№ 3 (1305), март 2013

Наступивший год с самого начала стал весьма продуктивным для хорового искусства: состоялось Учредительное собрание Всероссийского хорового общества, где был официально принят Устав и выбран председатель – им стал Валерий Гергиев. А между тем еще в декабре прошлого года в Московской консерватории начался ряд торжественных мероприятий, посвященных 90-летию старейшей кафедры хорового дирижирования России. И в череде выступлений особого внимания, пожалуй, заслуживает новогодний концерт – поздравление Хора Московской консерватории.

По меткому замечанию Владимира Минина в интервью телеканалу «Культура», самое важное в музыкальном искусстве – «продуцировать». И именно произведения, проработанные, преломленные сквозь призму личного убеждения, представляли 28 декабря на сцене Рахманиновского зала молодые дирижеры – студенты V курса.

Программа вечера включала в себя произведения композиторов ХХ века: В. Гаврилина (дирижеры Наталья Шишкова и Любовь Волкова), С. Рахманинова (Владимир Красов и Татьяна Шарова), Г. Свиридова (Екатерина Коломина), Н. Сидельникова (Мария Чижикова), Д. Смирнова (Ия Мананкова), Ю. Фалика (Ринат Темерханов), Д. Шостаковича (Ольга Минаева), удмуртского музыканта Ю. Толкача (Валерия Машканцева), белорусского автора О. Воробьевой (Александр Ствол). Одиннадцать дирижеров-дипломников, только начинающих свой профессиональный путь, пронесли сквозь концерт удивительное чувство… любви. Любви к произведениям, к хору, к публике. И от строгого молитвенного настроя, царившего в «Литургии Св. Иоанна Златоуста» и «Всенощном бдении», до современной остроты номеров из симфонии-действа «Перезвоны» и кантаты «Сокровенны разговоры», через кристальную ясность «Прынясi ты, Божа», выразительность «Лиры» и «Бортничьей песни», русскую песенность хоров Свиридова, отзвуки Серебряного века в концерте «Приявший мир», революционные возгласы номера «На улицу» из «Десяти поэм» Шостаковича – везде отчетливо ощущалась эта бережная любовь.

Конечно, почти ни один хоровой концерт не обходится без участия инструментального ансамбля. Вот и на этот раз два номера («Дорога» Гаврилина и «Слева поле – справа поле» Свиридова) звучали в сопровождении ударного трио: Николай Андрийчук, Кирилл Яковенко, Даниил Яковенко.

Каждый номер концерта вызывал горячий отклик в сердцах слушателей – какие бы сложности ни стояли на пути, сцена самого хорового зала Москвы чутко откликалась на вдохновенные порывы исполнителей. А финальным аккордом концерта стало неожиданное напоминание о предстоящем празднике: торжественное музыкальное поздравление от Деда Мороза и Снегурочки. И пусть впереди много упорной работы, долгий путь в деле укрепления Хорового общества – но каждый концерт молодых дирижеров кафедры уже 90 с лишним лет несет радость, надежду и уверенность в завтрашнем хоровом дне.

Ольга Ординарцева,
студентка ДФ

№ 3 (1305), март 2013

«Музыка подобна чаше: она обладает определенной формой, однако самое важное – наполнение формы», – эти слова, поразительно точно характеризующие музыкальную традицию любой культуры, произнес Ким Дон Вон, замечательный корейский музыкант, исполнитель на ударном инструменте чангу, профессор университета Вонгван (г. Иксан, Южная Корея), прочитавший в декабре 2012 года несколько лекций о корейской музыке в Московской консерватории и Корейском культурном центре.

Будучи участником всемирно известного ансамбля «Шелковый путь», объединяющего музыкантов из разных стран, профессор Ким является также неустанным пропагандистом корейской традиции народной и классической музыки и танца. Лекции, проведенные им в Московской консерватории, никого не могли оставить равнодушными. Простота изложения, подкрепленного примерами, близкими и понятыми любому слушателю, упругая живая энергия чистого звука, будь то ударные или человеческий голос, вовлечение всех присутствующих в процесс создания музыки или танца, – результатом всего этого становится не только рождение чувства любви к корейской музыке, но и, что важно для музыканта европейской культуры, возникновение нового взгляда на свою собственную традицию, открытие таящихся в ней универсальных законов, знание которых поможет в сочинении, исполнении и осмыслении родного звукового пространства.

Философские параллели между корейской и европейской музыкой в изложении профессора Кима становятся видны с первого взгляда. «Для чего мы поем? – спрашивает он. – Для чего нужна музыка? Мы поем, когда поет душа, поем, чтобы выразить часть своей души». Огромную важность в корейской музыке играют паузы и переходы от одного звука к другому. Именно в это время боль души выражается острее всего. Пауза не как отсутствие звука, но как продолжение его, неслышного человеческому уху, – то же мы находим и в европейской музыке, называя такие паузы «говорящими» и стараясь выразить в них всю сущность бытия, восполнить вечностью красноречивого молчания то вынужденное несовершенство любого звука, которое вне зависимости от нашего желания вносит время.

«Форма наполняется, подобно чаше; наша задача состоит в том, чтобы определить, чем мы наполним, когда и для кого сделаем это и как поступим с наполнением. Внутреннее пространство таит в себе большой потенциал перемен». Эти слова профессора Кима как нельзя лучше подходят и европейской музыке. Попытки музыкантов и ученых выразить связь формы и содержания вербально сопровождают европейскую музыку не одно столетие. Возможно, один из путей простого и изящного решения данной проблемы лежит через обращение к другим музыкальным традициям.

Московская консерватория обладает уникальной возможностью приглашать лучших музыкантов со всего мира, устраивать циклы лекций и мастер-классы по изучению звуковых культур, включая самые отдаленные точки планеты. Постижение всеобщих музыкальных законов вне зависимости от принадлежности к определенной традиции поможет любому музыканту не только в расширении кругозора, но и в более глубоком понимании собственного мира.

Марина Вялова,
студентка ИТФ

№ 3 (1305), март 2013

Музыкальный мир празднует 140-ю годовщину СЕРГЕЯ ВАСИЛЬЕВИЧА РАХМАНИНОВА (1873–1943). Газета «Российский музыкант» тоже с радостью отмечает юбилей великого русского композитора. Сегодня наш собеседник – пианист Николай Луганский, страстный приверженец Рахманинова, один из известнейших в мире исполнителей его музыки. Среди многих творческих достижений в послужном списке Николая Львовича победа еще в школьные годы на Всесоюзном конкурсе имени С. В. Рахманинова (II премия, Москва, 1990), огромное количество концертных выступлений, мастер-классов, записей музыки. В их числе и совсем недавняя запись двух фортепианных сонат – редко звучащей Первой и Второй в собственной версии Н. Луганского. И, конечно, по-своему уникальный ежегодный концерт на веранде возрожденного рахманиновского дома в «Ивановке» – событие, важность которого для тамбовской земли трудно переоценить.

— Николай Львович, у Вас нет ощущения, что в последние 10–20 лет идет какой-то невероятный ренессанс музыки Рахманинова, что его востребованность, градус любви к нему резко повысились и все время повышаются?

— Я думаю, что градус любви повышается не за последние 10–20, а за последние лет 50–60! И это совершенно нормально. Рахманинов принадлежит к тем композиторам, отношение к которым не может определяться модой или политическими тенденциями. Даже в Советском Союзе его исполняли много, разговоры, что мало исполняли, потому что белоэмигрант, – легенды. Исполняли каждый год все больше и больше… Скажу больше: есть композиторы, для которых всяческие политические коллизии полезны, помогая в популярности. Для Рахманинова – нет. Его музыка существует вне отношения властей, общественного мнения, критики. Ведь если почитать критику 20–30-х годов, то (за исключением США) критика «средненькая», иногда даже отрицательная. Но и она никак не могла повлиять на музыку Рахманинова и ту любовь к нему, которая непрерывно возрастала. Это явление – редкое. Таких композиторов очень мало. Он в чем-то повторяет судьбу Листа. Того поначалу тоже плохо принимали как композитора по принципу: если человек имеет такой успех как пианист, то слишком несправедливо, чтобы он был еще и гениальным композитором!

— С Рахманиновым тоже  как-то не всем сразу открылось, что это величайшая музыка. Ведь долгое время даже некоторые музыканты ему в этом отказывали?

— Прежде всего, музыкальные критики – европейские. Это – крошечная часть музыкального мира, хотя иногда эта часть была довольно влиятельной. И какое-то временное, локальное влияние она могла оказывать. Думаю, сейчас критика не так влиятельна, как раньше, сейчас все понимают, что напечатать можно все, что угодно. А главное – музыка, то, что звучит и воспринимается людьми. Предполагалось: Ну как же можно писать такую музыку, когда уже есть Шенберг, есть Стравинский?! С первого прослушивания попадает прямо в сердце и вызывает такой успех! Так не годится!.. И некоторые с этим хотели бороться. Это, конечно, смешно, но так было. Последние отголоски такого отношения я могу встретить в величайшей музыкальной стране – Германии. Больше, наверное, ни в какой другой. И Россия (несмотря на несколько неумных статей в советское время), и США – вторая страна, где Рахманинов жил, – обожают его немыслимо. Рахманинов – гений. Прежде всего, гений композиторский. Это первично, а далее это проявилось во всем: и в пианизме, и в дирижерском искусстве, и в… добрых делах, коим несть числа.

— Для добрых дел тоже нужен гений?

— Это сложный вопрос. Но в личности Рахманинова, конечно, первично то, что он – гений.

— Рихтер в фильме  Монсенжона говорит, что Прокофьев не любил Рахманинова, и сам поясняет: «А почему? Потому что похож!»… Полагая, видимо, что Прокофьев вольно или невольно в чем-то отталкивается от Рахманинова. Это так?

— Здесь я не соглашусь. Думаю, причина в другом. Причина была чисто материальная. Из русских эмигрантов нашей трагической эмиграции – и белой, и послереволюционной, – Рахманинов был человеком, достигшим феноменального мирового признания, в том числе и финансового успеха. Была еще Нобелевская премия Бунина, в шахматах – у Алехина, но вскоре после этого они снова испытывали трудности. Рахманинов – нет. Въехавшие после него в Штаты музыканты с возмущением обнаруживали, что у него невероятно успешная исполнительская карьера – любой зал в любой момент готов его принимать. Его нельзя «переиграть» и по уровню, и по количеству концертов. И у Прокофьева в дневниках откровенно написано, что Рахманинов «перешел дорогу». Конечно, Рахманинов старше на 18 лет, он замечательный музыкант, но… у Прокофьева в дневниках читаем примерно следующее: Проходя мимо Карнеги, я увидел, что сегодня вечером играет Рахманинов. Идти не хотелось, но вечером ничего не было, и я зашел на концерт. И вот в этот раз Сергей Васильевич играл удивительно удачно… И примерно то же через 50–70 страниц: не хотелось идти, но зашел… и вот в этот раз совершенно неожиданно Рахманинов выдал прекрасный концерт… Я думаю – в этом причина. Возможно, какие-то отголоски в приемах фактуры можно найти. Но Прокофьев как композитор настолько самобытен и велик… Даже намек на композиторскую зависть я отвергаю. В этом плане влияние Моцарта на Бетховена или Шопена на Скрябина значительно большее.

— Когда Вы впервые соприкоснулись с Рахманиновым? Когда осознанно открыли его для себя?

— В третьем классе в Малом зале я уже исполнял «Баркаролу» ор. 10 – мне было 9–10 лет, потом играл ля-мажорный Вальс. Но в пятом классе по заданию Т. Е. Кестнер я разучил два Этюда-картины («Метель» и «Чайки»), и это уже была сознательная большая работа. Пришла огромная любовь, и стало понятно, что эта любовь – на всю жизнь. И так получилось, что через несколько лет, уже после смерти Т. Е. Кестнер, когда я учился у Т. П. Николаевой, она посоветовала сыграть все 17 Этюдов-картин как цикл. Я подготовил программу за пару месяцев, сыграл несколько сольных концертов. И даже на конкурсе Рахманинова, где надо было объявить два Этюда-картины, я объявил все семнадцать. Но в буклете это не написали, а комиссия сказала – играйте, что сами выберете (мне дали понять, что им это неинтересно). А через пару лет пришло предложение от голландской фирмы записать весь цикл. Это был мой первый серьезный диск музыки Рахманинова.

— Вы стали победителем на Конкурсе им. Рахманинова в 18 лет – еще в школе. А сейчас в Вашем репертуаре – весь фортепианный Рахманинов, все концерты и Рапсодия?

— Первым, как у многих, был Концерт № 2. Тоже еще в ЦМШ – я играл его со школьным оркестром. А после рахманиновского конкурса я стал играть Рахманинова все больше и больше. Мною записаны все концерты с Бирмингемским оркестром. Вообще, если в сезоне я какой-то из них не играю (а не везет обычно либо Первому, либо Четвертому), то это запоминается как исключение. Для пианиста исполнение концертов Рахманинова – огромное наслаждение. Это и гениальная музыка, и огромное переживание, но это еще и каждый раз – подарок.

— И какой из них больше любите?

— Ой, трудно сказать! Играть безумно приятно Третий – наверное, его можно считать вершиной всего жанра за все века. Но люблю я все пять. Когда играю, всегда кажется, что это и есть самый любимый. Каждый из них – шедевр, у каждого своя история и своя аура.

— Рахманинову-композитору его дирижерский талант помогал?

— Конечно! У Рахманинова, помимо композиторского гения и множества самых разных способностей, было необходимое дирижерское качество – в определенные моменты быть диктатором. Есть и воспоминания современников: он мог быть очень суровым. Потом он вообще великий мастер оркестра, у него есть свой оркестровый стиль, он великий симфонист. Такое просто упасть с неба не могло. Он ведь именно в молодом возрасте – в русский период – особенно много работал с оркестрами.

— А романсовые программы Вам довелось делать?

— Да. Наиболее памятным концертом был вечер в Пушкинском музее с Анной Нетребко. Были и другие. Романсы Рахманинова – это жемчужины, которые на Западе еще не достаточно оценены. Это связано со словом. Хотя уже существует много инструментальных обработок, некоторые из них очень хорошие. Но в массовом масштабе это то, что европейцам еще предстоит открывать. В отличие от фортепианных концертов…

— Которые, практически, – «хиты», востребованные и исполнителями, и слушателями во всем мире?

— Если взять любой конкурс, на котором можно сыграть концерт Рахманинова, они будут звучать много. По популярности, во всяком случае у пианистов, с ним посоперничать может только Шопен. Играя Рахманинова, понимаешь, насколько важно, особенно в молодой аудитории, развеивать чудовищную легенду, что классическая музыка – это элитарное искусство, что это очень сложно и простому человеку не понять. Это вреднейшая легенда, насаждаемая сознательно для того, чтобы люди меньше слушали классику и десятками тысяч шли слушать низкопробную «попсу», на которой организаторам можно сделать большие деньги. В этой махине участвуют и СМИ, и даже какие-то люди из политики. И не берется во внимание время, когда люди знали, что к высокому искусству надо стремиться приобщаться. Всем и в любом возрасте. Нужен ли для этого помощник? В музыке есть исполнитель и идеальная форма – концерт. Надо приходить с открытым сердцем и надеждой, что произойдет чудо. И тогда оно может произойти. Особенно, если в такой вечер звучит Рахманинов.

С Н. Л. Луганским
беседовала Т. А. Курышева

№ 2 (1304), февраль 2013

22 января 2013 года в Рахманиновском зале состоялся авторский концерт к 60-летию профессора Ю. В. Воронцова. Прозвучали шесть произведений композитора, среди них три мировые премьеры. В концерте приняли участие Камерный хор консерватории под управлением Александра Соловьева, ансамбль «Студия новой музыки» (дирижер – Игорь Дронов), а также Михаил Дубов (фортепиано), Никита Агафонов (кларнет), Станислав Малышев (скрипка) и Мона Хаба (фортепиано).

Мы нередко сталкиваемся с негативным отношением к новой музыке и к современному искусству. Культурное пространство перенасыщено именами, событиями и сенсациями, и многие художники целенаправленно придерживаются линии «кто больше удивит», иногда совершенно забывая об истинном предназначении искусства. Где надувательство, а где подлинный шедевр – разобраться иногда становится сложно… Творчество Воронцова, на мой взгляд, не оставляет никаких сомнений в своем профессионализме и культурной ценности.

Вечер открыл концерт для хора «Откровение» (1999, ред. 2005) на текст из Откровения Иоанна. Впервые прозвучали третья и четвертая части произведения. Апокалипсическая идея в своем кульминационном виде предстала перед нами в третьей части. Торжественный духовный гимн, постепенно набирая силу эмоционального напряжения, превращается в истовый шабаш нечистых сил. После такого драматического и ужасающего скерцо наступает финал, где главной становится единственно возможная светлая мысль: «Смерти больше не будет». Эта фраза повторяется много раз, символизируя непреклонную веру в лучшее.

Пьеса «Сириус» (2005), посвященная В. Н. Холоповой, прозвучала в исполнении замечательного пианиста Михаила Дубова. Для фортепиано стало писать очень сложно: кажется, что нового и интересного можно извлечь из этого инструмента?! Воронцов доказал, что ресурсы еще есть и они неисчерпаемы. Привычные клавиши рассказали нам совершенно новую историю. Сочинение получилось ярким, образным, насыщенным мелкими деталями и в то же время необыкновенно целостным и органичным.

Отделение завершилось произведением «Aquagrafica» (2011) для 10 исполнителей. По словам автора, «Стихия воды притягивает своей загадочностью и многообразием проявлений, в том числе и звуковых. Одно из сущностных качеств воды – мягкость и плавность. Музыкальная ткань пьесы избегает острых углов, переливаясь из одного состояния в другое». Действительно, музыка «Акваграфики» завораживает своим медленным и тихим течением. Мы словно опускаемся под воду все ниже и ниже, а на самом дне, под толщей плотной воды, наступают полная темнота, спокойствие и тишина. Лишь иногда медленно появляются и исчезают светящиеся подводные существа, внося отголоски жизни в это неподвижное пространство. Остается только восхищаться тем, как красочно и талантливо автор написал эту картину звуками.

После антракта прозвучала пьеса для ансамбля инструментов под названием «Status quo» (2009). В ней автор выразил идею вечной борьбы человека с изменчивостью жизни. Время и события в современном мире проносятся очень быстро, в результате чего человеку хочется все остановить, привести в порядок. Возможно ли это?.. После кульминации постепенно нарастающего звукового хаоса наступает долгожданный момент оцепенения. Движение застыло, но не остановилось. Это не успокоение, а истощение и бессилие. Не решение проблем, а уход от них. Таков ответ автора на поставленный вопрос.

В финале концерта прозвучали две мировые премьеры – «32» для кларнета, скрипки и фортепиано (2012) и «Drift» для ансамбля инструментов (2012). Любопытно, что партитура пьесы-миниатюры «32» пронизана цифрами «3» и «2» в различных комбинациях: 3 исполнителя, играющих вдвоем либо втроем, 32 фактурных элемента, длительность 5 (3+2) минут… В этом сочинении мастерски воссозданы звучащая тишина, воздух, пустота и отстраненность. Произведение интересно разнообразными приемами композиторского письма и звуковой выразительности.

По окончании вечера мне, как, наверное, и многим другим, совершенно не хотелось выходить из зала. Музыка была замечательная, исполнение прекрасное, атмосфера теплая и доброжелательная, ведь среди слушателей было много учеников, коллег и друзей композитора. Концерт удался!

Алена Торгова,
студентка IV курса ИТФ
Фото Ф. Софронова

№ 2 (1304), февраль 2013

14 февраля исполнилось бы 80 лет Андрею Михайловичу Волконскому (1933–2008). Выдающийся русский музыкант, князь и гражданин мира, каковым он сам себя считал, ссылаясь на Тургенева («Русский дворянин – гражданин мира»), А. Волконский оставил яркий след в музыкальной жизни Москвы. Хотя он родился в Женеве, в эмиграции, а скончался после реэмиграции в Экс-Провансе, важный период его жизни прошел именно на исторической родине (1947–1972), где ему довелось сформироваться как художнику и достичь зрелости Мастера.

Андрей Волконский – универсальный музыкант, он умел и мог многое. Как композитора его имя часто ассоциируется с понятием пионер советского авангарда. Он шел первопроходцем. Среди написанной им в ранние творческие годы музыки каждый знаток назовет такие циклы, как «Сюита зеркал» (1960) на слова Ф. Гарсиа Лорки, «Жалобы Щазы» (1962) на слова народной дагестанской поэтессы. Однако в одном из последних интервью уже во Франции он очертит причины ухода из этой области творчества: «Это было связано с осознанием кризиса авангарда – моментом, через который мы все прошли. Все – Сильвестров, Пярт, Мансурян и я – осознали, что находимся в какой-то мышеловке. Единственный, кто этого никогда не осознавал, – это Денисов, он продолжал. Даже Шнитке – вся эта история с полистилистикой – нездоровое явление, с моей точки зрения. Это тоже какой-то ответ на кризис».

Главным делом его жизни все-таки стало исполнительство, и прежде всего клавесин. Волконский с головой окунулся в старинную музыку, путь в которую оказался короче через понимание новейших, наисовременнейших исканий. Именно он создал и возглавил знаменитый ансамбль «Мадригал» (1965), распахнувший тогда перед слушателем поистине неизведанный материк. Вернувшись на Запад, музыкант увлеченно продолжал исполнительскую деятельность, а снижение композиторской активности получило с его стороны еще одно интересное, уже скорее социокультурное обоснование: «Естественно, что я могу сравнить условия, которые у меня были там, с западными. Главная разница заключалась в том, что там у меня была среда, которая меня поддерживала. Ее здесь нет. То, что была среда, которая меня поддерживала, – это тоже феномен советский. Мы как-то сплачивались, что ли».

Лауреат I премии Ксения Семенова (Россия)

При всей, казалось бы, естественной и ясной позиции неприятия советского бытия, завершившейся возвращением на Запад, Волконский никогда не занимался политикой, оставаясь художником, философом, мыслителем. И на вопрос о десидентах и десидентстве (слово, которое сам не любил и не принимал, предлагая говорить только об инакомыслии) он в том же позднем интервью заметил: «Я считал, что мое дело бороться музыкой, и уже играть на клавесине было в каком-то смысле идеологической диверсией». И для нашей страны он остается пионером в этой сфере, будучи тем, кто стоял у истоков российского клавесинного ренессанса.

В 2010 году Московская консерватория учредила и впервые провела Международный конкурс клавесинистов имени Андрея Волконского. Узнав о замысле, композитор буквально на пороге смерти успел поприветствовать этот по-своему революционный для отечественной музыкальной культуры шаг: «Рад был узнать, что клавесин перестал считаться в России экзотикой и стал полноправным инструментом. Все большая тяга публики к музыке более дальних эпох не случайна. Очевидно, что у людей в наше беспокойное время есть потребность в некотором равновесии. Поскольку мне выпала честь возродить игру на этом инструменте в России, я приветствую создание международного конкурса клавесинистов в Москве».

Лауреат II премии Юлия Агеева-Хесс (Эстония)

А с 27 января по 4 февраля 2013 года в стенах Московской консерватории состоялся уже II Международный конкурс клавесинистов имени Андрея Волконского. В нем приняли участие 25 молодых исполнителей из 13 стран: России, Великобритании, Венгрии, Италии, Колумбии, Латвии, Польши, Португалии, Украины, Франции, Эстонии, Японии. В жюри вошли признанные мастера: Патрик Айртон (Великобритания – Франция – Нидерланды), Вольфганг Глюкзам и Элизабет Жуайе (Австрия), Кетил Хаугсанд (Норвегия), Ольга Филиппова и Мария Успенская (Россия). Как и Первый, Второй конкурс возглавил его главный идеолог, профессор Московской консерватории Алексей Любимов.

Обладательница III премии и диплома за лучшее исполнение пьесы современного композитора Мария Лесовиченко и солисты оркестра «Pratum Integrum»

На пресс-конференции 30 января, где шел предметный разговор о прохождении состязаний, о результатах первого тура, присутствовавшие журналисты ощутили событие уже как само собой разумеющийся, естественный процесс. Разговор возник об инструментах, на которых играют участники: «Конкурс проходит на двух типах инструментов, которыми располагает консерватория, являющимися копиями аутентичных. Произведения английских верджиналистов, которые присутствуют в обязательной программе, ориентированы на более ранний тип инструментов, с несколько иной темперацией и манерой исполнения, соответствующей стилю XVII века. Также есть итальянские инструменты, купленные у нидерландского мастера» (Алексей Любимов). Речь шла и о содержательной стороне выступлений: «Этот конкурс стал для меня открытием; такого большого количества интерпретаций я еще нигде не слышал, они очень разные и аутентично самостоятельные, и это многообразие я всячески приветствую» (Вольфганг Глюкзам).

Лауреат III премии Анастасия Антонова (Россия)

К сожалению, не принес результата композиторский конкурс, проводимый в рамках клавесинного. Прекрасная современная традиция создания нового сочинения специально для исполнительского состязания в этот раз не была реализована: отборочное жюри ни одно из представленных произведений не признало соответствующим конкурсным требованиям, и в качестве обязательного современного сочинения для клавесина были выбраны… «Мертвые листья» (1980) Эдисона Денисова. Алексей Любимов по этому поводу заметил: «Музыки для клавесина в ХХ веке написано огромное количество, но не вся она пригодна для конкурса, так как в произведениях зачастую заключены различного рода манипуляции со струнами и клавишами, а это, в свою очередь, не может служить фактором, отражающим одаренность и исполнительское чутье участников. Современным композиторам были даны заказы на сочинение произведений для клавесинного конкурса, но результаты по-прежнему были неудовлетворительными. Возможно, на будущих конкурсах эта ситуация изменится»…

II Международный конкурс клавесинистов имени Андрея Волконского уже стал достоянием истории. И дорогим подарком к юбилею выдающегося русского музыканта, чьи творческие идеи дали и, будем надеяться, еще неоднократно дадут желанные всходы.

Профессор Т. А. Курышева
Фото Д. Рылова

№ 1 (1303), январь 2013

Мастер-класс в Московской консерватории. Фото Ольги Ординарцевой

Капелла – мой дом. Предложение стать художественным руководителем я получил в 1974 году. Сегодня в хоровом деле происходит так же, как в оркестре: назначают не тех, кто по профессиональным качествам соответствует должности, или имеет перспективу. А должность руководителя хорового коллектива требует, чтобы человек не приходил на работу и чем-то занимался, а чтобы он служил этому делу. Так, как служили Свешников, Птица, Юрлов… Это были подвижники своего дела, всю жизнь укладывали на алтарь искусства!

А. Юрлов был не просто выдающимся хоровым дирижером и музыкантом, он был еще и одним из крупных государственных мужей – благодаря своему умению работать и авторитету. Именно Юрлову принадлежит главная заслуга в том, что после многих лет молчания наконец прозвучала духовная музыка. Тогда ведь очень сложно было с материалами, в библиотеках официальных ничего не было. Даже в библиотеке Капеллы, которая была хранилищем церковной музыки, все было изъято и уничтожено. Когда у меня появился Камерный хор, он очень следил за нами, особенно ему нравилась постановка звука в хоре. А в какой-то день Юрлов вдруг неожиданно сказал мне: «Придешь в Капеллу. Сейчас не думаешь, но придет время…»

Не могу не вспомнить и другого великого дирижера – Е. Мравинского. Я второго такого человека не встречал. У дирижера должно быть чувство времени – и у него оно поразительное. Многие считали его механичным, но когда наблюдаешь весь процесс – видишь это тончайшее рубато: оно почти не ощутимо, но присутствует и он владеет этим, потому что очень хорошо чувствует форму. Когда слушаешь его записи – понимаешь, какого масштаба человек. В моей жизни был недолгий период – один год всего, когда я был его единственным студентом (у него ведь не было учеников – он занимался с аспирантами, встречаясь с ними только в филармонии). Я был на всех его репетициях, на всех концертах, занимался по его партитурам. И не могу сказать, что часто, но мне посчастливилось тет-а-тет оставаться с ним в дирижерской комнате – и мы беседовали. Никогда не забуду слова, которые он мне однажды сказал: «Ну что же делать, мы с вами рабы, прикованные цепями к веслам галеры, наше дело – грести!»

К сожалению, с начала перестройки и буквально до последних двух сезонов Капелла была лишена возможности побывать где-либо в России, выступить перед своим слушателем. За рубеж мы много ездили, практически во все европейские страны. А доехать даже до Ленинградской области – ни у кого нет средств!..

Сегодня среди всех сложностей и бед, которые существовали на протяжении последних лет, мы испытываем и кадровые проблемы. Певцов нет, нет рынка, очередь не стоит… И приходят недоучки или искалеченные люди, поэтому подбор совершенно случайный. К концу сезона сложился очень приличный состав: 14 теноров, хорошие голосистые ребята, грамотные. Открывается сезон в этом году – и из четырнадцати человек шесть теноров уходят… в новый хор, который создается для второй сцены Мариинского театра. Там другие деньги – и всё! А у нас гастроли, нам в Сибирь ехать… Система, с которой связана наша работа, обязывает быть готовым к любым неожиданностям, приходится балансировать и перестраиваться. В оркестре проще: заболели инструменталисты, даже солисты – и ты пригласил оркестрантов из другого коллектива, они пришли на 2–3 репетиции и готовы. В хоре невозможно за 2–3 репетиции приготовить замену даже на гастрольную программу.

А сейчас потихонечку численность теноров восстановилась, их стало 15. Причем двоих мы приняли без музыкального образования, сейчас обучаем нотной грамоте. Удивительное явление! Приходит высокий красивый парень 35-ти лет, поет Каварадосси – без проблем может выйти на сцену Большого театра. Но ничего не знает, пришел из хора Музкомедии – все поет на слух, по слуху выучил все партии. Еще один – 40-летний тенор, который вроде бы закончил какой-то институт искусств как вокалист, но нот не читает. С хорошим голосом, тенор-альтино, во вторую октаву уходит до «ми», до «фа», нормальным полным тоном. Но подключать сразу, в концертах использовать их пока невозможно. Вот уже несколько месяцев с ними занимаются, плюс они садятся в хор и слушают. Конечно, они опоздали — в 35-40 лет все очень сложно, но выхода нет – надо учить!

Вспоминаю, как мне приходилось обучать любительский коллектив – первый в Советском Союзе камерный хор с замечательным наименованием: «Камерный хор Дома культуры пищевой промышленности». Нас звали Бублик-баранка, а потом нам позволили официально называться «Ленинградский камерный хор». Придумал систему обучения нотной грамоте и свой любительский хор по этой системе научил. Перепробовал все: болгарские столбицы, релятивную систему, английскую систему с буквенной нотацией, систему Орфа. Попробовал – и понял, что рано или поздно все равно надо кидать в голову ноты и осознать, что такое ритмическая структура. Поэтому я сделал две схемы: одна – нотная, с тремя двухоктавными станами, и параллельно вторая – ритмическая. Терпение, две указки в руки, объясняешь, показываешь – и постепенно люди начинают осваивать, даже те, кто никогда не читал нот…

Этим хором я руководил 17 лет. Прервал занятия, только когда меня назначили ректором консерватории. Уже физически не мог успевать: Капелла, Консерватория и плюс еще Камерный хор – оказалось многовато…

Записала Ольга Ординарцева,
студентка ДФ

№ 1 (1303), январь 2013

Во имя спасения легендарного органа Большого зала Московской консерватории 7 декабря в Государственном Кремлевском дворце прошел благотворительный концерт, на котором выступили лауреаты Конкурса имени П. И. Чайковского разных лет.

Оформление зала Кремлевского дворца сразу давало понять, что в этот вечер концерт будет особенным. Со стороны сцены с портрета на зрителей смотрел красавец Петр Ильич Чайковский. Имитация органных труб на левой и правой кулисах напоминала о причастности каждого, кто купил билет, к спасению уникального инструмента французской фирмы А. Cavaille-Coll, созданного в 1899 году специально для Большого зала Московской консерватории.

Приветственное «слово» в виде Pas de deux из балета «Щелкунчик» «держал» Концертный симфонический оркестр Московской консерватории под управлением маэстро Анатолия Левина. Под знаменитую музыку на большом экране транслировались исторические кадры с конкурса Чайковского. Просмотр этого видеоряда вызвал чувство грусти: нет уже в живых ни Арама Хачатуряна, ни Мстислава Ростроповича, ни многих других великих музыкантов. И улыбка совсем юного Вана Клиберна, который не приехал в этот знаменательный вечер в Москву из-за плохого самочувствия, не могла не опечалить.

Трепетную атмосферу первых минут концерта последовательно нарушал конферансье Петр Татарицкий. Его некоторые реплики, произносимые с крайне серьезным видом, без смеха слушать было невозможно. Например, чтобы подчеркнуть благородную миссию выступающих музыкантов, он отметил: «Добрым символом можно считать органные струны, которые украсили зал». В каком месте у органа Татарицкий обнаружил эти струны – вопрос, оставшийся без ответа.

Заключительным аккордом первого отделения стали Andantino и финал Первого фортепианного концерта Чайковского, сольную партию в котором исполнил Владимир Овчинников. На пресс-конференции, предшествовавшей благотворительному вечеру, ректор консерватории Александр Соколов сказал: «Идея собрать лауреатов конкурса имени Чайковского разных лет имеет спортивный аналог. Например, есть сборная хоккея разных лет, которая очень трогательно выглядит, но имеет грустный оттенок. В нашем случае никакой грусти не будет. Наоборот, слушатели смогут оценить рост музыкантов». Выступление некогда юного лауреата, а ныне маститого пианиста Владимира Овчинникова стало подтверждением этих слов.

Инструментальная музыка Петра Ильича перемежалась с его знаменитыми романсами и номерами из опер. Вдохновенно исполнил ариозо Германа «Прости, небесное созданье» тенор Олег Кулько. Олицетворявшая Ольгу из «Евгения Онегина» Анна Викторова внушительным меццо пропела слушателям, как она «резва, беспечна, весела», а бас Александр Науменко благословил леса, а также поведал публике, что «Любви все возрасты покорны».

Нашлось место в программе концерта и увертюре «1812 год», которая была исполнена в честь юбилея Бородинского сражения. На подмогу оркестру Московской консерватории пришли хоровая капелла «Ярославия», а также Оркестр Министерства обороны, облаченный в гусарскую форму. Внешне все это действо выглядело весьма значительно. Хотя звуки, исходившие от музыкантов, создавали ощущение плохо выписанной фрески. Тем не менее публика по завершению увертюры в порыве воодушевления аплодировала стоя.

Несколько раз за вечер со сцены прозвучало пожелание, чтобы концерты исполнителей классики как можно чаще проходили в Кремле. Смысл этой идея ясен: конечно, было бы здорово, если в нашей стране появилось большое количество ценителей академической музыки. Но зал Кремля  вряд ли станет хорошим пристанищем для меломанов: слишком уж скверная там акустика, совершенно не отвечающая требованиям живого музицирования. Флюиды музыкантов едва доходят до первых рядов партера, потому что между залом и сценой огромной расстояние, а игра оркестра и солистов, подзвученная микрофонами, воспринимается как радиотрансляция.

Но на нынешнем концерте двум исполнителям все-таки удалось победить этот непростой зал. Виолончелист Александр Бузлов, солировавший в Вариациях на тему рококо, заворожил слушателей изящной манерой игры, а скрипач Гайк Казазян, исполнивший вторую часть и финал Концерта для скрипки с оркестром, продемонстрировал идеальное сочетание культуры звука и темперамента.

Особенно приятно было в этот вечер осознавать, что все музыканты, несмотря на гастрольный график и личные планы, нашли время, чтобы принять участие в концерте. Наверное, каждый, чья творческая судьба связана с Большим залом консерватории, не может быть равнодушен к его нуждам. «Братство органа», представшее перед слушателями в Кремле, это еще раз доказало.

Ольга Завьялова,
студентка ИТФ

№ 1 (1303), январь 2013

В наступившем году кафедра хорового дирижирования Московской консерватории отмечает свой 90-летний юбилей. В 1923 году к Московской консерватории присоединилась Народная хоровая академия, которая возникла в 1918 году на базе Московского синодального училища церковного пения. Новый хоровой факультет положил начало высшему дирижерско-хоровому образованию в стране.

П. Г. Чесноков, А. Д. Кастальский, Н. М. Данилин в группе второго выпуска
хорового подотдела. Май 1926 года. Фотография предоставлена Музеем имени Н. Г. Рубинштейна (фонд ГЦММК)

В состав профессуры Московской консерватории вошли знаменитые корифеи русской хоровой культуры: А. В. Александров, Н. М. Данилин, А. Д. Кастальский, А. В. Никольский, П. Г. Чесноков, а в числе первых выпускников были такие выдающиеся музыканты, как Г. А. Дмитревский, К. М. Лебедев, В. П. Мухин, К. Б. Птица, С. М. Эйдинов, В. Г. Соколов, А. А. Юрлов. За многолетнюю педагогическую и исполнительскую деятельность хоровой факультет, а затем кафедра хорового дирижирования выпустили целую плеяду музыкантов, ставших впоследствии известными российскими хоровыми дирижерами, педагогами, музыкально-общественными деятелями.

Фотография. П. Г. Чесноков в группе учеников хорового класса 17 мая 1927. На паспарту надписи рукой Чеснокова. Сверху – «Хоровой класс Моск. Гос. Консерватории 1926-27 уч.гг. – 17 мая 1927». Снизу – «х) Староста хора А. Н. Чмырев» «хх) Мой помощник Саша Рыбнов». Фонд ГЦММК

В 1942–1943 учебном году, когда произошло слияние дирижерско-хорового и музыкально-педагогического факультетов, первым заведующим кафедрой хорового дирижирования стал Н. М. Данилин. Впоследствии кафедру возглавляли крупнейшие деятели хорового дела: А В. Свешников (1945–1951), который в течение многих лет (с 1944 г.) руководил дирижерско-хоровым факультетом, находясь с 1948 по 1974 год в статусе ректора консерватории; В. П. Мухин (1951–1957); В. Г. Соколов (1957–1960, 1983–1993); К. Б. Птица (1960–1983); Б. Г. Тевлин (1993–2007); с 2007 года по настоящее время обязанности заведующего кафедрой выполняет С. С. Калинин. Сегодня кафедра хорового дирижирования продолжает высокие традиции, заложенные ее основателями.

Фотография. В первом ряду хоровые дирижеры А. В. Никольский, А. В. Александров, П. Г. Чесноков, В. П. Мухин. Конец 1920-х годов

Лицом кафедры всегда был ее студенческий ХОР. Коллектив ведет свою историю с 1924 года. В разное время им руководили М. М. Ипполитов-Иванов, К. С. Сараджев, П. Г. Чесноков, Г. А. Дмитревский, В. П. Мухин, К. М. Лебедев, В. Г. Соколов, Б. Г. Тевлин, Б. М. Ляшко. В декабре 1994 года по инициативе ректора А. С. Соколова на кафедре хорового дирижирования параллельно создается Камерный хор Московской консерватории, который позднее, в 2011 году, вместе со своим основателем профессором Б. Г. Тевлиным переходит на вновь созданную кафедру современного хорового исполнительского искусства. Большой студенческий Хор Московсковской консерватории, высокопрофессиональный творческий коллектив, с 1996 года возглавляет декан Дирижерского факультета профессор С. С. Калинин.

Концерт 7 декабря в Большом зале. Хор Московской консерватории,
дирижер — В. А. Чернушенко. Фото Ольги Ординарцевой

90-летию кафедры хорового дирижирования посвящен Международный хоровой форум, в рамках которого пройдут концерты, мастер-классы, семинары и лекции с участием известных отечественных и зарубежных хоровых деятелей современности. Безусловно, одним из главных участников Форума является Хор Московской консерватории, который уже открыл серию юбилейных торжеств концертом 28 ноября в Рахманиновском зале. А 4–7 декабря прошел мастер-класс Народного артиста СССР, лауреата государственных премий, художественного руководителя Государственной академической капеллы Санкт-Петербурга, профессора Санкт-Петербургской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова Владислава Александровича Чернушенко. В течение трех дней напряженной работы с Хором Московской консерватории была подготовлена программа, исполненная 7 декабря на сцене Большого зала.

В самом начале концерта В. А. Чернушенко поздравил хоровую кафедру Московской консерватории с 90-летием, сказав о том, что между Московской и Санкт-Петербургской консерваториями существует давняя тесная связь и глубокая преемственность. Для подтверждения своих слов маэстро привел в пример судьбу Г. Дмитревского, который работал и в Московской консерватории, и в Капелле Санкт-Петербурга. Владислав Александрович посетовал на то, что русская хоровая песня, так же как и советская (в том числе военная), сегодня стала редкой гостьей на концертах, отодвинутая на обочину культурной жизни. Но в то же время отметил, что певческое движение набирает силу, ширится снизу – и это свидетельствует о больших грядущих переменах, о духовном возрождении нашей страны.

С помощью хора В. А. Чернушенко познакомил присутствующих с малоизвестными произведениями – в основном композиторов Императорской певческой капеллы: наряду с концертом № 27 «Гласом моим ко Господу воззвах» Д. Бортнянского и «Господи, услыши молитву мою» А. Архангельского  публика услышала фрагмент редко исполняемого «Всенощного бдения» П. Чайковского, два хора («Милость мира», «Тебе поем») П. Богданова, молитву «Отче наш» С Ляпунова, а также произведения сербских композиторов – «Несть свят» «сербского Глинки» (С. Мокраняц) и фрагмент православной литургии З. Мулича (на цыганском языке). Последние два произведения произвели на публику ошеломляющее действие необычностью своей стилистики и красочностью гармонического языка. Во втором отделении прозвучали русские песни и авторские сочинения в народном духе: «Пойду ль я» (обработка А. Гречанинова), «Дороженька» и «Ах, ты, степь» (в обработке А. Свешникова), «На горушке, на горе» (О. Коловский), «Как меня, молоду, муж бил» (Д. Шостакович); «Наш город» В. Соловьева-Седого (в переложении для хора С. Коловского) и три песни из «Солдатских напевов» А. Новикова – «Уж ты поле мое», «Старичок», «Барыня».

Хор выступал весь вечер с огромной отдачей и показал себя в новом репертуаре достаточно профессионально. Запомнились богатство нюансировки и гибкость в построении фраз, чистота интонирования и красота звучания, когда хрупкая прозрачность и серебристость неожиданно сменялись густой терпкостью и вязкостью. В. Чернушенко прежде всего стремился к выявлению смысла сочинения, созданию яркого образа. Под его руководством коллектив сумел передать весь диапазон человеческих чувств: от строгого молитвенного пения, переходящего в страстную мольбу, в хоровых произведениях классиков до острой сердечной тоски в лирико-протяжных народных песнях и юмора в шуточных плясовых. В дирижерской манере Владислава Александровича было столько благородства и уважения не только по отношению к авторам исполняемой музыки, но и к юным музыкантам, что не заметить этого было просто невозможно!

В наше беспокойное время, когда дни мелькают как часы, а минуты спрессованы в тугую натянутую нить, не так часто удается отдохнуть душой, окунуться во что-то свое, родное, попросту говоря – обрести внутреннюю гармонию. Концерт словно отбросил нас на 30-40 лет назад, в советское прошлое, заставив вспомнить, как пела тогда вся страна: ведь при каждом вузе или научно-исследовательском институте были свои любительские коллективы. Традиция та почти забыта, но любовь публики к хоровому искусству по-прежнему не угасает, о чем свидетельствую переполненные концертные залы. Так было и в этот раз, причем интерес слушателей возрастал с каждым новым произведением, чему во многом способствовали прекрасные комментарии Мастера, предваряющие очередное сочинение…

Такие концерты, конечно, бывают очень редко. Они, как глоток свежего воздуха, возвращают нас к своим истокам, напоминая о том, что русская хоровая культура по-прежнему востребована, а народная песня неисчерпаема в своей красоте и богатстве.

Собкор «РМ»

№ 9 (1302), декабрь 2012

12 ноября 2012 года стало знаменательной датой для Московской консерватории и для Заслуженного деятеля искусств РСФСР, лауреата Государственной премии России, выдающегося композитора Софии Асгатовны Губайдулиной. В этот день по поручению ректората проректор по учебной работе профессор Л. Е. Слуцкая вручила С. А. Губайдулиной диплом почетного профессора Московской консерватории.

«У меня нет слов, насколько я тронута вниманием консерватории, – с волнением ответила София Асгатовна. – Я знаю, насколько это искренне. Восемь лет я провела в стенах консерватории, и это были поистине счастливые годы. Я помню, как мы, студенты, проникали через буфет в Большой зал, чтобы слушать репетиции концертов. Помню замечательные встречи с великими людьми – Г. Нейгаузом, Я. Флиером… Сейчас наше поколение пребывает в восторженном состоянии возраста: мы смотрим на новую поросль студентов и педагогов. Творческие встречи с молодыми музыковедами и композиторами очень важны. В молодости я не могла даже представить, что получу такой подарок. Этот диплом останется со мной на всю жизнь. Мне он очень дорог. Это свидетельствует о том, что мы делаем общее дело».

Ярослава Кабалевская
Фото Ирины Голубенко

№ 9 (1302), декабрь 2012

Проект под завлекательным названием «Дуэль оркестров», реализованный совместными силами Казахской национальной консерватории им. Курмангазы (Алма-Ата) и Московской консерваторий им. П. И. Чайковского, привлек большое внимание москвичей. В нем приняли участие студенческие творческие коллективы Казахской консерватории: Симфонический оркестр, Ансамбль народного пения, Ансамбль домбристов, Этно-фольклорная группа «Туран», совершавшие гастрольную поездку в Санкт-Петербург и Москву. Заключительным аккордом стала пресс-конференция и концерт в Большом зале консерватории 13 ноября.

Вечер открылся приветственными речами ректоров обеих консерваторий – А. С. Соколова и Ж. Я. Аубакировой. «Предыдущее выступление казахстанских студентов состоялось в Москве более 30 лет назад, – подчеркнула Жания Яхияевна. – А сейчас мы представляем нашу консерваторию в новом виде и в обновленном качестве –  как ведущий музыкальный вуз нового, независимого Казахстана». И пообещала нечто особенное в финале концертной программы.

Но «особенное» началось уже с первого номера концерта. Музыканты фольклорно-этнографического ансамбля «Туран» в необычных сценических костюмах исполнили на традиционных инструментах композицию «Қазақ елі» («Казахский народ») в духе народных музыкальных легенд. Сильное впечатление произвели горловое пение и традиционный прием изображения волчьего воя на кобызе (смычковый хордофон). В поэме «Дала сыры» («Краски степи») для фольклорного ансамбля и симфонического оркестра композитор А. Раимкулова через авторское претворение различных традиционных жанров постаралась передать разные стороны народной жизни. А завершилось первое отделение «Рапсодией на тему Паганини» С. Рахманинова в исполнении лауреата международных конкурсов Сергея Кима (класс Ж. Аубакировой) со студенческим симфоническим оркестром, протянув первые нити связи между казахской и русской музыкой.

Во втором отделении на сцене с удивительной легкостью разместились сразу два оркестра – симфонический и народных инструментов, приготовившихся к обещанной в афишах «дуэли». Первым выступил симфонический оркестр, исполнивший третью и четвертую части Третьей симфонии К. Сен-Санса с органом. Мастерская игра студентов под управлением молодого дирижера Каната Омарова продемонстрировала хороший профессиональный уровень студенческого коллектива.

За этим последовала поэма «Махамбет» замечательного композитора ХХ века Нургисы Тлендиева: волевой характер поэта и борца за социальную справедливость Махамбета Утемисова, претворенный в не менее волевых и энергичных образах музыки, умножился благодаря незаурядному таланту дирижера Армана Жудебаева и зажигательной игре музыкантов-народников, вызвав бурные овации в зале. Не меньший эффект произвел номер «Ән шашу» («Россыпь песен»), в котором были представлены песенные традиции разных регионов Казахстана в исполнении молодых мастеров традиционного пения: Ж. Маясарова, Н. Асканова, Э. Карабалиной и Г. Шаймахановой. Состязание домбристов было показано в номере «Кюй тартыс» («Соревнование кюев»). Артистичность А. Тлепбергенова, Н. Тажикенова, Е. Жаменкеева и А. Жудебаева приковала к себе все внимание слушателей – удивили виртуозные исполнительские приемы, порой похожие на трюки жонглеров.

Однако апофеозом вечера стала собственно оркестровая дуэль. Закономерно, что идея «соревнования» оркестров возникла именно в Казахстане, где по сей день сохраняются традиции песенных и инструментальных состязаний. Конечно, цель такой «дуэли» – не смерть противника, а демонстрация мастерства и таланта. А в данном случае это еще и диалог – прошлого и современности, Востока и Запада.

Оркестры поочередно вступали с фрагментами популярной мировой и казахской классики: «Кыз куу» («Догони девушку» – народная игра) Е. Рахмадиева, кюй Таттимбета «Саржайлау», увертюра к опере «Свадьба Фигаро» Моцарта, увертюра к оперетте «Летучая мышь» И. Штрауса, кюй «Адай» Курмангазы – переходили от симфонического оркестра к народному и наоборот. А когда «Куплеты Тореадора» Ж. Бизе оба оркестра заиграли разом, зрители принялись хлопать в такт. Одобрительный гул и выкрики «Браво!» не могли не закончиться исполнением «на бис».

Студенты Казахской национальной консерватории подарили Москве незабываемый праздник музыки. Это оценила публика. Это же подчеркнул и ректор Московской консерватории профессор А. С. Соколов: «Для тех, кто впервые услышал оркестр, качество было поразительным откровением, потому что студенческий коллектив есть студенческий коллектив. Многие воспринимают его с легким оттенком снисходительности. Так вот этого чувства совершенно не было. Студенты – настоящие музыканты. Они играли вдохновенно, все звучало замечательно. А выстроена программа, по-моему, была очень остроумно, ярко, и для публики это был настоящий предновогодний подарок».

Валерия Недлинна,
слушатель ФПК по музыкальной журналистике

№ 9 (1302), декабрь 2012

Минувшей осенью в Рахманиновском зале прошли первые два концерта абонемента «К 90-летию ПерСимфАнса», посвященные Сергею Александровичу Кусевицкому, выдающемуся контрабасисту, дирижеру и меценату. Музыканты первого симфонического оркестра Москвы, основанного Кусевицким в 1911 году, впоследствии и составили костяк Персимфанса – оркестра без дирижера. «Обращаясь с нашим оммажем к Сергею Кусевицкому и его времени, мы погружаемся в звуковой мир, живущий по иным – почти полностью утерянным – эстетическим канонам. Пытаясь воскресить все самое волнующее в этом мире, ради этой безнадежной, бесполезной эфемерности, мы сооружаем нашу музыкальную машину времени» (из аннотации к концерту).

Первое испытание – 22 сентября – показало эффективную работоспособность созданной машины. За исключением двух пьес для фортепиано, практически все первое отделение концерта являлось бенефисом Григория Кротенко, лауреата III международного конкурса им. С. А. Кусевицкого. Его небольшой контрабас (Giovanni Paolo Maggini, 1624) наполнял зал объемным звуком, тембрально близким, как это ни парадоксально, скорее, к низкому женскому голосу, чем к мужскому. Программу составили как оригинальные произведения для контрабаса («Грустная песенка», «Вальс-миниатюра», «Анданте» из Концерта для контрабаса С. Кусевицкого и «Элегия» Дж. Боттезини), так и переложения: Andante cantabile П. Чайковского (переложение Й. Рамбоусека, учителя Кусевицкого), «Kol Nidrei» М. Бруха (переложение Кусевицкого), «К вечерней звезде» из оперы «Тангейзер» Р. Вагнера (П. Казальс) и «Les adieux de Marie Stuart» Вагнера (Г. Кротенко).

О Петре Айду, партнере Григория Кротенко в первом отделении этого концерта, я приведу слова Алексея Парина: «Петр Айду, безусловно, принадлежит к таким уникальным личностям, которые очень бережно относятся к своему таланту и употребляют его очень по адресу. Он занимается музыкой определенно направленно. По своей природе Петр Айду является музыкантом-аутентистом, но это слово не нужно воспринимать как то, что он ищет, как играли музыку в эпоху создания. Скорее, это поиск самого себя, того, как ты слышишь, как играли музыку тогда. Ты не остаешься равнодушным к этому, ты не подаешь это как кусок музейной ценности. Твое исполнение – есть твое желание, твоя реализация, и это все очень авторское, как авторский театр или фильм».

Несмотря на жанр академического концерта, атмосфера была наэлектризована «живыми» токами. Было ощущение, что вам не просто представляют выученную и отрепетированную программу, а сами музыканты в процессе игры стараются прислушиваться к моментным настроениям, нюансам, и от этого активное слушание, боязнь пропустить что-то, что нарушило бы последовательность происходящего, не покидало слушателей до конца выступления. Традиционные фраки музыкантов уступили место ярким костюмам (например, Григорий выступал в рубашке оранжевого цвета).

Завершил концерт редко исполняемый Квинтет g-moll С. Прокофьева для гобоя, кларнета, скрипки, альта и контрабаса, соч. 39. Сам автор называл это произведение «музыкой для избранных музыкантов». И хотя квинтет – ансамбль равноправных солистов, было заметно, что Григорий в данном случае выступал в качестве руководителя или концертмейстера коллектива.

Второй концерт абонемента – 17 ноября – начался при полностью погашенном освещении. На сцене находились странные предметы, напоминавшие длинные неуклюжие швабры. Лежал большой барабан, причем под обод с одной стороны было что-то подложено, очевидно, для создания максимального динамического диапазона. Немного сбоку стоял большой шкаф без стенок с висящими внутри него большими металлическими листами. В центре сцены лежали две связки стальных заготовок для огромных ключей. Когда ко всем этим аппаратам подошли исполнители, погас свет и наступила тишина, из которой начала мерцать шумовая точка. Она становилась увереннее и жирнее, уже устойчиво гудела и продолжала равномерно увеличиваться и надвигаться. К ней добавлялись все новые звуки – шипение трущихся друг о друга металлических листов, синкопированный, «не в ногу», стук «швабр», бряцание связок «ключей». В конце концов, эта звуковая силища, достигнув своей кульминации и чуть не разрушив зал, переехала нас и неспешно удалилась, передав нам огромный заряд энергии и заставив снова полюбить тишину… Это был «Поезд» – фрагмент звукооформления спектакля МХТ «Анна Каренина» В. Попова. Чуть забегая вперед, скажу, что в завершение первого отделения «Поезд» нас переехал еще раз, но уже в обратном направлении…

Второй концерт был более разнообразен в ансамблевом плане. «Раздумье» для виолончели и фортепиано Н. Рославца (1921) представили Петр Кондрашин и Петр Айду. Соната для двух скрипок до мажор С. Прокофьева как будто специально была написана для великолепных Елены Ревич и Аси Соршневой. Очень современно выглядело премьерное исполнение Федором Амировым Сонаты № 2 для фортепиано В. Задерацкого. Впечатление звукового замедления оставили три прелюдии для двух фортепиано И. Вышнеградского. Расположение инструментов под прямым углом друг к другу позволило Петру Айду одновременно играть на обоих. Кроме того, рояли были настроены так, что представляли собой единый 24-тоновый инструмент, где каждая нота звукоряда отличалась от другой на четверть тона. Это создавало галлюцинирующее ощущение «стекания» отдельных звуков.

Программу завершал «Септет» для флейты, кларнета, фагота (который почему-то не был указан в программке), трубы, скрипки, виолончели и контрабаса Г. Попова. Это произведение, которое совершенно раскритиковал в 1927 году С. Прокофьев, было заново открыто в 60-е годы прошлого века. Второе издание септета в 1971 году композитор назвал «камерной симфонией». С тех пор оно неоднократно звучало на концертах, а первая запись на пластинку была сделана с участием профессора Л. В. Ракова.

Григорий Кротенко со сцены проанонсировал и третье отделение концерта в виде перфоманса – выноса большого барабана через окно Рахманиновского зала, так как размеры дверных проемов не позволяли сделать это естественным образом. Он даже предложил желающим поучаствовать, но моих сил после всего услышанного хватило ровно на дорогу домой…

Дмитрий Высоцкий

№ 9 (1302), декабрь 2012

Празднества в честь 100-летия профессора Московской консерватории Якова Владимировича Флиера, организованные как многодневный и многособытийный фестиваль, имели заслуженный успех. И это не случайно. 35 лет, прошедшие после кончины выдающегося музыканта, лишь ярче высветили масштаб этого уникального пианиста. Отрадно, что Alma Mater сделала очень много для увековечивания его памяти. Оргкомитет, возглавляемый А. С. Соколовым при активном участии А. З. Бондурянского и Ю. С. Айрапетяна, способствовал тому, чтобы музыкальное событие стало выдающимся.

В родных стенах Я. В. Флиера концертный марафон имел свою драматургию. В Большом зале исполнялись концерты для фортепиано с оркестром, в Малом проходили камерные вечера (оба зала были выделены бесплатно). Попасть в Большой и накануне дня рождения Якова Владимировича, и в день его 100-летия оказалось весьма трудно – билеты спрашивали по всей Никитской. И это неудивительно: один за другим поднимались на сцену замечательные представители школы Флиера. Владимир Фельцман с невероятным вдохновением интерпретировал Второй концерт Брамса, Михаил Плетнев поразил виртуозностью и удивительной гибкостью аккомпанемента Российского национального оркестра. Прекрасную исполнительскую форму продемонстрировали Ирина Беркович и Нина Лельчук, Дмитрий Рацер и Сергей Мусаелян. Кроме того, выступили студенты и аспиранты класса Ю. С. Айрапетяна, единственного активно преподающего в Московской консерватории представителя школы Флиера. И в игре «внуков» Якова Владимировича можно было узнать знакомые черты: великолепное звуковедение (любимое флиеровское фортепианное bel canto), свободу технического воплощения при главном – яркости драматургического замысла.

Навстречу событию создавался Фонд имени Якова Флиера, в состав которого вошли практически все ученики Якова Владимировича, ныне рассеянные по всему свету. Организаторами Фонда, кроме Сергея Мусаеляна, бывшего главным мотором всего музыкального саммита, стали Андрей Яковлевич Флиер и Сергей Кириллович Виноградов (сын известного профессора Московской консерватории К. В. Виноградова)… Усилия Фонда направлялись по разным каналам: собирать и реставрировать возможно полный каталог фотографий Флиера, помогать с переизданием книги 1983 года. Ныне фотоальбом стал по-настоящему уникальным. Часть найденных сокровищ иконографической коллекции Фонда была любезно предоставлена и для издания буклета (составитель М. Д. Соколова). Получив от министерства культуры вместо запрашиваемых на фестиваль 12 миллионов рублей обещание всего лишь 500 тысяч, Фонд начал работу исключительно на свои средства: это и издание рекламы, и расселение приехавших в лучших гостиницах, и оплата дорожных расходов (разумеется, никто из прибывших учеников Флиера не ставил вопрос о гонораре)…

Очень органично в фестивальные торжества влились и две музыкальные школы, носящие имя Флиера: школа № 16 в Москве и школа искусств в Орехово-Зуево, где родился замечательный музыкант. На базе московской школы проводился очередной конкурс молодых исполнителей им. Флиера, а также конкурс научных трудов педагогов-пианистов, работающих в ДМШ. Лауреаты обоих видов соревнований не только выступали в Рахманиновском зале, но и получали здесь лауреатские звания разных профилей. А в ДШИ Орехово-Зуево, что стоит на улице, носящей имя пианиста, празднества начались с открытия памятника. Многие из приехавших в Россию старших учеников Якова Владимировича прибыли в город его детства, чтобы участвовать в торжественной церемонии. На ступенях школы стояли глава администрации района, Ю. С. Айрапетян, директор школы О. А. Андреева – бессменный руководитель, организатор международных конкурсов им. Флиера. Погода в этот день выдалась особенно неблагоприятной: дул жесткий ветер, все более темнело небо, крапил осенний моросняк. И вдруг произошло чудо: неожиданно, всего на какие-то несколько минут, выглянуло яркое ласковое солнце – словно душа великого музыканта вдруг осенила памятник своей благодатью. Потом был концерт, где выступали самые талантливые дети. Эти самородки замечательно играли на разных инструментах и спели в ансамблевом варианте Ave Maria Шуберта. Словом, получилось все, что задумывалось. И даже больше: ко дню рождения успела и книга «Яков Флиер. К 100-летию», где впервые слились в единый хор осанны Учителю, голоса-воспоминания всех поколений его благодарных учеников.

Профессор Е. Б. Долинская