№ 4 (1306), апрель 2013

В этой жизни ничто не вечно,
кроме музыки и памяти…
(Ван Клиберн)

Не так давно начавшийся 2013 год уже принес огромное количество событий: цепная реакция кризисов в Еврозоне, бесконечно продолжающиеся военные конфликты, атомные угрозы, падающие метеориты, интронизация нового Папы Римского… Год безумного количества юбилеев и, к сожалению, утрат… 27 февраля мир потерял великого пианиста современности – Вана Клиберна, как называют в России Вэна Клайберна (1934–2013), музыканта, чье имя с 1958 года ассоциируется с блистательной победой на Первом международном конкурсе имени П. И. Чайковского в Москве. Тогда, более полувека назад, никто и не предполагал, что, покидая родные края малоизвестным музыкантом, он вернется всенародным героем и станет любимцем публики сразу в двух странах – Соединенных Штатах Америки и Советском Союзе.

Известно, что судьба Клиберна складывалась не так успешно, как у его коллег по цеху. К 25-ти годам многие современники, начав свое торжественное шествие по концертным эстрадам, уже были хорошо известны публике. Но Клиберна ждала совсем другая дорога… С трех лет заботливые педагогические руки матери начали растить музыкальный талант будущего общего друга двух «холодно враждующих» империй. В подростковом возрасте были победа на конкурсе пианистов в Техасе и публичный дебют с Хьюстонским симфоническим оркестром. В 1951-м именитый Джульярд распахнул перед ним двери класса Розины Левиной, обладательницы золотой медали Московской консерватории, ученицы В. И. Сафонова. А с 1954-го начались «среднестатистические» будни концертирующего исполнителя, не принесшие, однако, мировых сенсаций, которых всегда так жаждет Америка. Даже премия Левентритта, завоеванная на конкурсе в середине 50-х, не смогла обеспечить пополнение копилки концертных контрактов. Восприятие Клиберна американскими критиками как среднего пианиста на его Родине укоренилось настолько, что в американской делегации на Первом конкурсе Чайковского никто и предположить не мог, что талант их соотечественника взорвется с чрезвычайной мощью, сопоставимой с мощью водородной бомбы!

Удивительную историю о том, как пианист попал на конкурс, рассказывает он сам:

«Впервые я услышал о Конкурсе Чайковского от Александра Грейнера, импресарио фирмы “Стейнвей”. Тот получил брошюру с условиями конкурса и написал мне письмо в Техас, где жила моя семья. Потом он позвонил и сказал: “Ты должен это сделать!” Меня сразу захватила идея поехать в Москву, потому что мне очень хотелось увидеть храм Василия Блаженного. Это была мечта всей моей жизни с шести лет, когда родители подарили мне детскую книжку с картинками по истории. Там были две картинки, которые приводили меня в огромное волнение: одна – храм Василия Блаженного, другая – лондонский парламент с Биг Беном. Я так страстно хотел увидеть их собственными глазами, что спрашивал родителей: “Вы возьмете меня с собой туда?” Они, не придавая значения детским разговорам, отвечали согласием.

Сперва я полетел в Прагу, а из Праги в Москву на советском реактивном лайнере Ту-104. В то время у нас в Соединенных Штатах еще не было пассажирских реактивных самолетов, так что это было просто захватывающее путешествие. Мы прибыли поздно вечером, часов около десяти. Земля была покрыта снегом, и все выглядело очень романтично. Все было так, как мне мечталось. Меня встретила очень милая женщина из Министерства культуры (Фурцева Екатерина Алексеевна – министр культуры СССР в 1960–1974 годы). Я спросил: “Нельзя ли по дороге в гостиницу проехать мимо Василия Блаженного?” Она ответила: “Конечно, можно!” Словом, мы поехали туда. И когда я оказался на Красной площади, я почувствовал, что у меня вот-вот остановится сердце от волнения. Главная цель моего путешествия была уже достигнута…»

Но Клиберну суждено было достигнуть и другой цели – в одночасье покорить всех членов жюри конкурса и присутствующих на нем слушателей. Уже с первого тура стало понятным, каковы масштабы дарования, раскрывающиеся на сцене Большого зала консерватории. По окончании заключительного прослушивания, с исполнением концертов Чайковского и Рахманинова, победитель был выбран единогласно. Сам Ван вспоминает в одном из своих интервью, как волновался, получая высшую премию конкурса из рук самого Шостаковича.

Однако как могло случиться, что в родных краях Клиберн не был признан современниками, не был оценен по заслугам?! Многие исследователи исполнительского искусства сходятся во мнении, что индивидуальность, не сумевшая раскрыться в «конвейере» концертной повседневности, расцвела в особых условиях конкурса. Другим немаловажным фактором стал элемент сенсации, который обеспечила триумфальная победа в Москве. Когда свершилось торжество таланта «Ванюши» (так ласково его называла Екатерина Фурцева) – американские критики и любители музыки пребывали в недоумении: «Русские не открыли Вэна Клайберна, – написал Чайсинс в журнале “Репортер”. – Они только с энтузиазмом приняли то, на что мы, как нация, смотрим равнодушно, то, что их народ ценит, наш – игнорирует».

В разгар Холодной войны всесоюзная любовь слушателей была завоевана абсолютно «невоенными» способами: романтическая широта дыхания, искренность и непосредственность, а также мощь и проникновенная выразительность – вот, как оказалось, рецепт покорения нашего народа. Рецепт, подтвердивший безграничную «надполитическую» власть искусства над правительствами враждующих сверхдержав. На Родину пианист вернулся национальным героем. В его честь был основан конкурс молодых исполнителей в Форт-Уорте. Последовал суматошный гастрольный график, наконец-то пришли любовь и признание соотечественников.

Но к началу 70-х годов в творчестве Клиберна-Клайберна назревает кризис: многие специалисты критично подмечают в его исполнительской манере элементы самокопирования, а проще – «исполнительские штампы». Сам пианист чувствовал это и неоднократно уходил в творческие паузы, посвящая себя уединенному самосовершенствованию, разучиванию новых произведений и поиску выхода из тупика. За счет сокращения количества концертов ему удается обогатить свой творческий портрет новыми штрихами, вдохнуть свежий воздух в собственные записи: Второй концерт Листа и «Рапсодия на тему Паганини» Рахманинова, Концерт Грига и пьесы Дебюсси, Первый концерт и сонаты Шопена, Второй концерт и сольные пьесы Брамса, сонаты Барбера и Прокофьева, и многое другое…

И все-таки в 1978 году пианист принимает решение прекратить активные гастроли, всецело посвятив себя конкурсу в Форт-Уорте, просветительской и организаторской деятельности. Яркой кратковременной вспышкой стало возвращение Вана Клиберна на сцену во время визита Горбачева в Америку в 1987 году. Оно повлекло за собой еще одну серию концертов в СССР – стране, подарившей ему огромную любовь и уважение в далекие 50-е.

Последние годы артиста были посвящены тихой и постепенно теряющей смысл борьбе с прогрессирующим онкологическим недугом. В 2012 году состоялся благотворительный аукцион, где с молотка был продан личный рояль Клиберна 1912 года выпуска – тот самый инструмент, на котором играла его любимая мама и делал первые шаги в искусстве будущий покоритель сердец могущественной и далекой России. Часть вырученных средств он передал Московской консерватории для поддержки молодых талантливых пианистов. Как почетный председатель жюри пианистов на последнем конкурсе Чайковского, он успел побывать в Москве в 2011 году и мечтал вернуться сюда еще раз. Он любил Россию, и Россия его не забудет…

Александр Шляхов,
студент ИТФ

№ 3 (1305), март 2013

6 февраля в Рахманиновском зале состоялась встреча основателя Баховской академии музыки Хельмута Риллинга с педагогическим составом кафедры современного хорового исполнительского искусства и Камерным хором Московской консерватории.

Имя гуру баховского творчества особенно хорошо известно консерваторцам: памятны его мастер-классы в 1990-е годы, когда благодаря Риллингу открывались тонкости европейской манеры исполнения кантатно-ораториального наследия Баха. Нынешний визит в Московскую консерваторию стал возможным благодаря приглашению заведующего кафедрой современного хорового исполнительского искусства профессора Л. З. Конторовича. С его коллективом «Мастера хорового пения» Риллинг параллельно готовил ораторию «Сотворение мира» Гайдна, успешно прозвучавшую в Светлановском зале ММДМ.

Риллинг известен не только как выдающийся дирижер, педагог, но и как потрясающий мастер устного жанра. Со своими концертами-лекциями он объездил весь мир, и его ораторскому умению «держать зал» стоит также поучиться. Во вступительной преамбуле мэтр сам напомнил о том, как протекала работа с русскими хорами над Рождественской ораторией, Мессой си минор. «У меня сохранились воспоминания об общении с очень заинтересованными и прилежными студентами», – лукаво заметил Риллинг. Затем рассказал о хоровых традициях Германии, тесно связанных с протестантизмом, и затронул животрепещущий вопрос: «Как исполнять Баха?»

Разумеется, готовых рецептов мэтр не предложил – даже подчеркнул, что взгляды на эту проблему менялись и тема продолжает оставаться дискуссионной. «Мы видим амплитуду от предельно романтических трактовок до камерных. Стоковский, – вспомнил Риллинг, – играл транскрипции органных сочинений Баха огромным составом оркестра, и это звучало прекрасно. В Америке сейчас утвердилась традиция минимальных составов: на одну партию – один певец или инструмент. Как человек, исполнивший все сочинения Баха, скажу: “Самое важное, чтобы его музыка хорошо слушалась, чтобы была донесена ее идея”».

Затем состоялся импровизированный мастер-класс. Камерный хор МГК под управлением Александра Соловьева с воодушевлением спел заключительный хорал из «Страстей по Иоанну» Баха. Кажется, что мы уже все-все знаем и про эту музыку, и про аутентичные традиции, но встреча с гениальной личностью позволяет расслышать что-то новое и расставить свежие акценты в привычных подходах.

Думается, что событийная встреча немецкого мастера с консерваторцами заслуживала внимания не только хоровиков, но вообще музыкантов любых специальностей. Риллинг затронул и проблему помещения в контексте влияния его объема и акустики на моменты интерпретации, поговорил о темпе и выборе оптимального движения. В частности, весьма важным видится его замечание о ферматах у Баха. Глубоко воцерквленный человек, Риллинг обратил внимание, что для прихожан в Германии очевиден факт, что фермата в лютеранских хоралах – это не знак остановки, а маркировка дыхания. Соответственно, темп надо выбирать такой, чтобы хор смог спеть на одном дыхании фразу до ферматы.

Не обошлось без обсуждения вопроса о тексте хорала. Сколько бы раз ни проходили мастер-классы, касающиеся хоралов Баха, каждый раз мысль о том, что надо знать перевод текста, оказывается для российских студентов настоящим открытием. Удивительно, как живуча привычка изучать зарубежную вокальную литературу, не обращая внимания на смысловые детали и полагаясь только на интуицию.

Риллинг был настойчив и непреклонен: «Музыка оживает только тогда, когда вы знаете ее содержание, понимаете, что хотел выразить Бах, используя те или иные слова и эпитеты». Детально объяснив потаенный смыслы хорала «Господь, по-ангельски дозволь…», проработав фактуру и «вытащив» все риторические фигуры, Риллинг затем вновь исполнил с Камерным хором это произведение, теперь овеянное золотым блеском божественной радости.

Профессор Е. Д. Кривицкая

№ 2 (1304), февраль 2013

Мне выпало счастье учиться в классе Виктора Карповича с 13 лет. Под его руководством я окончила Центральную музыкальную школу, консерваторию и аспирантуру. На протяжении нескольких десятилетий я была свидетелем замечательных концертов Виктора Карповича в Большом зале консерватории, его мастер-классов и занятий со студентами, часто бывала в его классе, готовясь к выступлениям с оркестром. Он передал нам, своим ученикам, особую любовь к русской классической музыке, к творчеству Иоганна Себастьяна Баха и Сергея Рахманинова. Мудрые советы Виктора Карповича я запомнила на всю жизнь. Они касаются не только вопросов профессионального мастерства и особенностей интерпретации. Масштаб личности Виктора Карповича, его мудрость и жизненный опыт всегда были духовной опорой для его учеников во многих жизненных ситуациях.

В год 90-летия нашего любимого Учителя мы подготовили юбилейный фестиваль, посвященный Виктору Карповичу. С каким энтузиазмом восприняла московская публика этот радостный праздник, на котором присутствовал сам Ван Клиберн и выпускники класса Виктора Карповича из нескольких стран! Виктор Карпович очень гордился достижениями своих учеников, среди которых – десятки известных музыкантов, профессора различных консерваторий мира: Юрий Слесарев, Михаил Оленев, Татьяна Шебанова, Анаит Нерсесян, Франк Фернандес, Хидейо Харада, Цчида Садакацу, Ирина Румянцева, Ярослав Джевецкий, Юрий Диденко… В последний год жизни Виктор Карпович пригласил меня работать на кафедре, заниматься со студентами его класса. Я с огромной радостью приняла это предложение. В августе 2012 года вместе с Виктором Карповичем мне довелось работать в жюри конкурса-фестиваля «Великие учителя» в Болгарии, который был проведен по инициативе замечательного музыканта, профессора Атанаса Куртева. Во всех подробностях вспоминаются удивительные встречи и содержательные беседы с нашим Учителем, необыкновенная поездка в Рильский монастырь – духовное сердце Болгарии. Это было совсем недавно…

Виктор Карпович обладал теми особенными чертами, которые всегда отличали выдающихся представителей Московской консерватории. Как и Сергея Ивановича Танеева, Музыканта с большой буквы, Виктора Карповича можно назвать Совестью Московской консерватории. Он унаследовал от своих учителей драгоценные качества, которые, как золото, не теряют своей ценности со временем: фанатическую увлеченность своей профессией, огромную творческую энергию и нравственную силу, бескомпромиссность в стремлении к совершенству. Эти профессиональные достоинства гармонично сочетались в нем с редким трудолюбием, скромностью и неприятием любой саморекламы. Мержанов был исключительно цельным и органичным человеком, личностью высокой нравственной чистоты.

Меня всегда поражало, что Виктор Карпович владеет практически всей мировой фортепианной литературой, свободно ориентируется в различных стилях, читает музыку как открытую книгу! Несмотря на то что развитию виртуозного мастерства в его классе придавалось довольно большое значение, вопросы технического совершенства никогда не рассматривались изолированно от содержания произведения. Проникать в самую суть музыки, понимать и чувствовать естественные законы музыкальной речи и архитектонику музыкальной формы, постигать истинный смысл нотного текста – этому учил Виктор Карпович. В последние годы проникновение в авторский текст у Виктора Карповича было особенно обостренным, глубинным. Он передавал содержание нотного текста так, как великие мудрецы и пророки читают Библию – вечную книгу бытия… Виктор Карпович был бесконечно предан своему делу. Он прошел свой путь в искусстве до конца, не сломившись под гнетом тяжелых испытаний судьбы, не поддавшись соблазнам, искушениям и разочарованиям, сохранив верность любимой профессии и своим ученикам. Он был счастливым человеком…

«Людям моего возраста свойственно подводить итоги, прежде чем отправиться в “мир иной”, – отмечал В. К. Мержанов в статье “Консерватория – мой родной дом” (опубликованной в сборнике “Московская консерватория в годы Великой Отечественной войны”). – В связи с этим я могу сказать, что в моей жизни сыграли важнейшую роль три события. Первое – поступление в Московскую консерваторию,.. которая стала для меня родным домом. Второе – Отечественная война, в которой главные герои – русские люди – защищали свою культуру. Третье – победа на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в 1945 году, которая открыла мне двери лучших концертных залов России, Европы, Америки, Азии, обогатила мою жизнь встречами с интересными людьми, выступлениями в концертах с 81 дирижером лучших оркестров мира. Более 2000 сольных, камерных и симфонических концертов, сыгранных мною,.. дали мне большой опыт, возможность передать его ученикам Московской консерватории, на мастер-классах в 250 городах многих стран, возможность служить утверждению русского искусства… Как назвать все вышеперечисленное? Ответ один – счастье».

Наталия Деева

№ 2 (1304), февраль 2013

15 февраля исполнилось 80 лет замечательному скрипачу и педагогу Виктору Александровичу Пикайзену.

Один из самых любимых учеников Д. Ф. Ойстраха (он проучился у Давида Федоровича дольше всех –13 лет), Виктор Александрович – ревностный продолжатель в искусстве идей и методов своего великого учителя. Блестящий солист, выступавший на лучших концертных площадках мира, переигравший за свою долгую исполнительскую жизнь практически весь скрипичный репертуар, он и ныне продолжает восхищать нас своей незабываемой игрой, неповторимым теплым мягким звуком, феноменальной виртуозностью, серьезностью и глубиной исполнительских прочтений. Помню, как в конце шестидесятых годов в Ленинграде я пришел на его концерт, где в один вечер звучали все 24 каприса Паганини, исполненные с непостижимым совершенством, абсолютно безупречно, эталонно… Не так давно, в 2004 г., он сыграл их в Милане в 78-й раз. Его бесконечный смычок, которым он вытягивает невероятные по своим длительностям ноты… Истинный фанатик скрипки, он буквально сутками занимался на инструменте, и в этом – основа его непревзойденного мастерства.

Каждый художник стремится найти в искусстве и в своем инструменте нечто новое, ранее не используемое. Так, Виктор Александрович «открыл» еще одну, пятую октаву на скрипке (это те ноты, которых нет на фортепианной клавиатуре), тем самым ощутимо расширив диапазон нашего инструмента. С необыкновенной интонационной точностью и четкостью он местами добавляет ноты пятой октавы в свои головокружительные пассажи, демонстрируя неисчерпаемость возможностей инструмента и исполнителя.

Почти 50 лет Виктор Александрович передает свое уникальное мастерство ученикам и в России и за рубежом. В числе выпускников его класса К. Блезань (ПНР), А. Ганс (Франция), Б. Котмел (Чехия), В. Седов, Ю. Ревич (Россия) и многие другие. Все, кто общается с Мастером, моментально попадают под его необыкновенное обаяние, теплоту, отзывчивость, бесконечную доброжелательность, мягкость. Его милая, чуть застенчивая улыбка, скромность… Когда такие люди есть на земле, мир становится лучше, чище, добрее.

Здоровья Вам и долгих лет жизни, дорогой Виктор Александрович!

Михаил Готсдинер

№ 2 (1304), февраль 2013

Личность учителя оказывает огромное воздействие на ученика. Только при полном доверии к педагогу может возникнуть тот творческий контакт, без которого невозможно сотворчество. Мне посчастливилось учиться в классе народного артиста России, крупнейшего пианиста, композитора и педагога профессора Алексея Аркадьевича Наседкина в консерватории, а затем в аспирантуре. Это незабываемые годы. Могу с полным правом утверждать, что Наседкин создал свой Класс в самом высоком понимании этого слова.

А. А. Наседкин обладает удивительно ценным качеством музыканта: открытым, всегда искренним восприятием произведений, слышанных им бесконечное число раз. Сколько минут восхищения дарит педагог своим ученикам на занятиях, когда они становятся свидетелями его глубокой любви к музыке, его радости от соприкосновения с музыкальными шедеврами! Нота, мотив волнуют его таким естественным образом, как будто он впервые слышит сочинение. На одном из первых занятий, когда я играла Сонату cis-moll Чайковского, профессор, пораженный красотой мелодии второй части, воскликнул: «Как красиво!»

В игре Алексея Аркадьевича существует то, что мы называем «магией звука». Подражать звуку Наседкина абсолютно бессмысленно. Можно учиться интонированию, пластичному и гибкому, ведению линий подголосков, бережному отношению к фразировке, однако раскрыть и объяснить все загадки этого звука вряд ли кому удастся. Его звук свободен от сложных ухищрений и самолюбования и полно отражает его душевные качества. Алексей Аркадьевич с особым пристрастием добивается тончайших нюансов звукоизвлечения: «тихо», «в сто раз тише» – обычные реплики профессора на уроке. Легкая, невесомая, затаенная нюансировка звука – сложнейшая пианистическая задача. Но именно это качество звука является одной из самых примечательных особенностей почерка пианиста А. Наседкина.

На вопрос «Что является главным в исполнительском искусстве?» Алексей Аркадьевич всегда дает один ответ: «Благородство, естественность и простота». Его исполнение поражает ясностью и безыскусностью; в нем совершенно нет самодовлеющей оригинальности. В своем искусстве Алексей Аркадьевич всегда искреннен и глубок. Тот благодарный отклик, который он получает от слушателей, объясняется доступностью, музыкальностью, убедительностью и внутренней цельностью его исполнения.

С огромной радостью поздравляю моего дорогого учителя, большого музыканта и удивительного человека с юбилеем!

Наталья Сухаревич

Имя Алексея Аркадьевича Наседкина, «Алеши», знакомо мне с раннего детства, с того момента, как я пятилетним ребенком попал в дом А. Д. Артоболевской, у которой мне посчастливилось начать свой долгий путь в большую музыку. Имя это всегда произносилось в ее доме с особым пиететом и было окружено ореолом необыкновенной одаренности. Меня не раз водили на его концерты, но в память врезался его приход в дом Анны Даниловны на один из детских концертов. Он играл на два рояля с кем-то из других взрослых учеников, возможно с Жорой Хереско. Впечатление осталось неизгладимое: за роялем сидел не просто прекрасный пианист, а легенда – знаменитый Алеша.

Личное знакомство с Алексеем Аркадьевичем произошло много лет спустя, когда встал вопрос – к кому поступать в консерваторию. Незабвенная Анна Даниловна договорилась о встрече, и вот в один прекрасный день я оказываюсь вместе со своим педагогом Н. А. Тороповым в консерватории, в классе № 12. От той встречи осталось очень светлое впечатление: мне легко игралось, Алексей Аркадьевич был приветлив, доброжелателен, я почувствовал какой-то внутренний контакт. Главное, он мне сразу понравился за роялем – я ощутил нечто очень близкое мне по духу, по отношению к звуку, к инструменту, к музыке вообще.

Все последующие уроки в классе Алексея Аркадьевича оставляли неизменно светлое и радостное впечатление. Я всегда уходил с верой в свои силы и с ощущением максимальной включенности в музыку, в ее стихию, с горячим желанием много работать. В этом проявлялся выдающийся талант Наседкина-педагога. Он умел мгновенно раскрепостить ученика, включить все его творческие и технические ресурсы. Ученики могли быть очень разные и по степени одаренности, и по характеру дарования, неизменным был лишь результат: каждый студент сразу начинал играть лучше. Причем средства бывали подчас самые что ни на есть простые: ненавязчивое сравнение, меткое определение образной картины сочинения, совершеннейший по воплощению показ одного-двух тактов, дающий идеально конкретную цель всей работы в области звука, стиля, формы. Все технические проблемы решались незаметно, ненавязчиво и только в связи с конкретной художественной задачей. Результат был стопроцентный: ученики Алексея Аркадьевича всегда отличались высочайшей профессиональной культурой и художественным вкусом. В этом его класс выделялся среди всех без исключения, в этом был и есть фирменный «наседкинский» почерк.

Рубен Мурадян

№ 2 (1304), февраль 2013

22 января народному артисту России профессору Тиграну Абрамовичу Алиханову исполнилось 70 лет.

По свидетельству самого Тиграна Абрамовича, музыкантом он стал благодаря маме – известной скрипачке С. С. Рошаль. Думается, что и от отца – выдающегося ученого-физика, академика А. И. Алиханова – было унаследовано очень многое, если не главное: жизненная целеустремленность, огромное трудолюбие, внутренняя потребность в добросовестном исполнении долга. И, конечно, от обоих родителей – доброжелательное отношение к людям, стремление к справедливости, деликатность, чувство юмора. По свидетельству моих друзей, учившихся в ЦМШ, юный Тигран еще в школе прославился чтением рассказов Михаила Зощенко. И многими годами позже мы неоднократно хохотали до слез, слушая в его исполнении устные рассказы Ираклия Андроникова. Да и сейчас, например, на заседаниях кафедры, Тигран Абрамович, излагая высоким слогом серьезные вещи, нет-нет, да и подпустит что-нибудь вроде зощенковского «пущай»…

50–60-е годы, проведенные в ЦМШ в классе легендарного педагога А. С. Сумбатян и в Московской консерватории в классах Л. Н. Оборина и М. В. Мильмана, были приобщением к высочайшим художественным откровениям. Концертная жизнь пианиста началась с 1966 года: Т. Алиханов работал в Москонцерте, Бюро пропаганды советской музыки, Московской филармонии. Cольные концерты, выступления с симфоническими оркестрами в Москве, Санкт-Петербурге и других городах, гастроли за рубежом – в Австрии, Алжире, Венгрии, Греции, Италии, Испании, Нидерландах, США, Чехословакии, ЮАР – таковы будни артиста, наполненные трудом и вдохновением. Концерты пианиста в Малом зале консерватории приобретают характер монументальных полотен – достаточно привести в пример недавние бетховенские программы (фортепианные сонаты; десять скрипичных сонат в содружестве с Владимиром Ивановым)…

C 1971 года Т. Алиханов работает в Московской консерватории, в 1992-м становится профессором, возглавив кафедру камерного ансамбля и квартета, преподает и в Музыкальном училище (колледже) при МГК. В разные годы он участвует в жюри конкурсов в нашей стране и за ее пределами, проводит мастер-классы в Москве, других городах России, в Испании, США. Тигран Абрамович по своей индивидуальности испытывает глубокий интерес к новой музыке ХХ века. Не могу удержаться от предположения, что в этом проявляются отцовские «рациональные» гены, – возникает подлинный союз «лирики» и «физики», чувства и интеллекта – как на роду написано! Сочинения таких авторов, как А. Берг, П. Булез (его 3-я соната была исполнена в России впервые), Ж. Дурко, Дж. Кейдж, Дж. Крамб, Э. Денисов, А. Шнитке, Ю. Буцко, Г. Банщиков, Г. Фрид, составляют важную часть исполнительского «арсенала» музыканта. Отсюда – постоянное участие Алиханова в фестивале «Московская осень» и других, посвященных современной музыке.

Значительную часть концертной деятельности Т. Алиханова составляют ансамблевые выступления. Его партнерами в разные годы были Л. Белобрагина, В. Иванов, А. Любимов, А. Мельников, И. Монигетти, Н. Петров, В. Пикайзен, В. Сараджян, В. Тонха, В. Фейгин, М. Хомицер, А. Чеботарёва… Постоянным партнером является органистка Людмила Голуб. Он дружит и со струнными квартетами, а с одним из них связан буквально «родственными узами» – его сестра, замечательная скрипачка Евгения Алиханова возглавляет Московский квартет, с которым пианист выступал и в России, и в США.

Т. Алиханов многократно играл и с Квартетом имени Шостаковича, виолончелист которого – автор этих строк. В разные годы мы вместе исполняли фортепианные квинтеты Шостаковича, Шумана, Дворжака, Франка, Бородина, Большой секстет Глинки, Концерт для скрипки, фортепиано и струнного квартета Шоссона… Выступали мы и на «малой родине» Тиграна – в Доме ученых поселка Мозжинка, близ Звенигорода, где находится дача Алихановых, в свое время ставшая наградой государства прославленному академику.

В том памятном концерте (21 августа 1999 года) мы играли гениальный Квинтет Шумана. Зал был увешан портретами ученых – с одного из них, нарисованного в романтической манере, на нас смотрел Абрам Исаакович Алиханов. Своим присутствием нам оказали честь корифеи науки – академики В. А. Котельников и Н. Г. Басов (нобелевский лауреат!). После концерта эти необыкновенные люди искренне благодарили и поздравляли нас, а вокруг простиралась изумительной красоты природа: мозжинские горы спускались к глади Москвы-реки, неподалеку в вековом покое застыл Саввино-Сторожевский монастырь…

Следует ли говорить сегодня о каком-то подведении итогов? Думается, что нет. Музыкант находится в расцвете своего дарования, обогатившегося жизненной мудростью, он полон энергии и новых замыслов в творчестве и в общественной деятельности. Все мы – коллеги, друзья, почитатели таланта Тиграна Абрамовича – горячо, сердечно поздравляем его со славным юбилеем, желаем ему крепкого здоровья, творческого долголетия, новых свершений на ниве музыкального искусства!

Профессор А. А. Корчагин

№ 1 (1303), январь 2013

Оскар Фридт:

…Первая и незабываемая встреча с Виктором Карповичем произошла в марте 1990 годa на мастер-классе в Германии. Все участники были потрясены его поразительным трудолюбием: в течение двух недель oн работал со студентами с девяти часов утра до девяти вечера. Он полностью отдавал себя этим занятиям со студентами, совершенно себя не жалея. Потом, после уроков, он садился за рояль и еще три часа занимался сам. А ему тогда было уже 70 лет! Для нас это был высочайший пример рыцарского служения искусству, который запомнился на всю жизнь.

Когда Виктор Карпович подарил нам книгу своего учителя С. Е. Фейнберга «Пианизм как искусство», он вручил ее со словами: «В этой книге вы найдете глубочайшие мысли о музыке и жизни. Но на всех 500 ее страницах вы не встретите одной буквы – буквы “Я”». Этому принципу Виктор Карпович всегда следовал сам – ему была совершенно чужда самореклама.

Как-то раз Виктор Карпович пригласил нас к себе домой. В одной комнате на стене мы увидели фотографию человека в форме офицера. В ответ на наш вопрос «кто это?» он рассказал следующую историю. Однажды он получил от незнакомого офицера фотографию и письмо, в котором тот благодарил за то, что Виктор Карпович «спас ему жизнь». Оказалось, что этот офицер, решив покончить с собой, перед страшным поступком включил в гостинице радио. В этот момент транслировали «Лунную» сонату Бетховена в исполнении Викторa Карповичa. И музыка вернула отчаявшемуся человеку веру в жизнь, спасла в тяжелую минуту.

После одного из его концертов в Швейцарии он нам рассказал, что на протяжении всей жизни, даже в самые трудные ее минуты, его поддерживала надежда. Надежда – так он назвал и свою единственную, обожаемую дочку. Но даже после ее потери ему удалось сохранить несгибаемую волю к жизни. До последних дней он продолжал работу в консерватории, вкладывая все свои силы в то, чтобы поддерживать, как он сам говорил, «высокую роль классического искусства в оздоровлении общества». Именно эту силу он умел вложить и в музыку…

Джулияна Слепцова:

…Еще не будучи студенткой Виктора Карповича, я приходила к нему класс и слушала его уроки. Помню, как записывала в тетрадку пожелания Учителя. Именно тогда для меня открылось видение Виктором Карповичем Сонаты b-moll Шопена. Разбирая финал, он рассказывал о реке Лете, куда, по древнегреческой мифологии, погружались души умерших. Когда я представляла себе неторопливое течение этой реки и тайну, которая покрывала ее, мне становилось немного страшно. Виктор Карпович говорил, что в финале есть интонации всех частей сонаты, что он написан восьмыми, а значит, не должен исполняться бравурно и быстро. Впечатления после такого урока невозможно описать словами.

Мой Учитель открывал мне мир разных интересных образов, тонких переживаний – то, о чем я и не ведала. Он постоянно говорил, что музыкальная речь всегда живая. В ней есть знаки препинания, придающие особую выразительность: вопросительный знак, восклицательный, точка, запятая… При этом важно и дыхание, без которого невозможна любая речь. И только тогда можно передать слушателю смысл музыкального произведения. «Музыка должна разговаривать» – это хорошо известные нам, его ученикам, слова.

Учиться у Виктора Карповича было счастьем и радостью – удивительные уроки навеки останутся в моей памяти. Мудрость и духовная красота, благородство и чуткость Учителя восхищали меня, его исполнение вдохновляло, а сложная и достойная жизнь всегда была примером для подражания. Все, о чем говорил Виктор Карпович, – для меня как жемчужина. Думаю, что он был послан мне как утешение в этом мире. Для меня Виктор Карпович навсегда остался живым, только общение с ним уже внутри меня – там, где можно говорить о сокровенном и настоящем…

Вера Зырянова:

…Далеко не каждый педагог может похвастаться той теплой атмосферой, которая всегда царила в классе Виктора Карповича. Ученики его просто обожали, всегда с огромным желанием приходили к нему на занятия. 28 класс поистине стал для нас родным домом, двери которого всегда и для всех были открыты, а Виктор Карпович как радушный хозяин принимал многочисленных гостей. Самые разные люди посещали его уроки. Это были не только пианисты, но и музыканты других специальностей, студенты и выпускники, русские и иностранцы, учащиеся московских вузов и приезжие из других стран и городов. Все хотели познакомиться с выдающимся педагогом, послушать уроки мастера – и учащиеся, и давно уже сформировавшиеся и концертирующие пианисты. Любой желающий всегда мог и лично поучаствовать в творческом процессе, исполнив отдельное произведение или даже целую программу.

Виктор Карпович с удовольствием слушал всех и неустанно работал, давая ценнейшие советы и рекомендации. И все это было абсолютно бескорыстно, ни о каких вознаграждениях и речи никогда не шло. Все и всегда Виктор Карпович делал только во имя Музыки, думал только о духовных материях, жил только высокими идеалами. Он нес добро в этот мир, и люди к нему тянулись. Он подкупал своей простотой и удивительной скромностью, своим благородством и безграничной любовью к искусству, никогда не кичился своими званиями и наградами, со всеми и всегда был на равных. Виктор Карпович никогда не выбирал, кого брать в свой класс, не имел привычки делить музыкантов на «лучших» и «второсортных» – он всегда был готов заниматься абсолютно со всеми, вкладывая в пианистов свой бесценный опыт и мастерство.

В его характере на удивление гармонично сочетались, казалось бы, полярные черты: мягкость и воля, уступчивость и принципиальность, но одно в нашем любимом учителе оставалось неизменным – это бесконечная вера в нас, его учеников, и в свое дело. В классе и на концертах, при любых наших удачах и неудачах, после радостных побед и досадных промахов всегда чувствовалась огромная поддержка, которая вселяла уверенность, помогала верить в свои силы и никогда не позволяла падать духом.

Виктор Карпович занимался с каждым не «сколько должен», а сколько требовал рабочий процесс. Неизменно сидел за вторым роялем и всегда играл сам, был для нас ярким живым примером. Уроки никогда не ограничивались одной игрой: Виктор Карпович интересно и много рассказывал об исполняемых произведениях, о стилистических особенностях разных композиторов, об исполнителях и их трактовках. Он говорил о важнейших вещах, которые всегда пригодятся при исполнении самой разной музыки, прививал чувство меры и вкуса, помогал нам слышать себя со стороны.

С самого первого дня Виктор Карпович стал для нас родным. Помимо занятий, с ним всегда можно было поговорить на любые темы, прийти, поделиться, даже поплакать… Светлый человек, полный оптимизма. Та энергия, которая всегда исходила от него, та любовь, которой он, не скупясь, так щедро всех одаривал, наполняла душу таким теплом и счастьем, что все беды и неурядицы тут же отступали на второй план. И казалось, так будет всегда…

Ушел необыкновенный человек… Наша гордость, наша легенда, наша история… Поистине выдающийся пианист и педагог от Бога. Он всегда верил в нас и любил как собственных детей, и мы всю нашу жизнь будем любить его и помнить. Светлая память Виктору Карповичу Мержанову…

№ 1 (1303), январь 2013

20 декабря скончался Народный артист СССР, заведующий кафедрой специального фортепиано профессор Виктор Карпович Мержанов.

В. К. Мержанов – фигура историческая. Золотой медалист Московской консерватории (1941), он, едва вернувшись из армии, разделил на Всесоюзном конкурсе 1945 года I премию с Рихтером, но именно о Мержанове, и только о нем, Мясковский записал в дневнике «очень хорошо». Золтан Кодаи – кого только ни слышавший на своем веку! – писал после концерта Мержанова, что за всю жизнь не слыхал такой игры. А Фейнберг, учитель Виктора Карповича, написал, что мержановское исполнение Третьего концерта Рахманинова напоминает авторское. Вариации Паганини – Брамса в исполнении Мержанова высоко ценил Софроницкий.

На протяжении многих лет В. К. Мержанов широко концертировал во множестве стран, преподавал, работал в жюри самых крупных конкурсов, занимался разнообразной общественной деятельностью. Он удостоен множества почетных званий и наград, его ценили и ценят многие и многие слушатели и музыканты всего мира.

Но Виктор Карпович останется в истории не просто великолепным мастером-пианистом, высокоавторитетным профессором и музыкально-общественным деятелем. Ему выпал особый жребий: ни больше ни меньше, связать века – передать далеким поколениям непреходящее, в свое время воспринятое им самим. Будучи человеком высоких принципов, Виктор Карпович к тому же «помнил порядочных людей». Быть любимым учеником Фейнберга, пользоваться расположением Прокофьева и Мясковского, быть другом Гилельса, Ведерникова и Рихтера, попасть в шуточный палиндромон Софроницкого (и, разумеется, пользоваться также его расположением) – дорогого стоит! Сменяются поколения, государственное устройство, технические приспособления, начальники, мнения, суждения – почти весь строй жизни, – но музыка едина и всегда должна быть музыкой, музыкант в меру способностей должен стараться ей соответствовать, а человек – непременно оставаться человеком. В этом, по-моему, главный урок Виктора Карповича.

Еще один важнейший его урок: помнить. Без памяти нет культуры – азбучная истина. На протяжении всей жизни – вплоть до самого конца – Виктор Карпович не жалел сил ради того, чтобы наследие ушедших больших музыкантов не кануло в Лету, имена их не забылись, а правда торжествовала. Молодому поколению трудно представить себе, что такого рода усилия требовались даже для признания Рахманинова. Рахманиновский зал консерватории, Рахманиновское общество, конкурсы имени Рахманинова в разных городах и странах, памятники, музеи – во всем этом заслуги Виктора Карповича огромны. Неоценимы его усилия по восстановлению правды о Гилельсе, сохранению памяти о Ведерникове, о своем учителе Фейнберге.

Виктор Карпович прожил много лет, но все хотелось, чтобы он оставался с нами еще, подольше… Памятны его великолепные поздние концерты. А педагогическая работа длилась до последних дней жизни мастера. Репетиция к фейнберговскому вечеру в Малом зале (середина октября; моя последняя встреча с Виктором Карповичем)… Голос с балкона: «Не хватает дыханья! Нужно дышать! Музыка должна быть более выразительной, должна разговаривать!» Так, видимо, было все долгие годы его профессорства. Зайдешь, бывало, в 28 класс – Виктор Карпович (в который раз!) проходит Первый концерт Чайковского и участливо предостерегает студента: «Ты здесь crescendo не делай…» Трогательно. И как-то спокойно делалось на душе…

«Помедли, помедли…» Но вот пришел и его черед. Пробил час – не поспоришь. Нельзя не считать подарком судьбы то, что такой человек жил среди нас. А то, что Виктор Карпович до последних дней оставался в строю действующих музыкантов, можно без колебаний назвать подвигом. Несомненно, ему суждена долгая благодарная память. Но сейчас – горько.

Михаил Лидский

№ 1 (1303), январь 2013

Мастер-класс в Московской консерватории. Фото Ольги Ординарцевой

Капелла – мой дом. Предложение стать художественным руководителем я получил в 1974 году. Сегодня в хоровом деле происходит так же, как в оркестре: назначают не тех, кто по профессиональным качествам соответствует должности, или имеет перспективу. А должность руководителя хорового коллектива требует, чтобы человек не приходил на работу и чем-то занимался, а чтобы он служил этому делу. Так, как служили Свешников, Птица, Юрлов… Это были подвижники своего дела, всю жизнь укладывали на алтарь искусства!

А. Юрлов был не просто выдающимся хоровым дирижером и музыкантом, он был еще и одним из крупных государственных мужей – благодаря своему умению работать и авторитету. Именно Юрлову принадлежит главная заслуга в том, что после многих лет молчания наконец прозвучала духовная музыка. Тогда ведь очень сложно было с материалами, в библиотеках официальных ничего не было. Даже в библиотеке Капеллы, которая была хранилищем церковной музыки, все было изъято и уничтожено. Когда у меня появился Камерный хор, он очень следил за нами, особенно ему нравилась постановка звука в хоре. А в какой-то день Юрлов вдруг неожиданно сказал мне: «Придешь в Капеллу. Сейчас не думаешь, но придет время…»

Не могу не вспомнить и другого великого дирижера – Е. Мравинского. Я второго такого человека не встречал. У дирижера должно быть чувство времени – и у него оно поразительное. Многие считали его механичным, но когда наблюдаешь весь процесс – видишь это тончайшее рубато: оно почти не ощутимо, но присутствует и он владеет этим, потому что очень хорошо чувствует форму. Когда слушаешь его записи – понимаешь, какого масштаба человек. В моей жизни был недолгий период – один год всего, когда я был его единственным студентом (у него ведь не было учеников – он занимался с аспирантами, встречаясь с ними только в филармонии). Я был на всех его репетициях, на всех концертах, занимался по его партитурам. И не могу сказать, что часто, но мне посчастливилось тет-а-тет оставаться с ним в дирижерской комнате – и мы беседовали. Никогда не забуду слова, которые он мне однажды сказал: «Ну что же делать, мы с вами рабы, прикованные цепями к веслам галеры, наше дело – грести!»

К сожалению, с начала перестройки и буквально до последних двух сезонов Капелла была лишена возможности побывать где-либо в России, выступить перед своим слушателем. За рубеж мы много ездили, практически во все европейские страны. А доехать даже до Ленинградской области – ни у кого нет средств!..

Сегодня среди всех сложностей и бед, которые существовали на протяжении последних лет, мы испытываем и кадровые проблемы. Певцов нет, нет рынка, очередь не стоит… И приходят недоучки или искалеченные люди, поэтому подбор совершенно случайный. К концу сезона сложился очень приличный состав: 14 теноров, хорошие голосистые ребята, грамотные. Открывается сезон в этом году – и из четырнадцати человек шесть теноров уходят… в новый хор, который создается для второй сцены Мариинского театра. Там другие деньги – и всё! А у нас гастроли, нам в Сибирь ехать… Система, с которой связана наша работа, обязывает быть готовым к любым неожиданностям, приходится балансировать и перестраиваться. В оркестре проще: заболели инструменталисты, даже солисты – и ты пригласил оркестрантов из другого коллектива, они пришли на 2–3 репетиции и готовы. В хоре невозможно за 2–3 репетиции приготовить замену даже на гастрольную программу.

А сейчас потихонечку численность теноров восстановилась, их стало 15. Причем двоих мы приняли без музыкального образования, сейчас обучаем нотной грамоте. Удивительное явление! Приходит высокий красивый парень 35-ти лет, поет Каварадосси – без проблем может выйти на сцену Большого театра. Но ничего не знает, пришел из хора Музкомедии – все поет на слух, по слуху выучил все партии. Еще один – 40-летний тенор, который вроде бы закончил какой-то институт искусств как вокалист, но нот не читает. С хорошим голосом, тенор-альтино, во вторую октаву уходит до «ми», до «фа», нормальным полным тоном. Но подключать сразу, в концертах использовать их пока невозможно. Вот уже несколько месяцев с ними занимаются, плюс они садятся в хор и слушают. Конечно, они опоздали — в 35-40 лет все очень сложно, но выхода нет – надо учить!

Вспоминаю, как мне приходилось обучать любительский коллектив – первый в Советском Союзе камерный хор с замечательным наименованием: «Камерный хор Дома культуры пищевой промышленности». Нас звали Бублик-баранка, а потом нам позволили официально называться «Ленинградский камерный хор». Придумал систему обучения нотной грамоте и свой любительский хор по этой системе научил. Перепробовал все: болгарские столбицы, релятивную систему, английскую систему с буквенной нотацией, систему Орфа. Попробовал – и понял, что рано или поздно все равно надо кидать в голову ноты и осознать, что такое ритмическая структура. Поэтому я сделал две схемы: одна – нотная, с тремя двухоктавными станами, и параллельно вторая – ритмическая. Терпение, две указки в руки, объясняешь, показываешь – и постепенно люди начинают осваивать, даже те, кто никогда не читал нот…

Этим хором я руководил 17 лет. Прервал занятия, только когда меня назначили ректором консерватории. Уже физически не мог успевать: Капелла, Консерватория и плюс еще Камерный хор – оказалось многовато…

Записала Ольга Ординарцева,
студентка ДФ

№ 9 (1302), декабрь 2012

12 ноября 2012 года стало знаменательной датой для Московской консерватории и для Заслуженного деятеля искусств РСФСР, лауреата Государственной премии России, выдающегося композитора Софии Асгатовны Губайдулиной. В этот день по поручению ректората проректор по учебной работе профессор Л. Е. Слуцкая вручила С. А. Губайдулиной диплом почетного профессора Московской консерватории.

«У меня нет слов, насколько я тронута вниманием консерватории, – с волнением ответила София Асгатовна. – Я знаю, насколько это искренне. Восемь лет я провела в стенах консерватории, и это были поистине счастливые годы. Я помню, как мы, студенты, проникали через буфет в Большой зал, чтобы слушать репетиции концертов. Помню замечательные встречи с великими людьми – Г. Нейгаузом, Я. Флиером… Сейчас наше поколение пребывает в восторженном состоянии возраста: мы смотрим на новую поросль студентов и педагогов. Творческие встречи с молодыми музыковедами и композиторами очень важны. В молодости я не могла даже представить, что получу такой подарок. Этот диплом останется со мной на всю жизнь. Мне он очень дорог. Это свидетельствует о том, что мы делаем общее дело».

Ярослава Кабалевская
Фото Ирины Голубенко

№ 9 (1302), декабрь 2012

Празднества в честь 100-летия профессора Московской консерватории Якова Владимировича Флиера, организованные как многодневный и многособытийный фестиваль, имели заслуженный успех. И это не случайно. 35 лет, прошедшие после кончины выдающегося музыканта, лишь ярче высветили масштаб этого уникального пианиста. Отрадно, что Alma Mater сделала очень много для увековечивания его памяти. Оргкомитет, возглавляемый А. С. Соколовым при активном участии А. З. Бондурянского и Ю. С. Айрапетяна, способствовал тому, чтобы музыкальное событие стало выдающимся.

В родных стенах Я. В. Флиера концертный марафон имел свою драматургию. В Большом зале исполнялись концерты для фортепиано с оркестром, в Малом проходили камерные вечера (оба зала были выделены бесплатно). Попасть в Большой и накануне дня рождения Якова Владимировича, и в день его 100-летия оказалось весьма трудно – билеты спрашивали по всей Никитской. И это неудивительно: один за другим поднимались на сцену замечательные представители школы Флиера. Владимир Фельцман с невероятным вдохновением интерпретировал Второй концерт Брамса, Михаил Плетнев поразил виртуозностью и удивительной гибкостью аккомпанемента Российского национального оркестра. Прекрасную исполнительскую форму продемонстрировали Ирина Беркович и Нина Лельчук, Дмитрий Рацер и Сергей Мусаелян. Кроме того, выступили студенты и аспиранты класса Ю. С. Айрапетяна, единственного активно преподающего в Московской консерватории представителя школы Флиера. И в игре «внуков» Якова Владимировича можно было узнать знакомые черты: великолепное звуковедение (любимое флиеровское фортепианное bel canto), свободу технического воплощения при главном – яркости драматургического замысла.

Навстречу событию создавался Фонд имени Якова Флиера, в состав которого вошли практически все ученики Якова Владимировича, ныне рассеянные по всему свету. Организаторами Фонда, кроме Сергея Мусаеляна, бывшего главным мотором всего музыкального саммита, стали Андрей Яковлевич Флиер и Сергей Кириллович Виноградов (сын известного профессора Московской консерватории К. В. Виноградова)… Усилия Фонда направлялись по разным каналам: собирать и реставрировать возможно полный каталог фотографий Флиера, помогать с переизданием книги 1983 года. Ныне фотоальбом стал по-настоящему уникальным. Часть найденных сокровищ иконографической коллекции Фонда была любезно предоставлена и для издания буклета (составитель М. Д. Соколова). Получив от министерства культуры вместо запрашиваемых на фестиваль 12 миллионов рублей обещание всего лишь 500 тысяч, Фонд начал работу исключительно на свои средства: это и издание рекламы, и расселение приехавших в лучших гостиницах, и оплата дорожных расходов (разумеется, никто из прибывших учеников Флиера не ставил вопрос о гонораре)…

Очень органично в фестивальные торжества влились и две музыкальные школы, носящие имя Флиера: школа № 16 в Москве и школа искусств в Орехово-Зуево, где родился замечательный музыкант. На базе московской школы проводился очередной конкурс молодых исполнителей им. Флиера, а также конкурс научных трудов педагогов-пианистов, работающих в ДМШ. Лауреаты обоих видов соревнований не только выступали в Рахманиновском зале, но и получали здесь лауреатские звания разных профилей. А в ДШИ Орехово-Зуево, что стоит на улице, носящей имя пианиста, празднества начались с открытия памятника. Многие из приехавших в Россию старших учеников Якова Владимировича прибыли в город его детства, чтобы участвовать в торжественной церемонии. На ступенях школы стояли глава администрации района, Ю. С. Айрапетян, директор школы О. А. Андреева – бессменный руководитель, организатор международных конкурсов им. Флиера. Погода в этот день выдалась особенно неблагоприятной: дул жесткий ветер, все более темнело небо, крапил осенний моросняк. И вдруг произошло чудо: неожиданно, всего на какие-то несколько минут, выглянуло яркое ласковое солнце – словно душа великого музыканта вдруг осенила памятник своей благодатью. Потом был концерт, где выступали самые талантливые дети. Эти самородки замечательно играли на разных инструментах и спели в ансамблевом варианте Ave Maria Шуберта. Словом, получилось все, что задумывалось. И даже больше: ко дню рождения успела и книга «Яков Флиер. К 100-летию», где впервые слились в единый хор осанны Учителю, голоса-воспоминания всех поколений его благодарных учеников.

Профессор Е. Б. Долинская

№ 9 (1302), декабрь 2012

Когда в феврале 2012 года в Большом театре давали оперу Родиона Щедрина «Мертвые души», которую Валерий Гергиев с труппой Мариинского театра привез на показ москвичам, случился конфуз, совсем как у Гоголя. Группа активных зрителей на финальных аплодисментах спектакля начала кричать, обращаясь к Царской ложе: «Чуров! Верни мертвые души!!» Политизированная часть публики приняла сидевшего в ложе польского композитора Кшиштофа Пендерецкого с его окладистой бородой за председателя Центризбиркома Владимира Чурова. После просмотра спектакля в новой режиссерской версии Василия Бархатова, где Собакевич предстал коммунистическим бюрократом, а Коробочка держательницей подпольного швейного цеха, стало очевидно, что опера Щедрина и через 35 лет с ее премьеры оказалась невероятно отзывчивой к проблемам дня сегодняшнего. А что это как не признак истинно классического искусства, которое одно и способно с меняющимся временем открывать людям все новые и новые смыслы? Собственно об этом и сказал В. Гергиев, назвав композитора Щедрина в своем интервью «Российской газете» (7.12.2012) классиком современной русской музыки.

Как известно, классическое искусство, обращаясь к человеку и воздействуя на него, желающим дает бесценные уроки. Чему же учит нас художнический опыт Щедрина?

Щедрин – великий труженик. По количеству созданных опусов он уже превзошел Прокофьева и приближается к Шостаковичу. И Прокофьев, и Шостакович работали не покладая рук, высоко ценили жизненное время, отпущенное им на творчество. И так же, как они, Щедрин в музыке может все – его искусство носит универсальный характер. Он с одинаковой легкостью пишет развернутые театральные, симфонические полотна и миниатюрные сольные композиции, как, например, виртуозную «Балалайку», маленькую пьеску на бис, на которой может «споткнуться» не один скрипач-виртуоз. О том, в какое направление «записать» Щедрина, спорят хоровики (он получил начальное образование в Хоровом училище им. А. В. Свешникова и начинал как композитор хоровых сочинений) с пианистами (широкую известность принес уже Первый фортепианный концерт, блистательно исполненный автором, – дипломная работа на окончание Московской консерватории). Когда-то Щедрина определили в так называемое «неофольклорное направление», однако сшитый музыковедами «почвенный» костюм сравнительно быстро лопнул по швам. Композитор уже прошагал в музыке тысячи новых дорог. И уже давно стало ясно, что искусство Щедрина – это мир неизмеримо более широкий, чем наши представления о нем.

С Дмитрием Шостаковичем

В современном мировом музыкальном искусстве Щедрин сегодня носитель русского национального сознания. Пожалуй, наиболее точное и широко распространенное западное суждение о нем сформулировано в названии нового фильма Вольфа Риземанна «Родион Щедрин – русский композитор», подготовленного к юбилею композитора немецкой кампанией ART HAUS MUSIK (Берлин). Не случайно к Щедрину обратился Лорин Маазель, желавший получить к своему первому выступлению в качестве художественного руководителя Нью-Йоркской филармонии сочинение о «загадочной русской душе». Им и стала опера для концертного зала «Очарованный странник» (2002), одна из вершин в искусстве композитора. Характерно, что мюзикл «Нина и 12 месяцев» (1988), написанный Щедриным в рекордный месячный срок, был заказан для постановки в Японии с той же мотивацией (забавно, но автора «русской музыки» японской стороне подсказал компьютер!). А само это вдохновенное, написанное легким пером сочинение, больше похожее на комическую оперу, все еще ждет новой сценической жизни на родине. Она, уверена, скоро наступит.

Пожалуй, самый важный для нас урок Щедрина – это то, что на протяжении всей своей творческой жизни он поразительно свободен и одинок. Он никогда не примыкал ни к каким художественным направлениям, не создавал новых теорий. В отличие от многих своих коллег он удивительно немногословен в том, что касается его собственных творческих и профессиональных позиций. Он предпочитает высказываться в своих произведениях.

С профессором композиции Ю. А. Шапориным

Музыке Щедрина всегда была свойственна публицистичность. В 1963 году после посещения крымского санатория «Курпаты» с характерным для советской системы полутюремным стилем обслуживания Щедрин написал виртуозную сатирическую курортную кантату «Бюрократиада». В начале «Мертвых душ» (1977) в своем первом ариозо Чичиков обращается к губернатору: «В губернию вашу въезжаешь, как в рай, дороги везде бархатные»… А пятый номер оперы назван «Шибень» (вдребезги раздолбанная, в ямах и ухабинах дорога) – неотъемлемая принадлежность российского пейзажа от века и до дней сегодняшних. Или в первой опере «Не только любовь» (1961) Щедрин устами героев насмехается над советской дурью – суровые моралисты из колхозной самодеятельности нападают на поющего студента со словами: «За дураков считаешь? Свистишь да мычишь? Сумбур вместо музыки!» Это прозвучало со сцены Большого театра в 1961 году, задолго до официальной реабилитации «Леди Макбет Мценского уезда». Так смехом композитор прогонял прошлое, так своим оружием – искусством – он воздействовал на время.

Герои Щедрина, вне зависимости от географического пространства и исторического времени, в которое он их помещает, фактически – наши современники, трансляторы волнующих автора идей. Главная из них – стражданье (говоря языком этих героев) за отечество, за его трудную судьбу и тревожную действительность. «Выпросил у Господа светлую Россию сатона, сатона…» – одна из тишайших кульминаций «Боярыни Морозовой» (2006). «О Русь святая!..» – исступленно молится Иван Северьянович Флягин, главный герой «Очарованного странника» (и случается чудо его освобождения из десятилетнего плена).

Сегодня Щедрин – безусловная величина мировой музыки. А место композитора, достигшего своего 80-летия, в отечественной культуре столь значимо, что позволяет уже сейчас сделать вывод: по Щедрину, по его творческим поискам и свершениям будут исследовать историю русского музыкального искусства на протяжении более чем полувека.

Профессор Е. С. Власова