Сто лет музыкальной журналистики в Московской консерватории
№8 (1355), ноябрь 2018
Столь солидный заголовок – всего лишь игра, скрывающая простое арифметическое действие: 80+20=100. За внушительной цифрой столетия спрятались сразу две меньшие годовщины, знаменующие начало пути консерваторских газет: «Российского музыканта», нареченного при рождении музыкантом Советским, и «Трибуны молодого журналиста», его младшей «подруги», вечно юной студенческой публичной площадки. Уходящий год, юбилейный для обеих газет, ведет к разным истокам: первый «Советский музыкант» вышел в апреле 1938 года, но первую «Трибуну» читатели увидели в ноябре 1998-го, и эту веху будем считать полноценным «столетним» этапом для совместного торжества.
Слово журналистика – сегодня одно из самых востребованных в разного рода публичных обсуждениях. Людей интересует и сама деятельность, и суть профессии, и факультеты в университетах с огромным вступительным конкурсом, и конкретные личности в безграничном медийном пространстве. Каналы их выхода в социум непрерывно множатся – старушку периодику, царившую когда-то, уже давно сопровождают радио, телевидение, наконец, интернет с разноликими сайтами и всеядными соцсетями. Наши «юбиляры» тоже уже два десятилетия параллельно существуют в электронной версии – на интернет-сайте консерватории они имеют собственный сайт, где, в частности, размещен двадцатилетний архив всех публикаций, доступный для чтения. А теперь они вышли и в соцсети, ощутимо расширив круг читателей.
В Информационном XXI столетии журналисты как локаторы происходящего в мире стали для многих «своими людьми». Их любят и ненавидят, здесь есть свои кумиры и свои персонажи для жесткой и, зачастую, справедливой критики, уже появились конкурсы, призы, фиксируются рейтинги… Люди привыкли жить в насыщенном информационном потоке: политические конфликты и личная жизнь, экономика, спорт, культура и искусство – все находится под пристальным вниманием общественности. Музыкальная журналистика схватывает часть этого «потока», она погружена в жизнь искусства, музыки и во все, что с ней связано.
«Советский музыкант», когда создавался в 1938 году, имел совсем другое предназначение. Консерватория тогда называлась Комбинат МГК (!), и возникшая «многотиражка», как я уже рассказывала (РМ, 2008, №4), задумывалась как политический «Орган комитета ВКП(б), ВЛКСМ, дирекции и профорганизации Московской государственной консерватории», призванный проводить «идеологическое воспитание» всех и каждого прямо на рабочем месте. До последнего момента, то есть до 1991 года, он курировался райкомом партии, а должность редактора была номенклатурой райкома с обязательной для нее ежемесячной политучебой. Конечно, музыканты и музыкальные события также «разместились» на страницах консерваторского печатного «όргана», но все же по замыслу это была «чужая пьеса», к ней надо было приспосабливаться.
Сегодня преследуется другая цель – сконцентрироваться на музыкальной жизни. И отнюдь не на оперативной подаче фактов, для этого есть куда более быстрый интернет. В регистрационных документах обоих изданий записана «образовательная и культурно-просветительская» тематика. Информируя просвещать и образовывать – интересно, здесь нет места дидактике, при таком подходе доминантой предлагаемых материалов становятся аналитические авторские тексты. Думаю, многие обратили внимание – мы не перепечатываем чужие источники, авторы пишут специально для нас. Личностный взгляд для читателя более ценен и увлекателен.
Именно на этом базируется и журналистская учеба: студенческая «Трибуна» появилась тогда, когда «Российский музыкант» из-за организационно-финансовых проблем 90-х почти сошел на нет, а студентам была нужна печатная площадка. Но свежий взгляд и ценностные ориентиры молодых авторов стали задавать тон не только в новом издании, но и влиять на характер консерваторской журналистики в целом.
Таким принципиальным поворотом уже в «Российском музыканте» хочется считать публикацию о мастер-классе М.Л. Ростроповича – живой «монолог-размышление о звуках и паузах, об искусстве и смысле жизни, о профессии и личностях в ней, о времени и о себе» (РМ, 2002, №5). Такому же доверительному стилю письма учили этюды колонки художественного руководителя в первые годы выхода «Трибуны», даже если шел разговор о странном праздновании 100-летия Большого зала (ТМЖ, 2001, №4) или о печальном событии – пожаре в 1-м корпусе (ТМЖ, 2003, №1).
Консерваторские газеты не дублируют, но дополняют друг друга. У них разные задачи. В рамках определенных жанровых заданий студенческий взгляд обращен на весь музыкальный процесс. Особенно интересны, пожалуй, музыкально-театральные рецензии, где объектом внимания становились постановки как крупных столичных или гастролирующих театров, так и подчеркнуто экспериментальные, «нетрадиционные» решения. Хотя и очерк памяти режиссера Балабанова (ТМЖ 2013, №6), как и полоса, посвященная Солженицыну, с откликом на выставку в Пушкинском музее и концерт в БЗК (ТМЖ, 2014, №6), мне не менее дороги.
«Российский музыкант», напротив, сосредоточен на жизни консерватории. Творческой и не только. В начале «нулевых» у нас было много проблем, и одна из самых страшных –грозившее отторжение Большого зала, который определенные «силы» хотели, видимо, сделать самостоятельной коммерческой единицей. Этого не произошло, но и газета не осталась в стороне, опубликовав интервью с ректором под заголовком «Этого греха на должно произойти!» (РМ, 2003, №3). Не обольщаюсь – вряд ли наш скромный голос мог на что-то повлиять и что-то изменить. Но он был! Значит, происходившее «под ковром» переставало быть таковым – туда проникал свет.
А позднее, когда в консерватории начался долгожданный Глобальный ремонт, снова стало страшно – печальный пример затянувшейся реставрации Большого театра уже был притчей во языцех. Сделав интервью с ректором, в котором поднимались многие, волновавшие всех вопросы, я параллельно заказала фотографию, визуальный образ которой должен был передать и масштаб общей тревоги, и беззащитность культуры перед лицом ремонтных «катаклизмов». На ней была стоявшая возле 2-го корпуса огромная бетономешалка, а рядом… сидел небольшой, погруженный в себя Чайковский (РМ 2010, №7; фото И. Старостина). И сегодня, когда все позади, и пространство вокруг знаменитого памятника Мухиной вновь поражает своей гармонией, этот снимок передает наши ощущения в тот момент.
Поэтому каждый этап происходивших благих перемен газета считала своим долгом осветить: и открытие обновленного Большого зала («Под сенью святой Цецилии» РМ, 2011 №6), и Малого (РМ, 2015, №3), и Рахманиновского (РМ, 2016, №5), и появление нового здания студенческого общежития (РМ, 2018, №6), и даже архитектурный проект грядущего оперного театра (РМ, 2015, №9)…
Журналистика не только помогает современникам разбираться в деталях поступающей информации, она способна «остановить мгновение», сохраняя следы стремительно исчезающих ощущений и подходов. Думаю, поэтому и через годы заинтересованные историей консерватории читатели смогут понять и прочувствовать наше время.
Профессор Т.А. Курышева,
главный редактор «РМ» (с 2000 г.) и
«ТМЖ» (с основания в 1998 г.)
Московская консерватория имени П. И. Чайковского уже открыла свои эффектные юбилейные программы. Обрамляя праздничный день 150-летия – 13 сентября 2016 года, – два насыщенных концертных сезона («до» и «после») предлагают любителям музыки и преданным слушателям целый букет уникальных художественных событий. Среди задуманного и ожидаемого – выступления выдающихся дирижёров и исполнителей, в основном – всемирно известных выпускников Московской консерватории.
В первом отделении дирижер Михаил Плетнёв, известный своим просветительским энтузиазмом, познакомил столичную публику с Симфонией «Возрождение» (1902) классика польской музыки Мечислава Карловича (1876–1909). Композитор и скрипач, проживший короткую жизнь (он погиб в Татрах под снежной лавиной в возрасте 32 лет), предстал перед слушателями тонким романтиком и богатым мелодистом. Дирижер тщательно и с вниманием к нюансам прочел это выразительное и классически выстроенное сочинение.
Именно Концерт Бетховена стал абсолютной вершиной музыкального вечера. Музыканты буквально священнодействовали. Мацуев был серьёзен, глубок и точен в каждой детали бетховенского текста, завораживая графикой воспроизводимых мелодических плетений, четкостью формы и тончайшим пианиссимо медленной части. Оркестр аккомпанировал очень чутко и ярко выходил на авансцену только в моменты своего одиночества. Зал буквально не дышал, пока «на глазах», словно впервые, рождалась так хорошо известная и, казалось, совсем новая музыка…
100-летие Рихтера – дата символическая. Понятие «юбилей», естественное для круглых годовщин, по отношению к Рихтеру воспринимается скорее как условность, как повод задуматься. В его искусстве, как и в его жизни, был какой-то особый, вневременн
— Александр Сергеевич, Вы ведете консерваторский корабль в очень сложных условиях: грандиозные перемены наводят на параллели вековой давности времен В. И. Сафонова, когда Alma mater качественно перерождалась. Наших читателей, естественно, волнует все: и status quo, и перспективы, и стратегия развития консерватории. Какова современная ситуация и что впереди?
— Прежде всего, музыкальные критики – европейские. Это – крошечная часть музыкального мира, хотя иногда эта часть была довольно влиятельной. И какое-то временное, локальное влияние она могла оказывать. Думаю, сейчас критика не так влиятельна, как раньше, сейчас все понимают, что напечатать можно все, что угодно. А главное – музыка, то, что звучит и воспринимается людьми. Предполагалось: Ну как же можно писать такую музыку, когда уже есть Шенберг, есть Стравинский?! С первого прослушивания попадает прямо в сердце и вызывает такой успех! Так не годится!.. И некоторые с этим хотели бороться. Это, конечно, смешно, но так было. Последние отголоски такого отношения я могу встретить в величайшей музыкальной стране – Германии. Больше, наверное, ни в какой другой. И Россия (несмотря на несколько неумных статей в советское время), и США – вторая страна, где Рахманинов жил, – обожают его немыслимо. Рахманинов – гений. Прежде всего, гений композиторский. Это первично, а далее это проявилось во всем: и в пианизме, и в дирижерском искусстве, и в… добрых делах, коим несть числа.
— В третьем классе в Малом зале я уже исполнял «Баркаролу» ор. 10 – мне было 9–10 лет, потом играл ля-мажорный Вальс. Но в пятом классе по заданию Т. Е. Кестнер я разучил два Этюда-картины («Метель» и «Чайки»), и это уже была сознательная большая работа. Пришла огромная любовь, и стало понятно, что эта любовь – на всю жизнь. И так получилось, что через несколько лет, уже после смерти Т. Е. Кестнер, когда я учился у Т. П. Николаевой, она посоветовала сыграть все 17 Этюдов-картин как цикл. Я подготовил программу за пару месяцев, сыграл несколько сольных концертов. И даже на конкурсе Рахманинова, где надо было объявить два Этюда-картины, я объявил все семнадцать. Но в буклете это не написали, а комиссия сказала – играйте, что сами выберете (мне дали понять, что им это неинтересно). А через пару лет пришло предложение от голландской фирмы записать весь цикл. Это был мой первый серьезный диск музыки Рахманинова.