что именно этого – терпеливой, ежедневной, даже рутинной работы сегодня в нашем обществе очень не хватает.

– Созданная вами триада – Студия новой музыки, кафедра современной музыки и Центр – как раз иллюстрирует профессиональное отношение к организации музыкального пространства. Какова была сверхзадача ее создания?

– Вначале у нас была простая просветительская идея, уходящая корнями, наверное, в философию ХVIII века. Сам феномен просветительства в наше время, конечно, проявляется в иных формах, но и сегодня идеи просвещения, мне кажется,  востребованы не в меньшей степени, чем это было во времена Дидро. Я смотрю на российских сайтах, сколько предлагается интересных лекций по самым разным вопросам и какой к ним большой интерес! За рубежом я нигде не наблюдал такой острой потребности в познании нового.

Тогда, в консерватории начала 90-х, мы стремились в рамках отдельно взятой «институции» организовать полный «социо-динамический» цикл функционирования музыки ХХ века – изучение (Кафедра современной музыки), исполнение (Ансамбль) и просвещение (реализация Центром различных инновационных проектов – фестивалей, симпозиумов, лекционных циклов). Мы исходили из того, что эта модель будет подхвачена государственными (а может быть и частными) структурами и распространена, в конце концов, на другие музыкальные вузы страны (а может не только на вузы). К сожалению, нужно признать, этого не произошло. Успешный опыт Московской консерватории пока остается уникальным. Сегодня, когда так много говорят о важности сохранения и изучения отечественного культурного наследия, только в нашей консерватории имеются записанные и собранные нами уникальные аудиоматериалы и нотные издания важнейших произведений русского авангарда первой трети ХХ века! Без них история отечественной музыки выглядела бы очень искаженной.

– Например?

– Первое в мире додекафонное сочинение – Струнное трио Zwölftondauermusik Ефима Голышева (1914), музыкальными инновациями которого гордилась бы любая страна, в России существует лишь в виде мифа – никаких материалов нигде нет! Первая русская Камерная симфония – Симфония Рославца – то же самое! И этот список очень большой. Мы разыскали эти и многие другие незаслуженно забытые произведения, которые были практически запрещены с 30-х годов и записали их в наш аудиоархив. Но за пределами Московской консерватории этих сочинений не существует. И вся эта своеобразнейшая эпоха остается «бесхозной» и сегодня, сто лет спустя! Я говорю об этом из года в год, но ничего не меняется. У нас просто нет структуры, которая должна была бы заниматься этими проблемами. Взгляд Министерства культуры настолько «глобален», что для видения «мелочей» – судьбы конкретных композиторов и их конкретных произведений (даже шедевров) у них просто не существует «оптики»!

Но негативный результат – тоже результат и он вызывает соответствующие последствия. В условиях полной пассивности со стороны государственных организаций мы наблюдаем бурный расцвет инициатив «снизу», за пределами официальных институций. Посмотрите, сколько в одной только Москве возникло новых молодежных объединений, новых интересных проектов! Их инициаторы, наученные горьким опытом, a priori с недоверием относятся ко всему «институциональному». Такова цена этого вопроса.

– Каковы критерии отбора в формировании программ Студии? Музыка всегда должна быть хорошей или просто интересной?

– Поскольку у нас в стране пока очень мало ансамблей, оркестров, которые играют современную музыку, мы вынуждены быть «универсальными», т.е. исполнять едва ли не всю современную камерно-оркестровую музыку – от  относительно традиционных сочинений начала ХХ века до экспериментальных работ молодых авторов. Поэтому, несмотря на огромное количество программ (около 60 ежегодно!), я живу с постоянным ощущением того, что тот или иной пласт современной музыки у нас представлен недостаточно. Так, например, И.А. Барсова пожелала нам больше исполнять музыку раннего русского авангарда. Молодые композиторы столь же справедливо хотели бы чаще видеть на афишах свои имена. А посмотрите, кто из наших сверх-многочисленных оркестров исполняет музыку Э. Денисова или Н. Сидельникова (я называю лишь самые известные имена композиторов-профессоров консерватории)?! Или зарубежную классику – от Шенберга до Лютославского? Вот и получается, что оркестров в Москве много, а «всю современность» играем, в основном, только мы. Конечно, есть замечательные исключения – В. Юровский в Москве, Т. Курентзис в Перми, ну и, конечно, В. Гергиев, который находится, кажется, везде одновременно. Но в масштабах нашей самой большой страны в мире – это капля в море. Хотя в одной Москве работают больше 50 оркестров и проживает больше 600 композиторов!

– Но при таких исполнительских масштабах вы должны быть достаточно универсальными в плане стилистики играемой музыки?

– Да, мы играем сочинения всех стилей – от «новой сложности» до минимализма, от модерна начала ХХ века до сегодняшних сочинений с live electronic. Стилистический охват программ ансамбля совершенно не сводится к моим личным музыкантским вкусам. Главное при формировании программ – индивидуальная идея каждого концерта, каждого проекта, ведь в Москве конкуренция музыкальных событий – одна из самых высоких в мире, и за публику нужно бороться.

Если же говорить о моих личных предпочтениях, то, может быть, самым важным для меня является единство тех качеств, которые сегодня часто противопоставляются друг другу, но которые уже по своей этимологии образуют синкретическое единство – я имею в виду латинские sensus (смысл) и sensitivus (чувственность). «Красивые звуки» сами по себе мне ни о чем не говорят, равно как неинтересен и концептуализм, оторванный от работы со звуком. Только настоящее мастерство способно соединить эти две стихии воедино и переплавить их в Искусство. Латинское ars как раз и означает «мастерство, искусство»!

– Для вас важен вопрос соотношения художественной практики и общественной жизни, то есть вопрос культурных институций. Проблема подчинения или не подчинения им актуальна для современного музыкального социума, особенно – для радикально настроенного молодого поколения. Каковы они, современные институции, и какая она – современная молодежь?

– Любое новообразование имеет свой формат и свою инерцию. И ансамбль современной музыки – тоже не исключение. Разумеется, мы работаем над проектами, в которых традиционные возможности музыкального ансамбля качественно расширяются. Например, каждый год мы проводим проекты, связанные с современным музыкальным театром, с инструментальным театром, с электроникой и мультимедиа. Мы сотрудничаем едва ли не со всеми крупными музеями и выставочными залами Москвы. Так, в декабре в Пушкинском музее в рамках фестиваля «Декабрьские вечера», посвященного творчеству Пикассо, мы исполним три балета – Сати, Мийо, Де Фальи, – которые когда-то оформлял великий испанский живописец. Музыка будет исполняться под трансляцию видеозаписей этих исторических постановок. А в Третьяковке мы дали большой концерт, посвященный музыке русских футуристов.

В «Гараже» и в Центре им. Мейерхольда мы проводим более экспериментальные проекты, но все равно любая институция – это определенные ограничения, и форматные, и в чем-то стилистические. Но ведь вне конкретных организационных структур серьезная деятельность невозможна! Кстати, любопытно отметить, что в Москве очень многие молодые артисты категорически выступают против любого институционализма вообще. Пожалуй, в таком масштабе я столь антиинституционального движения больше нигде не встречал.

Мне кажется, что лучшее средство от застылости – конкуренция. Формы функционирования современной музыкальной культуры должны быть разными: ансамбли и консерватория, культурные центры и многообразные выставочные пространства, филармонические залы и альтернативные «неконцертные» площадки. Мы должны стремиться услышать и осмыслить вызовы нашего времени. А чтобы развиваться – быть самокритичными и не бояться менять самих себя.

С проф. В.Г. Тарнопольским

беседовала А.А.  Амрахова

Фото Олимпии Орловой

№ 9 (1338), декабрь 2016

Найти индивидуальность звучания, отражающую внутренние ощущения художника, собственную интонацию, способную зацепить ухо перегруженного противоречивым звуковым потоком современного слушателя – задача нелегкая. Стремление казаться оригинальным, изобретательным подчас приводит к полному отрыву от окружающей реальности. А желание быть «на устах у всех» неизбежно сводится к банальности и даже пошлости, не имеющих ничего общего с истинным искусством. И только немногие способны найти свое особое место в мире творчества, где создаются артефакты современной культуры, несущие в себе неповторимый отсвет индивидуальности.

К таким творцам можно смело отнести композитора Валерия Григорьевича Кикту. Он пишет так, как чувствует, в естественной для себя языковой манере, сочетающей лучшие традиции русского искусства и новизну звучания. Его искренне беспокоят живой отклик и чувство сопереживания, которые способно вызвать творчество. Ведь именно это, в сущности, всегда волновало истинных художников. Во все времена они в той или иной мере думали о взаимодействии с окружающей реальностью, о некой таинственной соразмерности творческого результата с жизненной действительностью.

Музыка Кикты широко известна и постоянно исполняется не только в России, но и далеко за ее пределами. В «творческом портфеле» композитора двенадцать балетов, включенных в репертуары театров Москвы, Новосибирска, Нижнего Новгорода, Иркутска, республики Коми, Национальной оперы Украины и балетных трупп Канады и США. Его перу принадлежат симфонические и кантатно-ораториальные сочинения, инструментальные концерты для разных солирующих инструментов, произведения для оркестра русских народных инструментов и хора, вокальные и камерно-инструментальные сочинения, музыка для театра и кино. Он значительно обогатил органный и арфовый концертные репертуары. Замыслы многих сочинения возникали непосредственно из теплого общения автора с замечательными исполнителями, которые включали затем его произведения в свои концертные программы.

С 1991 года Валерий Григорьевич начал преподавательскую деятельность в Московской консерватории по приглашению К. С. Хачатуряна, а с 2010 года возглавил кафедру инструментовки. За годы работы В. Г. Кикта воспитал целую плеяду молодых талантливых музыкантов. Мне на своем собственном опыте посчастливилось ощутить высочайший уровень профессионализма Учителя, которым он с радостью делится с учениками. Мастерски владея приемами инструментовки, он навсегда закладывает своим студентам прочный базис. Но особо хочется отметить чуткость и необыкновенную тактичность в отношении Валерия Григорьевича к своим подопечным. Он всегда приветлив, легок в общении и старается всячески помочь молодым коллегам, что не так часто встречается в среде искусства.

Помимо композиторской и педагогической деятельности композитору удается вести насыщенную общественную жизнь. Он возглавляет комиссию музыкального театра Союза композиторов Москвы, является председателем правления Русского арфового общества и президентом Фонда имени И. С. Козловского, где постоянно открывает новые имена замечательных исполнителей. Его непрерывно приглашают возглавить жюри различных конкурсов, зная его честность и искреннее желание помочь молодым музыкантам, поддержать их.

22 октября Валерий Григорьевич отметил свой 75-летний юбилей. Хотя, глядя на этого энергичного, жизнерадостного человека, скоростью мысли легко дающего фору любому юноше, в это трудно поверить! В честь юбиляра было запланировано много мероприятий: в июне в Астраханском театре оперы и балета с большим успехом стартовала мировая премьера балета «Андрей Рублев» (хореограф-постановщик Константин Уральский), в сентябре юбиляра чествовали в Японии, предстоит ряд концертов в Мариинском театре, проходят концерты в родной Московской консерватории.

Слушая музыку В. Г. Кикты, всегда ощущаешь безотчетное состояние радости и света. Благодаря творчеству таких людей, как Валерий Григорьевич, несущему позитивную, добрую энергетику, современному человеку становится легче преодолеть многие жизненные трудности и найти утешение души, которое может дать только искусство высокодуховной направленности! С юбилеем, дорогой Учитель!

О. В. Евстратова,
преподаватель МГК

№ 3 (1332), март 2016

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

В конце января в рамках фестиваля «Театр музыкальных инструментов» в Центре им. Вс. Мейерхольда был показан спектакль «Положение вещей» на музыку трех композиторов: Жоржа Апергиса, Маурицио Кагеля и Фараджа Караева. Основным организатором проекта, осуществленного при поддержке Министерства культуры и туризма Азербайджана, выступил консерваторский ансамбль «Студия новой музыки». Его участники на этот раз исполняли не только музыкальные партии, но и актерские роли. Молодой режиссер-постановщик, студент ГИТИСа, Алексей Смирнов рассказывает о состоявшейся работе:

— Алексей, прежде всего, хочу поздравить тебя с постановкой, думаю, что она получилась интересной и достойной внимания. Насколько я знаю, это не первое твое сотрудничество с ансамблем «Студия новой музыки»?

— Я сотрудничаю с ними с 2013 года, когда мы вместе с Владиславом Тарнопольским готовили проект «ARTинки с выставки» (см. «РМ» 2013, № 8 и 2014, № 2 – ред.). Идея была соединить современное визуальное и музыкальное искусство – своеобразная отсылка к Мусоргскому и его «Картинкам». Получился такой спектакль в жанре променад-театра. Проект попал на фестиваль NET (Новый европейский театр), и мы сыграли его там четыре раза.

— При работе с музыкальным коллективом режиссер нуждается в музыкальном образовании?

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

— Я учусь на 5-м курсе ГИТИСа на режиссера музыкального театра в мастерской профессора А. Б. Тителя и профессора И. Н. Ясуловича. У меня две однокурсницы – обе до этого получили музыкальное образование. Одна из них как пианистка, другая как теоретик. А я закончил колледж как баянист. Важная часть нашей работы – анализ музыкальной драматургии, и, конечно, проще это делать, если у тебя есть базовое музыкальное образование.

- Инструментальный театр, несмотря на богатую историю, – довольно редкое явление на российской сцене. Почему ты обратился к жанру, в котором обычно за режиссуру отвечают сами музыканты?

— Честно говоря, изначально я хотел поставить со «Студией новой музыки» оперу, многократно что-то предлагал и обсуждал с В. Г. Тарнопольским. Мое театральное сотрудничество со «Студией» ограничивается пока работой в качестве ассистента режиссера в постановке оперы В. Г. Тарнопольского «По ту сторону тени» в театре Станиславского и Немировича-Данченко (март 2015 года). Каких-то собственных режиссерских проектов еще не было. Но Владимир Григорьевич сказал мне однажды, что «Студия» может «потянуть» спектакль в жанре инструментального театра (не уверен, что я тогда понимал, что это такое…).

— Расскажи о проекте «Театр музыкальных инструментов», как появилась идея спектакля «Положение вещей»?

Маурицио Кагель. «Dressur»

— По-настоящему с инструментальным театром я познакомился, посмотрев видеофрагменты спектакля Гёббельса «Черное на белом». Мне очень понравилась идея, когда он в процессе сотворчества с музыкантами, сочиняет некое театральное полотно. Когда я начал интересоваться, оказалось, что была довольно большая послевоенная волна произведений в этом жанре, есть ключевые имена: Кагель, Апергис и другие. Владимир Григорьевич назвал мне несколько имен русских композиторов, которые этим занимались, и я выбрал Фараджа Караева, его пьесу «Положение вещей». Мне понравилась музыка, и я подумал, что она будет отличной основой для спектакля, при этом слабо представляя, как это поставлю. Я добавил к ней «Dressur» Кагеля – мне казалось, что будет хороший переход между камерным сочинением и сочинением для большого ансамбля, сделал купюры в «Dressur» и добавил произведение «Семь преступлений любви» Апергиса. Таким образом, собралась музыкальная основа спектакля. Мы решили, что если знакомить людей с этим жанром, то интересно представить нескольких композиторов, которые работали в разных техниках. Сочетание – Апергис, Кагель и Караев – показывает палитру инструментального театра.

— А не получилось ли слишком пестро?

— Мне кажется, что нет. Меня волновало, как я все это соединю, было очевидно, что там нет нарратива, нет какой-то истории, которая может связать все три номера. Решением было – соединить их общим подходом к материалу.

Маурицио Кагель. «Dressur»

— Возможно, их связало воедино то, что все декорации и инструменты были на сцене изначально?

— Я позвал художницу, с которой мы уже работали. Это Елена Бодрова, она тоже выпускается в этом году из ГИТИСа. Мы стали думать, как нам это сделать. В процессе работы Лена предложила формат единой установки, то есть работать с какими-то объединяющими моментами. Мы взяли за основу декорацию «Dressur», которая изначально была предложена Кагелем, и, отталкиваясь от этого, нашли решение, как добавить другие пьесы: мы придумали трибуну с пиджаками и инструментами на сцене и, таким образом, связали пространство.

— Ты сказал, что нарратива там нет, и все пьесы разные. Но создалось впечатление, что для себя ты придумал какой-то сюжет. Особенно в произведении Караева. Там ярко выделяются персонажи и чувствуется какая-то линия развития…

— Я долго пытался понять, что такое инструментальный театр, и как мне работать с музыкантами. Ясно, что те принципы, с которыми подходишь к работе с певцами в опере, тут будут не совсем точны, потому что у тех есть базовая актерская подготовка. Мы говорим с ними на одном языке: о перевоплощении, о вхождении в образ, о линии роли. Здесь нужно было найти какой-то другой подход. Для примера я взял ранние спектакли Крымова, которые он делал в ГИТИСе со своим курсом художников: на сцене они занимаются своим делом – рисуют кистями, делают инсталляции… Такой вход в театральность через дверь живописи. И мне захотелось сделать то же самое – зайти в театральность через игру на музыкальных инструментах, представить театр композитора.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

В работе с исполнителями очень помогло то, что все их движения, особенно в «Dressur», я нанизывал на какую-то логичную и понятную для них историю. Они сознавали, что «делают» внутренний сюжет – почему играют на одном инструменте, а потом на другом. Поэтому у них получилось, как мне кажется, именно театральное представление, появилась какая-то осознанность – не музыкальной игры, потому что у них она и так присутствует, а осознанность существования на сцене. Это помогло мне в «Dressur». Но в «Положении вещей» музыка совсем другая – там нет точных указаний для режиссера. Мы вместе с художником придумали мир, в котором существуют герои.

— В «Положении вещей» выделяется английский рожок. Ты шел от партитуры, и таким образом возник персонаж, который выделяется среди других музыкантов?

— Нас учат, что анализ партитуры – это самое главное. Мне показалось, что функция английского рожка в этой пьесе иная, чем всех остальных инструментов. Исходя из этого, я придумал ей роль (солистка — Анастасия Табанкова), она стала для меня центральным персонажем. Хотя я не уверен, что Фарадж Караевич так задумал.

— А ты обращался к нему с вопросами?

— Да, я несколько раз с ним встречался, спрашивал, что именно он написал. Мне не до конца были понятны в партитуре несколько моментов, потому что их можно было очень вольно трактовать. Я спрашивал, что именно он имел в виду, но он почти всегда говорил: «Делайте, как считаете нужным».

— Произведение Караева было исполнено в 1991 году в концертном варианте, но Апергис и Кагель ставились, и доступны видеозаписи этих постановок. Ты их видел?

— Да, на Youtube есть замечательная запись Апергиса, как мне кажется, очень точная. Это вечная проблема режиссера: ты не можешь не знать предшественников, но ты не должен их копировать, на них ориентироваться. С Апергисом сложнее, потому что у него все прописано в партитуре: все мизансцены, весь музыкальный материал.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

— Получается, что у Кагеля и Апергиса остается меньше свободы для режиссера?

— Не совсем так. В Кагеле я сделал купюры и сильно перелопатил то, что у него было. У него пьеса идет тридцать минут, а у меня – десять. Там прописаны перемещения, театрализация, но там достаточно много мест, где не написано, что делать исполнителям. А тут главное – как они играют на музыкальных инструментах, как реагируют на то, что другой человек играет на музыкальном инструменте… То есть в партитуре решен вопрос «что?», а вопрос «как?» – нет.

- И ты планируешь поставить Апергиса по-другому – я имею в виду, что ты собираешься скоро ставить его в Баку? Материал для тебя не исчерпан?

- «Семь преступлений любви» – пьеса для трех исполнителей. У музыкантов «Студии новой музыки», которые ее исполняли, сложились определенные взаимоотношения (сами по себе и благодаря мне). А там будут совершенно другие люди. И у них сложатся другие взаимоотношения. У них все будет по-другому.

Беседовала Елизавета Гершунская,
редактор «Центра современной музыки» МГК
Фото Наталии Думко

№ 5 (1325), май 2015

Г. Еприкян и Д. Бородаев

Одна из важнейших задач Органного фестиваля Московской консерватории – знакомство аудитории с новыми произведениями, благодаря конкурсу молодых композиторов на лучшее сочинение для органа, который поводится совместно с кафедрой композиции. В этот раз, как отметило жюри во главе с проф. В. Г. Агафонниковым, уровень представленных сочинений в сравнении с прошлыми годами значительно вырос.

В номинации «Сочинение для органа соло» внимания заслуживает работа композитора из Нижнего Новгорода, ныне студента Санкт-Петербургской консерватории Ивана Татаринова. Автор продемонстрировал в своей quasi-импровизационной «Фантазии на тему Vater Unser» необычный ракурс одной из самых известных григорианских мелодий «Отче наш». В отличие от привычных хоральных партит в стиле Бёма и Букстехуде или классической немецкой обработки этого напева у Мендельсона Татаринов выбрал неожиданный подход в его осмыслении. Фантазия с самого начала погружает слушателя в мистическую атмосферу французской органной школы рубежа XIX-XX веков, вызывая ассоциации с поздними сочинениями Ш. М. Видора и сочинениями М. Дюпре, а блестящая виртуозная фактура в духе Ж. Алена стремительно увлекает слушателя. Композитор-органист, он прекрасно знает, с какой фактурой способен справиться инструменталист, какое расположение аккордов наилучшим образом воплотит задуманный музыкальный образ. И хотя исполнительская манера Ивана довольно жесткая, его композиторский стиль говорит о нем как о начинающем мастере с богатым потенциалом.

Концерт в Малом зале

В номинации «Сочинение для органа в ансамбле» первую премию поделили «Моление благоверного князя Андрея Боголюбского» Артема Ананьева и «Арабески» для гитары и органа московского композитора и гитариста Дмитрия Бородаева (которому достался также приз зрительских симпатий). В произведении Д. Бородаева переплелись методы письма европейских мастеров (полифоническая техника, токкатная фактура, традиционное формообразование) и интонационный язык арабского мира. Молодой гитарист опирается на мелодико-ритмические основы восточной, главным образом мавританской, музыки. Сочинение очаровывает богатым, многоуровневым звучанием, рисуя фантастические картины, созданные из экзотических образов, маняще-чувственных ощущений и полусказочных представлений о далеких южных странах. В некоей таинственной недосказанности, присущей хорошему музыкальному произведению, можно было бы усмотреть реверанс в сторону истории появления гитары в Европе, одновременно с лютней привезенной в XIII веке на Пиренейский полуостров арабами и в дальнейшем получившей широкое распространение на Западе. Автор убедительно продемонстрировал безграничные возможности гитары, привнеся в академическую музыку множество ярких красок. Успеху этого эксперимента способствовало и нетривиальное сочетание гитары и органа – инструментов, казалось бы, столь далеких и по эстетике, и по звукоизвлечению. «Арабески» прозвучали в исполнении дуэта Д. Бородаева и Г. Еприкяна, за спиной которых опыт выступлений на концертных площадках мира, о чем свидетельствует их зажигательная и вместе с тем уверенная и слаженная манера игры.

К радости исполнителей и слушателей все концерты проходили в Малом зале – наконец у органистов вновь появилась возможность играть на прекрасном двухмануальном инструменте Александра Шуке!

Анна Орлова,
студентка ФФ

№ 5 (1325), май 2015

Томас Троттер

Первый месяц весны традиционно прошел под знаком органного марафона – в консерватории состоялся XV Московский международный органный фестиваль. Подготовка к грандиозному мероприятию началась задолго до его старта – в преддверии фестиваля прошли еще два значительных состязания: II Международный конкурс молодых дарований «Юный органист» (завершившийся 14 и 19 марта концертами лауреатов) и VI Всероссийский конкурс молодых композиторов на лучшее сочинение для органа (заключительный тур состоялся 21 марта).

Честь открывать фестиваль выпала почетному доктору Бирмингемского университета, органисту церкви Св. Маргариты Вестминстерского аббатства, профессору Королевского Северного музыкального колледжа Томасу Троттеру. Маэстро вынес на суд публики сочинения разных национальных школ, стилей и эпох, поражая широтой музыкантского кругозора и размахом своего творческого диапазона. 10 марта в его исполнении прозвучали Концерт № 2 Генделя для органа, струнных и basso continuo (в транскрипции для органа), вторая трио-соната Баха, третья соната Хиндемита, четвертая соната Мендельсона, Прелюдия и танцевальная фуга Литеза, Фантазия № 1 Сен-Санса, а также произведения молодых авторов – К. Кульковой, Дж. Макмиллана и Э. Уоллена. Благодаря изысканной регистровке и непередаваемому «туше» известные сочинения заблистали в руках мастера неожиданными красками. Профессор показал безукоризненное владение инструментом (казалось, что его технические возможности просто безграничны!), необыкновенную глубину и убедительность трактовок, покорив эмоциональную публику яркостью и живостью своей игры. Столь же интересен был и мастер-класс, проведенный Троттером на следующий день.

С каждым годом можно наблюдать, как повышается уровень юных органистов. И неудивительно, ведь этот инструмент осваивают теперь не только в вузах и училищах, но и в музыкальных школах России. О своих творческих достижениях заявили школьники: М. Милованов, Е. Моисеева, Ф. Скопин, Г. Федотов, Е. Дзахоева, И. Колесова, С. Красная, А. Кундухов, – и учащиеся колледжа: И. Гавриков, Г. Калис, В. Скоморохов и И. Царёв (кл. Г. В. Семёновой). 15 марта с сольным концертом выступила студентка консерватории, лауреат всероссийских и международных конкурсов, обладатель Премии Правительства Москвы М. Черепанова (кл. проф. Н. Н. Гуреевой). Органный вечер украсили певица Е. Афанасьева и флейтист С. Журавель.

Мария Черепанова

Одним из самых запоминающихся событий фестиваля для всех, кто интересуется новейшими достижениями в области академической культуры, стал заключительный тур конкурса молодых композиторов (председатель жюри – проф. В. Г. Агафонников). Финалисты продемонстрировали высочайший профессиональный уровень, индивидуальность почерка и хорошее знание традиций, а исполнители (часто в их роли выступали сами композиторы) – великолепную техническую оснащенность и творческую смелость. Пожалуй, о каждом сочинении можно говорить как о своеобразном явлении в области современной музыки.

Награды же распределились следующим образом. В номинации «орган соло» II премию (I премия присуждена не была) поделили А. Килин (Маленькая полифоническая фантазия, исп. А. Сидоркина) и М. Иглицкий (Прелюдия и фуга, исп. А. Демидова); III премия досталась И. Шашковой-Петерсон (историческая поэма «Севастополь», исп. автор) и И. Татаринову (фантазия на тему «Vater Unser», исп. автор); диплом получила А. Ведякова (сочинение «3D», исп. В. Королевский). В номинации «орган в ансамбле» I премия была отдана Д. Бородаеву («Арабески» для гитары и органа, исп. автор и Г. Еприкян) и А. Ананьеву («Моление Святого Благоверного Великого Князя Андрея Боголюбского» для органа и вокального ансамбля; исп. М. Каталиков и ансамбль «Эйдос» под руководством А. Капланова); II-я премия присуждена не была, а III -ю поделили Д. Славникова («Приношение Рождеству» для двух флейт, саксофона, виолончели и органа; партия органа Е. Королёва) и И. Абрамов («Der Reise» для скрипки и органа; исп. Э. Хечикян и Я. Станишевский); диплом достался Я. Крулю (Интерлюдия и токката для флейты и органа; исп. С. Журавель и М. Черепанова). Приз зрительский симпатий завоевал композитор Д. Бородаев.

В заключительном концерте памяти профессора А. Ф. Гедике (29 марта) приняли участие студенты, ассистенты-стажеры кафедры органа и клавесина, а также солисты филармонии, оперных театров и оркестров: С. Ермасова (скрипка), Д. Короновский (валторна), А. Варенцов (баритон), А. Конева (сопрано). Прозвучали произведения Баха, Генделя, Брунса, Франка, Букстехуде, Мендельсона, Сибелиуса, Д. Писаревского, а также Танеева и Форе в транскрипции Д. Дианова.

По праву вошедший в летопись консерваторской жизни и в хронику жизни столицы фестиваль с каждым годом испытывает не только новый подъем, но и новые трудности. Все они лежат на плечах зав. кафедрой органа и клавесина – проф. Н. Н. Гуреевой, которой каким-то непостижимым образом удается привлекать множество талантливых людей, благодаря чему фестиваль превращается в настоящий музыкальный праздник. Тяготы подготовки мероприятия разделяют с ней коллеги по цеху: органисты (А. А. Паршин, Л. Б. Шишханова, А. С. Семёнов, Д. В. Дианов, А. М. Шмитов, К. С. Волостнов) и композиторы (В. Г. Агафонников, В. Г. Кикта, Л. Б. Бобылёв, С. В. Голубков, Д. В. Дианов). Огромный и самоотверженный вклад в общее дело вносит заведующая органной мастерской Н. В. Малина с подопечными (А. К. Шаталовым и В. Э. Ауловым), благодаря которым инструменты всегда находятся в прекрасной рабочей форме.

С добрыми пожеланиями в адрес всех участников марафона и с надеждой на новые художественные открытия будем ожидать следующий фестиваль – 2016.

Ирина Новосёлова

№ 1 (1321), январь 2015

Гости и участники фестиваля

С 3 по 7 декабря 2014 года в Московской консерватории прошел юбилейный фестиваль, посвященный 85-летию со дня рождения американского композитора Джорджа Крама (р. 1929).

Классик американской музыки ХХ–XXI вв. Дж. Крам более тридцати лет хорошо известен нашему слушателю. Он соединил в своем творчестве «различные тенденции национальной музыки от Чарльза Айвза до Роя Харриса наряду с европейскими стилями начала ХХ века» (К. Гэнн). В его творчестве органично переплелись чисто американское ощущение пространства и европейская рафинированность. В музыке Крама представлен широкий диапазон стилей и композиторских техник ХХ века, благодаря которым он находит новые смысловые связи между музыкой прошлого и настоящего. «Уже сами названия его пьес звучат как стихотворения. Серьезности музыкальных концептуалистов он противопоставляет свою веселую изобретательность, перепалку с классиками через цитаты и нежность к слушателям» (М. А. Сапонов).

В рамках фестиваля состоялись три концерта, где звучала музыка Крама, его учеников и коллег, а также прошли мастер-классы. Специально к фестивалю был подготовлен буклет, в котором опубликована беседа юбиляра с проф. С. Ю. Сигидой, список произведений композитора, а также очерки, посвященные самому Дж. Краму, пианисту и дирижеру Дж. Фриману и композитору Д. Ризу. С приветствием к гостям и участникам, открывая фестиваль, обратился проректор по научной работе профессор К. В. Зенкин.

Первый концерт в зале им. Н. Я. Мясковского имел подзаголовок: «Музыка профессоров Университета Пенсильвании». Он открылся «Маленькой сюитой на Рождество» Дж. Крама в исполнении Михаила Дубова, одного из постоянных пропагандистов музыки юбиляра. Далее звучала музыка его коллег.

В программе концерта были представлены два сочинения Джея Риза (р. 1950, завкафедрой композиции Пенсильванского университета). Его музыка известна в России, опера «Распутин» постоянно присутствует в репертуаре театра Геликон. Прозвучали блестяще исполненная пьеса «Призрак ласточки Красного моря» для флейты (М. Алиханова) и фортепиано (М. Хаба) и завершавший программу струнный квартет «Memory Refrains» (Н. Ведякова, К. Сухова, Ю. Аполлонская, В. Мухин).

В тот вечер впервые в России были исполнены и произведения Джеймса Примоша (р. 1956) – Две песни из вокального цикла «Святый, Крепкий…» на тексты английских и американских поэтов, а также византийского богослова VII века Иоанна Лествичника (Е. Кичигина – сопрано и Н. Черкасова – фортепиано) и Цикл прелюдий для фортепиано «Хитроумное изобретение, Абсолютный дар» (Н. Черкасова). Прозвучала также пьеса Эндрю Рудина (р. 1939) «Торжество» для двух фортепиано (М. Хаба, Н. Черкасова) и ударных (А. Никитин), написанная специально к 80-летнему юбилею Джорджа Крама и 70-летию Джеймса Фримана.

На втором концерте фестиваля в Мемориальном музее им. А. Н. Скрябина звучала музыка «кумиров» Крама: «Песни Билитис» К. Дебюсси в переложении для флейты и фортепиано, «Контрасты» Б. Бартока для скрипки, кларнета и фортепиано, пьесы А. Скрябина «Гирлянды» и «Темное пламя», его же Этюд ор. 8 № 11 в транскрипции Дж. Риза, а также две пьесы самого Крама – «Голос кита» для трех исполнителей в масках и «Одиннадцать эхо осени». Эту программу задумали и исполнили большие энтузиасты музыки юбиляра: М. Дубов (фортепиано), О. Танцов (кларнет), Е. Субботин (скрипка), И. Рубинштейн (виолончель), И. Бушуев (флейта).

Кульминацией фестиваля стал заключительный концерт в Рахманиновском зале. В нем приняли участие американские гости: певица Барбара Энн Мартин, пианист и дирижер Джеймс Фриман, а также солисты ансамбля «Студия Новой музыки» С. Малышев (скрипка), О. Галочкина (виолончель), А. Винницкий (ударные), М. Алиханова (флейта), А. Потапов (банджо).

Впервые в России были исполнены Три ранние песни Дж. Крама, написанные им в год окончания Высшей школы (1947), и песня «Молчаливая ночь под звездным небом» из цикла Элегических песен и вокализов на стихи поэмы Уитмена «Когда сирень цвела…» (памяти Авраама Линкольна). Камерные пьесы «Последовательность сновидений» для скрипки, виолончели, ударных, фортепиано и стеклянной гармоники и «Ночь четырех лун» для сопрано, виолончели, флейты, банджо и ударных продемонстрировали инструментальный театр Крама. Эти музыкальные театральные действа вызвали особый интерес у публики, причем все пьесы комментировал управлявший ансамблем Джеймс Фриман.

В концерте был показан фрагмент американского видеофильма с участием Дж. Крама и исполнением некоторых пьес композитора, снятый во время его прошлой поездки в Москву и Санкт-Петербург. Было очень интересно и важно услышать рассуждения о композиторской технике из уст самого автора.

Мастер-класс для студентов композиторского, вокального и дирижерско-хорового факультетов также был сосредоточен на особенностях исполнения вокальной и инструментальной музыки Крама. На втором мастер-классе у профессора вокального факультета Е. М. Околышевой молодые певцы сначала познакомились с вокальной музыкой Крама, которую показала Барбара Энн Мартин, а затем сами исполнили ряд арий и сцен из русских опер, завершив встречу «диалогом культур».

Через несколько дней после окончания фестиваля Джордж Крам прислал письмо с огромной благодарностью музыкантам, исполнявшим его музыку, и всем организаторам, способствовавшим проведению столь сложного мероприятия. Фестиваль, посвященный американскому композитору, стал замечательным подарком юбиляру и московским слушателям.

Анжелика Козедуб,
студентка ИТФ

№ 7 (1318), октябрь 2014

Алексею Любимову 70 лет! Можно ли в это поверить? Нет, конечно. Он летает по консерватории с юношеской легкостью. Его образ жизни – репетиции, занятия, гастроли, фестивали, концерты… Он, по его же словам, живет в самолете, дни и часы его расписаны далеко вперед. И при этом он успевает отслеживать все главные культурные события, происходящие в мире…

Народный артист России, профессор Московской консерватории, солист Московской филармонии, профессор университета «Моzarteum» в Зальцбурге. Участник фестивалей старинной музыки в Утрехте, фестиваля Баха в Лейпциге, «Mostly Mozart» в Нью-Йорке, Шлезвиг-Гольштейне, дворцовых фестивалей в Сансуси, Потсдаме, Людвигсбурге… Как авангардный пианист – участник фестивалей современной музыки в Риге, Таллине, Ленинграде, Новосибирске, Варшаве, Берлине, Виита-Саари, Локкенхаузе… Организатор и художественный руководитель фестиваля современной музыки «Альтернатива» (1988–1991)… Играл под управлением К. Кондрашина, Д. Ойстраха, Н. Рахлина, Г. Рождественского, М. Плетнева, В. Ашкенази, Ф. Брюггена, М. Яновского, Р. Норрингтона, Э. П. Салонена, К. Хогвуда, В. Юровского…

Неудивительно, что состоявшийся в сентябре фестиваль в честь музыканта назывался «Алексей Любимов в кругу друзей». Его организовали ученики Любимова, бывшие и теперешние, – настоящие сподвижники и продолжатели его идеи исполнительства музыки всех времен. Они показали, что музыка разных эпох и стилей – вся принадлежит сегодняшнему дню и отражает самую суть современной культуры.

Соединение старой и новой музыки – для А. Любимова вопрос мировоззренческий. Аннотация к одному из организованных им концертов красноречиво характеризует его кредо: «Нас не удовлетворяет какая-либо одна узкопрофессиональная сторона исполнительства. Окруженные и потрясенные необъятным миром музыки, созданной вчера и сегодня, на востоке и на западе, мы хотим хотя бы часть наших чувств передать слушателям с помощью наших способностей, инструментов и новейшей техники. В наших программах на равных правах встречаются орган и африканские ударные, средневековый псалтериум и электрогитара, азиатский чанг и виола да гамба. Нас не смущает сочетание старинного консорта, электронной аппаратуры, камерного оркестра, ансамбля народных инструментов разных стран, элементов театральной зрелищности. Мы хотим выявить линии внутреннего сходства при внешнем контрасте и дать слушателям пищу для размышлений о судьбах музыки».

В его программах, которые он не просто играет – конструирует, и которыми вообще так славны концерты А. Любимова, проявляется его исполнительская природа музыканта-мыслителя. Программы Любимова – в буквальном смысле авторские опусы, сыгранная в них музыка разных стилей, времен и культур в сочетании обретает новый смысл. Помнятся его программы 70-х годов, например, «Музыка Востока в современном советском и зарубежном музыкальном искусстве», составленная из сочинений Дебюсси, Кейджа, Штокхаузена, Мартынова и традиционной музыки Японии, Индии, Индонезии, Африки. Или программы 90-х: «Новые платья господина Баха», где музыка Баха фигурировала в качестве cantus firmus в обработках композиторов XIX–ХХ веков; или «Концерт для подготовленного фортепиано и неподготовленной публики, и наоборот» с Кейджем, Сильвестровым, Мансуряном, Ф. Э. Бахом…

Фестиваль «Алексей Любимов в кругу друзей» отразил не просто эту сферу интересов музыканта, но саму философию его просветительства. И круг его друзей оказался весьма обширным.

«Первые выпускники класса А. Б. Любимова» – так назывался концерт, открывавший фестиваль, который провели Ольга Андрющенко и Сергей Каспров (оба – фортепиано). За ними последовали совершавшие «Путешествие сквозь века» (второй день) Дарья Борковская, Владимир Иванов, Алексей Гроц, Алексей Шевченко, Мария Успенская (клавесин, хаммерклавир, тангентклавир, рояль «Блютнер»), Анатолий Гринденко (виола да гамба). А далее к ним присоединились путешествующие в веках вместе с «Моцартом и Cо» (третий день) – Александра Коренева, Елизавета Миллер, Максим Емельянычев, и опять же Мария Успенская (хаммерклавир, тангентклавир).

Концерт «Минимализм и не только» (четвертый день) собрал друзей-композиторов А. Любимова. Это Валентин Сильвестров; хотя он не приехал, его Вторую сонату исполнил юбиляр. Виртуально присутствовал и Антон Батагов – на большом экране он вместе с Полиной Осетинской исполнял на двух роялях фрагмент из оперы Филипа Гласса «Сатьяграха» под названием «Протест». Павел Карманов принес в дар «Кембриджскую музыку», ее исполнил фортепианный квартет в составе: Ася Соршнева (скрипка), Сергей Полтавский (альт), Ольга Дёмина (виолончель), Пётр Айду (фортепиано). Сергей Загний представил свой органный опус «Музыка XVI века». Иван Соколов сыграл три прелюдии и свой знаменитый «Волокос» (фортепиано и перформанс).

Круг друзей-композиторов оказался неполным. В него мог бы войти Тигран Мансурян, его юбилейный концерт (организованный Любимовым!) прошел в присутствии композитора за несколько дней до фестиваля. Наверное, мог бы войти Владимир Мартынов, единомышленник и сподвижник по «Альтернативе», премьеры фортепианных сочинений которого А. Любимов играл не раз.

«Для себя и идеального слушателя…» – так назывался пятый, заключительный концерт фестиваля. Это был настоящий музыкальный тутти-финал, где чередовались соло, ансамбли, хор и оркестр, и где объединились как друзья-композиторы – от Филиппа Эммануила Баха и Григорио Аллегри до Владимира Мартынова и Георга Пелециса, так и друзья-исполнители. Во главе с Алексеем Любимовым это были Ольга Мартынова (клавесин), Олег Худяков (флейта), Назар Кожухарь, Станислав Малышев (скрипка), Алексей Зуев, Петр Айду, Ольга Пащенко, Элина Качалова (фортепиано), ансамбль «Questa musica» с Филиппом Чижевским за дирижерским пультом, вокальный ансамбль «Интрада» во главе с Екатериной Антоненко. И, наконец, Ансамбль ударных инструментов под управлением Марка Пекарского.

На протяжении всех пяти дней концерты проходили при огромном скоплении народа, словно оправдывая название фестиваля и справедливо причисляя к друзьям многочисленную публику. Музыкальное приношение учителю и соратнику в искусстве стало ярчайшим событием начавшегося концертного сезона.

Многая лета, Алексей Борисович!

Доцент М. И. Катунян
Фото Ольги Пащенко

№ 2 (1313), февраль 2014

У тех, кто следит за происходящими в наших музыкальных театрах событиями хотя бы по газетам, должно было бы сложиться мнение, что все постановки последних лет пытаются перещеголять друг друга в неожиданности трактовок. Это касается не только классики, где подобные явления порой совершенно неорганичны, но и постановок опер современных композиторов, в которых главной отличительной чертой часто бывает, пусть и высокохудожественный, выход за привычные формы оперного искусства.

Сцена из оперы «Жених» Анжелики Комиссаренко

Этот процесс характерен не только для нашей страны, но является общемировой тенденцией. Фантастические, не соответствующие сюжету костюмы и декорации, проектирование на экран разнообразного видеоряда… Иногда это смотрится более или менее органично – как, например, в постановке оперы «Записки сумасшедшего» Ю. М. Буцко в Камерном музыкальном театре имени Б. А. Покровского – но все равно возникает вопрос: неужели люди стали до такой степени невосприимчивы к музыке, что их воображение требуется нагрузить столь избыточной дополнительной информацией? А может быть, сегодня вообще нельзя создать произведение для музыкального театра, написанное в традиционной форме?

Ответом на эти сомнения стали премьеры трех камерных опер молодых композиторов, состоявшиеся 29 ноября 2013 года в театре «Открытая сцена» на Поварской в рамках проекта «Лаборатория современной оперы» (художественный руководитель – Заслуженный деятель искусств России и Украины, профессор В. Г. Кикта). Постановка опер «Жених» Анжелики Комиссаренко (по одноименной сказке А. С. Пушкина) и «Квадратура круга» Артёма Ананьева (по новеллам О. Генри) – преподавателей Московской консерватории, как и «Марина» Дмитрия Суворова (по письмам М. Цветаевой), дипломной работы выпускника РАМ им. Гнесиных, была осуществлена режиссером-постановщиком Екатериной Василёвой – внучкой прославленного танцовщика и балетмейстера В. Ю. Василёва.

Сцена из оперы «Марина» Дмитрия Суворова

Можно ли сегодня написать и поставить оперу на сказочный сюжет? В XIX веке, когда внимание общества было приковано к русскому фольклору, появилось много таких опер – достаточно вспомнить Глинку, Римского-Корсакова, Чайковского, Серова и других композиторов. Прошло более ста лет… Неужели теперь интерес утерян? Конечно же, это не так – с детских лет в нас сохраняется тяга к сказке в ее естественном, не искаженном никакими ультрасовременными «новациями» виде.

Либретто оперы «Жених» (наиболее продолжительной из всех представленных) создано композитором на сюжет первой и, вероятно, наименее известной сказки, написанной А. С. Пушкиным балладной строфой в 1825 году, во время ссылки в Михайловское. Публика услышала «запрятанные» в музыке мелодии народных песен (в том числе из сборника Кирши Данилова), народный наигрыш, а также мелодию народной песни, записанную в селе, где бывал А. С. Пушкин.

Опера состоит из семи картин с прологом и эпилогом. Главные партии блестяще исполнили Ольга Гречко (Наташа), Илья Ушуллу (Жених), Сергей Борзов (отец), Анна Блашкина (мать) и Алена Абрамова (сваха, подруга). Кроме того, в постановке был задействован вокальный ансамбль (Екатерина Пац, Марианна Асвойнова, Константин Забелин, Владимир Богдашкин) и инструментальный ансамбль (Даниил Пасека, Екатерина Гладышева-Долина, Михаил Аленин, Юрий Посыпанов, Мария Садурдинова) под управлением дирижера Сергея Акимова. Постановка оперы была решена Е. Василёвой в форме народного лубка, смотрелась захватывающе и органично дополняла музыку.

Опера «Квадратура круга» – совсем иной взгляд на музыкальный спектакль как таковой. Три важнейших его составляющих – пение, актерская эмоция и сценическое действие – плотно сплелись в единый клубок личной экспрессии, блестяще переданной исполнителем партии О. Генри Алексеем Зубаревым (баритон). Композитор (выступивший также в качестве автора сценария и дирижера) и режиссер предложили зрителям достаточно парадоксальный взгляд на американского новеллиста. Если вы всегда были убеждены в том, что его рассказы – это уморительные проделки вождя краснокожих, авантюры Таккера и Питерса, трогательная доброта всех «родственных душ», населяющих «этот безумный, безумный мир», – то вы, скорее всего, ошибались. Это лишь часть «айсберга» по имени О. Генри. За парадоксами и горькой иронией его сюжетов – жизнь самого автора, испитая им «до дней последних донца» (В. Маяковский).

Пять картин оперы (по мотивам новелл «Ночной бродяга», «Последний лист», «Обед у…», «Сон Мюррея» и «Квадратура круга») – это рассказ о самом О. Генри в фактах его биографии (арест, отказ редакций печатать рассказы и т. д.) и в кошмарных снах его персонажей (вплоть до казни на электрическом стуле). Режиссерский пафос «Квадратуры круга» – это кровавый триллер с двойным убийством, игра А. Зубарева и актеров миманса здесь выше всяческих похвал. Но что изначально заявлено в музыкальной партитуре? Тщательно отобранное слово О. Генри и музыка А. Ананьева, словно «закутанная» в монотонно-сумрачное, пронизанное вспышками ярости звучание струнного квартета, дают осознание глубинного смысла происходящего. Опера «Квадратура круга» с ее почти хичкоковским напряжением – это философская притча о природе искусства и личной трагедии художника, превратившего свою жизнь в фантасмагорию правды и вымысла.

Либретто оперы «Марина» основано на текстах неотправленных писем Марины Цветаевой, написанных ею в 27 лет. Первоначальная версия оперы, предназначенная для исполнения сопрано и симфоническим оркестром, была переработана автором специально для этой постановки. Партии струнного квартета исполняли Варвара Копьева, Дарья Головченко, Варвара Гринденко и Мария Нефедова, партию фортепиано – Евгений Сергеев, дирижировал Евгений Афанасьев. Солистке Анне Половинкиной удалось искусно передать замысел композитора.

К. Ю. Бохоров,
кандидат культурологи

№ 2 (1313), февраль 2014

«ARTинки с выставки» – проект, призванный объединить молодых людей из разных областей искусства, 20 декабря завершился концертом в Рахманиновском зале (о том, как задумывалось и готовилось это событие, «Российский музыкант» уже рассказывал своим читателям: см. 2013, № 8, ноябрь. – Ред.). Концерту предшествовал круглый стол, собранный куратором проекта Владиславом Тарнопольским. Заявленная тема «Взаимодействие музыкального и визуального» открыла большие возможности для обсуждения, и дискуссию даже пришлось прекратить из-за нехватки времени. Выступали не только непосредственные участники: о Мусоргском и его цикле «Картинки с выставки» рассказала профессор С. И. Савенко, краткий экскурс в историю взаимодействия музыкального и визуального в XX веке провел композитор Ф. Софронов. В ходе дискуссии интересные соображения высказали профессор В. П. Чинаев, композитор С. Невский. Но главное – участники, наконец, получили возможность познакомиться друг с другом. Речь идет, как помним, о художниках и молодых композиторах, которые писали свои сочинения по арт-объектам, не зная их авторов в лицо. Все композиторы – студенты и выпускники Московской консерватории.

Наталья Прокопенко (класс проф. Ю. В. Воронцова) вдохновилась идеей звуковой инсталляции Евгения Гранильщикова «Бегство», которая представляет собой зал кинотеатра. В нем воспроизводится фильм 1946 года, в котором отсутствует видеоряд, но есть звуковая дорожка. Композитору показалось, что идея Гранильщикова коррелирует с идеей музыкального искусства как пространства и поля для размышления. В «Fugue» Н. Прокопенко, написанной для флейты, индийской поющей чаши, кларнета и виолончели, автор сопоставляет континуальное и дискретное, воссоздавая электронное звучание силами акустических инструментов.

Кирилла Широкова (класс проф. В. Г. Тарнопольского) привлекла работа «Кому принадлежит тень от зонтика» художников Софьи Гавриловой и Алексея Корси своей идеей отражения. Пьеса Широкова написана для флейты и пленки, где основная идея состоит в непрерывном, ненасытном поиске «своей тени», но их соединение невозможно. Для исполнителя была поставлена сложная задача: флейтистка Александра Елина осуществляла этот «поиск» на барочной флейте, одновременно слушая запись флейты современной. Публика при этом чувствовала себя немного лишней: Кирилл назвал свое произведение «self-beloved shadows» – «влюбленные в себя тени», а влюбленным, как известно, публика не нужна.

Александр Хубеев (класс доц. Ю. В. Каспарова) обратился к монументальной инсталляции Дмитрия Каварги под названием «Каварга. Конец света. 21.12», воплотившей сон художника о конце света. Инсталляция занимала добрую половину нижнего этажа «Ударника», Александр в день закрытия выставки побродил внутри нее, и этот опыт был очень важным для композитора. Свое произведение «Cryptocalypse» он связал с виолончелью и электроникой. Музыка произвела впечатление ползучей жути с внеземным оттенком, как будто конец света ожидается именно оттуда.

Анна Ромашкова (класс проф. Т. А. Чудовой) вдохновилась инсталляцией «Упражнения» Анны Желудь. Это была одна из наиболее сложных с психологической точки зрения работ на выставке. Она состоит из трех «разделов», «слоев»: огромные элементы змейки Рубика – жесткие металлические каркасы, идеально выровненные и непогрешимые с точки зрения математики; фотографии автора с изрезанными губами, кровоподтеками на лице, очень экспрессионистические; письмо (оно написано от руки, занимает около 13 страниц формата А4, очень личное, больше похоже на дневниковую запись, с множеством орфографических и пунктуационных ошибок, зачеркиваний и исправлений, производит впечатление полной ментальной нестабильности автора). Композитор уловила линию, идущую от объективности металлических конструкций к субъективности письма, и именно это попыталась передать в своем произведении. Она назвала его «Acorn», что по-английски значит «Желудь», подчеркивая этим, что речь здесь идет об авторе инсталляции. Музыкальное воплощение задействовало скрипку, ударные, флейту-пикколо, кларнет (исполнитель не только играл на инструменте, но и свистел отдельную партию) и виолончель. Постукивания и звуки неопределенной высоты постепенно наращивали свою мощь, и произведение оборвалось на линии crescendo.

Денис Хоров (класс проф. Ю. В. Воронцова) написал произведение, которое по-русски не произносится – «ghbdtn». Любой пользователь компьютера и социальных сетей знает, что именно так выглядит напечатанное на клавиатуре слово «привет», если человек забыл переключить ее с английского на русский язык (это одна из самых популярных опечаток!). Композитор работал по инсталляции арт-группы Recycle «Letter F», представляющей собой памятник фейсбуку – одной из самых распространенных социальных сетей в мире. Сочинение Дениса – это реконструкция процесса общения в соцсети. На сцене два исполнителя: альтистка и флейтистка. Они сидят лицом к зрителю, не общаясь друг с другом. Каждая из них ведет свой собственный диалог с воображаемым собеседником. Инструменты служат им для передачи процесса пользования компьютером: очень тихо они воссоздают стук клавиш, разминают ноги, проговаривают отдельные фразы… Публика невольно прослеживает процесс общения других людей. От этого возникает чувство дискомфорта, к которому, очевидно, и стремился композитор.

Елена Рыкова (класс доц. Ю. В. Каспарова) завершала концерт. Для воплощения своего замысла ей понадобилось привлечение перформера и небольшой инсталляции: в центре сцены стояла высокая ширма из белой бумаги. Композитор выбрала два арт-объекта: упоминавшийся «Letter F» и работу Николая Наседкина «Друзьям. До востребования», мотивом которой послужило размышление о дружбе в современном мире. Арт-объект Наседкина представляет собой огромный шалаш, сложенный из листов бумаги с нанесенными на них изображениями (в шалаш можно было зайти и всё рассмотреть). Эти две идеи у автора музыки слились в пьесе с абсурдистским названием «Stop at the next cloud or I will turn into a scorpion» («Остановите у следующего облака, иначе я превращусь в скорпиона»). Она написана для кларнета, виолончели, ударных и перформера, причем композитор использовала home swinger – один из инструментов Юрия Ландмана (известного современного нидерландского конструктора музыкальных инструментов).

Остается добавить, что от «Картинок с выставки» Мусоргского организаторы концерта взяли и идею прогулки. Эта прогулка осуществилась в двух направлениях: видеоряд (режиссер Алексей Смирнов позволил слушателям увидеть арт-объекты, вдохновившие музыкантов) и звуковое сопровождение (импровизация на ударных Марка Пекарского, создававшая неповторимую атмосферу). Несмотря на недоработки в организации, которые можно списать на юность проекта, концерт, да и все «ARTинки» оставили самое положительное впечатление. Будем ждать продолжения!

Елизавета Гершунская,
студентка  ИТФ
Фото Федора Софронова

№ 1 (1312), январь 2014

Хельмут Лахенман

Центр современной музыки Московской консерватории с 16 по 20 декабря провел XIV Международный фестиваль «Московский форум». В этот раз «форум» был посвящен новой музыке России и Германии, он также входил в череду многочисленных творческих мероприятий, связанных с празднованием 20-летия ансамбля «Студия новой музыки», руководимого Владимиром Тарнопольским и Игорем Дроновым. Этот юбилей во многом и определил масштаб события, завершившего уходящий год: на фестивале консерваторский коллектив разделил сцену со знаменитым немецким Ensemble Modern и его «солистом» – Хельмутом Лахенманом.

Приезд культового композитора и лидера немецкой композиторской школы – событие одного порядка с визитом в 1962-м Игоря Стравинского или в 1990-м Карлхайнца Штокхаузена. Справедливости ради стоит сказать, что Лахенман у нас уже был в далеких 1980-х, однако тогда между музыкантами из СССР и ФРГ вряд ли могло быть много общего. Сегодня ситуация иная: несмотря на то, что все его статьи, собранные в большой том и за отдельным исключением пока не переведенные на русский язык, сложны даже для подготовленного читателя, сам он в разговоре предельно ясен для собеседника, любит пошутить, старательно избегает менторских наставлений, всячески поощряет диалог, держится весьма просто. Словом, Лахенман – полная противоположность «гуру» Штокхаузену.

На двух встречах в Конференц-зале консерватории, где ни то, что сеть, – встать было негде, собственных сочинений он почти не касался (объясняя, что не стоит верить композиторам), зато охотно говорил о других, садясь за рояль и наигрывая Баха, Моцарта, Бетховена, Брамса, Брукнера, Малера, Лигети (а напоследок Морриконе). Так, постепенно из экскурсов в композиторскую технику и философию выстраивалась парадигма западноевропейского музыкального искусства. Для начала он приготовил чисто теоретические анализы отдельных частей веберновских циклов. Такой структурный разбор сочинений нововенца в 1950-е и 1960-е служил для поствебернианцев своего рода гимнастикой, упражнением, оттачивающим способность «мыслить музыку». Наделив Веберна не свойственными его мышлению сериальными категориями, Лахенман и сам признался, что все еще «инфицирован» Дармштадтом. А затем на тщательно подобранных примерах объяснил изложенную в научных работах собственную систематизацию звуков и типов изложения музыкального материла.

Для участия в дискуссионной программе фестиваля Центром современной музыки был приглашен представитель современного Дармштадта Йорн-Петер Хикель – музыковед и руководитель Института новой музыки в Дрездене. Однако из-за сверхплотного графика на доклад о современной музыке Германии ему было отведено около часа, и этого, конечно, было крайне мало.
Традиционно исполнители немецкого ансамбля провели серию мастер-классов, а музыкантам «Студии новой музыки» посчастливилось поработать с автором, который еще до приезда в Москву провел с ними видео-репетиции.

Концертная программа фестиваля (получившего в этом году подзаголовок «За колючей музыкой», отсылающий скорее к социально-политическим аспектам взаимоотношений двух стран), отличалась присущей «Студии» широтой спектра. В нее вошли симфонические произведения современных немецких (Э. Поппе, Х. Кибурц, Ф. Гольдман) и российских авторов (А. Сысоев, Н. Прокопенко, Д. Курляндский, Ф. Караев и другие). Главным симфоническим вечерам предшествовали камерные выступления-прологи Сергея Чиркова (аккордеон) и струнного квартета «Студии новой музыки». В рамках фестиваля прошла презентация и концерт нового проекта Центра современной музыки композиторского факультета «Артхроника», посвященного взаимодействию музыки и визуальных искусств. Ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского сопоставил в программе два ранних, написанных в один год (1966) сочинения Х. Лахенмана и Э. Денисова – «Интерьер» и «Плачи».

Концерт в Рахманиновском зале консерватории

Одним из самых важных результатов форума стало сотрудничество Ensemble Modern с молодыми российскими композиторами. Премьеры новых сочинений Ольги Бочихиной и Алексея Сюмака, написанные по заказу коллектива, прозвучали в главном вечере фестиваля.

До этого немецкий ансамбль приезжал в Москву дважды. Первый раз – в 1995-м на дебютный фестиваль «Московский форум», где совместно со «Студией новой музыки» исполнил российскую премьеру Реквиема Х.-В. Хенце. Спустя 18 лет музыканты снова встретились на одной сцене в сочинении Лахенмана …zwei Gefühle…, Musik mit Leonardo для чтеца и ансамбля (1992/2003) на текст философской работы Леонардо да Винчи «Жажда познания», вошедший в оперу «Девочка со спичками». Одно из важнейших произведений композитора последнего периода семь лет назад уже звучало в России на фестивале «Территория». Но на этот раз исполнение было во всех смыслах «авторизованным»: партию чтеца Лахенман исполнил сам. За вечер до этого на фестивале он уже предстал в качестве пианиста. Столь активное участие само по себе было чем-то экстраординарным, как и выбор сочинения для сольного выступления – семь коротких пьес Kinderspiel (1980). Интерпретация композиторами собственных сочинений, как правило, отличается особой структурированностью. В них нет ни внешних эффектов, ни напускной эмоциональности, а автор остается наедине со своим материалом. Столь же сильное впечатление от детских пьес, пожалуй, оставляет только игра Куртага.

Вместе с тем даже в программах «Студии новой музыки» сочинения Лахенмана – большая редкость (почти все – российские премьеры). И не потому, что слава авангардиста могла бы сегодня еще кого-то отпугнуть. Наоборот, только сейчас со всей очевидностью открывается, что в основе сложного музыкального языка композитора, требующего систематического освоения как музыкантами, так и публикой, лежат те же гуманистические идеалы, что и в музыке великих предшественников. И тогда авангард, в свое время сознательно отказавшийся от воспринимающего субъекта, но сохранивший главную художественную ценность – жажду познания, становится «охранной грамотой» искусства, предостерегающей его от тождества «я» самому себе. Современное искусство, по мнению Лахенмана, исчерпало возможности провокации, ему необходимо снова научиться удивлять, и для этого оно должно стать «беззащитным».

Ольга Арделяну,
преподаватель МГК
Фотографии предоставлены  Научно-творческим центром современной музыки