№ 6 (1335), сентябрь 2016

2 июня в Большом зале завершился грандиозный юбилейный марафон уходившего сезона, в котором с консерваторскими оркестрами выступали звезды первой величины – Юрий Темирканов, Валерий Гергиев, Юрий Башмет, Владимир Спиваков, Владимир Федосеев, Александр Лазарев, а из солистов – Борис Березовский, Николай Луганский. Свои программы провели под флагом консерваторских абонементов Денис Мацуев и Хибла Герзмава… Большинство дирижёров склонялось к монографическим программам: Темирканов сделал приношение Прокофьеву, Спиваков – Бетховену, Башмет – Петру Ильичу и Александру Владимировичу Чайковским. 2 июня эту тенденцию продолжил Владимир Юровский в своём концерте, озаглавленном «Вперед, к Игорю Стравинскому».

Музыка этого «вечного авангардиста» звучит не так часто, как хотелось бы. Пожалуй, лишь некоторые балеты и оперы сохранились в репертуаре. Большинство слушателей и вовсе знают Стравинского только благодаря «Выплясыванию земли» из «Весны священной», а ведь это лишь одна из многочисленных страниц его наследия. Такую несправедливость Юровский постарался исправить.

В отличие от других концертов этого марафона, на вечере Стравинского выступил студенческий симфонический оркестр Консерватории, состоящий из ребят младших курсов (художественный руководитель Вячеслав Валеев). По этой причине В. Юровский поставил целью не только удовлетворить вкусы слушателей, но и дать своеобразный мастер-класс молодым оркестрантам, привить им любовь к этой музыке. Специально были выбраны ранние сочинения Стравинского «русского периода», не столь сложные по замыслу и исполнению, как поздние. Получилась своего рода хронологическая панорама наследия композитора, где можно было ясно увидеть эволюцию стиля.

В двух концертных пьесах – «Фантастическое скерцо» и «Фейерверк» – чувствовалось воздействие учителя Стравинского, Римского-Корсакова. Не претендуя на глубину содержания, они, тем не менее, завораживали слух разнообразием гармонии и инструментовки. Запомнилась колористичность образов и слаженная игра оркестрантов в обоих произведениях.

За ними последовали вокально-инструментальные сочинения, для исполнения которых был приглашён Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель Александр Соловьёв). «С Камерным хором Московской консерватории меня связывают многолетняя дружба и сотрудничество – поделился воспоминаниями маэстро Юровский. Еще при жизни его основателя Бориса Тевлина хор участвовал в ряде моих проектов, и я не мог не пригласить этот коллектив в нашу программу».

Мужская часть хора (усиленная певцами Хора студентов МГК) была задействована в кантате «Звездоликий» и произвела сильное впечатление идеальной артикуляцией мистического текста Константина Бальмонта. А женская группа прекрасно исполнила акаппельные «Подблюдные песни» – чистые, прозрачные голоса парили в акустике БЗК. Обоими сочинениями дирижировал В. Юровский, затем уступивший подиум А. Соловьёву, собравшему певцов воедино в «Трёх духовных хорах». Этому дирижеру также свойственны точность в деталях и тяготение к контрастной драматургии: хор продемонстрировал максимальную интенсивность в отображении эмоций от умиротворения до неистовства.

«Траурная ода» и «Симфонии духовых» – две композиции со схожим настроением: процессуально-медитативная музыка, чем-то напоминающая «Симфонию псалмов», но ещё более просветленная. Лёгко было бы увлечься «вслушиванием в тишину», однако В. Юровский не дал музыке застыть на месте, особенно в «Эклоге» с её фанфарными славильными призывами.

«Гвоздем» программы, безусловно, стал «Петрушка» (в редакции 1947 года – возможно, менее красочной, но более ясной). На репетициях, которые длились несколько дней, Юровским подчеркивалось, что каждый музыкант должен вести свою линию и одновременно слышать других. В некоторых случаях Стравинский намеренно чинит этому препятствия: например, в первых тактах композитором задуман тонкий прием – полиритмия, создающая эффект игры вразнобой, тогда как на самом деле всё аккуратно вписано в рамки неизменного размера. В целом музыка знаменитого русского балета прозвучала «зрелищно», все персонажи были хорошо слышны и даже легкий кикс тубы не внес особого диссонанса в эту ярмарочную суматоху.

На бис В. Юровский исполнил обработку народной песни «Эй, ухнем!», сделанную для меди и ударных Стравинским в революционном 1917 году (наверное, поэтому невинная трудовая песня звучала так грозно и сурово). Выбор биса не случаен: сам композитор помещал её в программы своих концертов в России 1960-х годов.

В заключение вечера ректор А.С. Соколов вручил Владимиру Юровскому памятный подарок, отметив его большой вклад в возрождение Госоркестра и работу со студенческими оркестрами Мерзляковского училища и консерватории. В свою очередь, маэстро пожелал Московской консерватории в юбилейный год «оставаться флагманом музыкальной культуры России и быть и в дальнейшем достойным членом мировой семьи консерваторий».

Михаил Кривицкий,
аспирант
Фото Дениса Рылова

№ 5 (1334), май 2016

Три года назад Валерий Полянский начал свой грандиозный цикл «Малер и его время», против ожидания, не с Первой, а с Десятой симфонии, впервые в России прозвучавшей в версии Рудольфа Баршая. И вот, 21 апреля наступил финал – Восьмая симфония, редко исполняемая из-за своего огромного состава.

Несмотря на то, что это не последнее сочинение Малера, оно ощущается как пик его творческих исканий. Тот путь обретения гармонии, который композитор искал во Второй и Третьей симфониях (где тоже использованы хор и солисты), теперь воплотился на более высоком уровне. Конечно, «тысяча участников» – это недостижимая величина в наши дни, но в Большом зале удалось собрать около четырех сотен. Для дирижера и солистов пришлось ставить подмостки перед сценой, убирать первый ряд в зале, а дополнительную медную группу и вовсе размещать на балконе.

Конечно, подобная масса исполнителей понадобилась Малеру не просто так, она соответствовала широте его потребностей. Симфония длится почти 100 минут и поделена нестандартно на две крупные части, которые, как инь и ян, дополняют друг друга. Поскольку хор здесь используется от начала до конца, Восьмая симфония приближается к духовной кантате или оратории.

Тексты, использованные Малером, также относятся к духовной тематике. Они принадлежат разным эпохам и написаны на разных языках (первая часть – гимн IX века «Veni, Creator», вторая часть – заключительная сцена «Фауста» Гете), но Малер находит в них общую идею духовного мира и блаженства, выраженного в прекрасном. От других композиторов, обращавшихся к «Фаусту», Малера отличает меньший интерес к жанрово-бытовой стороне сюжета, которая привлекательна в своем роде, и больше его морально-этический вывод, выраженный в изречении главного героя: «В начале было дело».

Разучивать любую симфонию Малера непросто, поскольку ничто не создано, чтобы «угодить» исполнителю. Напротив, композитор часто заставляет инструменты играть на пределе их возможностей, чтобы они звучали громче и резче. Необходим долгий процесс нахождения баланса. Даже при нехватке сценического пространства Полянский добился более или менее равного соотношения групп оркестра. Контрапункты и подголоски, которыми Малер всегда любит наполнить фактуру, Полянский бережно подсветил, чтобы они не затонули в звуковом море. Но там, где надо было рявкнуть медью, он железной рукой не дал оркестру разойтись.

Помимо оркестра в исполнении симфонии участвовало несколько  хоров. Основный костяк – Капеллу Валерия Полянского – усилили оба хора Московской консерватории (большой, руководимый проф. С. С. Калининым, и Камерный, руководимый доц. А. В. Соловьевым), а также детский хор ДМШ им. Г. Струве (руководитель Е. Еремеенко). Заставить работать вместе весь этот огромный организм – задача не из простых, но маэстро это удалось. Многочисленные имитации между группами звучали слаженно.

Одна из задач, которую Валерий Полянский ставил при работе над Восьмой симфонией, была певучесть мелодии. В огромной звуковой массе часто теряется лирическая сторона Малера, который, как известно, часто уходил в горы для поисков вдохновения. Валерий Полянский определенно не дал чувствам потеряться и добился проникновенности в тихой кульминации второй части, где первый скрипач оркестра Андрей Кудрявцев очаровал зал своим соло, и затем в «Мистическом хоре», который и вовсе как будто поднялся из самых недр земли.

«Малер и его время» – это первый цикл «русского» Малера со времен аналогичных замыслов Кирилла Кондрашина и Евгения Светланова. Очень хочется верить, что не последний.

Михаил Кривицкий,
студент ИТФ

№ 5 (1334), май 2016

Большой зал консерватории, 17 мая

К параду знаменитых дирижеров, выступающих в Большом зале в честь 150-летия Московской консерватории, присоединился и Валерий Гергиев. 17 мая, в качестве одного из финальных аккордов грандиозного Пасхального фестиваля, Маэстро с Симфоническим оркестром студентов Московской консерватории предложил вниманию публики серьезную и эмоционально насыщенную программу: симфоническую фантазию «Франческа да Римини» Чайковского, Вступление и Смерть Изольды из оперы «Тристан и Изольда» Вагнера и Девятую симфонию Шостаковича. Уникальный для студентов концерт поставил яркую точку в целой цепи важных музыкальных событий…

11 апреля В. А. Гергиев выступил во главе объединенного оркестра двух руководимых им мировых коллективов – Мариинского театра и Мюнхенской филармонии. Он исполнил сочинения Сергея Прокофьева, 125-летию которого выдающийся музыкант посвящает весь музыкальный сезон (эпизоды из балета «Ромео и Джульетта» и Второй фортепианный концерт в исполнении Д. Мацуева), и Антона Брукнера (Четвертая симфония), одного из корифеев немецкой культуры, с именем которого тесно связано творчество Мюнхенского оркестра. Концерт стал событием не только музыкального, но и политического масштаба – среди слушателей был Президент России В. В. Путин, своим присутствием подчеркнувший непреходящую ценность русско-немецкого культурного диалога.

30 апреля Маэстро уже с ГАСО имени Е. Ф. Светланова и вместе  с Денисом Мацуевым открывал в Большом зале фестиваль юных пианистов Grand Piano Competition, задуманный и претворенный в жизнь замечательным пианистом. В этот вечер звучали увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта» Чайковского и снова эффектный Второй фортепианный концерт Прокофьева. Феерическое исполнение Мацуева предваряло ожидаемый пятидневный праздник молодого пианизма, который проходил в Рахманиновском зале консерватории, а завершился снова Большом.

1 мая, в Светлое Христово Воскресенье, Валерий Абисалович с оркестром Мариинского театра по сложившейся многолетней традиции открыл свой XV Пасхальный фестиваль именно в Большом зале консерватории среди внимательно слушающих портретов великих композиторов. В гармонии с праздником в этот раз звучала русская музыка: Н. А. Римский-Корсаков («Три чуда» из оперы «Сказка о царе Салтане»), С. В. Рахманинов (Третий фортепианный концерт в исполнении Даниила Трифонова, лауреата Grand Prix прошлого конкурса имени Чайковского, и блестящие «Симфонические танцы», завершавшие программу) и С. С. Прокофьев (фрагменты музыки балета «Золушка», открывавшие музыкальный вечер).

Пальмира, 5 мая

16 мая, после гастролей по всей России В. А. Гергиев с Мариинским оркестром вновь вернулся в Большой зал. Но за время Пасхальных дней произошли серьезные события. Прервав на день фестивальную программу, маэстро Гергиев со своим оркестром (только мужская часть коллектива!) 5 мая дал концерт под открытым небом в древнем амфитеатре пострадавшей Пальмиры. Концерт вместе с сирийцами на месте слушали наш министр культуры В. Мединский, директор Эрмитажа М. Пиотровский, военные специалисты, многие отечественные и иностранные журналисты. Под управлением Гергиева прозвучали «Классическая» симфония С. Прокофьева и «Кадриль» Р. Щедрина в версии для виолончели с оркестром (солировал Сергей Ролдугин), а в начале программы Павел Милюков исполнил скрипичную Чакону Баха. Трансляцию этой высокой и опасной музыкальной акции в защиту культуры и мира могла видеть и слышать вся планета.

В результате вечер 16 мая в БЗК, задуманный как первый этап завершения Пасхального фестиваля, вышел далеко за его рамки. Он открылся приветственным словом прибывшего в Большой зал консерватории Президента России: В. В. Путин обратился к маэстро В. А. Гергиеву, а также к его творческим соратникам, с благодарностью за верное служение искусству, за их высокую культурную миссию в борьбе цивилизации с варварством, за мужество и преданность гуманистическим идеалам. За этим последовало музыкальное «послесловие»: прозвучали легкое как воздух оркестровое «Скерцо» из музыки к комедии «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, лирический «Вокализ» для виолончели с оркестром Рахманинова (солист С. Ролдугин) и блестящие Каденция и Бурлеска из Первого концерта для скрипки с оркестром Шостаковича (солист П. Милюков). А далее вновь царил Прокофьев, грандиозно и впечатляюще. Прозвучали две масштабные музыкальные фрески – 3 акт оперы «Семен Котко» в концертном исполнении (с артистами Мариинского театра) в первом отделении и эпическая Пятая симфония во втором.

Выступление Симфонического оркестра студентов консерватории во главе с В. А. Гергиевым на следующий день, 17 мая, причем в рамках Пасхального фестиваля, оказалось для ребят очень ответственным. Однако, благодаря интенсивной подготовительной работе художественного руководителя коллектива профессора А. А. Левина, студенты в хорошей форме подошли к творческой встрече с выдающимся дирижером. В короткое репетиционное время они восприняли поставленные художественные задачи, чутко следовали за рукой Маэстро, воплощая детали его замысла: взмывающие нарастания к кульминации, выразительные контрасты в обоих романтических шедеврах (особенно удалась страстная «Франческа да Римини»), глубины симфонии Шостаковича от легкой игры до трагических философских монологов.

Публика восторженно приветствовала юных исполнителей во главе с прославленным Маэстро.

Профессор Т. А. Курышева
Фото в БЗК Дениса Рылова

№ 5 (1334), май 2016

В канун Светлого праздника Пасхи и накануне еще не забытого нами Первомая, состоялось открытие юношеского фортепианного конкурса Grand Piano Competition. Его инициатор – прославленный лауреат первой премии XI Международного конкурса имени П. И. Чайковского Денис Мацуев.

Питомец Московской консерватории, Денис Мацуев, родом из тех земель, где все широко, глубоко, сильно. Он и в исполнительстве и в жизни, словно былинный богатырь, словно Сибири кедровая ветвь, где росою Байкала омыта ее вековечная твердь! Традиция крупнейших музыкантов России – быть не только профессионалом, но и деятельно участвовать в жизни страны. «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»! – таков наказ Отечества во все времена. Нам дорог образ Мацуева и, как кажется, беспредельные возможности во всех областях его деятельности. Сегодня мы встречаем его как организатора парада юных исполнителей.

«Это был фестиваль-смотр мировой фортепианной Школы, – сказал, подводя итоги события, проходившего в обновленном Рахманиновском зале, его вдохновитель и организатор. – Он дал нам возможность заглянуть в будущее нашей профессии». И мы видим это будущее – оно потрясающе! Дети играют как взрослые, будто они и не были детьми. Перескочили одним прыжком лет десять! Что это – финиш, или старт? Что же дальше? Хочется верить, что их сегодняшнее состояние в профессии – не предел, а только трамплин, верить, что их будущее – это творческие поиски, без суеты и житейских карнавалов.

Магия личности Дениса Мацуева, его обескураживающий позитив во всем заставляют вместе с ним поверить, что сегодняшние лауреаты – это не миражи детства, что каждый станет глубоким художником и принесет плоды просвещения, красоты и толерантности в жизнь нашей маленькой голубой планеты. Возраст участников Grand Piano Competition – это возраст тех музыкантов, которые будут отмечать 200-летний юбилей Московской государственной консерватории! Думается, что именно с этих позиций мы приветствуем участников в год празднования 150-летнего юбилея нашей Alma Mater.

Профессор Р. А. Хананина
Фото Дениса Рылова

№ 5 (1334), май 2016

Обновленный Рахманиновский зал предстал пред публикой во всем своем великолепии. 30 апреля ровно в 17 часов ректор консерватории А.С. Соколов вместе с профессором С. Л. Доренским и его знаменитым учеником Денисом Мацуевым торжественно преодолели последнюю символическую преграду, разрезав традиционную красную ленточку. Спустя почти полгода зал вновь наполнился слушателями, стены ожили, впитывая в себя легкий гомон первых взволнованных разговоров перед концертом…

«Наконец отреставрирован последний из наших залов! Впервые он был передан консерватории в конце шестидесятых годов, и всегда был чрезвычайно любим публикой, – отметил в своем приветственном слове Александр Сергеевич Соколов. – Изначально он принадлежал Русской Православной Церкви и именно для исполнения церковной хоровой музыки в свое время и был предназначен. Мы же привыкли к Рахманиновскому залу как к залу универсальному. Безусловно, приоритет хоровой музыки сохраняется, однако здесь активно исполняется и старинная музыка – этот зал очень любит наш Факультет исторического и современного исполнительского искусства. И “Студия новой музыки” тоже чувствует себя здесь как дома. Здесь проходят камерные, сольные концерты, создаются особые сценические постановки… Рахманиновский зал вернулся в неизменном виде – если иметь в виду его стилистику. Но самое замечательное, что акустика осталась великолепной, а в чем-то, может быть даже стала лучше».

Обновленный Рахманиновский зал необычайно нежен – бело-голубые стены, сверкающий паркет, яркий дневной свет из просторных окон… Сегодня его по-прежнему можно назвать и самым новым, и самым старым концертным залом Московской консерватории. Пристроенный еще в 1898 году к зданию Синодального училища (1886–1918) зал пережил непростые времена: в советские годы здесь располагался юридический факультет Московского университета, а в помещении зала – факультетская библиотека. И лишь в 1968 году, после переезда Университета на Воробьевы горы, здание с залом, находившемся в ужасном состоянии, было передано Московской консерватории.

После долгих лет непростой реставрации открытие третьего корпуса Московской консерватории в стенах бывшего Синодального училища в 1983 году, наконец, состоялось – тогда и произошло музыкальное возрождение уникального зала, который в конце 1986 года получил название Рахманиновского в честь великого русского композитора, многие страницы жизни которого были связаны с Синодальным училищем.

«Когда этот зал после сложнейшего реставрационного процесса вернулся в консерваторию, первым, кто выступил на его сцене, был Святослав Рихтер. Поэтому для нас сегодня было очень важно, кто первым прикоснется к инструменту на этой сцене, – подчеркнул Александр Сергеевич. – Не было сомнений, что это должен быть тот, кем консерватория гордится, тот, кто ее прославил. И это – Денис Мацуев»!

Денис Мацуев в свою очередь приветствовал вновь открытый зал и поделился воспоминаниями с публикой: «Безумно приятно находиться здесь, в святых стенах этого родного для меня зала, потрясающе уютного и уникального по своей акустике. Здесь я провел годы учебы, здесь мы играли классные вечера нашего любимого профессора – Сергея Леонидовича Доренского, который и сейчас находится в этом зале. Эти вечера были по-хорошему домашними… Репетиции всегда были как отдельные мастер-классы, и последние штрихи профессора я помню до сих пор».

Через несколько часов Д. Мацуеву предстояло открывать конкурс юных пианистов Grand Piano Competion на сцене Большого зала, а на следующее утро уже именно в Рахманиновском зале должны были начаться первые прослушивания. Ректор поздравил пианиста с предстоящим событием, заметив, что этот конкурс еще станет устремленной на очень долгие времена традицией.

Открытие прекрасного зала – настоящий праздник, а какой же праздник без подарков? Не обошлось и в этот день без приятных сюрпризов! А. С. Соколов преподнес знаменитому выпускнику юбилейный памятный знак – «ювелирное изделие из серебра и золота, где очень красиво и символично объединены фронтон Большого зала консерватории, орган Большого зала и клавиатура, которая уходит в небеса». А в подарок консерватории и всем присутствующим Денис Мацуев приготовил… небольшой сольный концерт. Прозвучали «Размышление» Чайковского, «Крейслериана» Шумана и Этюд-картина ля минор Рахманинова. И величавый, воздушный Рахманиновский зал вновь наполнился чарующими звуками музыки, готовый щедро радовать свою верную публику еще долгие, долгие годы.

Ольга Ординарцева,
собкор «РМ»
Фото Дениса Рылова

№ 4 (1333), апрель 2016

18 марта в Берне, в зале Форума Иегуди Менухина прошла юбилейная, десятая по счету церемония вручения премии Johanna Dürmüller-Bol Young Classic Award, учрежденной совместно Фестивалем в Интерлакене и Фондом Йоханны Дюрмюллер-Боль. Эта премия ежегодно вручается музыкальной организации за особые заслуги в деле поддержки юных музыкантов классического направления. За годы существования Фонда обладателями премии становились, например, Фонд друзей Анны-Софии Муттер и Школа Иегуди Менухина в Лондоне, музыкальная школа Konservatorium Bern и проходящий в Давосе фестиваль «Davos Festival – young artists in concert». В этом году премию в размере 20 000 швейцарских франков получила Московская консерватория им. П. И. Чайковского.

Премию торжественно вручил ректору Московской консерватории А. С. Соколову председатель жюри Фонда, всемирно известный пианист и дирижер Владимир Ашкенази. Консерваторию также приветствовал член Попечительского совета Фонда Петер Мюрнер, в прошлом – проректор по научной работе Бернского университета. А. С. Соколов, представляя Московскую консерваторию, с удовольствием показал присутствующим кинофильм об идущей грандиозной реставрации зданий прославленного вуза, а в завершении церемонии московские гости предложили вниманию слушателей небольшой концерт. Студенты – пианист Олег Худяков и скрипач Федор Безносиков – блестяще исполнили «Мефисто-вальс» Листа и «Фантазию» И. Фролова на темы из оперы Гершвина «Порги и Бесс».

Там же в Берне на вопрос корреспондента о значимости престижной премии и возможном использовании премиальных средств профессор А. С. Соколов ответил:

«Прежде всего, мне приятно подчеркнуть причастность к нашим многочисленным творческим программам тех людей, которые олицетворяют достижения современной музыки. Владимир Ашкенази, который сегодня будет вручать приз, для нас очень дорог не только как выпускник консерватории, но и как человек, который поддерживает с ней очень тесные связи. Ашкенази – председатель Ассоциации выпускников консерватории “Alma mater”, и нам важно, что в этом году, когда консерватория празднует 150-летний юбилей, возглавляемое им жюри Фонда решило присудить премию нам.

Проектов консерватории, которые нуждаются в финансовой поддержке, очень много: фестивали, конкурсы, научные издания, это и огромная программа выпуска аудиоархива, наших компакт-дисков. Естественно, что эти дополнительные финансовые возможности дороги нам, даже независимо от того, значительны они или нет. Было очень много вариантов того, на что конкретно пойдет эта премия, наверное, мы сегодня один из них с Владимиром Давидовичем и выберем».

В. Д. Ашкенази со своей стороны рассказал, почему выбор жюри пал на Московскую консерваторию, первый российский вуз, удостоенный такой чести:

«Вы знаете, Фонд у меня часто спрашивал, кому, по моему мнению, надо дать премию. Но они ни разу не спросили конкретно насчет Московской консерватории. В конце концов, я решился, хотя не люблю настаивать на чем-то, и сказал: а почему бы не дать премию Московской консерватории? Мне ответили: “Ах, да, действительно! Почему бы и нет?”.  Они просто как-то не подумали об этом раньше, а мне было неловко предлагать, ведь я сам выпускник Московской консерватории».

А затем знаменитый музыкант в том же интервью, уже размышляя о различии музыкальных школ, художественных подходов и самобытности каждой из них, подчеркнул важное:

«Все зависит от индивидуума, от таланта, от понимания того, что нужно делать для музыки. Каждый музыкант – это ведь своя человеческая история… Музыка европейских композиторов отражает жизнь не так, как у нас. Потому что эмоциональное и духовное состояние человека в России совсем другое, чем на Западе. Я стал стараться понимать, что это за люди, как они относятся к жизни. И я все еще учусь, потому что никогда не достигаю того, что нужно. А если кто-то считает на Западе, что он все знает про Россию, а в России – что знает все про западную музыку, то оба глубоко ошибаются».

По материалам Ксении Ноговицыной.
См.: «Наша Газета.ch». Берн, 21.03.2016
Фото Родо Висса

№ 4 (1333), апрель 2016

Концертный симфонический оркестр МГК впервые выступил под управлением Народного артиста СССР Юрия Темирканова. Это событие, состоявшееся 5 марта в Большом зале консерватории, совпало с юбилейным Годом Прокофьева и днем памяти композитора. В программу концерта вошли два его сочинения: Второй фортепианный концерт и сюита из музыки балета «Ромео и Джульетта».

В серии благотворительных концертов, которые проходят в этом сезоне по случаю грядущего 150-летия Московской консерватории, выступают многие известные музыканты, бывшие выпускники, а ныне признанные мастера, живущие в разных уголках мира. Созвездие имен пополнилось в марте еще одной яркой звездой, приезд которой для нас особое событие: Юрий Темирканов – представитель ленинградской школы, возглавляющий легендарный ЗКР АСО Санкт-Петербургской филармонии. Для работы с консерваторским оркестром над программой, которую пятью днями позже, дополнив «Классической симфонией», он представил  в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии уже со своим коллективом, в Москве дирижер щедро выделил целых три дня.

Вручая Темирканову памятный знак «150 лет Московской консерватории», ректор А. С. Соколов отметил, что Юрий Хатуевич сразу же откликнулся на просьбу принять участие в серии благотворительных концертов в Большом зале и предложил в качестве солиста Бориса Березовского – еще одного знаменитого воспитанника Alma mater.

Накануне артисты оперного театра МГК также в Большом зале исполняли оперу «Евгений Онегин» под управлением Владимира Федосеева, сотрудничество с которым – еще одна важная страница в истории консерватории (см. «РМ» № 3, 2016 – ред.). Оба концерта прочно вписали себя не только в хронику юбилейного марафона, но и в летопись жизни консерваторских коллективов. Подарок, который мэтры преподносят Московской консерватории, поистине бесценен, и аншлаг в зале – лишь часть приношения «юбиляру». Другая же, не переводимая в цифры, – это вклад в профессиональное становление молодых музыкантов. Для каждого из них мастер-классы в виде репетиций и выступление под управлением Ю. Темираканова и В. Федосеева останутся важным фактом творческой биографии.

Второй концерт для фортепиано с оркестром Прокофьева, прозвучавший в первом отделении, продемонстрировал мастерство музыкантов, вылепивших идеальную прокофьевскую форму из столь хрупкого пока оркестрового материала. Дирижером был найден эмоциональный баланс между энергией солиста и осторожным, нефорсированным, но вместе с тем достаточно сильным, чтобы поддержать его в кульминациях, звучанием оркестра. Созданный Темиркановым жесткий каркас конструкции Второго концерта, Березовский наполнил динамичным развитием, в котором длинными волнами нарастали мощные крещендо.

Эпическое начало концерта на одном дыхании переросло в напряженное драматическое развитие. В свойственной пианисту манере мыслить крупно, не заостряя внимание на деталях (впрочем, идеально отточенных – чего стоили только завораживающие «невесомые» пассажи), концерт приобрел монументальную значительность. Лишь одну тему музыканты наполнили открытой лирической эмоцией, контрастирующей как отстраненной лирике главной темы первой части, так и гротеску средних частей – тему с вариациями («колыбельную») в финале.

Рояль в прокофьевском концерте явно доминировал. В каденции первой части, подчеркивая, в том числе тембровыми средствами инструмента, множество одновременно звучащих голосов, Березовский сумел добиться симфонического звучания. Сквозь него в высоком регистре «блестящим» тембром рояльной «меди» звенела главная тема, а в кульминации мощное протяженное фортиссимо солиста перекрывало самое настоящее оркестровое тутти.

Во втором отделении выбор сюиты из музыки балета «Ромео и Джульетта», составленной дирижером из номеров первой и второй сюит Прокофьева, поставил перед оркестром задачу прямо противоположную: выделить каждую деталь партитуры. Музыку, лежащую на слуху, Темирканов «оживлял» нюансами. Например, небольшое оттягивание верхней ноты взлетающего пассажа в «Джульетте-девочке» звучало свежо и оригинально.

В репертуаре Темирканова это одно из наиболее часто исполняемых сочинений, опробованное на разных коллективах. В нем безупречная дирижерская техника соединяется с идеальной выразительностью жестов. Чтобы понять дирижерскую трактовку, достаточно внимательно наблюдать за его движениями из зала. Поэтому небольшие потери в реальной звуковой ткани, которые были на концерте, в конце концов, оказались совсем не важны – в отличие от идеальной интерпретации сочинения, которую предложил  сам маэстро.

Ольга Арделяну
Фото Эмиля Матвеева

№ 4 (1333), апрель 2016

Московская консерватория продолжает получать поздравления с предстоящим 150-летием от своих именитых выпускников. 2 марта в Большом зале в дар консерватории выступила великолепная Хибла Герзмава и ее друзья – Симфонический оркестр Московского академического музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко под руководством маэстро Феликса Коробова и солисты театра – меццо-сопрано Ксения Дудникова и тенор Чингис Аюшеев.

Хибле Герзмава подвластно все! Пример тому – и недавняя джазовая программа с Даниилом Крамером «Опера. Джаз. Блюз», и тонкая камерная вокальная лирика, которой она уделяет большое внимание, и, конечно, ведущие партии огромного оперного репертуара на самых лучших сценах мира.

Тот вечер в Большом зале Хибла Герзмава посвятила оперной музыке. Она предстала в образах Медеи, исполнив арию из одноименной оперы Керубини, Адрианы из известной оперы Чилеа, Лючии из оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур» и Нормы в знаменитой каватине из оперы Беллини. Певица покорила публику не только совершенным вокальным мастерством, но и глубоким, проникновенным музыкальным прочтением женских судеб.

Прежде чем прозвучала эта великая музыка, на сцене Большого зала ректор, профессор А. С. Соколов вручил выдающейся певице наградной знак «150 лет Московской консерватории», выполненный ювелирным домом «Галерея Михайлов» из серебра и золота (авторское право на данное изделие принадлежит Ювелирному дому SASONKO), изображающий легендарную ротонду Большого зала Московской консерватории.

Незабываемый праздник музыки, который в очередной раз подарила слушателям Хибла Герзмава, стал одной из ярких страниц юбилейного сезона.

Собкор «РМ»
Фото Дениса Рылова

№ 4 (1333), апрель 2016

П. П. Кончаловский. Портрет С. С. Прокофьева (1934)

Чувством времени Прокофьев был одарен с избытком. Лишь подобный человек мог так рассказывать о себе: «Я родился в 1891 году. Четыре года назад умер Бородин, пять лет назад – Лист, восемь – Вагнер, десять – Мусоргский. Чайковскому осталось два с половиной года жизни; он кончил пятую симфонию, но не начал шестой. Римский-Корсаков недавно сочинил “Шехеразаду” и собирался приводить в порядок “Бориса Годунова”. Дебюсси было двадцать девять лет, Глазунову – двадцать шесть, Скрябину – девятнадцать, Рахманинову – восемнадцать, Равелю – шестнадцать, Мясковскому – десять, Стравинскому – девять, Хиндемит не родился совсем. В России царствовал Александр III, Ленину был двадцать один год, Сталину – одиннадцать»… Прав Шекспир: «Весь мир – театр»!

Неумолимая поступь бытия, ее энергичное движение пронизывает музыку Прокофьева. Франсис Пуленк, вспоминая совместное музицирование (речь идет о Пятом концерте Прокофьева, когда Пуленк ему аккомпанировал на втором рояле), приводит слова автора, который говорил партнеру в моменты технических сложностей в оркестровой партии: «Мне все равно, только не замедляйте движение…».

Сережа Прокофьев с нотами своей оперы «Великан» (1901)

Ход времени – для Прокофьева не только осознанная составляющая реальности, но и сильный зримо-слышимый художественный образ. Бой часов в «Золушке» – одна из самых поразительных и ярких страниц симфонической музыки композитора, генеральная кульминация сочинения – и музыкальная, и сюжетная (часы как олицетворение судьбы героини). А страшный эпизод смерти Тибальта с пятнадцатью ударами в завершении – уникальная звуковая находка, буквально физически отсчитывающая последние секунды агонии злодея, мгновения, за которыми начнется уже другой, трагический этап печальнейшей истории на свете.

Прокофьев и слышит, и видит время. Может быть, поэтому он с младых ногтей так любил и чувствовал театр, а позднее кино? Эти искусства роднит с музыкой именно временнáя природа, о чем говорят великие мастера. «Музыка, – утверждал, например, Мейерхольд в лекциях, обращенных к режиссерам, – самое совершенное искусство. Слушая симфонию, не забывайте о театре. Смена контрастов, ритмов и темпа, сочетание основной темы с побочными – все это так же необходимо в театре, как и в

С. Прокофьев и С. Эйзенштейн (1943)

музыке». А Тарковский, анализируя временнýю природу одного из самых сложных творений Эйзенштейна – фильма «Иван Грозный», подчеркивает: «Чередование монтажных кусков, смена планов, сочетание изображения и звука – все это разработано так тонко, так строго и так закономерно, как разрабатывает себя только музыка». А ведь любовь к театру идет у Прокофьева из детства: история сохранила уникальное фото – десятилетний мальчик Сережа… с клавиром своей первой оперы «Великан»!

Композитор воплощал в музыке в том числе и реальные, сложнейшие события из прошлого времени: «Александр Невский», «Иван Грозный», наполеоновское нашествие («Война и мир»), Великая Отечественная («Повесть о настоящем человеке») – все это исторические вехи, воссозданные композитором в «зримых» музыкальных зарисовках. Новаторство позднего Прокофьева-композитора прежде всего – новаторство режиссерской природы.

В. Мейерхольд и С. Прокофьев (1939)

Идет Год музыки Прокофьева: весь мир празднует 125-летие со дня рождения композитора (11 /23/ апреля). Под этим знаком проходят многие культурные события. Хорошо помню такой же всемирный праздник четвертьвековой давности. Тоже «Год Прокофьева» во всех концертных залах мира, тоже международные конференции в разных странах и новые театральные постановки на многих музыкальных сценах. 100-летие рождения композитора, как ранее и его смерть, поразительно совпало с историческим катаклизмом в родном Отечестве. В 91-м огромный, непреходящий интерес к музыке Прокофьева сопровождали повсеместное увлечение и тяготение ко всему русскому, многократно увеличивая заинтересованное внимание к собраниям, на которых и мне посчастливилось выступать.

Тогда, в год столетия, все было еще очень близко. Внутри одной эпохи. Хотя сам композитор ушел из жизни в 1953-м, но еще были живы многие, лично знавшие его. Были живы сыновья – Святослав (1924–2010) и Олег (1928–1998), принимавшие участие в юбилейных мероприятиях; прошло всего лишь два года, как в Англии умерла первая жена Прокофьева Лина Ивановна (1897–1989). Академические исследования музыки на таких встречах перемежались реальными воспоминаниями. В разговорах мелькали «живые картинки», которые надо бы «зарисовывать» для будущих сценариев невероятной, детективной «пьесы жизни» русского гения ХХ века. Среди них были и праздничные, и трагические зарисовки. Особенно запомнился эпизод, как его сыновья-юноши, сразу после ареста матери примчались из Москвы к отцу, жившему с новой женой на Николиной горе, чтобы на промозглой февральской улице среди «равнодушной природы» рассказать о случившейся беде – такая апокалиптическая в своей обыденности сцена из «убойного» 1948 года, достойная «Зеркала» Тарковского.

Святослав Прокофьев с супругой (слева), Т. Курышева, Олег Прокофьев (справа) на юбилейной конференции в Шотландии (1991)

В юбилейном 1991-м еще царили детали. О великой музыке Прокофьева, которая держала первые места в мировых слушательских рейтингах, судили, обожая, восхищаясь, а иногда и отвергая по разным, в том числе и по политическим мотивам – доставалось и «Здравице», и «Семену Котко», и оратории «На страже мира», и «Повести о настоящем человеке», и еще много чему со всеми их красотами… Хотя неожиданный антипрокофьевский пафос одного уважаемого композитора на моей телепередаче, не скрою – поразил, и не только меня. Все это – оттуда, из «драмы жизни», «игравшейся» еще в живом, пульсирующем, трагичном и контрастном порой до гротеска ХХ веке.

Сегодня все кажется далеким – словно из другого времени-пространства. Из другого столетия! Даже Международный форум, который состоится в Москве в ноябре, имеет заголовок: «Прокофьев. XXI век». Объявленные темы обсуждений наряду с предсказуемыми традиционными аспектами исследований включают и «новенькое» типа: Воплощение музыки Прокофьева в актуальном искусстве. Contemporary art; Новые контексты музыки Прокофьева в кино, телевидении, анимации и мультимедиа; Музыка Прокофьева в современных интерпретациях: от джаза и рока до ремиксов и ремейков; Прокофьев и пространство академической электронной и электроакустической музыки. Новое время – «новые песни»!

И. Подгайный. Сергей Прокофьев

Путь Прокофьева в искусстве и в жизни уже воспринимается как целостная масштабная картина, насыщенная нюансами. В ней мелькают многие великие города и страны, многие великие имена – музыкантов, режиссеров, художников. Друзья и недруги, единомышленники и противники. Старшие и младшие современники. Все вместе, словно в благостном хороводе финала самого личного феллиниевского фильма («Восемь с половиной»).

Музыка Прокофьева звучит. Много. Наш слух и воображение фиксирует разнообразные, порой мимолетные параллели между разными опусами композитора, и намеренные, когда он сам переносил материал, и неожиданные, когда вдруг открываешь тонкие нити разнообразных стилистических связей, протянутых через всю жизнь. И особенно все новыми и новыми оттенками наполняется вневременнáя вдохновенная прокофьевская лирика (в которой ему в юности «отказывали, и не поощренная она развивалась медленно», как писал композитор). Здесь и написанные в военное лихолетье пленительные вальсы Золушки и Наташи Ростовой, которые сливаются в единый музыкальный облик женственной русской красоты, тянущийся от Глинки и Чайковского и уходящий в даль будущего…

Профессор Т. А. Курышева

№ 3 (1332), март 2016

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

В конце января в рамках фестиваля «Театр музыкальных инструментов» в Центре им. Вс. Мейерхольда был показан спектакль «Положение вещей» на музыку трех композиторов: Жоржа Апергиса, Маурицио Кагеля и Фараджа Караева. Основным организатором проекта, осуществленного при поддержке Министерства культуры и туризма Азербайджана, выступил консерваторский ансамбль «Студия новой музыки». Его участники на этот раз исполняли не только музыкальные партии, но и актерские роли. Молодой режиссер-постановщик, студент ГИТИСа, Алексей Смирнов рассказывает о состоявшейся работе:

— Алексей, прежде всего, хочу поздравить тебя с постановкой, думаю, что она получилась интересной и достойной внимания. Насколько я знаю, это не первое твое сотрудничество с ансамблем «Студия новой музыки»?

— Я сотрудничаю с ними с 2013 года, когда мы вместе с Владиславом Тарнопольским готовили проект «ARTинки с выставки» (см. «РМ» 2013, № 8 и 2014, № 2 – ред.). Идея была соединить современное визуальное и музыкальное искусство – своеобразная отсылка к Мусоргскому и его «Картинкам». Получился такой спектакль в жанре променад-театра. Проект попал на фестиваль NET (Новый европейский театр), и мы сыграли его там четыре раза.

— При работе с музыкальным коллективом режиссер нуждается в музыкальном образовании?

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

— Я учусь на 5-м курсе ГИТИСа на режиссера музыкального театра в мастерской профессора А. Б. Тителя и профессора И. Н. Ясуловича. У меня две однокурсницы – обе до этого получили музыкальное образование. Одна из них как пианистка, другая как теоретик. А я закончил колледж как баянист. Важная часть нашей работы – анализ музыкальной драматургии, и, конечно, проще это делать, если у тебя есть базовое музыкальное образование.

- Инструментальный театр, несмотря на богатую историю, – довольно редкое явление на российской сцене. Почему ты обратился к жанру, в котором обычно за режиссуру отвечают сами музыканты?

— Честно говоря, изначально я хотел поставить со «Студией новой музыки» оперу, многократно что-то предлагал и обсуждал с В. Г. Тарнопольским. Мое театральное сотрудничество со «Студией» ограничивается пока работой в качестве ассистента режиссера в постановке оперы В. Г. Тарнопольского «По ту сторону тени» в театре Станиславского и Немировича-Данченко (март 2015 года). Каких-то собственных режиссерских проектов еще не было. Но Владимир Григорьевич сказал мне однажды, что «Студия» может «потянуть» спектакль в жанре инструментального театра (не уверен, что я тогда понимал, что это такое…).

— Расскажи о проекте «Театр музыкальных инструментов», как появилась идея спектакля «Положение вещей»?

Маурицио Кагель. «Dressur»

— По-настоящему с инструментальным театром я познакомился, посмотрев видеофрагменты спектакля Гёббельса «Черное на белом». Мне очень понравилась идея, когда он в процессе сотворчества с музыкантами, сочиняет некое театральное полотно. Когда я начал интересоваться, оказалось, что была довольно большая послевоенная волна произведений в этом жанре, есть ключевые имена: Кагель, Апергис и другие. Владимир Григорьевич назвал мне несколько имен русских композиторов, которые этим занимались, и я выбрал Фараджа Караева, его пьесу «Положение вещей». Мне понравилась музыка, и я подумал, что она будет отличной основой для спектакля, при этом слабо представляя, как это поставлю. Я добавил к ней «Dressur» Кагеля – мне казалось, что будет хороший переход между камерным сочинением и сочинением для большого ансамбля, сделал купюры в «Dressur» и добавил произведение «Семь преступлений любви» Апергиса. Таким образом, собралась музыкальная основа спектакля. Мы решили, что если знакомить людей с этим жанром, то интересно представить нескольких композиторов, которые работали в разных техниках. Сочетание – Апергис, Кагель и Караев – показывает палитру инструментального театра.

— А не получилось ли слишком пестро?

— Мне кажется, что нет. Меня волновало, как я все это соединю, было очевидно, что там нет нарратива, нет какой-то истории, которая может связать все три номера. Решением было – соединить их общим подходом к материалу.

Маурицио Кагель. «Dressur»

— Возможно, их связало воедино то, что все декорации и инструменты были на сцене изначально?

— Я позвал художницу, с которой мы уже работали. Это Елена Бодрова, она тоже выпускается в этом году из ГИТИСа. Мы стали думать, как нам это сделать. В процессе работы Лена предложила формат единой установки, то есть работать с какими-то объединяющими моментами. Мы взяли за основу декорацию «Dressur», которая изначально была предложена Кагелем, и, отталкиваясь от этого, нашли решение, как добавить другие пьесы: мы придумали трибуну с пиджаками и инструментами на сцене и, таким образом, связали пространство.

— Ты сказал, что нарратива там нет, и все пьесы разные. Но создалось впечатление, что для себя ты придумал какой-то сюжет. Особенно в произведении Караева. Там ярко выделяются персонажи и чувствуется какая-то линия развития…

— Я долго пытался понять, что такое инструментальный театр, и как мне работать с музыкантами. Ясно, что те принципы, с которыми подходишь к работе с певцами в опере, тут будут не совсем точны, потому что у тех есть базовая актерская подготовка. Мы говорим с ними на одном языке: о перевоплощении, о вхождении в образ, о линии роли. Здесь нужно было найти какой-то другой подход. Для примера я взял ранние спектакли Крымова, которые он делал в ГИТИСе со своим курсом художников: на сцене они занимаются своим делом – рисуют кистями, делают инсталляции… Такой вход в театральность через дверь живописи. И мне захотелось сделать то же самое – зайти в театральность через игру на музыкальных инструментах, представить театр композитора.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

В работе с исполнителями очень помогло то, что все их движения, особенно в «Dressur», я нанизывал на какую-то логичную и понятную для них историю. Они сознавали, что «делают» внутренний сюжет – почему играют на одном инструменте, а потом на другом. Поэтому у них получилось, как мне кажется, именно театральное представление, появилась какая-то осознанность – не музыкальной игры, потому что у них она и так присутствует, а осознанность существования на сцене. Это помогло мне в «Dressur». Но в «Положении вещей» музыка совсем другая – там нет точных указаний для режиссера. Мы вместе с художником придумали мир, в котором существуют герои.

— В «Положении вещей» выделяется английский рожок. Ты шел от партитуры, и таким образом возник персонаж, который выделяется среди других музыкантов?

— Нас учат, что анализ партитуры – это самое главное. Мне показалось, что функция английского рожка в этой пьесе иная, чем всех остальных инструментов. Исходя из этого, я придумал ей роль (солистка — Анастасия Табанкова), она стала для меня центральным персонажем. Хотя я не уверен, что Фарадж Караевич так задумал.

— А ты обращался к нему с вопросами?

— Да, я несколько раз с ним встречался, спрашивал, что именно он написал. Мне не до конца были понятны в партитуре несколько моментов, потому что их можно было очень вольно трактовать. Я спрашивал, что именно он имел в виду, но он почти всегда говорил: «Делайте, как считаете нужным».

— Произведение Караева было исполнено в 1991 году в концертном варианте, но Апергис и Кагель ставились, и доступны видеозаписи этих постановок. Ты их видел?

— Да, на Youtube есть замечательная запись Апергиса, как мне кажется, очень точная. Это вечная проблема режиссера: ты не можешь не знать предшественников, но ты не должен их копировать, на них ориентироваться. С Апергисом сложнее, потому что у него все прописано в партитуре: все мизансцены, весь музыкальный материал.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

— Получается, что у Кагеля и Апергиса остается меньше свободы для режиссера?

— Не совсем так. В Кагеле я сделал купюры и сильно перелопатил то, что у него было. У него пьеса идет тридцать минут, а у меня – десять. Там прописаны перемещения, театрализация, но там достаточно много мест, где не написано, что делать исполнителям. А тут главное – как они играют на музыкальных инструментах, как реагируют на то, что другой человек играет на музыкальном инструменте… То есть в партитуре решен вопрос «что?», а вопрос «как?» – нет.

- И ты планируешь поставить Апергиса по-другому – я имею в виду, что ты собираешься скоро ставить его в Баку? Материал для тебя не исчерпан?

- «Семь преступлений любви» – пьеса для трех исполнителей. У музыкантов «Студии новой музыки», которые ее исполняли, сложились определенные взаимоотношения (сами по себе и благодаря мне). А там будут совершенно другие люди. И у них сложатся другие взаимоотношения. У них все будет по-другому.

Беседовала Елизавета Гершунская,
редактор «Центра современной музыки» МГК
Фото Наталии Думко

№ 3 (1332), март 2016

Совсем недавно, казалось бы, я поступила в Московскую консерваторию. Совсем недавно прослушала курс лекций у В. Н. Холоповой и А. В. Михайлова, написала у них диплом, играла концерты и руководила Молодежной филармонией консерватории, где студенты играли музыку студентов композиторского факультета, стала педагогом новой кафедры МСМ, защитила диссертацию в Париже и в Москве… Совсем недавно, а между тем прошло уже больше 20 лет, необычайно насыщенных, полных событий. И главное – все эти годы были связаны для меня с Валентиной Николаевной Холоповой и ее главным детищем – кафедрой Междисциплинарных специализаций музыковедов, на которой я имею честь работать. И каждый из членов кафедры, мог бы сказать то же. Все эти годы пролетели, как один день. Все эти годы мы делали то, о чем мечтали, и это, на самом деле, огромный Дар и огромная удача.

Чувством радости были проникнуты три дня конференции на тему «Инновационное пространство музыкальной науки и практика», прошедшей 24–26 февраля в зале им. Н. Я. Мясковского, куда съехались ученики и коллеги профессора Холоповой буквально со всего мира. Сегодня о школе Холоповой уже можно высказаться в обобщающем смысле. Каждому из нас дали «путевку в жизнь», исходя из вызовов и требований сегодняшнего дня, а сфера наших научных и творческих интересов определялась не благодаря вписыванию таковых в определенные специализированные рамки, а в результате, наоборот, расширения этих рамок в сторону междисциплинарности. Именно этим и объясняется, на мой взгляд, успешность учеников Валентины Николаевны в самых разных странах и обстоятельствах.

Конференция в полной мере отразила эту главную особенность – все доклады были связаны с разной научной проблематикой. Атмосфера конференции была задана Ректором, профессором А. С. Соколовым, который не только открыл, но и фактически вел начало первого заседания, радушно представляя прибывших на конференцию гостей. Свое слово он начал с того, что подчеркнул символический факт совпадения сразу трех юбилеев: 150-летия консерватории, 25-летия кафедры МСМ и юбилея самой основательницы кафедры – профессора В. Н. Холоповой, об индивидуальных занятиях с которой он тепло вспоминал.

Министр культуры Рязанской области В. Ю. Попов и педагог Рязанского музыкального колледжа Л. П. Баранова рассказали о том, как Рязань гордится и чтит семью выдающихся ученых Ю. Н. и В. Н. Холоповых, имена которых для этой земли являются знаковыми, подобно Мичурину, Циолковскому и Павлову. Тепло поздравила кафедру и ее руководителя декан ИТФ, профессор И. В. Коженова. Были зачитаны Правительственная телеграмма от имени Советника Президента РФ по культуре В. И. Толстого и приветствие Председателя Союза композиторов Москвы О. Б. Галахова. Также в течение всех дней конференции в зал Мясковского непрерывным потоком приходили коллеги-профессора и студенты консерватории.

Доклад В. Н. Холоповой «О достижениях кафедры МСМ за 25 лет» был посвящен истории и достижениям кафедры, начиная от ее истоков и до наших дней. Он начинался следующими знаковыми словами: «Кафедра МСМ появилась одновременно с Новой Россией, 1 января 1991 года. Ее возникновение стало возможным благодаря наступившим тогда всем радикальным переменам в российском обществе. Потребность в ней была велика, оттого что требовались учебные предметы и виды знаний, совершенно необходимые культуре, но отсутствовавшие в тогдашнем образовании». Особый акцент был сделан не только на предметах, но прежде всего на персоналиях, личностях, которые вели новые тогда дисциплины. Из слов профессора стало ясно, что во главу угла всегда были поставлены идеи и талантливые люди, которых она привечала, и которые в других обстоятельствах оставались бы незамеченными. В докладе были упомянуты все дисциплины и имена специалистов, когда-либо трудившихся и сотрудничавших с кафедрой МСМ. Некоторых из них – выдающегося культуролога А. В. Михайлова, специалиста по музыкальной информатике Ю. Н. Рагса, музыкального философа Т. В. Чередниченко, одного из создателей курса «Теория музыкального содержания» А. Ю. Кудряшова – увы, уже нет. Но их научный вклад в образование, их труды, лекции, ученики остаются с нами по сию пору. В 2010 году научные достижения коллектива кафедры были отмечены Российской академией естествознания (РАЕ), присудившей ей почетное звание «Золотой кафедры России».

Многосторонние интересы членов кафедры были отражены в представленных ими докладах и в дискуссии на круглом столе. Вот далеко не полный перечень затронутых направлений: теория и история современной композиции (доценты И. Г. Соколов, Н. О. Баркалая, преп. А. А. Ровнер, Е. В. Ферапонтова, М. Т. Просняков); исследования в области музыкальной психологии (проф. М. С. Старчеус); история и теория фортепианного концерта (проф. Б. Г. Гнилов); европейская средневековая и ренессансная музыкальная наука (доц. С. Н. Лебедев), музыкальный менеджмент (доц. О. А. Левко), история балета (проф. А. Н. Груцынова), оперный театр ХХ века (проф. О. В. Комарницкая), тенденции в современном музыкознании и музыкальном образовании.

Деятельное участие в конференции приняли и другие представители Московской консерватории. Проф. И. А. Скворцова раскрыла интереснейшую тему отражения теории ритма В. Н. Холоповой в изучении искусства русского музыкального модерна. Уникальные документальные материалы и факты привел в своем выступлении об историко-теоретическом факультете проф. М. А. Сапонов. О роли Мясковского в становлении национальных композиторских школ Советского Союза рассказал доцент А. К. Санько.

Среди гостей конференции были ректор Белорусской академии музыки. Е. Н. Дулова, доктор философии и музыковедения, (Франция) Иванка Стоянова (Кристева), профессор Ростовской консерватории Т. В. Франтова, профессор Кембриджского университета Р. Р. Султанова, профессор Университета Бордо (Франция) Е. А. Спирин-Михалченкова, профессор консерватории Пибоди (США) Ильдар Ханнанов, профессор Высшей школы Паскак Валли (США) А. Сафари, декан факультета музыковедения Шанхайской консерватории Чен Ипин (КНР), главный научный работник в Музыкальном институте при Университете Линьи (КНР), профессор Пэн Чэн, декан кафедры теоретического факультета Государственной консерватории Мексики Хосе-Хуан Эрнандес, профессор Королевской консерватории им. Г. Гульда (Канада) Ю. Н. Галиева-Соколаи, докторант кафедры музыкознания Университета Регенсбурга (ФРГ) Е. Е. Чернова, доцент Волгоградской консерватории им. П. А. Серебрякова М. А. Григорьева.

Конференцию нельзя было бы считать полной без посвященного ей концерта, где силами консерваторских музыкантов (Иван Соколов, Нино Баркалая, фортепиано; Александр Наумов, бас) и приглашенных гостей (Елена Золотова, сопрано; Алексей Кудряшов, Юлия Хайкина, фортепиано) были исполнены вокальные и фортепианные сочинения Стравинского, Обухова, Глиэра и Ивана Соколова.

От себя добавлю, что все встречи с участниками конференции, включая как формальные, так и неформальные, стали для меня большой радостью. Здесь, в полном смысле слова, вновь проходили «мои университеты», благодаря разностороннему охвату множественных научных интересов. Очень важные, на мой взгляд, черты кафедры МСМ – ее современность и устремленность от теории к практике, – продиктованы самим временем. Сегодня недостаточно быть только музыкантом, ученым-интеллектуалом, а стало необходимым быть просветителем, экспериментатором, организатором всех процессов, начиная от зарождения идей и заканчивая их практическим воплощением, будь то сцена или научная лаборатория, концертная организация или издательство.

Необходимо сказать и о той огромной роли, которую сыграла Московская консерватория в организации всего комплекса юбилейных мероприятий. Эта благодарность связывается в нашем сознании с истинными традициями консерватории, заложенными еще ее отцами-основателями ровно 150 лет тому назад.

Доцент Н. О. Баркалая

№ 3 (1332), март 2016

Щедрин не перестает удивлять. Менее двух лет прошло с памятной премьеры оперы «Левша» на Мариинской сцене. И вот новый подарок любителям оперы – мировая премьера «Рождественской сказки», посвященной В. А. Гергиеву и коллективу Мариинского театра, данная 26 декабря, прямо под Новый Год.

Посвящение не случайное. Уже сейчас Гергиев сделал для продвижения музыки Щедрина в мире больше, чем сотворил С. Дягилев для Стравинского, С. Кусевицкий для Прокофьева, Ф. Сток для Мясковского, Е. Мравинский для Шостаковича. Гергиев и его огромное театрально-филармоническое мариинское царство поставили, исполнили и записали, кажется, все, что могли из обширного списка сочинений композитора.

Щедрин сам написал либретто «Рождественской сказки». Это стало правилом для него с оперы «Мертвые души» (1977). В премьерном буклете автором указано, что текст создан «по мотивам сказки Божены Немцовой (в переводе Николая Лескова) и русских народных сказок». Лесков сделал перевод с чешского сказки Немцовой «О двенадцати месяцах» осенью 1862 года. От него в либретто осталось немного: треугольник взаимоотношений падчерицы, мачехи и злой дочери, сюжеты о фиалках и корзине ягод. И еще, что важно: само присутствие имени Лескова, как некий символический знак духовного родства. Ведь Лесков для Щедрина величина дорогая хотя бы по количеству связанных с его темами сочинений.

Больше в либретто сюжетных ходов от пьесы «Двенадцать месяцев» поэта, переводчика, издателя С. Я. Маршака, созданной в 1942-м и навеянной той же сказкой Немцовой в переводе Лескова. Ко всему этому Щедрин добавил новые сюжетные повороты и написал свой литературный текст, яркий, живой и сатирический. Написал сказку для взрослых и детей. И, что важно, сказку «про сегодня».

Впрочем, что бы и когда бы он ни писал, это непременно нацелено в современность. Его искусство всегда социально, всегда публицистично, оно «привязано» к конкретному времени, в котором живет художник. И в «Рождественской сказке» Щедрин обозначил время действия магическим заклинанием, за которым должно последовать чудо: «Два ноль один пять!» Год ушедший, в котором злая Мачеха и ее Злыдня-дочь мечтают «жить в шоколаде». Щедрин смеется над убогостью желаний «купить весь мир», иронизирует над царством, в котором взбалмошная Царица издает нелепые указы «в целях демократизации». Текст насыщен цитатами и намеками. Тут и название когда-то популярной американской кинокомедии о безумной жажде денег «Nothing But the Truth» («Ничего, кроме правды»), и «Соловей-пташечка, эх, жалобно поет» гвардейцев Царицы, которые согласно ремарке автора «вламываются словно ОМОН» в дом Замарашки, и жалобы хоровым шепотом придворных про «права человека», и реплика месяцев «В этот год из-за санкций мы подзадержались»… И, наконец, «Обнимитесь, миллионы…» Шиллера-Бетховена, цитата, которую он настойчиво, несколько раз проводит через всю оперу, помещая и в финал.

В «Рождественской сказке» Щедрин впервые в своем оперном театре написал откровенный Happy End. Всякие в его операх бывали финалы: открытые, многозначные, финалы-колыбельные. Но такого, чтобы злодеи вмиг превратились в праведников и желали друг другу добра и счастья – еще не было. Здесь и солисты, и хор – все сошлись в грандиозном апофеозе с колокольным звоном. Словом, как в старой доброй опере и как никогда не бывает в действительности. Но ведь на то и сказка, феерия, которую он обещал!

А стало быть, вот вам лейтмотивы – только узнавайте: царской власти, Замарашки, зимнего леса, волшебного кольца. А вот россыпи ярких мелодий – Каватина Апреля, Дуэт Мачехи и Злыдни, Тронная ария Царицы… Великолепно выписаны хоровые сцены придворных и гвардейцев, не менее интересны тембровые характеристики главных героев. Блистателен, как всегда у Щедрина, оркестр с маримбой, клавесином, синтезатором, домбрами и прочими тембровыми находками, например, с волшебными 12 ударами месяцев, которые воспринимаются как невольное соревнование с Прокофьевым и его знаменитым боем часов в «Золушке».

И конечно – большое разнообразие оперных форм. Первым это приметил еще Е. Ф. Светланов, назвав ансамбли Щедрина «феноменальными»: «По правде говоря, современные композиторы в своих операх редко обращаются к ансамблям. У Щедрина же, наоборот, торжество ансамблей». Но и здесь он превзошел себя в ансамблевой технике, написав дуодецимет (!) Месяцев (напомню, что «Мертвые души» открывал децимет «Обед у прокурора»). Нельзя не выделить блестящую буффонную скороговорку Мачехи и Злыдни, виртуозны фиоритуры Царицы, Замарашки и Апреля.

Как всегда, вокальные партии в его операх исключительно сложны, виртуозны и имеют широкий диапазон. Кроме того, Щедрин любит нежнейшее пианиссимо (в этом он абсолютный эстет), что в принципе противоречит природе вокалистов, воспитанных обычно на вердиевской эстетике с желанием «пореветь» на публику. Здесь же приходится филигранно отделывать звук, а так как это еще и сказка, то есть эмоции носят мистический характер, то и звук в идеале должен быть словно неземным, полетным, как, например, в Эхо-дуэттино «Волшебное кольцо», которое замечательно провели П. Куренная (Замарашка) и юный А. Михайлов (Апрель).

Особо хочется выделить исполнительниц партий Мачехи и Злыдни А. Кикнадзе и Л. Юдину, мастерски показавших себя в дуэтах и речитативных сценах и исполнивших свои роли с настоящим азартом. Чего стоит только наказание Месяцев – превращение «зловредных дам» в собак, сыгранное чисто артистически, без грима. Но и Царица (Е. Сергеева), и ее хромой Канцлер (С. Романов), и Дровосек (О. Сычев), и Месяцы в их сольных и ансамблевых сценах произвели яркое впечатление. Полагаю, что отдельной благодарности заслуживает концертмейстер И. Соболева, подготовившая весь вокальный состав оперы.

Настоящее наслаждение получаешь также и от исполнения хоровых сцен (главный хормейстер А. Петренко), особенно от хорового контрданса («Тише, тише… танцуем, поем, указ ждем») и «Церемониального марша» гвардейцев («Мать-государыня во всея Руси»), орущих здесь, как и предписано автором, «во всю глотку».

Короче: «Рождественской сказке» в Мариинском явно уготована долгая жизнь.

Профессор Е. С. Власова
Фото Наташи Разиной