№ 3 (1323), март 2015

В конце февраля кафедра хорового дирижирования понесла невосполнимую утрату: внезапно ушел из жизни талантливый пианист, концертмейстер хора студентов Московской консерватории, Александр Дмитриевич Куликов. Совсем молодой человек, недавний выпускник консерватории, пианист, он всю свою короткую жизнь вкладывал свое мастерство и профессионализм в учеников и друзей…

Еще будучи студентом фортепианного факультета, Саша стал работать в классе профессора С. С. Калинина и со студенческим хором. Его искренняя улыбка согревала в самые холодные дни, подбадривала в тяжелые моменты, обезоруживала накопившееся в душе раздражение. Мы очень любили Сашу! А Саша любил хор. И в его светлую память с теплыми словами пусть звучат «голоса из хора»:

Профессор С. С. Калинин:

Если говорить об Александре Дмитриевиче Куликове, об Алике Куликове, как он любил, чтобы его называли, это была уникальная личность, гармонично сложившийся во всём человек. Помимо того, что у него были феноменальные, если не сказать гениальные, музыкальные способности, у него был дар быть замечательным человеком. Он все время старался делать людям добро. Сколько музыкантов обращались к нему за помощью! Он помогал безвозмездно, и все время с радостью… Это был именно такой человек, которых называют бессребрениками. О нём можно очень много говорить, но самое главное в нём было уникальное сочетание удивительных человеческих качеств и гениальных музыкальных возможностей.

Он работал в консерватории и считал, что здесь самое главное сосредоточение музыки, великих имен, которым надо поклоняться. Я всегда восхищался и учился у него отношению к делу. Когда возникала ситуация, что нужно срочно, завтра, что-то исполнить вместе с хором, ему достаточно было только посмотреть ноты. У него была удивительная фотографическая память.

Я благодарен судьбе, что имел счастье общаться с Александром Дмитриевичем. Мы были связаны друг с другом 15 лет, и я чрезвычайно скорблю. Это неутешное горе. Я видел его всегда таким лучезарным, таким радостным и всегда таким молодым! Мне кажется, он послан был на нашу бренную землю как ангел, посланец Божий. Царствие ему небесное!

Е. Рубцов, староста хора:

После того, как Станислав Семенович отпускал студентов, Саша всегда исполнял тему выключения операционной системы Windows. Это приводило хор в восторг! Он был не просто прекрасным музыкантом и добрейшей души человеком. Он был как ангел-хранитель нашего хора, всей кафедры, а может быть и консерватории. Никогда никому не отказывал в просьбе, всегда сопереживал и помогал всем без исключения – порой в ущерб собственному здоровью. Он был готов заниматься с нами, студентами, в выходные и праздники, в любое время и в любом месте. Таких людей сейчас очень мало. В Саше удивительным образом сочетались такие качества, как безграничный талант, профессионализм и необычайная кротость, скромность, смирение. Поразительно, как человек такой кристально чистой души мог жить в наше жестокое время! Такая внезапная, непостижимая смерть может говорить только об одном: Саша – ангел, посланный к нам с небес. Спасибо судьбе за то, что ты был с нами…

А. Двухименная, выпускница:

Саша очень любил рассказывать о своей работе в классе С. С. Калинина. В буфете за чаем он часто цитировал профессора. А Станислав Семенович нередко восхищался Сашиной эрудицией: Саша занимается в классе, заходит профессор: «Что играешь?». Саша называет какого-то малоизвестного бразильского, допустим, композитора и рассказывает о нем. Затем в класс приходит студент, и Станислав Семенович внезапно огорошивает беднягу вопросом: «А что ты можешь нам рассказать об этом композиторе?..» Студент в растерянности, и профессор отправляет попавшегося ученика узнать подробности в библиотеку…

А. Трухан, студентка:

Для нас Саша был неотделим от занятий по специальности. Когда мы входили в класс, он встречал каждого радостной, лучезарной улыбкой. Саша никогда не отказывал в помощи, когда мы к нему обращались, – то расскажет про композитора, то успокоит добрым словом, добавит уверенности в своих силах. Он часто выручал в сложных ситуациях, поражая своим профессионализмом – знал наизусть огромное количество музыки, а с листа сыграть мог все, что угодно. Но самое главное – он был очень светлым человеком и дарил этот свет нам…

Подготовила
Ольга Ординарцева
Фото Александры Сидоровой

№ 2 (1322), февраль 2015

Уходит поколение пианистов, получившее мастерство из рук в руки от наших великих учителей. Вера Васильевна Горностаева олицетворяла собой ту ветвь фортепианной педагогики, которая через Генриха Густавовича Нейгауза, через его учителя и дядю Феликса Михайловича Блуменфельда ведет свое начало непосредственно от традиций «Могучей кучки» и Антона Рубинштейна…

Потери последних лет – катастрофичны. Вот и Вера Горностаева ушла! Безвременно! Внезапно! С ее уходом мы потеряли авторитетнейший голос профессионала, музыканта огромного опыта, носителя фортепианной школы, воспитавшей не одно поколение выдающихся пианистов. Большая утрата всегда заставляет острее всматриваться в будущее и оглядываться на свои корни. Вспомним, что великий Эмиль Григорьевич Гилельс, будучи уже всемирно признанным, продолжал всю жизнь совершенствовать свое мастерство. Мечтал пройти Третий Концерт Рахманинова с Константином Николаевичем Игумновым. Это ли не свидетельство глубочайшей сущности русской фортепианной школы, ее идейной глубины?!

У меня сохранилось письмо Э. Г. Гилельса, где он говорит о пиетете, с которым относится к своим учителям и коллегам по Московской консерватории. К сожалению его современников, даже младших, становится все меньше. Думается, что сегодня – то время, когда все направления великой школы русского пианизма должны быть в едином стремлении сохранить ее основы, не дать измельчить и опошлить их, не дать уйти с пути «по центру»…

Римма Хананина

До последнего предела своей земной судьбы, щедро наполненной творческими и человеческими исканиями, свершениями, постижениями, Вера Васильевна Горностаева обезоруживала и покоряла всех, кто имел счастливую возможность к ней приблизиться, какой-то особой, неотразимой, только ей присущей женственностью. Мне же всегда казалось, что эта чуть ли не «вечная женственность» поразительно органично переплеталась у нее с совсем иными чертами. Сила ее духа, мощь интеллекта, цепко и плодотворно проникавшего не только в глубины музыкальных сущностей, но и во многие сопредельные сферы, вызывали в памяти образы универсальных мужских умов европейского Ренессанса. А душевная страстность, безоглядная пылкость эмоциональных движений и жестов невольно ассоциировались с вечно юной поэтической непредсказуемостью творцов мифа о романтическом «Давидсбюнде»…

Как ни горестно это осознавать, уже почти не остается фигур, личностно соразмерных не только величественному собирательно-воображаемому зданию мировой культуры, но и нашему неотъемлемому от него храму, именуемому Московской Консерваторией. Вера Васильевна, несомненно, входила в это сообщество избранных. И когда свершилось непоправимое, первым делом подумалось, что стены не выдержат удара, прогнутся и обрушатся – ведь она была некой кариатидой, некой опорной и вместе с тем несущей вперед силой! Но нет, не рухнул наш дом, ибо никуда не девается чудодейственная энергия, накопленная по мере свершения этого подвига стояния, удерживания, одушевления. Энергии этой, излучения этого должно хватить надолго. Только бы нам не изуродовать этот живой вопреки всему памятник неуклюжими реконструкциями-переделками, а бережно и любовно изучать, реставрировать его, черпая из него творческие силы и храня для будущих поколений.

Рувим Островский

22 января музыкальная Москва простилась с выдающимся музыкантом Верой Васильевной Горностаевой. Я стоял в густой толпе пришедших попрощаться, среди которых было много известных музыкантов, и вместе со всеми слушал записи Веры Васильевны. Она играла Шопена, Рахманинова, Прокофьева, затем снова Шопена, так что могло показаться, что, в сущности, мы все присутствуем на ее прощальном концерте. И мне почудилось, что самым главным в эти минуты были даже не те проникновенные слова, которые говорились друзьями и родными, а вот эта тихо льющаяся, преисполненная великой печали музыка, – музыка, которая как бы прощалась с той, кто ее воссоздал за роялем.

Вера Васильевна не только была одной из учениц великого музыканта Генриха Нейгауза, но оказалась, по всей видимости, единственной среди них, кто унаследовал от него не только тонкое чувство поэзии фортепианной игры, но и почти весь букет дарований, которыми был наделен этот необыкновенный человек. Почти десять лет тому назад на панихиде по Льву Николаевичу Наумову, также ученику Нейгауза, она произнесла очень важные слова: «он был не такой как все мы». Мне кажется, что те же самые слова можно было бы сказать и в ее адрес.

В ней действительно счастливо сошлись разные дарования, она, конечно, была не только прекрасной пианисткой и замечательным педагогом, но была наделена и каким-то особым вкусом к литературе и поэзии, так что не удивительно, что среди ее друзей было немало известных литераторов.

Подобно своему учителю, она постоянно выходила за рамки фортепианной игры, погружая ученика не просто в поиски решения самых сложных пианистических или стилевых задач – в чем она, кстати, была великим мастером – но и открывала перед ним, например, цитируя на память стихи какого-нибудь великого поэта, но чаще всего Бориса Пастернака, те неведомые глубины и пространства, которые таит в себе великая музыка и которые она таким путем стремилась передать воображению ученика.

Ее явное сродство с Нейгаузом состояло и в том, что, подобно ему, она была не только блестящим оратором и мастером открытых уроков, но и замечательным музыкальным писателем. Ее книга «Два часа перед концертом» – тому свидетельство, хотя и далеко не единственное.

Она была чрезвычайно артистичным, блестящим, разносторонне эрудированным человеком, так что смотреть по телевидению ее «Беседы у рояля» или даже просто сидеть в ее классе было всегда необыкновенно интересно. Еще ей было суждено стать счастливой мамой и счастливой бабушкой. И дожить до первых триумфов своего любимого внука Лукаса.

…Я пишу эти строки, а в моей памяти всплывают звуки ля-минорной мазурки Шопена. И мне кажется, что именно с ними от нас уходит Вера Васильевна, – уходит лишь для того, чтобы навсегда остаться в нашей памяти.

Андрей Хитрук

№ 8 (1319), ноябрь 2014

Консерватория – это не только блистательные выступления на сцене, овации и цветы. Подводная часть этого айсберга – закулисная работа в классах и аудиториях, кабинетах и читальных залах, клавишной и инструментальной мастерских, без чего учебный процесс останавливается. Всё это вместе и создает особый, ни с чем не сравнимый дух нашей Alma mater. Лев Иосифович Гришкин был незаметной, но органичной частью консерватории. Его приветливость и дружелюбие, желание сделать для любого человека все, что в его силах, вливалось в общую консерваторскую атмосферу.

Я познакомился с Лёвушкой, как звали его близкие друзья, в 1952 году, на репетициях Сводного гарнизонного оркестра. Мы оба играли на трубе и стояли в одном строю, почти рядом. В перерывах рассказывали друг другу о наших военно-музыкантских школах: он учился в Третьей, на Таганке, я – в Первой, в Томилине. Всю жизнь мы шли параллельными дорогами. Уже в зрелые годы мы часто вспоминали о тех далеких, мальчишечьих временах, когда в одиннадцать лет надели военную форму с погонами, чем очень гордились: совсем рядом, за спиной, оставалась война и наша Победа, и мы, мальчишки, как будто приобщились к ней. Вероятно, эти юношеские воспоминания привели его в Совет ветеранов консерватории, в работе которого он принимал активное участие.

Лёвушка был отзывчивым человеком, он искренне переживал достижения и неудачи всех своих коллег. Он не был знаменит, но его любили все, кто его знал. Сейчас, когда его не стало, я чувствую, как вместе с ним ушло
нечто неуловимое, но очень важное, доброе. Лёва Гришкин любил жизнь, ему было интересно жить. Далеко не все знают, что он был поэт, писал милые и трогательные стихи; что он был художник, и его дружеские
шаржи могли бы украсить страницы глянцевых журналов, будь он агрессивнее, жестче, «оборотистее» по характеру. Он не искал славы, но жил естественно и просто, любовно заботился о коллекции инструментов, которые были под его опекой, имел собственную коллекцию инструментов, мог подолгу говорить о каждом ее экземпляре – с увлечением и хорошим знанием предмета.

Лев Иосифович Гришкин ушёл от нас очень рано. В истории нашей консерватории он останется фигурой светлой, радостной, теплой. Пока мы живы, и он жив.

Профессор В. С. Попов

№ 8 (1310), ноябрь 2013

30 июля в возрасте 75 лет ушел из жизни народный артист России профессор Игорь Александрович Фролов. Игорь Александрович родился 10 января 1937 года в Москве в семье музыкантов: отец был педагогом, концертмейстером, а затем дирижером в Симфоническом оркестре Радио, мать работала аккомпаниатором в классе Д. Ф. Ойстраха. В Московской консерватории И. А. Фролов обучался у А. И. Ямпольского, а закончил образование (в том числе аспирантуру) по классу Д. Ф. Ойстраха (1965).

Игоря Александровича я знаю с конца 60-х годов: в то время я был студентом, а он – аспирантом, а затем молодым педагогом консерватории. Практически всю свою творческую жизнь он работал солистом Москонцерта, а в последние годы стал его художественным руководителем и имел там очень хороший оркестр – «Московская камерата», который существует и сейчас. Став деканом, я пригласил Игоря Александровича в консерваторию, где он преподавал до конца своих дней.

Это была очень яркая личность: замечательный скрипач, дирижер, композитор. Мы называли его «наш Крейслер»: его сочинения удивительно скрипичные, у него есть даже «Каприс памяти Крейслера». Дважды произведения И. А. Фролова отбирались на конкурс Чайковского как обязательные и звучали там с большим успехом. Так же блестяще он писал джазовые пьесы для фортепиано, прекрасно владея этим инструментом (что являлось во многом заслугой его матери).

После учебы у Д. Ф. Ойстраха Игорь Александрович стал ассистентом его кафедры. Поэтому его педагогические принципы – исключительно ойстраховского направления: он много работал над фразировкой, над музыкальными образами; в его классе играли не только много классики, но и современную музыку, включая его собственные сочинения. Можно сказать, что он был ярким представителем русской скрипичной исполнительской школы – школы Московской консерватории.

И. А. Фролов вел насыщенную концертную деятельность, имел очень богатый репертуар, как солист и дирижер выступал во многих странах мира. Его обожали не только в Европе (например, в Испании, где он, блестяще владея языком, бывал довольно часто), но и на Кубе, даже в Индии. Много гастролировал Игорь Александрович и в России. В свое время мы были с ним в культурно-просветительской поездке по разным городам БАМа – от Благовещенска до Тынды. В 1984/85 году БАМ закрывали и в честь этого был организован фестиваль под названием «Золотой костыль». Игорь Фролов всякий раз открывал эти концерты (я участвовал во втором отделении, а завершал программу Бюль-Бюль оглы со своим ансамблем). Он выступал с большим юмором, очень весело и имел невероятный успех, играя в основном свои произведения.

Игорь Александрович обладал огромным талантом и трудолюбием. Рассказывал, как однажды приехал на гастроли в Днепропетровск играть концерт Хачатуряна, а там за пультом – сам автор. Страшная ответственность! На репетиции Арам Ильич спросил: «Ну, Игорек, ты наверняка играешь мою каденцию?» Фролов играл каденцию Ойстраха, но, тем не менее, ответил: «Конечно-конечно, только сегодня не буду – завтра». После этого он прозанимался всю ночь, но каденцию Хачатуряна все-таки выучил.

Мы много выступали вместе, в том числе на мастер-классах. Одна из последних поездок была в Польшу, где Игорь Александрович был отмечен правительственными наградами и где его очень любили. Исполнялись его новые сочинения, в частности «Грустный вальс» для двух скрипок с камерным оркестром, посвященный известному польскому скрипачу, директору этих курсов профессору Лавриновичу. К сожалению, это очень грустное и красивое сочинение прозвучало только один раз (надеюсь, что оно будет исполнено и в Москве).

Игорь Александрович был очень светлый человек. Он безмерно любил жизнь, был необыкновенно остроумен. Невероятный весельчак, он вел себя изумительно по отношению к своим коллегам, был душой нашей кафедры. Мы обожали его, постоянно ходили друг к другу на концерты. Ученики до сих пор мне звонят, вспоминают его с большой благодарностью.

Конечно, все хотят почтить память этого прекрасного человека и талантливейшего музыканта исполнением его сочинений. Первый концерт, где будут выступать педагоги и его оркестр, состоится 17 января в Музее им. Глинки. Другой концерт был запланирован еще год назад, к юбилею Игоря Александровича, – у него очень много веселой, шутливой музыки, поэтому мы взяли дату 1 апреля. Он знал об этом концерте, даже советовал, что и как играть, хотел участвовать… Этот кафедральный вечер мы сделаем только из его произведений.

Профессор С. И. Кравченко

№ 6 (1308), сентябрь 2013

Так бывало довольно часто: мы с мужем входим в 28 класс. Виктор Карпович встает, подходит, с радостью: «А-а, Марлена, здравствуйте! Здравствуй, Сашенька! Как Ваши успехи?» Конечно, в жизни и деятельности В. К. Мержанова самым важным было далеко не мое творчество. Но в моей жизни отношение такого легендарного музыканта к моему творчеству – несомненно сильный стержень!

«Очень важно, чтобы Вы выступали с концертами в Ереване» – это Виктор Карпович часто говорил, да и пытался через своих известных учеников, разбросанных по всему миру, наладить контакт с армянскими концертными организациями. Он часто приходил на мои концерты, это так вдохновляло. Последний раз Виктор Карпович был на вечере, посвященном Саят-Нова 5 октября 2012 г. вместе с женой Светланой. Тогда ему особенно понравилась песня «Тамам ашхарх». Армянские корни Виктора Карповича поддерживали песни, которые я люблю петь всем сердцем. Как обрадовался мой муж, известный пианист Александр Малкус, когда В. К. Мержанов впервые высказал свое восхищение после исполнения ностальгической песни «Крунк» Комитаса! «Знаете, Марлена, мои родители были беженцами из Западной Армении…»

Мы с мужем были в гостях у Виктора Карповича. Он знакомил нас с бережно хранимыми фотографиями близких ему людей, картинами и рисунками. Вспоминается его голос: «А вот эту картину нарисовал Женя Андреев» (как трепетно и каким любовным вниманием обволакивался его голос, когда он говорил о своих учениках!). Фотографии матери, отца, дочери на стене. Рояль, запечатлевший игру его пальцев! Никакой роскоши. Просто, но торжественно! Красивый балкон и вид на Москву… Эти островки-картины моей жизни я запомнила ярко.

Несмотря на возраст, Виктор Карпович держался прямо, с огромным достоинством, с величайшим дружелюбием и благородной светящейся улыбкой. Он всегда имел свое независимое мнение, и никогда не было даже тени недомогания на его лице. Свеж, подтянут, искреннен! Несколько лет назад я была на концерте Мержанова в Большом зале. Удивительная сдержанность отточенных духовных чувств! Уже после я, восторгаясь, поздравила его и Виктор Карпович сказал: «Если б Вы слушали меня раньше…»

Как коротка человеческая жизнь! И все же возраст 93 года – это немало. А ведь Виктор Карпович жил скромно, не пользовался особыми условиями. Условия были особыми в духовном плане: он служил Музыке. Бескорыстно, самоотверженно. Его жизнь – это вызов возрастающему потребительскому отношению. Это cлужение Отечеству без пафоса. Это урок и призыв к действию.

Виктор Карпович высоко ценил музыкантов, которые выносили на суд публики редко исполняемые классические произведения. Ценил тех, кто брался за эту трудную, не престижную работу. Он не только подчеркивал свое благосклонное отношение, а как бы соучаствовал в этом. Например, высказал свою радость по поводу того, что А. Малкус играл на своих концертах Станчинского или Фейнберга.

«Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден» – как в песне М. Таривердиева на стихи Б. Ахмадулиной: Это невосполнимо. Но, надеюсь, хотя бы для компенсации родится другой человек с тем же, а может, и чуть другим светом в душе, который был у него. В больнице, когда мы с мужем навещали Виктора Карповича, он вдруг обратился ко мне и сказал: «Вам надо написать»… Я тогда не поняла, что писать, но отнеслась к сказанному с полным доверием.

Вот и пишу…

Марлена Мош

№ 6 (1308), сентябрь 2013

После продолжительной и тяжелой болезни скончалась заслуженная артистка РФ, концертмейстер Белла Львовна Ракова.

Воспитанница школы Г. Г. Нейгауза, блестящая пианистка, Музыкант с большой буквы, чуткий ансамблист и концертмейстер-педагог, Белла Львовна более 60 лет отдавала силы, душу и талант своей альма-матер. Ее школу прошли поколения студентов классов скрипки Ю. И. Янкелевича, Е. А. Чугаевой, И. С. Безродного. Среди них лауреаты международных конкурсов в Москве (имени П. И. Чайковского), в Брюсселе, Париже, Канаде, Японии, Генуе, Праге, Польше, такие как В. Спиваков, М. Безверхний, В. Вилькер, Р. Агаранян, Л. Амбарцумян, И. Медведева, В. Иванов, Н. Лихопой, Г. Муржа, А. Чеботарева и многие другие.

Не одно десятилетие Белла работала в моем классе. Всегда доброжелательная и очень требовательная, когда речь шла о музыке, она могла поругать и помочь, «доставалось» не только студентам, иной раз и педагогу. Мне кажется, она могла бы научить играть и на скрипке. Огромным удовольствием для меня были совместные с Беллой гастроли. Она часто вызывала восторги публики великолепным исполнением партии фортепиано в сонатах или концертах. Ее отношение к музыке, к исполнению оставалось таким же требовательным, таким же вдохновенным, когда она играла и со студентами. В последние годы Белла уже не могла приходить в консерваторию, но ее неизменно интересовали моя артистическая жизнь, жизнь класса, успехи моих учеников.

Все, кто знал Беллу или играл с ней, никогда не смогут ее забыть.

Профессор И. В. Бочкова

№ 6 (1308), сентябрь 2013

12 августа, спустя 9 дней после своего 83-го дня рождения, ушел из жизни великий человек, потрясающий музыкант и Учитель с большой буквы – народный артист России профессор Дмитрий Виссарионович Шебалин.

Отдав более половины всех своих лет, а именно 43 года, выдающемуся коллективу – квартету имени Бородина, Дмитрий Виссарионович внес колоссальный вклад в историю мирового квартетного исполнительства, и переоценить этот вклад совершенно невозможно. Оставшиеся нам в наследие записи квартета им. Бородина в составе с Д. В. Шебалиным всегда будут эталоном сочетания качества исполнения, продуманности и чувства формы, глубины эмоций, теплоты и душевности. Звук альта в струнном квартете – совершенно особенная вещь. Это тембрально связующее звено между скрипками и виолончелью, которому редко поручаются развернутые темы, но возникают они в самых эмоционально концентрированных местах и несут в себе колоссальную смысловую нагрузку. Каждое свое, даже самое маленькое, соло профессор умел превратить в настоящее высказывание в контексте произведения, которое шло прямо к сердцу слушателя.

Невероятно искренний, открытый, галантный, ироничный, но очень тактичный, с огромным чувством юмора, он всегда был душой любой компании. Всякая встреча с ним поднимала настроение, даже если разговор шел на самые серьезные темы. О педагогическом даровании Д. В. Шебалина можно писать очень много, но главное, чему он всегда учил студентов, – это отношение к своему делу, умение окрашивать нотный текст и превращать его в настоящую музыку. Причем делал он это без лишних слов, нотаций и поучений. Со студентами, даже самыми нерадивыми, всегда общался на равных, и это имело ошеломляющий эффект. Одного его присутствия в классе было достаточно, чтобы игра полностью изменилась. Ощутив саму атмосферу рядом с Дмитрием Виссарионовичем, чувствуя величие и значимость его фигуры, никто уже просто не мог позволить себе играть вполсилы. Помимо технических основ ансамблевой игры, помимо неповторимой штриховой техники квартета им. Бородина, которые профессор давал на уроках, он умел извлечь из студента все лучшее и продемонстрировать ему же самому свои достоинства. Часто бывало, играешь какое-нибудь место, пыжишься, пытаешься добиться желаемого звучания, но никак не удается найти то самое. Тогда Дмитрий Виссарионович мог одним дирижерским жестом просто показать фразировку и динамику – и вдруг, каким-то совершенно волшебным образом, все становилось на свои места и музыкальные потуги превращались в живое, динамичное исполнение.

Утрата этого человека невосполнима для нас всех. Уходит целое поколение, плеяда не только потрясающих профессионалов, но и людей, которые знают, что такое честь и достоинство в жизни и искусстве. Наша задача – бережно хранить их наследие и передавать воспоминания следующим поколениям, ведь пока жива память о человеке – жив человек. И сегодня мы в любой момент можем включить запись квартета им. Бородина, услышать его неповторимый звук и почти человеческий голос альта.

Анна Янчишина,
преподаватель МГК

№ 4 (1306), апрель 2013

И на земле мое
Кому-нибудь любезно бытие…
(Е. А. Баратынский)

18 марта померкла еще одна звезда на небосклоне Московской консерватории. Ушел из жизни выдающийся музыкант, пианист, композитор, заслуженный деятель искусств профессор Анатолий Васильевич Самонов. Музыкальный мир лишился Мастера, жизнь и помыслы которого были подчинены служению великой и прекрасной Богине — Музыке.

Произведения Анатолия Васильевича и его чистая, тонкая душа в неразрывном единстве выражали кредо великого Музыканта и Человека с большой буквы. Светлая, жизнеутверждающая, отличающаяся молодым задором музыка Анатолия Васильевича передавала его внутреннюю человеческую сущность, его душевную организацию, напоминающую героя самого любимого сочинения композитора – Маленького принца.

Это был человек, который никогда не шел на сделку со своей совестью. Он был принципиален и правдив перед самим собой и окружающими его коллегами. Он был центром, вокруг которого была организована жизнь кафедры в течение семнадцати лет. Это было его детище, его жизнь. Анатолий Васильевич поднял межфакультетскую кафедру фортепиано на небывалую высоту при помощи концертной деятельности педагогов кафедры и студентов. Это он придумал и претворил в жизнь тематические концерты – «Из пушкинского времени», «В кругу друзей», «Композиторы играют свои произведения»… На вечерах, где выступали педагоги и студенты кафедры, всегда был аншлаг, а их программы неизменно вызывали огромный интерес слушательской аудитории.

Небольшого роста, хрупкий человек с тихим голосом, он мог быть непреклонным перед лицом несправедливости, и одновременно мог плакать, сочиняя Пятую фантазию из цикла «Маленький принц» под названием «Роза». Его творческий дух был закален жизнью уходящего от нас поколения музыкантов, о котором мы не можем не сожалеть, так как это было то настоящее, к которому стремится в душе каждый из нас.

Это был композитор, который услышал свои сочинения в исполнении различных музыкантов еще при жизни, потому что его музыка находила отклик в сердцах как исполнителей, так и слушателей. Образ Анатолия Васильевича Самонова долго будет сохраняться в истории консерватории, а музыка замечательного автора займет, да и уже заняла, достойное место в репертуаре исполнителей.

Алиса Авошина

№ 3 (1305), март 2013

Московская консерватория! Мечта музыканта – хотя бы раз окунуться в уникальную атмосферу общения с великими педагогами… Мне повезло: я училась в этой консерватории в классе неповторимого Виктора Карповича Мержанова.

В 1972 году я впервые переступила порог 28 класса. На меня пристально смотрел красивый мужчина с удивительно выразительным интеллигентным лицом и живыми глазами… Высочайшего класса пианист и педагог, всегда сдержанный, галантный, доброжелательный, никогда не повышающий голос на своих студентов, лаконично выражающий свои пожелания: его фраза «Так играть нельзя…» действительно звучала как приговор! Она звучала редко, но предвещала длительную и кропотливую работу.

Он удивительно щедро делился своим мастерством, постепенно посвящая нас в свой прекрасный мир музыки. Никаких внешних эффектов, никакой показухи – только проникновение в самую суть музыкального произведения. «Музыка должна разговаривать!» – основной постулат нашего Мастера. Не зря Виктор Карпович постоянно говорил о риторике, о необходимости знания ее законов для правильного построения драматургии произведения. Большое значение он придавал также аппликатуре. Помню, когда я должна была учить II концерт Рахманинова на летних каникулах, Виктор Карпович попросил мой экземпляр нот и сказал, что вышлет мне их по почте (я вылетала в Ереван). Я получила ноты, где тщательным образом была выставлена аппликатура. Она оказалась в высшей степени удобной, и, по прошествии стольких лет готовясь к концерту, я пользуюсь именно этим экземпляром. Слушая аплодисменты, мысленно благодарю моего любимого профессора.

После окончания аспирантуры, каждый раз приезжая в Москву, я старалась поиграть ему, услышать его советы. Несколько раз я участвовала в работе жюри Международного конкурса имени Рахманинова в Тамбове. Виктор Карпович был председателем жюри, а я уже преподавала в Ереванской консерватории. Он общался со мной как с равным ему музыкантом, коллегой, постоянно спрашивал мое мнение, а я никак не могла к этому привыкнуть. В прошлом году у меня был концерт в Рахманиновском зале, где я исполняла произведения Вилли Вайнера. Мой Мастер сидел в зале, а я чувствовала студенческое волнение. И в то же время ощущение того, что он рядом, придавало мне уверенность и силы.

Великое счастье – общение с ним! Незабываемые концерты в Большом зале консерватории, незабываемые его исполнения: «Скиталец» Шуберта, «Картинки с выставки» Мусоргского, «Карнавал» Шумана, Соната b-moll Шопена, концерт Грига, Третий Рахманинова, «Рапсодия на тему Паганини»…

Будучи великим музыкантом, легендарным исполнителем и блестящим педагогом, Виктор Карпович Мержанов навсегда останется в наших сердцах, как удивительно добрый, огромной и прекрасной души человек и, конечно же, уникальный, неповторимый пианист! Низкий ему поклон за всех нас – его воспитанников, которые по всему миру сегодня продолжают традиции мержановского исполнительского мастерства, передавая их новым поколениям.

Анаит Нерсесян,
профессор Ереванской консерватории им. Комитаса

№ 3 (1305), март 2013

Выдающиеся личности появляются в истории не часто. Но именно им мы обязаны величайшим прогрессом во всех областях общественной жизни. Именно этими качествами обладала недавно ушедшая из жизни великая певица, результативнейший педагог и музыкально-общественный деятель – профессор Московской консерватории ИРИНА ИВАНОВНА МАСЛЕННИКОВА.

Украшение оперной сцены одного из главных музыкальных театров мира – московского Большого, Ирина Ивановна на протяжении многих лет была его ведущей солисткой, исполняя партии лирико-колоратурного сопрано в сочинениях отечественных и зарубежных композиторов. Свой бесценный певческий опыт профессор Масленникова беззаветно отдавала ученикам в Московской консерватории в течение почти 40 лет, а также в оперном центре Г. П. Вишневской. Весомый вклад внесен Ириной Ивановной и в творческую деятельность Камерного музыкального театра Б. А. Покровского, бессменным консультантом которого она являлась.

Ирина Ивановна Масленникова была добрым, отзывчивым, прекрасным человеком. Мы сохраним память о ней в своих сердцах.

Профессор П. И. Скусниченко,
декан Вокального факультета

№ 1 (1303), январь 2013

Оскар Фридт:

…Первая и незабываемая встреча с Виктором Карповичем произошла в марте 1990 годa на мастер-классе в Германии. Все участники были потрясены его поразительным трудолюбием: в течение двух недель oн работал со студентами с девяти часов утра до девяти вечера. Он полностью отдавал себя этим занятиям со студентами, совершенно себя не жалея. Потом, после уроков, он садился за рояль и еще три часа занимался сам. А ему тогда было уже 70 лет! Для нас это был высочайший пример рыцарского служения искусству, который запомнился на всю жизнь.

Когда Виктор Карпович подарил нам книгу своего учителя С. Е. Фейнберга «Пианизм как искусство», он вручил ее со словами: «В этой книге вы найдете глубочайшие мысли о музыке и жизни. Но на всех 500 ее страницах вы не встретите одной буквы – буквы “Я”». Этому принципу Виктор Карпович всегда следовал сам – ему была совершенно чужда самореклама.

Как-то раз Виктор Карпович пригласил нас к себе домой. В одной комнате на стене мы увидели фотографию человека в форме офицера. В ответ на наш вопрос «кто это?» он рассказал следующую историю. Однажды он получил от незнакомого офицера фотографию и письмо, в котором тот благодарил за то, что Виктор Карпович «спас ему жизнь». Оказалось, что этот офицер, решив покончить с собой, перед страшным поступком включил в гостинице радио. В этот момент транслировали «Лунную» сонату Бетховена в исполнении Викторa Карповичa. И музыка вернула отчаявшемуся человеку веру в жизнь, спасла в тяжелую минуту.

После одного из его концертов в Швейцарии он нам рассказал, что на протяжении всей жизни, даже в самые трудные ее минуты, его поддерживала надежда. Надежда – так он назвал и свою единственную, обожаемую дочку. Но даже после ее потери ему удалось сохранить несгибаемую волю к жизни. До последних дней он продолжал работу в консерватории, вкладывая все свои силы в то, чтобы поддерживать, как он сам говорил, «высокую роль классического искусства в оздоровлении общества». Именно эту силу он умел вложить и в музыку…

Джулияна Слепцова:

…Еще не будучи студенткой Виктора Карповича, я приходила к нему класс и слушала его уроки. Помню, как записывала в тетрадку пожелания Учителя. Именно тогда для меня открылось видение Виктором Карповичем Сонаты b-moll Шопена. Разбирая финал, он рассказывал о реке Лете, куда, по древнегреческой мифологии, погружались души умерших. Когда я представляла себе неторопливое течение этой реки и тайну, которая покрывала ее, мне становилось немного страшно. Виктор Карпович говорил, что в финале есть интонации всех частей сонаты, что он написан восьмыми, а значит, не должен исполняться бравурно и быстро. Впечатления после такого урока невозможно описать словами.

Мой Учитель открывал мне мир разных интересных образов, тонких переживаний – то, о чем я и не ведала. Он постоянно говорил, что музыкальная речь всегда живая. В ней есть знаки препинания, придающие особую выразительность: вопросительный знак, восклицательный, точка, запятая… При этом важно и дыхание, без которого невозможна любая речь. И только тогда можно передать слушателю смысл музыкального произведения. «Музыка должна разговаривать» – это хорошо известные нам, его ученикам, слова.

Учиться у Виктора Карповича было счастьем и радостью – удивительные уроки навеки останутся в моей памяти. Мудрость и духовная красота, благородство и чуткость Учителя восхищали меня, его исполнение вдохновляло, а сложная и достойная жизнь всегда была примером для подражания. Все, о чем говорил Виктор Карпович, – для меня как жемчужина. Думаю, что он был послан мне как утешение в этом мире. Для меня Виктор Карпович навсегда остался живым, только общение с ним уже внутри меня – там, где можно говорить о сокровенном и настоящем…

Вера Зырянова:

…Далеко не каждый педагог может похвастаться той теплой атмосферой, которая всегда царила в классе Виктора Карповича. Ученики его просто обожали, всегда с огромным желанием приходили к нему на занятия. 28 класс поистине стал для нас родным домом, двери которого всегда и для всех были открыты, а Виктор Карпович как радушный хозяин принимал многочисленных гостей. Самые разные люди посещали его уроки. Это были не только пианисты, но и музыканты других специальностей, студенты и выпускники, русские и иностранцы, учащиеся московских вузов и приезжие из других стран и городов. Все хотели познакомиться с выдающимся педагогом, послушать уроки мастера – и учащиеся, и давно уже сформировавшиеся и концертирующие пианисты. Любой желающий всегда мог и лично поучаствовать в творческом процессе, исполнив отдельное произведение или даже целую программу.

Виктор Карпович с удовольствием слушал всех и неустанно работал, давая ценнейшие советы и рекомендации. И все это было абсолютно бескорыстно, ни о каких вознаграждениях и речи никогда не шло. Все и всегда Виктор Карпович делал только во имя Музыки, думал только о духовных материях, жил только высокими идеалами. Он нес добро в этот мир, и люди к нему тянулись. Он подкупал своей простотой и удивительной скромностью, своим благородством и безграничной любовью к искусству, никогда не кичился своими званиями и наградами, со всеми и всегда был на равных. Виктор Карпович никогда не выбирал, кого брать в свой класс, не имел привычки делить музыкантов на «лучших» и «второсортных» – он всегда был готов заниматься абсолютно со всеми, вкладывая в пианистов свой бесценный опыт и мастерство.

В его характере на удивление гармонично сочетались, казалось бы, полярные черты: мягкость и воля, уступчивость и принципиальность, но одно в нашем любимом учителе оставалось неизменным – это бесконечная вера в нас, его учеников, и в свое дело. В классе и на концертах, при любых наших удачах и неудачах, после радостных побед и досадных промахов всегда чувствовалась огромная поддержка, которая вселяла уверенность, помогала верить в свои силы и никогда не позволяла падать духом.

Виктор Карпович занимался с каждым не «сколько должен», а сколько требовал рабочий процесс. Неизменно сидел за вторым роялем и всегда играл сам, был для нас ярким живым примером. Уроки никогда не ограничивались одной игрой: Виктор Карпович интересно и много рассказывал об исполняемых произведениях, о стилистических особенностях разных композиторов, об исполнителях и их трактовках. Он говорил о важнейших вещах, которые всегда пригодятся при исполнении самой разной музыки, прививал чувство меры и вкуса, помогал нам слышать себя со стороны.

С самого первого дня Виктор Карпович стал для нас родным. Помимо занятий, с ним всегда можно было поговорить на любые темы, прийти, поделиться, даже поплакать… Светлый человек, полный оптимизма. Та энергия, которая всегда исходила от него, та любовь, которой он, не скупясь, так щедро всех одаривал, наполняла душу таким теплом и счастьем, что все беды и неурядицы тут же отступали на второй план. И казалось, так будет всегда…

Ушел необыкновенный человек… Наша гордость, наша легенда, наша история… Поистине выдающийся пианист и педагог от Бога. Он всегда верил в нас и любил как собственных детей, и мы всю нашу жизнь будем любить его и помнить. Светлая память Виктору Карповичу Мержанову…

№ 1 (1303), январь 2013

20 декабря скончался Народный артист СССР, заведующий кафедрой специального фортепиано профессор Виктор Карпович Мержанов.

В. К. Мержанов – фигура историческая. Золотой медалист Московской консерватории (1941), он, едва вернувшись из армии, разделил на Всесоюзном конкурсе 1945 года I премию с Рихтером, но именно о Мержанове, и только о нем, Мясковский записал в дневнике «очень хорошо». Золтан Кодаи – кого только ни слышавший на своем веку! – писал после концерта Мержанова, что за всю жизнь не слыхал такой игры. А Фейнберг, учитель Виктора Карповича, написал, что мержановское исполнение Третьего концерта Рахманинова напоминает авторское. Вариации Паганини – Брамса в исполнении Мержанова высоко ценил Софроницкий.

На протяжении многих лет В. К. Мержанов широко концертировал во множестве стран, преподавал, работал в жюри самых крупных конкурсов, занимался разнообразной общественной деятельностью. Он удостоен множества почетных званий и наград, его ценили и ценят многие и многие слушатели и музыканты всего мира.

Но Виктор Карпович останется в истории не просто великолепным мастером-пианистом, высокоавторитетным профессором и музыкально-общественным деятелем. Ему выпал особый жребий: ни больше ни меньше, связать века – передать далеким поколениям непреходящее, в свое время воспринятое им самим. Будучи человеком высоких принципов, Виктор Карпович к тому же «помнил порядочных людей». Быть любимым учеником Фейнберга, пользоваться расположением Прокофьева и Мясковского, быть другом Гилельса, Ведерникова и Рихтера, попасть в шуточный палиндромон Софроницкого (и, разумеется, пользоваться также его расположением) – дорогого стоит! Сменяются поколения, государственное устройство, технические приспособления, начальники, мнения, суждения – почти весь строй жизни, – но музыка едина и всегда должна быть музыкой, музыкант в меру способностей должен стараться ей соответствовать, а человек – непременно оставаться человеком. В этом, по-моему, главный урок Виктора Карповича.

Еще один важнейший его урок: помнить. Без памяти нет культуры – азбучная истина. На протяжении всей жизни – вплоть до самого конца – Виктор Карпович не жалел сил ради того, чтобы наследие ушедших больших музыкантов не кануло в Лету, имена их не забылись, а правда торжествовала. Молодому поколению трудно представить себе, что такого рода усилия требовались даже для признания Рахманинова. Рахманиновский зал консерватории, Рахманиновское общество, конкурсы имени Рахманинова в разных городах и странах, памятники, музеи – во всем этом заслуги Виктора Карповича огромны. Неоценимы его усилия по восстановлению правды о Гилельсе, сохранению памяти о Ведерникове, о своем учителе Фейнберге.

Виктор Карпович прожил много лет, но все хотелось, чтобы он оставался с нами еще, подольше… Памятны его великолепные поздние концерты. А педагогическая работа длилась до последних дней жизни мастера. Репетиция к фейнберговскому вечеру в Малом зале (середина октября; моя последняя встреча с Виктором Карповичем)… Голос с балкона: «Не хватает дыханья! Нужно дышать! Музыка должна быть более выразительной, должна разговаривать!» Так, видимо, было все долгие годы его профессорства. Зайдешь, бывало, в 28 класс – Виктор Карпович (в который раз!) проходит Первый концерт Чайковского и участливо предостерегает студента: «Ты здесь crescendo не делай…» Трогательно. И как-то спокойно делалось на душе…

«Помедли, помедли…» Но вот пришел и его черед. Пробил час – не поспоришь. Нельзя не считать подарком судьбы то, что такой человек жил среди нас. А то, что Виктор Карпович до последних дней оставался в строю действующих музыкантов, можно без колебаний назвать подвигом. Несомненно, ему суждена долгая благодарная память. Но сейчас – горько.

Михаил Лидский