№8 (1346), ноябрь 2017

20 октября в Малом зале консерватории состоялось торжественное закрытие Первого Международного конкурса камерного пения имени Нины Дорлиак. Конкурс посвящен грядущему 110-летию со дня рождения выдающейся певицы, настоящего мастера камерного исполнительства и прекрасного педагога. Учредителями конкурса выступили Министерство культуры РФ, Московская консерватория и Моцартовское общество. После завершения состязаний нам удалось поговорить с Президентом Моцартовского общества, председателем жюри, народной артисткой России, профессором Московской консерватории и любимой ученицей Нины Львовны Дорлиак Галиной Алексеевной Писаренко:

– Галина Алексеевна, конкурс камерного пения у нас проводился впервые. Какие у Вас сложились впечатления?

– Замечательные. Прежде всего, я безумно рада, что было такое количество конкурсантов. Более 70 заявок! И вы подумайте – до этого у нас в России не было подобного конкурса камерного пения. Да, есть конкурс имени Обуховой, есть конкурс Свиридова… Но, там нет такой обширной программы, как у нас – через все века, через все эпохи, через все стили и через все национальности! Это и немецкая музыка, и русская, и французская… Может быть, и не стоит так категорически утверждать, что у нас никогда не было камерных конкурсов, но именно таких, с программой от Баха до Губайдулиной – точно нет. Очень трудная программа и, конечно, большие требования.

– Обязательная программа конкурса действительно была очень сложна. А чего Вы ждали от участников?

– Мы сделали большой возрастной порог – до 36 лет, чтобы зрелые певцы, которые посвятили себя этому жанру, могли принять участие. Мы боялись, что молодежь может оказаться несостоятельной, потому что сейчас в моде опера. Опера, опера, по телевидению опера, везде опера! И концерты всех наших замечательных певцов никак не обходятся без оперных арий. Сейчас программы составляются очень вульгарно. Сначала споют какие-то любимые романсы, предположим, «Аве Марию» Шуберта; потом, может, что-то легкое и пасторальное из французской музыки, а потом – «Ария Лизы»… Винегрет! Самые лучшие наши певцы зачастую грешат таким вульгарным составлением программы. Поэтому мы боялись и не были уверены, что будет так, как задумано: серьезно и основательно.

– Конкурс – это приношение, посвящение великой певице?

– В приветственном слове к конкурсу ректор сказал о Нине Львовне: «Великая певица»! Но Нина Львовна всегда была очень скромной, и мы никогда не говорили о ней «Великая». Замечательная, хорошая, прекрасная. Залы на ее концертах всегда были переполнены, но, тем не менее, она была очень скромна в оценке своих вокальных возможностей. И прекрасно, что мы, наконец, всё это подняли и сказали, что это была именно великая певица. Одно дело, когда это говорим мы, её ученики — мы живем памятью о ней. Но теперь об этом говорили в приветствиях все.

– Нина Львовна Дорлиак ведь была исключительно камерной певицей. А почему?

– Как-то Немирович-Данченко предложил ей спеть «Манон» Массне. Но она подумала и отказалась, сказав, что у нее недостаточно голоса, материала, что она боится не прозвучать в большом театре, в ансамблях, с оркестром. Нина Львовна была очень требовательной к себе. Представляете, сам Немирович-Данченко предложил, а она отказалась! Но она пела в оперном театре консерватории Сюзанну и Мими. Это было, когда к нам приехал из-за границы дирижер Георг Себастьян. Он сразу выделил Нину Львовну, и она с ним спела Сюзанну.

– Прошедший конкурс был посвящен именно камерному вокальному исполнительству. В чем специфика и сложность камерного жанра, в чем отличие от оперного пения?

Гран-при. Альбина Латипова

– В камерном исполнительстве требуется более тонкая нюансировка. Здесь нет роли, нет масштаба высказывания, а есть короткое время, за которое надо показать целую судьбу. И для того, чтобы действительно тронуть слушателя, надо самому погрузиться в эту атмосферу. Например, очень многие конкурсанты пели «Аделаиду» Бетховена, и очень мало, кто начинал сразу так, чтобы мы могли с первых нот почувствовать настроение: как герой бродит в вечерних садах, как пробивается свет через листву, и как тихое «Аделаида…» постепенно вырастает и превращается в громогласное «Аделаида»!

Мне очень трудно выразить словами все особенности, но нюансировка должна быть тончайшая. В опере более крупный штрих, атрибуты роли дают возможность более яркого «очерченного» высказывания. А здесь все зависит от твоего собственного чувства, от того, как у тебя бьется сердце. У исполнителя, как это было у Нины Львовны, не должно быть ничего внешнего. Нужно более лаконичное высказывание. Многим конкурсантам этого недоставало. Конечно, можно сделать какой-то жест, можно даже выйти чуть-чуть вперед, но впечатление нужно достигать не этим, а тем, что ты буквально проживаешь каждую секунду. Сам звук обязательно должен быть вышколенным и очень гибко подаваемым.

– В жюри было много учеников Нины Львовны?

– Я решила, что в жюри должны быть ее бывшие ученики, которые сделали настоящую певческую карьеру. Была Елена Брылёва, которая поет в Дюссельдорфе все сопрановые роли, включая Царицу Ночи и Цербинетту. Анегина Ильина-Дмитриева – профессор Высшей школы музыки Якутии, самая выдающаяся певица республики. Александр Науменко действующий певец с чудным тембром, мягким и красивым; настоящий артист. Также в жюри вошла Ирина Кириллова, пианистка, которая более 30 лет работала в классе Нины Львовны. Кроме того, наш конкурс – международный, и поэтому мы пригласили профессора Венской консерватории Роберта Холла и профессора Академии Моцартеум в Зальцбурге Вольфганга Хольцмайера. Они судили очень строго, и прежде всего исполнение западного репертуара: Моцарта, Брамса, Рихарда Штрауса. Именно они стали инициаторами присуждения Гран-при Альбине Латиповой. (Интересная подробность: Роберт Холл сказал, что Латипова начала «Вечерние думы» Моцарта в том же состоянии, в котором он когда-то пел этот романс.) В жюри была приглашена известная камерная певица Яна Иванилова, прошедшая курс аспирантуры у Нины Львовны. Также в жюри вошла Рузанна Лисициан, профессор, мастер камерного пения и великолепный педагог. Она не была ученицей Нины Львовны, но они были очень хорошо знакомы. Мы с Ниной Львовной бывали на концертах, где сестры Лисициан, Карина и Рузанна, пели дуэтом. Очень жаль, что не удалось приехать Беатрис Парра Дуранго (из Эквадора), а также по состоянию здоровья не смогли участвовать в работе жюри Маквала Касрашвили и Алексей Мартынов.

I премия. Юлия Любимова

– В жюри вокального конкурса Вы ввели пианистку. Насколько значима ее роль?

– Роль пианиста не только огромна, ее просто трудно переоценить! Пианист и вокалист в настоящем исполнении – всегда дуэт. Певец слушает пианиста и отталкивается от его звука, сливается с ним, держит темп – не в примитивном понимании, а именно как переключение из одного состояния в другое. Очень показательно замечательное высказывание Генриха Нейгауза, который очень высоко ценил дуэт Нины Львовны и Святослава Теофиловича: «В четверг был такой чудесный концерт Рихтера с Дорлиак, что всю ночь не смог глаз сомкнуть от волнения и радости…»

– Конечно, ансамбль Нины Львовны и Святослава Теофиловича служит примером идеального дуэта. Я знаю, что Вы тоже пели с Рихтером. Можете рассказать немного об этом опыте?

II премия. Наталья Меньшикова

– Это был великий подарок судьбы! Откровенно говоря, я всегда чувствовала несоответствие огромного рихтеровского масштаба и моего «местного» ощущения. Но он все-таки сам выбрал меня (смеется)… Запомнились два знаменательных для меня события. Первое – это исполнение блоковского цикла Шостаковича с «Московским трио», которое Рихтер слушал. У меня сохранилась фотография, на которой он меня обнимает (у него всегда очень искреннее лицо, когда он рад, доволен) – так он меня поздравлял. А второе – когда я пела Метнера со Светлановым, и Рихтер сказал: «А мы с вами тоже споем». После этого концерта он предложил мне работать, и я спела с ним четыре больших программы. Одна из них была посвящена столетию Кароля Шимановского. Мы исполняли ее в Германии, во Франции, но Рихтер считал, что самое главное – как нас примут в Польше, на родине Шимановского. И приём был совершенно потрясающим! Публика сидела в партере в проходах на коврах. Все было заполнено, переполнено… Но это отдельная тема…

– Галина Алексеевна, в целом конкурсанты Вас порадовали?

III премия. Михаил Головушкин

– Очень порадовали! Было много прекрасных голосов, и даже не из знаменитых вузов. Например, чудная девушка из Магнитогорска, Нэля Шайхисламова. Она недобрала совсем немного баллов. Потом, удивили наши мальчики из консерватории, очень способные. Например, Михаил Силантьев. Он получил только диплом, но, тем не менее, у него есть дар камерного пения, он волнует слушателя, переживает музыку, очень интересно нюансирует. И он совсем молодой – 20 лет! Потом, замечательный Богдан Галяпа, который получил специальный приз. К сожалению, мы имели слишком мало премий, но специальные дипломы они получили. Мне понравился и Денис Тараненко. У него очень гладкий вокал, и он действительно убеждает своей музыкой.

– А главные награды?

IV премия. Саид Гобечия

– Гран-при был присуждён Альбине Латиповой, выпускнице Московской консерватории. Первую премию отдали Юлии Любимовой, выпускнице Санкт-Петербургской консерватории, вторую – Наталье Меньшиковой, выпускнице Московской консерватории. Третью премию получил Михаил Головушкин, выпускник Московской консерватории, а четвертую – студент Российской академии музыки им. Гнесиных Саид Гобечия. Также были вручены сертификаты участникам третьего тура: Е. Ясинской, Н. Шайхисламовой, М. Сёмочкиной и Е. Кудрявцевой. Были и специальные призы: дипломы за лучшее исполнение русской романтической музыки получили М. Силантьев и Б. Галяпа, а за лучшее исполнение романса Глинки – Л. Балашова. Диплом за лучшее исполнение романса Дебюсси был присужден Е  Пахомовой, а за лучшее исполнение немецких Lieder – Д. Тараненко. А еще Т. Иващенко и А. Щербаковой присудили дипломы за лучшее исполнение произведения XX века. Также были учреждены дипломы лучшим концертмейстерам конкурса – их удостоились Евгения Лопухина и Алина Смирнова.

– Конкурс состоялся, каковы его дальнейшие перспективы? И что ждет победителей и дипломантов?

– Конкурс будет проводиться раз в два года, как утвердило Министерство культуры РФ. А для призеров и дипломантов предусмотрены концерты: в Малом зале Московской консерватории, на Тарусском фестивале, в Мемориальной квартире Святослава Рихтера, в Центральном доме работников искусств, в Центральном доме актеров имени А.А. Яблочкиной.

– Позвольте Вас поздравить с таким успешным и очень нужным начинанием!

– Спасибо! Но мы бы, конечно, не справились без помощи очень многих людей. Инициатива конкурса принадлежала Моцартовскому обществу. Мы предложили идею ректору консерватории, и он сразу же поддержал нас. Консерватория предоставила залы бесплатно. Большую поддержку оказало Министерство культуры. Во многом конкурс состоялся благодаря Попечительскому совету. Люди, входящие в него, очень скромные и не хотят даже, чтобы их называли, но два имени не упомянуть невозможно: это Ирина Шостакович и Ирина Антонова, Президент ГМИИ им. А.С.Пушкина. Обе оказали огромную поддержку. И все члены жюри, ученики Нины Львовны, отказались от гонорара в пользу конкурса.

Огромную работу по организации конкурса провели исполнительный директор Моцартовского общества М. Сергеева и его члены А. Розинкин и В. Маланичев, конкурсный отдел консерватории в лице В. Гаврука (секретарь конкурса) и Ю. Корень. Я также от всей души благодарю Р. Крылова-Иодко и Е.К. Попову за организацию первого тура конкурса в ДМШ им. Н.А. Алексеева. Спасибо всем!

беседовала Кристина Агаронян, студентка ИТФ

№ 3 (1341), март 2017

Беседа с профессором Т. А. Курышевой, Главным редактором газет МГК

— Татьяна Александровна, с начала 80-х Вы читаете музыкальную журналистику в Московской консерватории. В конце 90-х начали выпускать «Трибуну молодого журналиста». Через год руководить и «Российским музыкантом». Как менялись интересы, взгляды студентов за это время?

— Думаю, нынешнему поколению легче, чем ребятам, с которыми я начинала. Консерваторцы советского периода, пожалуй, были более зажатыми, хотя профессионально (музыкантски), быть может, и более подкованными. Зато сейчас круг их интересов очень расширился. На семинарах я даю студентам возможность самим выбрать тему, и часто они начинают рассказывать (и показывать записи, видео) о совершенно неведомых мне вещах – о каких-то особых художественных направлениях, новых молодежных площадках… Я всегда позволяю это делать, поскольку уверена, что не только курс журналистики обогащает студентов, но и их мироощущение, взгляды на окружающую жизнь обогащают курс. И, конечно, обогащают меня…

На юбилейном собрании в консерватории. 2016

— Вы сама – и ученый, и журналист. Трудно ли соблюсти грань между журналистским и научным текстом? Помню, в одной из статей в «РМ» был даже нотный пример, но слог при этом оставался легким, увлекательным…

— О, я прекрасно помню – это было очень теплое эссе профессора Воскресенского о Шопене! («РМ», 2010, № 4)

Разницу между манерой высказывания видят все, но, чтобы сделать хороший журналистский материал, нужны и писательский дар, и публицистические навыки, и осознанная направленность на широкого читателя.

- В Консерватории традиционно внимательно относятся к названиям учебных дисциплин. Например, не очень давно курсу «Анализа музыкальных произведений» вернули название «Музыкальная форма». А Вы прибавили к «Музыкальной критике» слово «журналистика». Есть принципиальная разница?

- Что касается первого примера – я как ученица Льва Абрамовича Мазеля сохраняю верность понятию «целостный анализ». Особенно теперь, предметно занимаясь вопросами музыкальной критики, для которой понимание неразрывной связи содержательных и формальных сторон при оценке очень важно. Музыкальная критика – это тип мышления, оценочный подход к художественному явлению. А музыкальная журналистика понятие более широкое: это вид деятельности, форма публичного выхода посредством СМИ информации обо всем, что связано с музыкой, в том числе и критической мысли. Если мы вспомним статьи классиков, которые сегодня изучаются в курсе истории музыки, то они ведь выходили именно как музыкальная журналистика. Поэтому с самого начала я стала называть дисциплину курсом музыкальной журналистики, в котором критика занимает важное, но свое отдельное место.

— На лекциях Вы говорите, что в самом понятии «музыкальной журналистики» важны обе составляющие, то есть человек должен быть профессионалом и как музыкант, и как «писатель», публицист. А как Вы относитесь к существованию журфаков общего профиля?

— Думаю, университетские курсы ориентированы, прежде всего, на общественно-политическую журналистику. Выпускники журфаков должны быть хорошими политологами, историками, социологами, психологами. В плане специализации. Но как только они касаются областей, в которых недостаточно разбираются, то, как правило, сразу начинают говорить о поверхностных вещах. В сфере культуры люди без профильного образования в основном пишут о каких-то личных взаимоотношениях и очень мало затрагивают художественную составляющую.

— Владимир Познер говорит, что для него самое трудное – брать интервью у друзей. Он называл «почти провальными» беседы со своим давним другом Андреем Кончаловским и с напарником по фильмам-путешествиям Иваном Ургантом. Вы несколько лет вели авторскую телепередачу «Музыка наших современников», разговаривая в эфире с композиторами – у Вас были эти проблемы?

- Интервью с друзьями я очень люблю. Известно, что в этом жанре можно идти двумя путями. Один вариант – надо человека как бы «подраздеть», поймать на каком-то проблемном вопросе и получить неожиданный эффектный ответ. Но поскольку изначально я пришла в тележурналистику, обуреваемая просветительскими идеями (захотелось сделать современную музыку достоянием широкой общественности!), то мне было важно, чтобы моих «героев» полюбили и захотели слушать их музыку. А если понравится музыка – чтобы еще больше полюбили автора. Поэтому в своем телевизионном цикле я никогда не стремилась напрягать гостя… Возможно, с точки зрения современных подходов, это не всегда правильно, но музыка от нашей дружбы, по-моему, только выигрывала.

На телепередаче с Е. Светлановым. 1985

- Можете ли вспомнить самые «острые» случаи из Вашей редакторской практики?

— Было несколько случаев. Однажды двое студентов написали критический материал о консерваторской библиотеке. Эмма Борисовна Рассина была категорически не согласна, даже возмущена этим выступлением. И я направила тех же ребят к ней взять интервью. Вторая публикация сняла остроту конфликта («Трибуна», 2004, № 3 и № 4).

Еще вспоминаю, как один студент написал резко критическую статью по отношению к музыкальному авангарду, полностью не принимая его. Такие взгляды я, естественно, не разделяла, но не могла ни корректировать их, ни тем более отказаться публиковать материал – это было бы нарушением авторской свободы слова. И я нашла, как мне кажется, соломоново решение: обратилась к одному молодому композитору и попросила его изложить альтернативную позицию, причем отвела ему точно такой же объем, чтобы поставить рядом, «на равных», две точки зрения на одну тему. А сама стала подбирать иллюстративный материал для полосы (всегда интересно иллюстрировать проблемные тексты, где нет конкретного предмета разговора, а работают ассоциативные ряды). Остановилась на картине Пикассо «Музыканты», которая висит в музее современного искусства в Нью-Йорке, и поставила репродукцию в центре между двумя текстами, как бы показывая читателю: видите, всемирно признанный гений изобразительного искусства и настоящий авангардный художник в одном лице («Трибуна», 2010, № 9).

— В этом году в Консерватории будет первый выпуск бакалавриата по музыкальной журналистике. Наверное, как и на любой новой специальности, в ближайшие несколько лет учебный план еще будет уточняться и корректироваться. Какие специфические предметы есть на этой специальности и каких предметов, по-Вашему, пока не хватает?

—  Все непрерывно меняется и, к сожалению, это не мы решаем. Но раньше, когда со мной советовались при составлении будущего учебного плана, с моей стороны было два пожелания. Во-первых, музыкальный журналист не может не быть образован в смежных искусствах – театре, кино, изобразительном искусстве – все творческие процессы очень взаимосвязаны, в них надо профессионально разбираться (сегодня активно используется понятие «арт-журналистика», которое включает и музыкальную). Этому надо учить. Второе, что я рекомендовала, это чтобы уже при поступлении сдавали иностранный язык, в процессе учебы осваивали и второй, а среди выпускных требований было бы интервью, взятое на иностранном языке (тем более, для нас это не проблема, у нас постоянно гастролируют музыканты из разных стран).

— Осенью в рамках фестиваля «Московский форум» Центр современной музыки Консерватории проводил семинар по музыкальной журналистике, в котором Вы также участвовали. Число слушателей оказалось столь велико, что из учебной аудитории пришлось перемещаться в Конференц-зал: помимо студентов четырех консерваторий и таких вузов как МГУ, ГИТИС, ВШЭ, Вагановка, федеральные университеты, заявки подали стажеры изданий «Эксперт», «Афиша», «Time Out», «Российская газета», Первый канал, ГТРК «Культура» и др. – всего 55 человек от Таллина до Кемерово! Чем Вы объясните этот всплеск интереса к столь, казалось бы, узкой специализации как критика в области авангардной музыки?

— Все это очень радует. И говорит о том, что эта специальность очень востребована. Вообще, журналистская деятельность вышла в разряд наиболее значимых гуманитарных сфер XXI века. Более того, она будет продолжена в том числе и в новых формах, которые мы сейчас даже не можем представить. Но сам факт, что эти новые формы будут, для меня вещь бесспорная.

— Готовясь к нашему разговору, я посмотрел список дипломов и диссертаций, написанных под Вашим руководством. Он очень пестрый: балетный театр, музыка Геннадия Гладкова в кино, современная оперная режиссура, группа Pink Floyd, музыкальные вкусы «эпохи глобализации», тележурналистика… Впрочем, все эти темы объединяет одно качество – они расширяют границы академического музыковедения. Есть ли еще какие-то темы, которые Вам хотелось бы исследовать вместе со студентами?

— Думаю, такой широкий содержательный спектр имеет две причины. Во-первых, действительно, ко мне приходили студенты, которым хотелось выйти за пределы традиционного музыковедения, и они понимали, что я смогу пойти с ними за эти пределы. Во-вторых, я помогала придать такому непривычному материалу требуемую научную форму.

Для меня же главной темой всегда был театр. И не только потому, что я – дочь театрального дирижера, с детства обожаю репетиции, даже сама пару раз лицедействовала (незабываемое воспоминание студенческих лет – «английский вечер» в рижской консерватории, где мы на языке оригинала сыграли целый акт из «Пигмалиона» Бернарда Шоу, я – в роли Элизы Дулиттл)… Исследования в сфере театра, в том числе и музыкального, открывают безбрежные возможности. Когда я писала докторскую, пик новаций приходился на балетный театр, на рубеже веков центр экспериментальных исканий переместился в область оперной режиссуры, и я сама предложила ученице написать диплом об этом. За театральными переменами трудно угнаться, но здесь всегда есть пространство для открытий, на которые интересно посмотреть вместе со студентами.

— Что бы Вы могли сказать Вашим потенциальным абитуриентам, которым предстоит выбор специальности и кто думает о профессии журналиста?

— Журналистика – это область жизни, где ты все время находишься «на передовой». Ты должен эволюционировать вместе со временем. Как только нашим занятиям будет придана какая-то чересчур размеренная академическая форма, есть риск, что дело может забронзоветь. Мы начинали разговор с того, как менялись студенты, но, думаю, что больше всех менялась я сама. Менялась с каждым новым поколением ребят, а иначе, наверное, стало бы неинтересно. Здесь бывает трудно, иногда невыносимо, но никогда не бывает скучно.

Беседовал
Владислав Тарнопольский

№ 2 (1340), февраль 2017

Маргарита Ивановна Катунян – один из авторитетных российских музыковедов. Ее научная и педагогическая деятельность неразрывно связана со специальным курсом гармонии на историко-теоретическом (ранее теоретико-композиторском) факультете Московской консерватории, вести который Маргариту Ивановну пригласил в 1980 году ее Учитель – профессор Юрий Николаевич Холопов.

Под руководством Холопова были заложены основы будущих научных достижений ученицы (кандидатская диссертация «Эволюция понятия тональности и новые гармонические явления в советской музыке» защищена под его руководством в 1984). На своем пути в педагогике, который стал восхождением от «сержантских» позиций (он и впрямь начинался на военно-дирижерском факультете) до «генеральских» высот (руководство курсовыми, дипломными и диссертационными исследованиями), Маргарита Ивановна не отступила от способинско-холоповских принципов обучения через творческое живое музицирование. Распространением этих принципов на общие исполнительские курсы явилась написанная ею Программа по гармонии (2003), ставшая образцовой для многих коллег.

Мало сказать, что научные предпочтения Маргариты Ивановны чрезвычайно широки: начиная от григорианского хорала вплоть до музыки XX – начала XXI веков. Самое примечательное в них то, что за хронологической широтой стоит не только способность глубоко проникнуть и чутко отозваться на самые разные музыкальные явления, даже культурно и эстетически противоположные, но в умении увидеть в них общее, перекликающееся. Для Катунян музыка европейского Возрождения и барокко – абсолютно современна. Этой «вестью» проникнуты ее исследования как ренессансной модальной гармонии, так и барочной композиции. Особенно выделим статью «”Тенор правит кантиленой”. К изучению модальной гармонии в музыке эпохи Возрождения» (1992), которая стала импульсом для дальнейших работ, в том числе написанных в классе Маргариты Ивановны.

Одним из научных достижений М. И. Катунян стало участие в редкостном для середины 80-х годов проекте Т. Н. Дубравской – сборнике, посвященном творчеству Г. Шютца, где в статье «Учение о композиции Генриха Шютца» впервые в отечественном музыковедении проанализирован трактат ученика Шютца Кристофа Бернхарда. В этой знаковой работе исследовательница выступает не как сторонний наблюдатель, но словно бы как еще одна ученица Генриха Шютца, у которого она выведывает секреты мастерства и делится ими с читателем.

Результатом изучения обширного барочного репертуара стало другое важное исследование М. И. Катунян: «Рефренная форма XVI–XVII веков: к становлению музыкальных форм эпохи барокко» (1994). В статье демонстрируется исторический путь, которым данные формы, пришедшие в музыку Ренессанса из античной трагедии, впоследствии переродились в куплетное рондо, концертную и разного вида ритурнельные формы эпохи барокко. Пути преемственности зафиксированы и в отдельной статье – «Beatus vir» Клаудио Монтеверди: рефренный мотет в истории концертной формы» (2002). В настоящее время разработанная М. И. Катунян проблематика включена в специальный курс музыкальной формы на историко-теоретическом факультете Московской консерватории.

Не менее плодотворным оказалось и изучение Маргаритой Ивановной теории и практики Basso continuo. Начало ему было положено еще в дипломной работе «Генерал-бас в композиции» (защищена под руководством проф. И. А. Барсовой); потом последовали статьи «Basso continuo – путь к новой музыке» (1983), «Нотация basso continuo: текст и контекст» (1997), «Импровизация на основе basso continuo» (2003), «Кто изобрел Генерал-бас… или Посткомпозиция как предтеча Нового времени» (2010). Очевидно, что именно этот научный опыт идеально подошел для ведения курса Basso continuo на кафедре органа и клавесина (с 1993) и преподавания гармонии на Факультете старинного и современного исполнительского искусства, созданного проф. А. Б. Любимовым.

Многолетнее творческое сотрудничество с Любимовым и другими выдающимися исполнителями нашло отражение в интереснейшем проекте, где М. И. Катунян выступает сразу в нескольких ипостасях – как автор идеи, интервьюер и музыковед-исследователь. Это – книга-альбом «Эдисон Денисов. “Пение птиц”. Партитура. Фонограмма. Материалы. Интервью». (2004).

В научном творчестве М. И. Катунян занятиям старинной музыкой всегда сопутствовала увлеченность музыкой современной. Она отыскала свою особенную тему – диалога далеких эпох, в котором соседство архаичного и новейшего заставляет заиграть и то и другое неожиданными смыслами. В немалой степени на творческую позицию М. И. Катунян повлияло изучение творчества и эстетических приоритетов В. Мартынова, Э. Артемь-ева, А. Пярта, В. Сильвестрова, И. Соколова, В. Николаева, П. Карманова, с большинством из которых Маргариту Ивановну связывает многолетняя личная дружба. Своими работами, выступлениями, она словно бы говорит: древний музыкальный опыт может стать снова актуальным, а сегодняшней музыке по силам вернуться к праязыку искусства и обрести тем самым второе дыхание.

Интерес к подобным идеям, близким художественному опыту деятелей искусства начала ХХ века – так называемого «первого авангарда», заставил Маргариту Ивановну стать организатором нескольких уникальных международных конференций. Их итогом явились сборники: «Новое сакральное пространство. Духовные традиции и современный культурный контекст» (2004), «Миф. Музыка. Обряд» (2007), «Сто лет русского авангарда» (2013).

Для слушателей и читателей Маргарита Ивановна Катунян – разносторонний музыкант: музыковед, издатель, куратор, редактор. Для коллег и учеников – жизнерадостный, заражающий своей устремленностью к прекрасному штурман, своей деятельностью во многом определяющий научные достижения современного российского музыкознания. Многая лета!

Доцент Г. И. Лыжов,
студент И. Токарев

№ 8 (1337), ноябрь 2016

Есть в истории исполнительского искусства артисты, как бы задающие масштаб для оценки всех художественных явлений в этой области. Таков Эмиль Гилельс (1916–1985). Для любителей классической музыки и для пианистов-профессионалов он является олицетворением «золотого века» отечественного фортепианного искусства, одним из символов «советского пианизма». Поколение, к которому он принадлежал, ощущало глубокую связь с традициями, положенными в основу нашей исполнительской школы. Ведь от братьев Рубинштейн, которые окончательно утвердили в России представления о высокой этической миссии музыканта-исполнителя, об артисте – учителе жизни и проповеднике, Гилельса и его сверстников «отделяло лишь два (максимум три) рукопожатия». И Гилельс, как никто другой, воплотил этот идеал музыканта – воплотил с предельной искренностью и самоотдачей.

Чем дальше отодвигается в прошлое исторический период, когда жил и творил Гилельс, тем острее мы начинаем слышать в его игре не только его собственный голос, но и подспудный «шум времени», которым была проникнута эпоха. Это было время мифов о строительстве нового мира и его героях, время мировых потрясений, экстатических массовых восторгов и таких же чудовищных массовых преступлений. Искусство казалось областью в высшей степени важной; слово писателя или поэта были столь весомыми, что нередко вели его к гибели. Даже такое «периферийное» явление как фортепианное исполнительство представлялось чрезвычайно важным государственным и общественным делом (например, состав советской делегации на международный музыкальный конкурс утверждался тогда на заседании бюро ЦК КПСС, сам Председатель Совнаркома Молотов лично вычеркивал и вписывал соответствующие фамилии, а победители конкурса становились народными кумирами, были обласканы вождями).

Высокий пафос, сила и страстность, архитектурная стройность концепций, воля и бесстрашие (то есть виртуозность в самом прямом смысле – от латинского virtus, «доблесть»), фанатичное стремление к совершенству воплощения и (что самое важное!) неизменное достижение этого совершенства, неповторимое, исключительное по красоте фортепианное звучание – все это с самых первых появлений Гилельса на концертной эстраде покоряло слушателей. Такие индивидуальные свойства артиста, входящие в резонанс с «шумом времени», предопределили особое место в его поистине безбрежном репертуаре монументальных произведений – концертов Бетховена, Чайковского, Брамса, сонат Бетховена, Прокофьева… Но даже маленькая ре-минорная Фантазия Моцарта, часто исполняемая детьми в музыкальных школах, становится в трактовке Гилельса грандиозной трагической сценой – статичные звуки вступления рождают ассоциации с холодными водами Стикса и бороздящей их ладьей Харона, а основная тема – с трогательными стенаниями одинокой души, навсегда покидающей земной мир. Разумеется, в виртуозных произведениях, например, рапсодиях и этюдах Листа, «Петрушке» Стравинского, «Исламее» Балакирева вперед выходило другое – радостное ощущение триумфа, уверенная поступь победителя.

Шли годы. В прошлом остались мифы о героях и о строительстве нового мира. Закончился «золотой век» советского пианизма. Жизнь идет дальше, появляются новые замечательные музыканты. Но слушая их игру, то и дело ловишь себя на мысли: как же не хватает в их исполнении простоты, стройности, органичной мощи, искренних высоких страстей! И тогда включаешь записи Гилельса – пока они звучат, «золотой век» продолжается.

Профессор С. В. Грохотов

№ 8 (1337), ноябрь 2016

В 1933 году, когда я был еще мальчишкой, Арам Ильич Хачатурян привел меня на заключительный концерт 1-го Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей. Меня и многих, кто был рядом, потряс тогда рыжеволосый юноша – Эмиль Гилельс. Ему было семнадцать лет. Концерт в БЗК превратился в праздник. Даже скептически настроенные чопорные филармонические старушки участвовали в оглушительной овации.

Гилельс произвел на меня колоссальное впечатление и я мечтал о знакомстве с ним. Произошло это позже, когда я сам стал консерваторцем. Мы очень подружились. Это был человек, державший себя с достоинством в любой, даже самой экстраординарной ситуации. Ему была свойственна своего рода музыкантская гордость. Не надо это свойство смешивать с обычным тщеславием. Гилельс соединял в себе почти детскую трогательность, скромность и достоинство музыканта, осознающего свое творческое избранничество. Никакой позы, никакой напускной театральщины. Наши многочасовые беседы о музыке во время совместных каникул в Рузе я не забуду никогда.

По качеству и масштабу пианизма он, как мне кажется, очень отличался от многих своих сверстников. И если поначалу многие обращали внимание на его колоссальный пианистический аппарат, то позже отдавали дань самому главному – звучанию инструмента, узнаваемому с первых тактов.

Принципиальность Эмиля сказывалась на его невероятной щепетильности в вопросах профессиональной и человеческой этики. Были времена, когда в консерватории появились люди, которые с каким-то усердным ожесточением преследовали одного из лучших наших музыкантов и педагогов – Якова Флиера. Эти «держиморды» бесцеремонно влезали в его личную жизнь, быт, домашние дела. Некие партийные дамы стали публично обсуждать его развод, новую женитьбу… Завертелось все это «на идеологической платформе» так, что несчастному Флиеру в пору было уйти из консерватории. Выдающегося музыканта вот-вот должны были уволить, да еще и с клеймом. Трудно предположить, чем бы все это закончилось, если бы не вмешался молодой в ту пору Эмиль Гилельс. Были там две фурии: одна читала лекции по марксизму, другая, некто Брюхачева – супруга профессора-скрипача. «Органы партийного надзора» арендовали их для проработки Флиера. Эмиль пришел к ним и устроил грандиозный разнос. Не убоялся пристыдить и наводчиков сверху. После выступления молодого Гилельса на консерваторском собраниии и старшие коллеги стали на сторону Флиера. Возмутительное «дело» было прекращено. Случаев подобного бесстрашия в жизни Гилельса было много.

Когдав в Одессе умерла школьная учительница Гилельса, он поехал ее хоронить, поставил памятник. Кажется, одинокая была женщина. Знают про это единицы. Не для афиши делалалось. Вообще, образ этого человека немыслим для меня в плане какой-то моральной двойственности. Много ли у нас таких?

При всей своей прямоте и принципиальности, в вопросах профессиональной этики Гилельс был человеком застенчивым. Когда появились в печати Прелюдии и фуги Шостаковича, Гилельс стал их потихонечку поигрывать, для себя, постепенно постигая их содержание. Он никогда не бравировал всеохватностью своих вкусов. Среди больших музыкантов такое случается редко.

Я помню, как под конец жизни он стал играть неброскую, «негромкую» музыку, вроде сонат Скарлатти. Это была настоящая поэзия. Грандиозным памятником искусству великого музыканта останутся записи концертов Брамса, сделанные им с гениальным Ойгеном Йохумом и многое, многое другое.

Мне очень жаль, что с годами и не без помощи воинствующей рекламы имена и образы, подобные Гилельсу, вытесняются каким-нибудь одним «эпохальным брендом». Красота и смысл нашей культуры, все же, в ее восхитительном многообразии. Творчество Гилельса – драгоценная часть этого наследия. Кланяюсь его памяти.

Из книги мемуаров К. С. Хачатуряна «Образы времени в лицах и судьбах»
(архив профессора Ю. Б. Абдокова).
Публикуется впервые

№ 8 (1337), ноябрь 2016

Казалось бы, такая крупная величина, как София Губайдулина, давно живущая в Германии, принадлежит всему миру. Но юбилейный концерт к ее 85-летию, прошедший в Малом зале Московской консерватории, показал, как прочно она связана со своим Отечеством и с Alma Mater, насколько обе стороны нуждаются друг в друге.

Музыкальное торжество опекал лично ректор консерватории А. С. Соколов, предоставивший юбиляру обновленный Малый зал прямо в день ее рождения, 24 октября 2016 года. И из всех возможных точек мира она лично присутствовала именно в родных пенатах. Приветствуя Софию Асгатовну на сцене, ректор отметил, в каком выдающемся ряду почетных профессоров нашего вуза пребывает ныне бывшая выпускница Московской консерватории, а в заключение вечера лично преподнес ей праздничный букет. «О да: родина», – такие слова имеются в исполненной в тот вечер кантате. И от такой части Родины, как Москва, теплые слова произнес Председатель Союза композиторов Москвы О. Б. Галахов.

Первым прозвучавшим произведением стала кантата «Теперь всегда снега» (1993) на стихи Г. Айги. И неслучайно. С ее премьерой в Москве связано рождение Камерного хора нашей консерватории, когда Б. Г. Тевлин впервые собрал для этого своих учеников. А в юбилей автора традицию исполнения того же сочинения продолжил теперешний руководитель Камерного хора Александр Соловьев. При этом инструментальную партию взял на себя другой консерваторский коллектив – Ансамбль солистов «Студия новой музыки». Музыкантам наглядно удалось донести сложную идею одного из лучших созданий Губайдулиной, показав всю значительность ее певческих и инструментальных красок.

Центром юбилейного вечера стала мировая премьера сочинения «Простая молитва» для чтения, двух виолончелей, контрабаса, фортепиано и ударных (2016), посвященного В. Тонха. Такой воистину царский подарок сделала С. Губайдулина своей Alma Mater. Тексты она отобрала из сборников «Ирландские молитвы», «Gotteslob», многих псалмов, «Молитвослова», «Песни песней», а главное из «Простой молитвы», приписываемой Франциску Ассизскому (в оригиналах выбранные тексты входят в ее крупную ораторию «О любви и ненависти», исполненную сейчас в Таллинне и Дрездене). Пребывая в своих мыслях на высочайшей духовной вершине, Губайдулина в «Простой молитве» сделала попытку осуществить новый жанр – службу без пения, где главным компонентом  выступает слово. Причем на русском языке. Темы она взяла и о надежде, и о печали, и о лютости врагов, злобе нечестивых, и о молитве за всех… Но самыми потрясающими для нее стали слова Франциска:

Боже! Помоги мне
не в том, чтобы меня утешали.
Но: чтобы я мог утешить.
Не в том, чтобы меня понимали.
Но: чтобы я понимал…
Не в том, чтобы меня любили.
Но: чтобы я любил…

В качестве чтеца с самого начала Губайдулина мыслила Владимира Тонха, ее пожизненного российского исполнителя-виолончелиста, и он превосходно воплотил все эти духовные откровения. Помимо чтения и его собственной игры, в исполнении участвовал ансамбль педагогов и студентов РАМ им. Гнесиных, в том числе виолончелист Владислав Провотарь и пианист Денис Бурштейн. Музыка чрезвычайно ярко отзывалась на смысл читаемых слов, а композиция объединялась появлением тем на расстоянии. Произведение Софии Асгатовны по духовности-музыкальности оказалось уникальным!

Завершил торжественный вечер «Fachwerk» – концерт для баяна, ударных и струнного оркестра. Солистом предстал другой «сотворец» музыки Губайдулиной – Фридрих Липс. Глубина и мастерство его исполнения дополнялись полной энтузиазма игрой молодых – Камерного оркестра «Гнесинские виртуозы» под управлением Михаила Хохлова.
Стоячие овации, взаимные восторги на юбилейном концерте Софии Губайдулиной в Московской консерватории словно отвечали словам: меня понимали и я понимал, меня любили и я любил…

Профессор В. Н. Холопова

№ 5 (1334), май 2016

В этом году свое семидесятипятилетие встретил Вадим Алексеевич Новиков – выдающийся музыкант, профессор Московской консерватории, Заслуженный деятель искусств РФ. Его творчество проникнуто идеей придать трубе в России статус сольного концертного инструмента, сделать ее постоянным и полноправным участником концертной жизни и ввести русскую школу сольной игры на трубе в число наиболее значимых школ мира. Решению поставленной задачи служит его собственная исполнительская деятельность, десятилетия педагогической работы, настойчивые усилия в качестве создателя и президента Межрегиональной гильдии российских трубачей.

Вадим Алексеевич был учеником проф. С. Н. Ерёмина и в музыкальном училище при МГК (1955–1959), где он неизменно преподает с 1966 года, готовя будущих студентов для своего консерваторского класса, и в самой консерватории (1959–1964), по окончании которой стал солистом оркестра Большого театра (1964–1986), где исполнял партии трубы в оперных и балетных спектаклях. В. А. Новиков участвовал в многочисленных турне по странам Европы и Америки, несколько поездок осуществил в составе Московского камерного оркестра по приглашению его руководителя Р. Баршая. В 1962 году трубач стал лауреатом Международного конкурса в Хельсинки, с 1970-х годов гастролировал во Франции, Германии, Австрии, Испании, Финляндии, Италии, Англии. В разных странах мира он проводил мастер-классы. В. А. Новиков по праву считается основоположником исполнения в России музыки барокко на трубах высоких строев, характерных для той эпохи. В 1959 году он осуществил первую в России запись Концерта для трубы и камерного оркестра Дж. Торелли, в 1972 году сыграл первый в нашей стране сольный концерт на трубе пикколо с органистом Б. Романовым в Зале им. П. И. Чайковского.

В 1979 году Вадим Алексеевич начал свою педагогическую деятельность в Московской консерватории. Его класс, в котором обучаются как российские, так и иностранные студенты, стал центром формирования современной российской исполнительской школы игры на трубе. Ученики Новикова становились победителями многочисленных российских и международных конкурсов, среди них – М. Гайдук, Д. Абдыкалыков, Д. Крайдуба, В. Кисниченко, И. Ахмадулин, Д. Локаленков, Б. Шлепаков и др. Выпускники класса Новикова являются солистами ведущих оркестров Москвы: Большого театра (А. Корнильев, М. Гайдук), Государственного симфонического оркестра им. Е. Светланова (Г. Плескач, М. Фатькин, А. Макеев), Большого симфонического оркестра им. П. И. Чайковского (А. Козлов), оркестра Московской филармонии (Я. Егоров, А. Карташев), а также оркестров зарубежных стран. С начала 1980-х Вадим Алексеевич преподает игру на трубах высоких строев в Московской консерватории. Для этих целей он издал учебные пособия «Труба в кантатах И. С. Баха» и «Партия трубы в оперных и балетных спектаклях русских и советских композиторов», а также первые в России сборники старинных концертов и сонат для труб высоких строев, а еще концерты Гайдна и Гуммеля в собственной редакции для трубы ми-бемоль.

В 1995 году профессор основал и возглавил Российскую гильдию трубачей, положив начало активным контактам российских музыкантов с коллегами из Европы и США, с европейской и международной гильдиями трубачей. В рамках работы Гильдии прошли многочисленные встречи и мастер-классы зарубежных музыкантов из США (Л. Канделария, В. Марсалис, А. Сандавал, Д. Хикман), Германии (Э. Тарр, М. Зоммерхальдер, М. Хёвс), Франции (Б. Сустро, Г.-М. Туврон), Швейцарии (П. Матэ), Швеции (Б. Эклунд, Н. Эклунд), Англии (Дж. Воллас) и др. В. А. Новиков – инициатор трех первых в России международных фестивалей трубы и трех международных конкурсов (1995, 1998, 2001).

Музыкант продолжает активную исполнительскую деятельность. В последние годы он записал 4 диска с произведениями эпохи барокко, собственными транскрипциями сочинений русских классиков, а также зарубежных и русских композиторов ХХ века, в том числе П. Хинде-мита, А. Онеггера, Д. Фридмана, Б. Мартину, Дж. Энеску. В 2011 году Новиков сделал запись шедевра сольной музыки для трубы – концерта И. Н. Гуммеля. Его исполнение отличают не только высокий профессионализм и полная самоотдача, но и раскрытие всех возможностей духового инструмента. Это демонстрирует каждый звук, извлекаемый Вадимом Алексеевичем из трубы. Этому же маэстро учит своих воспитанников, которые ныне ведут сольную концертную деятельность, работают в оркестрах всего мира и преподают в высших учебных заведениях России и зарубежных стран, воспитывая там новые поколения мастеров новиковской школы сольной игры на трубе. Думаю, не случайно В. А. Новикову присудили медаль имени Федора Достоевского с надписью «За красоту, гуманизм и справедливость», которая красноречиво говорит о достоинстве личности музыканта.

И. И. Свирида,
доктор исторических наук, кандидат искусствоведения

№ 5 (1334), май 2016

Большой зал консерватории, 17 мая

К параду знаменитых дирижеров, выступающих в Большом зале в честь 150-летия Московской консерватории, присоединился и Валерий Гергиев. 17 мая, в качестве одного из финальных аккордов грандиозного Пасхального фестиваля, Маэстро с Симфоническим оркестром студентов Московской консерватории предложил вниманию публики серьезную и эмоционально насыщенную программу: симфоническую фантазию «Франческа да Римини» Чайковского, Вступление и Смерть Изольды из оперы «Тристан и Изольда» Вагнера и Девятую симфонию Шостаковича. Уникальный для студентов концерт поставил яркую точку в целой цепи важных музыкальных событий…

11 апреля В. А. Гергиев выступил во главе объединенного оркестра двух руководимых им мировых коллективов – Мариинского театра и Мюнхенской филармонии. Он исполнил сочинения Сергея Прокофьева, 125-летию которого выдающийся музыкант посвящает весь музыкальный сезон (эпизоды из балета «Ромео и Джульетта» и Второй фортепианный концерт в исполнении Д. Мацуева), и Антона Брукнера (Четвертая симфония), одного из корифеев немецкой культуры, с именем которого тесно связано творчество Мюнхенского оркестра. Концерт стал событием не только музыкального, но и политического масштаба – среди слушателей был Президент России В. В. Путин, своим присутствием подчеркнувший непреходящую ценность русско-немецкого культурного диалога.

30 апреля Маэстро уже с ГАСО имени Е. Ф. Светланова и вместе  с Денисом Мацуевым открывал в Большом зале фестиваль юных пианистов Grand Piano Competition, задуманный и претворенный в жизнь замечательным пианистом. В этот вечер звучали увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта» Чайковского и снова эффектный Второй фортепианный концерт Прокофьева. Феерическое исполнение Мацуева предваряло ожидаемый пятидневный праздник молодого пианизма, который проходил в Рахманиновском зале консерватории, а завершился снова Большом.

1 мая, в Светлое Христово Воскресенье, Валерий Абисалович с оркестром Мариинского театра по сложившейся многолетней традиции открыл свой XV Пасхальный фестиваль именно в Большом зале консерватории среди внимательно слушающих портретов великих композиторов. В гармонии с праздником в этот раз звучала русская музыка: Н. А. Римский-Корсаков («Три чуда» из оперы «Сказка о царе Салтане»), С. В. Рахманинов (Третий фортепианный концерт в исполнении Даниила Трифонова, лауреата Grand Prix прошлого конкурса имени Чайковского, и блестящие «Симфонические танцы», завершавшие программу) и С. С. Прокофьев (фрагменты музыки балета «Золушка», открывавшие музыкальный вечер).

Пальмира, 5 мая

16 мая, после гастролей по всей России В. А. Гергиев с Мариинским оркестром вновь вернулся в Большой зал. Но за время Пасхальных дней произошли серьезные события. Прервав на день фестивальную программу, маэстро Гергиев со своим оркестром (только мужская часть коллектива!) 5 мая дал концерт под открытым небом в древнем амфитеатре пострадавшей Пальмиры. Концерт вместе с сирийцами на месте слушали наш министр культуры В. Мединский, директор Эрмитажа М. Пиотровский, военные специалисты, многие отечественные и иностранные журналисты. Под управлением Гергиева прозвучали «Классическая» симфония С. Прокофьева и «Кадриль» Р. Щедрина в версии для виолончели с оркестром (солировал Сергей Ролдугин), а в начале программы Павел Милюков исполнил скрипичную Чакону Баха. Трансляцию этой высокой и опасной музыкальной акции в защиту культуры и мира могла видеть и слышать вся планета.

В результате вечер 16 мая в БЗК, задуманный как первый этап завершения Пасхального фестиваля, вышел далеко за его рамки. Он открылся приветственным словом прибывшего в Большой зал консерватории Президента России: В. В. Путин обратился к маэстро В. А. Гергиеву, а также к его творческим соратникам, с благодарностью за верное служение искусству, за их высокую культурную миссию в борьбе цивилизации с варварством, за мужество и преданность гуманистическим идеалам. За этим последовало музыкальное «послесловие»: прозвучали легкое как воздух оркестровое «Скерцо» из музыки к комедии «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, лирический «Вокализ» для виолончели с оркестром Рахманинова (солист С. Ролдугин) и блестящие Каденция и Бурлеска из Первого концерта для скрипки с оркестром Шостаковича (солист П. Милюков). А далее вновь царил Прокофьев, грандиозно и впечатляюще. Прозвучали две масштабные музыкальные фрески – 3 акт оперы «Семен Котко» в концертном исполнении (с артистами Мариинского театра) в первом отделении и эпическая Пятая симфония во втором.

Выступление Симфонического оркестра студентов консерватории во главе с В. А. Гергиевым на следующий день, 17 мая, причем в рамках Пасхального фестиваля, оказалось для ребят очень ответственным. Однако, благодаря интенсивной подготовительной работе художественного руководителя коллектива профессора А. А. Левина, студенты в хорошей форме подошли к творческой встрече с выдающимся дирижером. В короткое репетиционное время они восприняли поставленные художественные задачи, чутко следовали за рукой Маэстро, воплощая детали его замысла: взмывающие нарастания к кульминации, выразительные контрасты в обоих романтических шедеврах (особенно удалась страстная «Франческа да Римини»), глубины симфонии Шостаковича от легкой игры до трагических философских монологов.

Публика восторженно приветствовала юных исполнителей во главе с прославленным Маэстро.

Профессор Т. А. Курышева
Фото в БЗК Дениса Рылова

№ 4 (1333), апрель 2016

2 апреля в Малом зале консерватории царило необыкновенное оживление. В воздухе витало ощущение и ожидание праздника – лица пришедших скрывали охапки цветов, кругом доносились радостные голоса профессоров и студентов, концертных энтузиастов. Невзирая на ливень, они пришли поздравить с днем рождения профессора Михаила Александровича Сапонова.

В честь его юбилея «Центр современной музыки» и исполнители на старинных инструментах организовали концерт с весьма оригинальным названием «Бах, Шёнберг и… Сапонов». Название очень точное не только потому, что именинник изучает этих композиторов, но и потому, что он, подобно Баху и Шёнбергу – личность своего времени, чей неоценимый вклад в науку и искусство останется на долгие годы. И так же честен перед искусством, что подчеркнул, открывая концерт приветственным словом проф. К. В. Зенкин.

Программа вечера строго разделялась на музыку старинную и современную – два объекта исследований М. А. Сапонова, которым он посвятил многочисленные статьи и книги. Значительное место в них занимает эпоха барокко и Ренессанса и неудивительно, что в концерте сочинения этого периода были представлены в большом количестве. Звучание аутентичных инструментов, мелодика характерных жанров старинных мастеров невольно пробудили у многих ностальгические воспоминания о лекциях Михаила Александровича, которые открыли для только что поступивших первокурсников мир далекого и одновременного актуального искусства.

Музыканты    О. Ивушейкова (траверс-флейта), М. Катаржнова (барочная скрипка), А. Гулин (виола да гамба), Ф. Строганов (клавесин) и А. Гречищева (теорба) исполнили пьесы Г. Ф. Телемана, И. Ф. Кирнбергера, М. Маре, Д. Доуленда, И. С. Баха. Небольшие танцевальные миниатюры сменяли многочастные циклы, ансамбль – выразительные инструментальные дуэты, являя слушателям подлинный дух того времени. Настоящим сюрпризом стала импровизация на клавесине (Ф. Строганов) на тему, предложенную самим именинником: в результате из краткого мотива родилось полифоническое единство.

Если это творческое и, возможно, спонтанное решение слегка нарушило строгость программы, то в другой ее части – музыке XX века – можно было наблюдать поистине смелые эксперименты. Одним из них стало внезапное участие автора этих строк в почетном переворачивании страниц Секстета Ф. Пуленка, который с блеском исполнил ансамбль «Студия новой музыки». Жизнерадостная, энергичная пьеса одного из лидеров французской Шестерки прозвучала как некий манифест свободы – в какой-то степени присущей и личности именинника.

Музыка Э. Сати – еще одного юбиляра текущего года – предстала перед слушателями в виде трех романтичных и томных романсов. Приятно, что в качестве певицы здесь выступила А. Сафонова, аспирантка класса Михаила Александровича, а в качестве пианиста-аккомпаниатора – профессор А. Б. Любимов. Он же поведал публике как Сапонов, будучи в годы своего обучения в консерватории председателем студенческого научно-творческого общества, устраивал концерты и встречи, посвященные современной музыке, тогда практически запрещенной.

В завершении вечера струнный квартет «Студии новой музыки» и тот же Алексей Любимов преподнесли слушателям «Оду Наполеону» А. Шёнберга – главную изюминку программы. В роли речитатора выступил сам виновник торжества – он исполняет партию Sprechstimme вот уже 42 года (!), каждый раз демонстрируя свой актерский талант. В этот вечер сочинение впервые звучало в его собственном переводе, подтверждая удивительную способность Михаила Александровича постоянно находиться в творческом поиске. Несмолкающие аплодисменты, грянувшие после последнего аккорда, цветы и слова благодарности в адрес юбиляра стали ярким завершением музыкального праздника.

Надежда Травина,
студентка ИТФ

№ 4 (1333), апрель 2016

П. П. Кончаловский. Портрет С. С. Прокофьева (1934)

Чувством времени Прокофьев был одарен с избытком. Лишь подобный человек мог так рассказывать о себе: «Я родился в 1891 году. Четыре года назад умер Бородин, пять лет назад – Лист, восемь – Вагнер, десять – Мусоргский. Чайковскому осталось два с половиной года жизни; он кончил пятую симфонию, но не начал шестой. Римский-Корсаков недавно сочинил “Шехеразаду” и собирался приводить в порядок “Бориса Годунова”. Дебюсси было двадцать девять лет, Глазунову – двадцать шесть, Скрябину – девятнадцать, Рахманинову – восемнадцать, Равелю – шестнадцать, Мясковскому – десять, Стравинскому – девять, Хиндемит не родился совсем. В России царствовал Александр III, Ленину был двадцать один год, Сталину – одиннадцать»… Прав Шекспир: «Весь мир – театр»!

Неумолимая поступь бытия, ее энергичное движение пронизывает музыку Прокофьева. Франсис Пуленк, вспоминая совместное музицирование (речь идет о Пятом концерте Прокофьева, когда Пуленк ему аккомпанировал на втором рояле), приводит слова автора, который говорил партнеру в моменты технических сложностей в оркестровой партии: «Мне все равно, только не замедляйте движение…».

Сережа Прокофьев с нотами своей оперы «Великан» (1901)

Ход времени – для Прокофьева не только осознанная составляющая реальности, но и сильный зримо-слышимый художественный образ. Бой часов в «Золушке» – одна из самых поразительных и ярких страниц симфонической музыки композитора, генеральная кульминация сочинения – и музыкальная, и сюжетная (часы как олицетворение судьбы героини). А страшный эпизод смерти Тибальта с пятнадцатью ударами в завершении – уникальная звуковая находка, буквально физически отсчитывающая последние секунды агонии злодея, мгновения, за которыми начнется уже другой, трагический этап печальнейшей истории на свете.

Прокофьев и слышит, и видит время. Может быть, поэтому он с младых ногтей так любил и чувствовал театр, а позднее кино? Эти искусства роднит с музыкой именно временнáя природа, о чем говорят великие мастера. «Музыка, – утверждал, например, Мейерхольд в лекциях, обращенных к режиссерам, – самое совершенное искусство. Слушая симфонию, не забывайте о театре. Смена контрастов, ритмов и темпа, сочетание основной темы с побочными – все это так же необходимо в театре, как и в

С. Прокофьев и С. Эйзенштейн (1943)

музыке». А Тарковский, анализируя временнýю природу одного из самых сложных творений Эйзенштейна – фильма «Иван Грозный», подчеркивает: «Чередование монтажных кусков, смена планов, сочетание изображения и звука – все это разработано так тонко, так строго и так закономерно, как разрабатывает себя только музыка». А ведь любовь к театру идет у Прокофьева из детства: история сохранила уникальное фото – десятилетний мальчик Сережа… с клавиром своей первой оперы «Великан»!

Композитор воплощал в музыке в том числе и реальные, сложнейшие события из прошлого времени: «Александр Невский», «Иван Грозный», наполеоновское нашествие («Война и мир»), Великая Отечественная («Повесть о настоящем человеке») – все это исторические вехи, воссозданные композитором в «зримых» музыкальных зарисовках. Новаторство позднего Прокофьева-композитора прежде всего – новаторство режиссерской природы.

В. Мейерхольд и С. Прокофьев (1939)

Идет Год музыки Прокофьева: весь мир празднует 125-летие со дня рождения композитора (11 /23/ апреля). Под этим знаком проходят многие культурные события. Хорошо помню такой же всемирный праздник четвертьвековой давности. Тоже «Год Прокофьева» во всех концертных залах мира, тоже международные конференции в разных странах и новые театральные постановки на многих музыкальных сценах. 100-летие рождения композитора, как ранее и его смерть, поразительно совпало с историческим катаклизмом в родном Отечестве. В 91-м огромный, непреходящий интерес к музыке Прокофьева сопровождали повсеместное увлечение и тяготение ко всему русскому, многократно увеличивая заинтересованное внимание к собраниям, на которых и мне посчастливилось выступать.

Тогда, в год столетия, все было еще очень близко. Внутри одной эпохи. Хотя сам композитор ушел из жизни в 1953-м, но еще были живы многие, лично знавшие его. Были живы сыновья – Святослав (1924–2010) и Олег (1928–1998), принимавшие участие в юбилейных мероприятиях; прошло всего лишь два года, как в Англии умерла первая жена Прокофьева Лина Ивановна (1897–1989). Академические исследования музыки на таких встречах перемежались реальными воспоминаниями. В разговорах мелькали «живые картинки», которые надо бы «зарисовывать» для будущих сценариев невероятной, детективной «пьесы жизни» русского гения ХХ века. Среди них были и праздничные, и трагические зарисовки. Особенно запомнился эпизод, как его сыновья-юноши, сразу после ареста матери примчались из Москвы к отцу, жившему с новой женой на Николиной горе, чтобы на промозглой февральской улице среди «равнодушной природы» рассказать о случившейся беде – такая апокалиптическая в своей обыденности сцена из «убойного» 1948 года, достойная «Зеркала» Тарковского.

Святослав Прокофьев с супругой (слева), Т. Курышева, Олег Прокофьев (справа) на юбилейной конференции в Шотландии (1991)

В юбилейном 1991-м еще царили детали. О великой музыке Прокофьева, которая держала первые места в мировых слушательских рейтингах, судили, обожая, восхищаясь, а иногда и отвергая по разным, в том числе и по политическим мотивам – доставалось и «Здравице», и «Семену Котко», и оратории «На страже мира», и «Повести о настоящем человеке», и еще много чему со всеми их красотами… Хотя неожиданный антипрокофьевский пафос одного уважаемого композитора на моей телепередаче, не скрою – поразил, и не только меня. Все это – оттуда, из «драмы жизни», «игравшейся» еще в живом, пульсирующем, трагичном и контрастном порой до гротеска ХХ веке.

Сегодня все кажется далеким – словно из другого времени-пространства. Из другого столетия! Даже Международный форум, который состоится в Москве в ноябре, имеет заголовок: «Прокофьев. XXI век». Объявленные темы обсуждений наряду с предсказуемыми традиционными аспектами исследований включают и «новенькое» типа: Воплощение музыки Прокофьева в актуальном искусстве. Contemporary art; Новые контексты музыки Прокофьева в кино, телевидении, анимации и мультимедиа; Музыка Прокофьева в современных интерпретациях: от джаза и рока до ремиксов и ремейков; Прокофьев и пространство академической электронной и электроакустической музыки. Новое время – «новые песни»!

И. Подгайный. Сергей Прокофьев

Путь Прокофьева в искусстве и в жизни уже воспринимается как целостная масштабная картина, насыщенная нюансами. В ней мелькают многие великие города и страны, многие великие имена – музыкантов, режиссеров, художников. Друзья и недруги, единомышленники и противники. Старшие и младшие современники. Все вместе, словно в благостном хороводе финала самого личного феллиниевского фильма («Восемь с половиной»).

Музыка Прокофьева звучит. Много. Наш слух и воображение фиксирует разнообразные, порой мимолетные параллели между разными опусами композитора, и намеренные, когда он сам переносил материал, и неожиданные, когда вдруг открываешь тонкие нити разнообразных стилистических связей, протянутых через всю жизнь. И особенно все новыми и новыми оттенками наполняется вневременнáя вдохновенная прокофьевская лирика (в которой ему в юности «отказывали, и не поощренная она развивалась медленно», как писал композитор). Здесь и написанные в военное лихолетье пленительные вальсы Золушки и Наташи Ростовой, которые сливаются в единый музыкальный облик женственной русской красоты, тянущийся от Глинки и Чайковского и уходящий в даль будущего…

Профессор Т. А. Курышева

№ 1 (1330), январь 2016

26 ноября в Малом зале состоялся ежегодный концерт класса Народного артиста России, профессора Рафаэля Оганесовича Багдасаряна. По уже сложившейся традиции он привлек большое количество поклонников и молодежи. И в этот раз Малый зал был переполнен, а программа весьма насыщенна – концерт продолжался около трех часов. Каждое выступление сопровождали бурные аплодисменты, а заключительный номер программы, который прошел под руководством самого профессора, был несколько раз бисирован – публика встречала его стоя.

Все выступления, а их было двадцать одно, прошли на высоком художественном уровне. Рафаэлю Оганесовичу удалось выстроить программу так, что звучала и классика, и ультрасовременная музыка. Конечно, кларнет лидировал, но в концерте приняли участие исполнители на других духовых инструментах (саксофон, флейта, фагот), а также медные и ударные (труба, тромбон, литавры и даже треугольник!). Кроме того, участвовали и струнники – скрипка, виолончель и контрабас. Получился не скромный концерт класса, а настоящий гала-концерт инструментальной музыки, на котором и сам маэстро Багдасарян продемонстрировал высокое дирижерское искусство!

Жаль, что у нас такие концерты проходят на небольших учебных концертных площадках. Мастерство исполнителей-духовиков достигло такого уровня, что оно могло бы сыграть большую роль в музыкально-просветительской деятельности, в воспитании патриотизма. Однако наши концертные организации относятся весьма индифферентно к пропаганде духовых инструментов. Даже в Москве – столице нашей Родины – вы редко встретите афишу, посвященную этому жанру, а на периферии их нет вовсе. Люди старшего поколения еще помнят, как на торжественных мероприятиях звучала духовая музыка, а на демонстрациях через каждые сто метров шел духовой оркестр. Духовая музыка звучала в скверах и парках, поднимая слушателям настроение, вызывая желание активно участвовать в жизни страны!

Возвращаясь к концерту Рафаэля Оганесовича, важно подчеркнуть, что профессор выступает хранителем наших лучших музыкальных традиций и активным пропагандистом духового музыкального искусства. Хочется пожелать ему крепкого здоровья, больших творческих и педагогических успехов!

Профессор Авангард Федотов,
Президент Фонда развития исполнительства на духовых и ударных инструментах, Народный артист России

№ 1 (1330), январь 2016

16 декабря исполнилось сто лет со дня рождения Георгия Васильевича Свиридова. Ранние детские годы он провел в Фатеже – маленьком городке под Курском. Здесь весной слышны звонкие соловьиные трели. Сотни соловьев заливаются в кустах по берегам речек. А в окрестных селах поныне звучат самобытные русские песни. И все это богатство звуков впитывал будущий композитор.

Музыкальную школу мальчик закончил в Курске. Затем жил и учился в Ленинграде. В том числе – у Д. Д. Шостаковича. Искал свою индивидуальную композиторскую манеру. Помнится, он говаривал: «Сложно может написать каждый. Ты попробуй написать просто!».

К песням родного края Георгий Васильевич обратился в начале 1960-х годов. Поводом к тому послужил выход в свет нотного сборника А. В. Рудневой «Народные песни Курской области» по результатам музыкально-этнографических экспедиций известной собирательницы и исследовательницы музыкального фольклора. И тут мы впервые встретились с композитором в деловой обстановке.

Я тогда был молодым лаборантом кабинета народной музыки Московской консерватории. А Свиридов пришел к Анне Васильевне послушать звучание записанных ею песен. И мне довелось присутствовать при этом. Следует отметить, что в годы работы А. В. Рудневой в курских селах звукозаписывающая аппаратура была несовершенной. И звук воспроизводился с неприятным шипением. Думается, на композитора такое прослушивание не произвело особого впечатления. Анна Васильева предложила ему тему сочинения «Времена года». Но, подумав, он не принял такой совет. Ему ближе оказалось отражение в кантате судьбы русской женщины. Тогда Георгий Васильевич сказал мне, что ему не нравится, как писал на русскую тему Стравинский. И заметил, что напишет иначе.

Исполнение своего нового сочинения Свиридов поручил Республиканской капелле под управлением А. А. Юрлова. В то время мой близкий знакомый тенор Александр Дунаев работал в капелле. И говорил, что его коллегам очень нравится музыка кантаты «Курские песни». Когда сочинение было исполнено и записано на магнитофонную ленту, Юрий Александрович Фортунатов, курировавший тогда Студенческое научное общество, попросил меня охарактеризовать студентам новую кантату Свиридова, что я и сделал. Не очень удачно, как понимаю сегодня.

Прошли годы. И вот недавно меня пригласили в Магнитогорскую консерваторию выступить с сообщением на ту же тему на пленарном заседании научной конференции, посвященной юбилею Г. В. Свиридова и озаглавленной «Родина в творчестве композитора». Предложенная мною тема  «О кантате “Курские песни” Георгия Свиридова» оказалась уместной и была принята организаторами. В современных условиях стало возможным привлечь видеоматериалы из интернета и показать, как по-разному подходят ныне музыканты к интерпретации кантаты. К тому же можно было «почистить» звукозаписи А. В. Рудневой на компьютере и сопоставить народные образцы с их претворением в произведении Г. В. Свиридова.

В некоторых случаях композитор радикально упростил и заметно «высветлил» фольклорный первоисточник. Так, в первой части «Зеленый дубок» Свиридов обратился к песне, которая в подлиннике изложена жестко, с применением диссонирующих созвучий, что особенно рельефно проявляется в звонкой народной вокализации. В кантате же тема воспроизводится мягко, в унисон, в окружении прозрачных «свиридовских» созвучий. Кстати, А. В. Руднева неверно нотировала начальные слова песни, из-за чего меняется ее смысл:

Зелен дубок –
Липа зеленее.
Отец с матерью роднее –
Дружочек милее.

Именно не «зеленый дубок», а «зелен дубок». Желательно сделать исправление в партитуре, чтобы сберечь подлинное содержание народного оригинала.

Свиридов сохраняет целотонное строение темы, типичное для ряда курских образцов, а также характерные народные приемы изложения словесного текста во взаимосвязи с напевом – так называемые «огласовки» согласных, паузы в середине музыкально-стиховой фразы, необычные для европейского музыкально-поэтического искусства. А в разделе кантаты «Ты воспой, воспой, жавороночек» происходит иное преобразование сельского оригинала, который изложен мужским голосом соло, неспешно и задумчиво. В кантате же, после насыщенного энергичного оркестрового вступления, имитирующего трели жаворонка, и аналогичных интерлюдий следует развитое многоголосное хоровое звучание в подвижном темпе. Это своего рода гимн солнцу, свету, весне. Но гармонически все это достаточно просто. И действительно далеко от Стравинского, тяготевшего к остроте ритма, резкости звукосочетаний, изломанности мелодической линии.

В музыкальной жизни произошли многочисленные модификации инструментального изложения этого яркого сочинения. Существует собственная оригинальная версия композитора для хора, двух фортепиано, органа и группы одиночных оркестровых музыкальных инструментов. В музыкальном училище Кривого Рога привлекли к исполнению оркестр андреевского типа. Юрий Колесник в музыкальном училище имени Гнесиных перед исполнением кантаты воспроизвел нотные записи А. В. Рудневой в интерпретации народного студенческого вокального ансамбля. Все это дает кантате новые формы существования, обогащает наше представление о ней.

Георгий Васильевич проявлял живой интерес к народной музыке еще и в том, что присутствовал на музыкально-этнографических концертах, проводимых мною в Доме композиторов в конце 1960-х годов. После концерта обычно подходил и поздравлял меня с успехом. Вероятно, знакомство с моей фольклористической деятельностью послужило основанием для его решения, когда он был избран в 1968 году Первым секретарем правления Союза композиторов РСФСР, пригласить меня, тогда молодого человека, не бывшего членом организации, на должность заместителя председателя фольклорной комиссии Союза. Ему, видимо, в работе нужна была «свежая кровь». К сожалению, деловые взаимодействия с Георгием Васильевичем у меня не сложились. В общении с подчиненными он был непростым человеком – резким, деспотичным. Но отношение к нему как к великолепному музыканту у меня осталось и остается неизменным.

В 1990-м году Свиридов снова обратился в своем творчестве к русской песне. И опять к родной, создав цикл «Три старинных песни Курской губернии» для хора в сопровождении фортепиано и ударных. Здесь заметно развитие его композиторского стиля, хотя во многом он остается верен устоявшимся принципам, в первую очередь – простоте хорового изложения. Особо экспрессивно звучит заключительная часть – ее основу составляет обрядовая курская песня «У ворот сосна раскачалася», ладово напряженная (острая тритоновая рамка), ритмически импульсивная (переменный метр 3+5 восьмых в подвижном темпе). Свиридов снова использует однородный либо октавный унисон. Однако фортепиано во взаимодействии с ударными создают жесткий, изобилующий секундовыми созвучиями и импульсивными ритмами аккомпанемент. Это уже отдаленно напоминает манеру Стравинского. Вероятно, все это происходило помимо воли композитора. Просто современность диктовала свои законы.

Композиторское творчество Г. В. Свиридова многогранно. Но русская, а особенно кровная – курская – песня заняла в нем значительное и достойное место.

Профессор В. М. Щуров