№ 4 (1333), апрель 2016

18 марта в Берне, в зале Форума Иегуди Менухина прошла юбилейная, десятая по счету церемония вручения премии Johanna Dürmüller-Bol Young Classic Award, учрежденной совместно Фестивалем в Интерлакене и Фондом Йоханны Дюрмюллер-Боль. Эта премия ежегодно вручается музыкальной организации за особые заслуги в деле поддержки юных музыкантов классического направления. За годы существования Фонда обладателями премии становились, например, Фонд друзей Анны-Софии Муттер и Школа Иегуди Менухина в Лондоне, музыкальная школа Konservatorium Bern и проходящий в Давосе фестиваль «Davos Festival – young artists in concert». В этом году премию в размере 20 000 швейцарских франков получила Московская консерватория им. П. И. Чайковского.

Премию торжественно вручил ректору Московской консерватории А. С. Соколову председатель жюри Фонда, всемирно известный пианист и дирижер Владимир Ашкенази. Консерваторию также приветствовал член Попечительского совета Фонда Петер Мюрнер, в прошлом – проректор по научной работе Бернского университета. А. С. Соколов, представляя Московскую консерваторию, с удовольствием показал присутствующим кинофильм об идущей грандиозной реставрации зданий прославленного вуза, а в завершении церемонии московские гости предложили вниманию слушателей небольшой концерт. Студенты – пианист Олег Худяков и скрипач Федор Безносиков – блестяще исполнили «Мефисто-вальс» Листа и «Фантазию» И. Фролова на темы из оперы Гершвина «Порги и Бесс».

Там же в Берне на вопрос корреспондента о значимости престижной премии и возможном использовании премиальных средств профессор А. С. Соколов ответил:

«Прежде всего, мне приятно подчеркнуть причастность к нашим многочисленным творческим программам тех людей, которые олицетворяют достижения современной музыки. Владимир Ашкенази, который сегодня будет вручать приз, для нас очень дорог не только как выпускник консерватории, но и как человек, который поддерживает с ней очень тесные связи. Ашкенази – председатель Ассоциации выпускников консерватории “Alma mater”, и нам важно, что в этом году, когда консерватория празднует 150-летний юбилей, возглавляемое им жюри Фонда решило присудить премию нам.

Проектов консерватории, которые нуждаются в финансовой поддержке, очень много: фестивали, конкурсы, научные издания, это и огромная программа выпуска аудиоархива, наших компакт-дисков. Естественно, что эти дополнительные финансовые возможности дороги нам, даже независимо от того, значительны они или нет. Было очень много вариантов того, на что конкретно пойдет эта премия, наверное, мы сегодня один из них с Владимиром Давидовичем и выберем».

В. Д. Ашкенази со своей стороны рассказал, почему выбор жюри пал на Московскую консерваторию, первый российский вуз, удостоенный такой чести:

«Вы знаете, Фонд у меня часто спрашивал, кому, по моему мнению, надо дать премию. Но они ни разу не спросили конкретно насчет Московской консерватории. В конце концов, я решился, хотя не люблю настаивать на чем-то, и сказал: а почему бы не дать премию Московской консерватории? Мне ответили: “Ах, да, действительно! Почему бы и нет?”.  Они просто как-то не подумали об этом раньше, а мне было неловко предлагать, ведь я сам выпускник Московской консерватории».

А затем знаменитый музыкант в том же интервью, уже размышляя о различии музыкальных школ, художественных подходов и самобытности каждой из них, подчеркнул важное:

«Все зависит от индивидуума, от таланта, от понимания того, что нужно делать для музыки. Каждый музыкант – это ведь своя человеческая история… Музыка европейских композиторов отражает жизнь не так, как у нас. Потому что эмоциональное и духовное состояние человека в России совсем другое, чем на Западе. Я стал стараться понимать, что это за люди, как они относятся к жизни. И я все еще учусь, потому что никогда не достигаю того, что нужно. А если кто-то считает на Западе, что он все знает про Россию, а в России – что знает все про западную музыку, то оба глубоко ошибаются».

По материалам Ксении Ноговицыной.
См.: «Наша Газета.ch». Берн, 21.03.2016
Фото Родо Висса

№ 4 (1333), апрель 2016

Концертный симфонический оркестр МГК впервые выступил под управлением Народного артиста СССР Юрия Темирканова. Это событие, состоявшееся 5 марта в Большом зале консерватории, совпало с юбилейным Годом Прокофьева и днем памяти композитора. В программу концерта вошли два его сочинения: Второй фортепианный концерт и сюита из музыки балета «Ромео и Джульетта».

В серии благотворительных концертов, которые проходят в этом сезоне по случаю грядущего 150-летия Московской консерватории, выступают многие известные музыканты, бывшие выпускники, а ныне признанные мастера, живущие в разных уголках мира. Созвездие имен пополнилось в марте еще одной яркой звездой, приезд которой для нас особое событие: Юрий Темирканов – представитель ленинградской школы, возглавляющий легендарный ЗКР АСО Санкт-Петербургской филармонии. Для работы с консерваторским оркестром над программой, которую пятью днями позже, дополнив «Классической симфонией», он представил  в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии уже со своим коллективом, в Москве дирижер щедро выделил целых три дня.

Вручая Темирканову памятный знак «150 лет Московской консерватории», ректор А. С. Соколов отметил, что Юрий Хатуевич сразу же откликнулся на просьбу принять участие в серии благотворительных концертов в Большом зале и предложил в качестве солиста Бориса Березовского – еще одного знаменитого воспитанника Alma mater.

Накануне артисты оперного театра МГК также в Большом зале исполняли оперу «Евгений Онегин» под управлением Владимира Федосеева, сотрудничество с которым – еще одна важная страница в истории консерватории (см. «РМ» № 3, 2016 – ред.). Оба концерта прочно вписали себя не только в хронику юбилейного марафона, но и в летопись жизни консерваторских коллективов. Подарок, который мэтры преподносят Московской консерватории, поистине бесценен, и аншлаг в зале – лишь часть приношения «юбиляру». Другая же, не переводимая в цифры, – это вклад в профессиональное становление молодых музыкантов. Для каждого из них мастер-классы в виде репетиций и выступление под управлением Ю. Темираканова и В. Федосеева останутся важным фактом творческой биографии.

Второй концерт для фортепиано с оркестром Прокофьева, прозвучавший в первом отделении, продемонстрировал мастерство музыкантов, вылепивших идеальную прокофьевскую форму из столь хрупкого пока оркестрового материала. Дирижером был найден эмоциональный баланс между энергией солиста и осторожным, нефорсированным, но вместе с тем достаточно сильным, чтобы поддержать его в кульминациях, звучанием оркестра. Созданный Темиркановым жесткий каркас конструкции Второго концерта, Березовский наполнил динамичным развитием, в котором длинными волнами нарастали мощные крещендо.

Эпическое начало концерта на одном дыхании переросло в напряженное драматическое развитие. В свойственной пианисту манере мыслить крупно, не заостряя внимание на деталях (впрочем, идеально отточенных – чего стоили только завораживающие «невесомые» пассажи), концерт приобрел монументальную значительность. Лишь одну тему музыканты наполнили открытой лирической эмоцией, контрастирующей как отстраненной лирике главной темы первой части, так и гротеску средних частей – тему с вариациями («колыбельную») в финале.

Рояль в прокофьевском концерте явно доминировал. В каденции первой части, подчеркивая, в том числе тембровыми средствами инструмента, множество одновременно звучащих голосов, Березовский сумел добиться симфонического звучания. Сквозь него в высоком регистре «блестящим» тембром рояльной «меди» звенела главная тема, а в кульминации мощное протяженное фортиссимо солиста перекрывало самое настоящее оркестровое тутти.

Во втором отделении выбор сюиты из музыки балета «Ромео и Джульетта», составленной дирижером из номеров первой и второй сюит Прокофьева, поставил перед оркестром задачу прямо противоположную: выделить каждую деталь партитуры. Музыку, лежащую на слуху, Темирканов «оживлял» нюансами. Например, небольшое оттягивание верхней ноты взлетающего пассажа в «Джульетте-девочке» звучало свежо и оригинально.

В репертуаре Темирканова это одно из наиболее часто исполняемых сочинений, опробованное на разных коллективах. В нем безупречная дирижерская техника соединяется с идеальной выразительностью жестов. Чтобы понять дирижерскую трактовку, достаточно внимательно наблюдать за его движениями из зала. Поэтому небольшие потери в реальной звуковой ткани, которые были на концерте, в конце концов, оказались совсем не важны – в отличие от идеальной интерпретации сочинения, которую предложил  сам маэстро.

Ольга Арделяну
Фото Эмиля Матвеева

№ 4 (1333), апрель 2016

Московская консерватория продолжает получать поздравления с предстоящим 150-летием от своих именитых выпускников. 2 марта в Большом зале в дар консерватории выступила великолепная Хибла Герзмава и ее друзья – Симфонический оркестр Московского академического музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко под руководством маэстро Феликса Коробова и солисты театра – меццо-сопрано Ксения Дудникова и тенор Чингис Аюшеев.

Хибле Герзмава подвластно все! Пример тому – и недавняя джазовая программа с Даниилом Крамером «Опера. Джаз. Блюз», и тонкая камерная вокальная лирика, которой она уделяет большое внимание, и, конечно, ведущие партии огромного оперного репертуара на самых лучших сценах мира.

Тот вечер в Большом зале Хибла Герзмава посвятила оперной музыке. Она предстала в образах Медеи, исполнив арию из одноименной оперы Керубини, Адрианы из известной оперы Чилеа, Лючии из оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур» и Нормы в знаменитой каватине из оперы Беллини. Певица покорила публику не только совершенным вокальным мастерством, но и глубоким, проникновенным музыкальным прочтением женских судеб.

Прежде чем прозвучала эта великая музыка, на сцене Большого зала ректор, профессор А. С. Соколов вручил выдающейся певице наградной знак «150 лет Московской консерватории», выполненный ювелирным домом «Галерея Михайлов» из серебра и золота (авторское право на данное изделие принадлежит Ювелирному дому SASONKO), изображающий легендарную ротонду Большого зала Московской консерватории.

Незабываемый праздник музыки, который в очередной раз подарила слушателям Хибла Герзмава, стал одной из ярких страниц юбилейного сезона.

Собкор «РМ»
Фото Дениса Рылова

№ 4 (1333), апрель 2016

П. П. Кончаловский. Портрет С. С. Прокофьева (1934)

Чувством времени Прокофьев был одарен с избытком. Лишь подобный человек мог так рассказывать о себе: «Я родился в 1891 году. Четыре года назад умер Бородин, пять лет назад – Лист, восемь – Вагнер, десять – Мусоргский. Чайковскому осталось два с половиной года жизни; он кончил пятую симфонию, но не начал шестой. Римский-Корсаков недавно сочинил “Шехеразаду” и собирался приводить в порядок “Бориса Годунова”. Дебюсси было двадцать девять лет, Глазунову – двадцать шесть, Скрябину – девятнадцать, Рахманинову – восемнадцать, Равелю – шестнадцать, Мясковскому – десять, Стравинскому – девять, Хиндемит не родился совсем. В России царствовал Александр III, Ленину был двадцать один год, Сталину – одиннадцать»… Прав Шекспир: «Весь мир – театр»!

Неумолимая поступь бытия, ее энергичное движение пронизывает музыку Прокофьева. Франсис Пуленк, вспоминая совместное музицирование (речь идет о Пятом концерте Прокофьева, когда Пуленк ему аккомпанировал на втором рояле), приводит слова автора, который говорил партнеру в моменты технических сложностей в оркестровой партии: «Мне все равно, только не замедляйте движение…».

Сережа Прокофьев с нотами своей оперы «Великан» (1901)

Ход времени – для Прокофьева не только осознанная составляющая реальности, но и сильный зримо-слышимый художественный образ. Бой часов в «Золушке» – одна из самых поразительных и ярких страниц симфонической музыки композитора, генеральная кульминация сочинения – и музыкальная, и сюжетная (часы как олицетворение судьбы героини). А страшный эпизод смерти Тибальта с пятнадцатью ударами в завершении – уникальная звуковая находка, буквально физически отсчитывающая последние секунды агонии злодея, мгновения, за которыми начнется уже другой, трагический этап печальнейшей истории на свете.

Прокофьев и слышит, и видит время. Может быть, поэтому он с младых ногтей так любил и чувствовал театр, а позднее кино? Эти искусства роднит с музыкой именно временнáя природа, о чем говорят великие мастера. «Музыка, – утверждал, например, Мейерхольд в лекциях, обращенных к режиссерам, – самое совершенное искусство. Слушая симфонию, не забывайте о театре. Смена контрастов, ритмов и темпа, сочетание основной темы с побочными – все это так же необходимо в театре, как и в

С. Прокофьев и С. Эйзенштейн (1943)

музыке». А Тарковский, анализируя временнýю природу одного из самых сложных творений Эйзенштейна – фильма «Иван Грозный», подчеркивает: «Чередование монтажных кусков, смена планов, сочетание изображения и звука – все это разработано так тонко, так строго и так закономерно, как разрабатывает себя только музыка». А ведь любовь к театру идет у Прокофьева из детства: история сохранила уникальное фото – десятилетний мальчик Сережа… с клавиром своей первой оперы «Великан»!

Композитор воплощал в музыке в том числе и реальные, сложнейшие события из прошлого времени: «Александр Невский», «Иван Грозный», наполеоновское нашествие («Война и мир»), Великая Отечественная («Повесть о настоящем человеке») – все это исторические вехи, воссозданные композитором в «зримых» музыкальных зарисовках. Новаторство позднего Прокофьева-композитора прежде всего – новаторство режиссерской природы.

В. Мейерхольд и С. Прокофьев (1939)

Идет Год музыки Прокофьева: весь мир празднует 125-летие со дня рождения композитора (11 /23/ апреля). Под этим знаком проходят многие культурные события. Хорошо помню такой же всемирный праздник четвертьвековой давности. Тоже «Год Прокофьева» во всех концертных залах мира, тоже международные конференции в разных странах и новые театральные постановки на многих музыкальных сценах. 100-летие рождения композитора, как ранее и его смерть, поразительно совпало с историческим катаклизмом в родном Отечестве. В 91-м огромный, непреходящий интерес к музыке Прокофьева сопровождали повсеместное увлечение и тяготение ко всему русскому, многократно увеличивая заинтересованное внимание к собраниям, на которых и мне посчастливилось выступать.

Тогда, в год столетия, все было еще очень близко. Внутри одной эпохи. Хотя сам композитор ушел из жизни в 1953-м, но еще были живы многие, лично знавшие его. Были живы сыновья – Святослав (1924–2010) и Олег (1928–1998), принимавшие участие в юбилейных мероприятиях; прошло всего лишь два года, как в Англии умерла первая жена Прокофьева Лина Ивановна (1897–1989). Академические исследования музыки на таких встречах перемежались реальными воспоминаниями. В разговорах мелькали «живые картинки», которые надо бы «зарисовывать» для будущих сценариев невероятной, детективной «пьесы жизни» русского гения ХХ века. Среди них были и праздничные, и трагические зарисовки. Особенно запомнился эпизод, как его сыновья-юноши, сразу после ареста матери примчались из Москвы к отцу, жившему с новой женой на Николиной горе, чтобы на промозглой февральской улице среди «равнодушной природы» рассказать о случившейся беде – такая апокалиптическая в своей обыденности сцена из «убойного» 1948 года, достойная «Зеркала» Тарковского.

Святослав Прокофьев с супругой (слева), Т. Курышева, Олег Прокофьев (справа) на юбилейной конференции в Шотландии (1991)

В юбилейном 1991-м еще царили детали. О великой музыке Прокофьева, которая держала первые места в мировых слушательских рейтингах, судили, обожая, восхищаясь, а иногда и отвергая по разным, в том числе и по политическим мотивам – доставалось и «Здравице», и «Семену Котко», и оратории «На страже мира», и «Повести о настоящем человеке», и еще много чему со всеми их красотами… Хотя неожиданный антипрокофьевский пафос одного уважаемого композитора на моей телепередаче, не скрою – поразил, и не только меня. Все это – оттуда, из «драмы жизни», «игравшейся» еще в живом, пульсирующем, трагичном и контрастном порой до гротеска ХХ веке.

Сегодня все кажется далеким – словно из другого времени-пространства. Из другого столетия! Даже Международный форум, который состоится в Москве в ноябре, имеет заголовок: «Прокофьев. XXI век». Объявленные темы обсуждений наряду с предсказуемыми традиционными аспектами исследований включают и «новенькое» типа: Воплощение музыки Прокофьева в актуальном искусстве. Contemporary art; Новые контексты музыки Прокофьева в кино, телевидении, анимации и мультимедиа; Музыка Прокофьева в современных интерпретациях: от джаза и рока до ремиксов и ремейков; Прокофьев и пространство академической электронной и электроакустической музыки. Новое время – «новые песни»!

И. Подгайный. Сергей Прокофьев

Путь Прокофьева в искусстве и в жизни уже воспринимается как целостная масштабная картина, насыщенная нюансами. В ней мелькают многие великие города и страны, многие великие имена – музыкантов, режиссеров, художников. Друзья и недруги, единомышленники и противники. Старшие и младшие современники. Все вместе, словно в благостном хороводе финала самого личного феллиниевского фильма («Восемь с половиной»).

Музыка Прокофьева звучит. Много. Наш слух и воображение фиксирует разнообразные, порой мимолетные параллели между разными опусами композитора, и намеренные, когда он сам переносил материал, и неожиданные, когда вдруг открываешь тонкие нити разнообразных стилистических связей, протянутых через всю жизнь. И особенно все новыми и новыми оттенками наполняется вневременнáя вдохновенная прокофьевская лирика (в которой ему в юности «отказывали, и не поощренная она развивалась медленно», как писал композитор). Здесь и написанные в военное лихолетье пленительные вальсы Золушки и Наташи Ростовой, которые сливаются в единый музыкальный облик женственной русской красоты, тянущийся от Глинки и Чайковского и уходящий в даль будущего…

Профессор Т. А. Курышева

№ 3 (1332), март 2016

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

В конце января в рамках фестиваля «Театр музыкальных инструментов» в Центре им. Вс. Мейерхольда был показан спектакль «Положение вещей» на музыку трех композиторов: Жоржа Апергиса, Маурицио Кагеля и Фараджа Караева. Основным организатором проекта, осуществленного при поддержке Министерства культуры и туризма Азербайджана, выступил консерваторский ансамбль «Студия новой музыки». Его участники на этот раз исполняли не только музыкальные партии, но и актерские роли. Молодой режиссер-постановщик, студент ГИТИСа, Алексей Смирнов рассказывает о состоявшейся работе:

— Алексей, прежде всего, хочу поздравить тебя с постановкой, думаю, что она получилась интересной и достойной внимания. Насколько я знаю, это не первое твое сотрудничество с ансамблем «Студия новой музыки»?

— Я сотрудничаю с ними с 2013 года, когда мы вместе с Владиславом Тарнопольским готовили проект «ARTинки с выставки» (см. «РМ» 2013, № 8 и 2014, № 2 – ред.). Идея была соединить современное визуальное и музыкальное искусство – своеобразная отсылка к Мусоргскому и его «Картинкам». Получился такой спектакль в жанре променад-театра. Проект попал на фестиваль NET (Новый европейский театр), и мы сыграли его там четыре раза.

— При работе с музыкальным коллективом режиссер нуждается в музыкальном образовании?

Жорж Апергис. «Семь преступлений любви»

— Я учусь на 5-м курсе ГИТИСа на режиссера музыкального театра в мастерской профессора А. Б. Тителя и профессора И. Н. Ясуловича. У меня две однокурсницы – обе до этого получили музыкальное образование. Одна из них как пианистка, другая как теоретик. А я закончил колледж как баянист. Важная часть нашей работы – анализ музыкальной драматургии, и, конечно, проще это делать, если у тебя есть базовое музыкальное образование.

- Инструментальный театр, несмотря на богатую историю, – довольно редкое явление на российской сцене. Почему ты обратился к жанру, в котором обычно за режиссуру отвечают сами музыканты?

— Честно говоря, изначально я хотел поставить со «Студией новой музыки» оперу, многократно что-то предлагал и обсуждал с В. Г. Тарнопольским. Мое театральное сотрудничество со «Студией» ограничивается пока работой в качестве ассистента режиссера в постановке оперы В. Г. Тарнопольского «По ту сторону тени» в театре Станиславского и Немировича-Данченко (март 2015 года). Каких-то собственных режиссерских проектов еще не было. Но Владимир Григорьевич сказал мне однажды, что «Студия» может «потянуть» спектакль в жанре инструментального театра (не уверен, что я тогда понимал, что это такое…).

— Расскажи о проекте «Театр музыкальных инструментов», как появилась идея спектакля «Положение вещей»?

Маурицио Кагель. «Dressur»

— По-настоящему с инструментальным театром я познакомился, посмотрев видеофрагменты спектакля Гёббельса «Черное на белом». Мне очень понравилась идея, когда он в процессе сотворчества с музыкантами, сочиняет некое театральное полотно. Когда я начал интересоваться, оказалось, что была довольно большая послевоенная волна произведений в этом жанре, есть ключевые имена: Кагель, Апергис и другие. Владимир Григорьевич назвал мне несколько имен русских композиторов, которые этим занимались, и я выбрал Фараджа Караева, его пьесу «Положение вещей». Мне понравилась музыка, и я подумал, что она будет отличной основой для спектакля, при этом слабо представляя, как это поставлю. Я добавил к ней «Dressur» Кагеля – мне казалось, что будет хороший переход между камерным сочинением и сочинением для большого ансамбля, сделал купюры в «Dressur» и добавил произведение «Семь преступлений любви» Апергиса. Таким образом, собралась музыкальная основа спектакля. Мы решили, что если знакомить людей с этим жанром, то интересно представить нескольких композиторов, которые работали в разных техниках. Сочетание – Апергис, Кагель и Караев – показывает палитру инструментального театра.

— А не получилось ли слишком пестро?

— Мне кажется, что нет. Меня волновало, как я все это соединю, было очевидно, что там нет нарратива, нет какой-то истории, которая может связать все три номера. Решением было – соединить их общим подходом к материалу.

Маурицио Кагель. «Dressur»

— Возможно, их связало воедино то, что все декорации и инструменты были на сцене изначально?

— Я позвал художницу, с которой мы уже работали. Это Елена Бодрова, она тоже выпускается в этом году из ГИТИСа. Мы стали думать, как нам это сделать. В процессе работы Лена предложила формат единой установки, то есть работать с какими-то объединяющими моментами. Мы взяли за основу декорацию «Dressur», которая изначально была предложена Кагелем, и, отталкиваясь от этого, нашли решение, как добавить другие пьесы: мы придумали трибуну с пиджаками и инструментами на сцене и, таким образом, связали пространство.

— Ты сказал, что нарратива там нет, и все пьесы разные. Но создалось впечатление, что для себя ты придумал какой-то сюжет. Особенно в произведении Караева. Там ярко выделяются персонажи и чувствуется какая-то линия развития…

— Я долго пытался понять, что такое инструментальный театр, и как мне работать с музыкантами. Ясно, что те принципы, с которыми подходишь к работе с певцами в опере, тут будут не совсем точны, потому что у тех есть базовая актерская подготовка. Мы говорим с ними на одном языке: о перевоплощении, о вхождении в образ, о линии роли. Здесь нужно было найти какой-то другой подход. Для примера я взял ранние спектакли Крымова, которые он делал в ГИТИСе со своим курсом художников: на сцене они занимаются своим делом – рисуют кистями, делают инсталляции… Такой вход в театральность через дверь живописи. И мне захотелось сделать то же самое – зайти в театральность через игру на музыкальных инструментах, представить театр композитора.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

В работе с исполнителями очень помогло то, что все их движения, особенно в «Dressur», я нанизывал на какую-то логичную и понятную для них историю. Они сознавали, что «делают» внутренний сюжет – почему играют на одном инструменте, а потом на другом. Поэтому у них получилось, как мне кажется, именно театральное представление, появилась какая-то осознанность – не музыкальной игры, потому что у них она и так присутствует, а осознанность существования на сцене. Это помогло мне в «Dressur». Но в «Положении вещей» музыка совсем другая – там нет точных указаний для режиссера. Мы вместе с художником придумали мир, в котором существуют герои.

— В «Положении вещей» выделяется английский рожок. Ты шел от партитуры, и таким образом возник персонаж, который выделяется среди других музыкантов?

— Нас учат, что анализ партитуры – это самое главное. Мне показалось, что функция английского рожка в этой пьесе иная, чем всех остальных инструментов. Исходя из этого, я придумал ей роль (солистка — Анастасия Табанкова), она стала для меня центральным персонажем. Хотя я не уверен, что Фарадж Караевич так задумал.

— А ты обращался к нему с вопросами?

— Да, я несколько раз с ним встречался, спрашивал, что именно он написал. Мне не до конца были понятны в партитуре несколько моментов, потому что их можно было очень вольно трактовать. Я спрашивал, что именно он имел в виду, но он почти всегда говорил: «Делайте, как считаете нужным».

— Произведение Караева было исполнено в 1991 году в концертном варианте, но Апергис и Кагель ставились, и доступны видеозаписи этих постановок. Ты их видел?

— Да, на Youtube есть замечательная запись Апергиса, как мне кажется, очень точная. Это вечная проблема режиссера: ты не можешь не знать предшественников, но ты не должен их копировать, на них ориентироваться. С Апергисом сложнее, потому что у него все прописано в партитуре: все мизансцены, весь музыкальный материал.

Фарадж Караев. «Положение вещей»

— Получается, что у Кагеля и Апергиса остается меньше свободы для режиссера?

— Не совсем так. В Кагеле я сделал купюры и сильно перелопатил то, что у него было. У него пьеса идет тридцать минут, а у меня – десять. Там прописаны перемещения, театрализация, но там достаточно много мест, где не написано, что делать исполнителям. А тут главное – как они играют на музыкальных инструментах, как реагируют на то, что другой человек играет на музыкальном инструменте… То есть в партитуре решен вопрос «что?», а вопрос «как?» – нет.

- И ты планируешь поставить Апергиса по-другому – я имею в виду, что ты собираешься скоро ставить его в Баку? Материал для тебя не исчерпан?

- «Семь преступлений любви» – пьеса для трех исполнителей. У музыкантов «Студии новой музыки», которые ее исполняли, сложились определенные взаимоотношения (сами по себе и благодаря мне). А там будут совершенно другие люди. И у них сложатся другие взаимоотношения. У них все будет по-другому.

Беседовала Елизавета Гершунская,
редактор «Центра современной музыки» МГК
Фото Наталии Думко

№ 3 (1332), март 2016

Из всех праздников, недавно занесенных в Россию из Европы, день святого Валентина, пожалуй, самый популярный. Наверное, потому, что всегда радостно признаться в любви к близкому человеку или в симпатии к друзьям. В преддверии него Камерный хор Московской консерватории и его руководитель, доцент А. В. Соловьев подготовили тематический концерт в Большом зале – «Песни любви». Под этим поэтическим названием скрывалась обширная программа из всевозможных романсов и песен, как советских, так и зарубежных.

Верный традициям Камерного хора, А. Соловьев пригласил к сотрудничеству другие коллективы – Тульский государственный хор и ансамбль «Viva». Вечер украсил конферанс очаровательной Ярославы Кабалевской из Московской консерватории и гостя из Петербурга, композитора Сергея Екимова.

В прайм-тайм первого отделения поставили музыку популярного советского композитора Арно Бабаджаняна, чье 95-летие со дня рождения отмечается в этом году. Несколько его «золотых» песен – «Зимняя любовь», «Мир на двоих», «Судьба» и «Последняя песня» – исполнялись совместно Тульским хором и солистом Михаилом Давыдовым под аккомпанемент пианиста Наиля Мавлюдова. Гости из Тулы под управлением А. Соловьева показали себя более чем достойно: несмотря на камерный состав они звучали объемно, красиво, облагородив песни, «замыленные» эстрадными певцами. М. Давыдов составил достойную конкуренцию классическому исполнению Муслима Магомаева: насыщенный, ровный голос, тонкое ощущение всех тембровых оттенков… Н. Мавлюдов выступил не только как аккомпаниатор, но и как солист, исполнив с глубокой меланхолией и печалью бабаджаняновскую «Элегию».

Настоящим украшением концерта стал «Вальс при свечах» Дмитрия Смирнова. Чтобы воплотить идею автора, зал погрузили в темноту и исполняли композицию при мерцающем свете свечей, которые загорались одна за другой, а потом так же затухали. Романтическая картинка в тему вечера! А завершилось первое отделение… танцами: под звуки знаменитого «Ноктюрна» Бабаджаняна сцена наполнилась кружащимися парами. Вот какие таланты есть среди хоровиков-консерваторцев!

Второе отделение концерта, несомненно, сменило тон на более бытовой. Уже знакомый слушателям М. Давыдов вновь вышел на сцену в составе ансамбля «Viva». Пять певцов всех тембров (от баса до контратенора) исполнили ряд зарубежных песен на тему любви и нашу, советскую, песню Дунаевского «Как много девушек хороших», также пустившись в пляс. Публика долго не хотела отпускать ансамбль…

Популярная эстрадная певица Этери Бериашвили уже не в первый раз выступает в концертах Камерного хора Московской консерватории, в том числе и с песнями Якова Дубравина. «Вы мне теперь неинтересны» и «Люблю» были наполнены множеством психологических подтекстов: разочарование, боль воспоминаний, сокровенная исповедальность… Последнюю песню Этери исполняла вместе с постоянным солистом Камерного хора Дмитрием Волковым. Позже он представил слушателям и свою интерпретацию песни Бабаджаняна «Благодарю тебя».

«Для каждого композитора исполнение музыки в этом зале – большая честь», – такими словами Сергей Екимов анонсировал премьеру своей хоровой композиции «Я люблю» – еще одной интерпретации вечной темы, прозвучавшей, правда, несколько надрывно.

В лучших традициях Камерного хора концерт завершился «перформансом» – известной композицией Зекинья де Абреу «Тико-тико». Стучали маракасы, хор изображал бэквокал, окутывая легким флером виртуозное пение Этери, которая еще успевала порхать по сцене, подходя то к микрофону, то садясь за рояль…

Михаил Кривицкий,
студент ИТФ

№ 3 (1332), март 2016

4 марта на сцене Большого зала состоялось уникальное событие – концертное исполнение оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин» под управлением народного артиста СССР, профессора В. И. Федосеева, посвященное 150-летнему юбилею Московской консерватории. В музыкальном вечере приняли участие солисты и оркестр Оперного театра МГК, а также Хор студентов Московской консерватории (художественный руководитель профессор С. С. Калинин).

В этот вечер молодые певцы представили любимые арии и ансамбли в своей интерпретации. Романтичная пушкинская Татьяна Натальи Кучиной (ассистент-стажер МГК, класс проф. Г. Писаренко), чья сцена письма стала настоящим откровением; неожиданно серьезная Ольга с бархатным глубоким голосом Евгении Кузнецовой (5 курс, класс преп. Е. Околышевой); «поклонник Канта и поэт» – Ленский, чья партия не всегда удавалась Александру Чернову (4 курс, класс проф. Ю. Григорьева); и, конечно же, Онегин, который получился у Владимира Автомонова (солист Оперного театра) настоящим франтом. Симфонический оркестр подчеркнул лирические и трагические сцены оперы. Большой студенческий хор в очередной раз продемонстрировал свое умение работать со словом и вокальной техникой. Несмотря на волнение и огромную ответственность, можно сказать, что студенты справились со своей задачей прекрасно.

Главным инициатором этого проекта стал В. И. Федосеев, избравший для своего выступления в честь юбилея Московской консерватории именно оперу «Евгений Онегин», а не симфоническую программу. Он лично отбирал солистов и провел несколько репетиций. На одной из них мы поговорили с Маэстро о музыке Чайковского, студентах, вокальном искусстве и о многом другом:

– Владимир Иванович, музыка Петра Ильича Чайковского сопровождает Вас всю жизнь – на выпускном экзамене Вы дирижировали Четвертой симфонией, с «Евгением Онегиным» дебютировали в Большом театре… В чем, на Ваш взгляд, секрет его музыки?

– Чайковский – композитор особенный. В нем нет сентиментальности или слащавости, как многие неверно думают. Его музыка очень искренняя, чистая, она проникает во все сердца. Музыка Чайковского покоряет все страны, она открыта всему миру, не только русскому человеку. Чайковский всегда подчеркивал связь со своим народом, со своими корнями. Его мелодии идут из души, я бы назвал его композитором мелодии. И в «Евгении Онегине» это ощущается как нигде сильно.

– В репертуаре Оперного театра Московской консерватории – сочинения от Глюка до Буцко. Если брать Чайковского, то недавно была поставлена его опера «Иоланта». Почему Вы решили обратиться именно к «Евгению Онегину»?

– Я решил сделать то, что было в 1879 году, когда студенты впервые исполнили «Евгения Онегина» на сцене Московской консерватории. Чайковский написал свои «лирические сцены» для молодых. Поэтому, как же тут пройти мимо? Тем более мы сейчас справляем юбилей этого прекрасного учебного заведения. Для меня было великой честью предложить такую идею – ректор консерватории и все сразу же согласились. Мы должны сохранять и беречь наши традиции. «Онегин» – это репертуар на всю жизнь.

– Что Вы можете сказать о студентах консерватории? Тяжело ли было с ними работать?

– Здесь замечательные певцы, это – будущее нашей вокальной культуры. Конечно, поначалу было трудно, и не все шло гладко, но они стараются и многое приобретают. Они же еще студенты! Если человек от природы музыкальный, имеет дар от Бога, то это никогда не тяжело, даже если он пока только учится. Другое дело – степень его обучения, связь с педагогом. Важно, чтобы педагоги понимали, в чем нуждается их воспитанник.

Вокал – это трудная, можно даже сказать, больная профессия. За годы учебы студенты должны приобрести большой опыт. Ведь у нас в России есть своя прекрасная вокальная школа. Мы не можем всегда брать, например, итальянскую. У нас другой воздух. Вспомним наших великих певцов: Шаляпин, Лемешев, Козловский, с которым мне много приходилось записываться. Нельзя потерять созданное ими русское вокальное искусство.

– А как его можно сохранить?

– Сейчас у нас со сцены почти исчезли романсы – это плохо, очень плохо! Ведь это «изюминки», воспитывающие культуру пения и произношения слова. К сожалению, в последнее время мы вообще начали терять бережное отношение к слову, к тексту. Эти печальные вещи, я считаю, должны быть исправлены именно благодаря консерватории. В ее стенах прекрасные, свежие голоса – лепи из них все, что хочешь! На наших репетициях студенты работали с большим энтузиазмом, они понимали, какое это счастье – прикоснуться к такому сочинению, как опера Чайковского.

– В феврале на сцене Большого зала консерватории силами солистов, хора и оркестра нашего Оперного театра состоялась новая театральная постановка «Евгения Онегина» (режиссер И. Ушаков). Также под управлением приглашенного дирижера Владимира Кожухаря. Вы же решили предложить слушателям концертную версию. Чем вызвано такое решение?

– Когда-то в оперном искусстве было время примадонн, потом – дирижеров. Сейчас, на мой взгляд, настало время режиссеров, которые подчас не понимают исторических моментов в опере. Ломают все устоявшиеся традиции. Все эти современные постановки – какой-то ужас! Режиссеры творят настоящий беспредел, забывая о чем, собственно, опера. И я решил, что мне не надо никаких режиссеров. Будет чистая музыка и все. Пусть ребята сидя или стоя поют, выражают свои чувства. Пусть слушатели сосредоточатся только на их голосах и великой музыке.

– В ближайшие два-три года в Московской консерватории должен открыться настоящий оперный театр. Его проект опубликован в нашей газете (см. «РМ» 2015, № 9 – ред.). Хотели бы Вы поставить со студентами оперу на этой новой сцене?

– Конечно, с большим удовольствием! Сейчас я много работаю в Ла Скала, в Вене, в Цюрихе. Недавно в Вене мы исполнили кантату «Доктор Фауст» Шнитке, скоро повезем туда «Ундину» Чайковского. Также я стараюсь выбирать произведения, о которых никто ничего не знает. Например, опера «Три короля» Монтемецци, которая в свое время была очень популярна, а сейчас незаслуженно забыта. Так что можно сделать много интересных вещей. Если последует такое предложение, я обязательно что-то придумаю. Выступать на сцене Московской консерватории, работать с ее студентами, за которыми, я уверен, наше будущее, – для меня большая радость!

Беседовала Надежда Травина,
студентка ИТФ

№ 3 (1332), март 2016

Совсем недавно, казалось бы, я поступила в Московскую консерваторию. Совсем недавно прослушала курс лекций у В. Н. Холоповой и А. В. Михайлова, написала у них диплом, играла концерты и руководила Молодежной филармонией консерватории, где студенты играли музыку студентов композиторского факультета, стала педагогом новой кафедры МСМ, защитила диссертацию в Париже и в Москве… Совсем недавно, а между тем прошло уже больше 20 лет, необычайно насыщенных, полных событий. И главное – все эти годы были связаны для меня с Валентиной Николаевной Холоповой и ее главным детищем – кафедрой Междисциплинарных специализаций музыковедов, на которой я имею честь работать. И каждый из членов кафедры, мог бы сказать то же. Все эти годы пролетели, как один день. Все эти годы мы делали то, о чем мечтали, и это, на самом деле, огромный Дар и огромная удача.

Чувством радости были проникнуты три дня конференции на тему «Инновационное пространство музыкальной науки и практика», прошедшей 24–26 февраля в зале им. Н. Я. Мясковского, куда съехались ученики и коллеги профессора Холоповой буквально со всего мира. Сегодня о школе Холоповой уже можно высказаться в обобщающем смысле. Каждому из нас дали «путевку в жизнь», исходя из вызовов и требований сегодняшнего дня, а сфера наших научных и творческих интересов определялась не благодаря вписыванию таковых в определенные специализированные рамки, а в результате, наоборот, расширения этих рамок в сторону междисциплинарности. Именно этим и объясняется, на мой взгляд, успешность учеников Валентины Николаевны в самых разных странах и обстоятельствах.

Конференция в полной мере отразила эту главную особенность – все доклады были связаны с разной научной проблематикой. Атмосфера конференции была задана Ректором, профессором А. С. Соколовым, который не только открыл, но и фактически вел начало первого заседания, радушно представляя прибывших на конференцию гостей. Свое слово он начал с того, что подчеркнул символический факт совпадения сразу трех юбилеев: 150-летия консерватории, 25-летия кафедры МСМ и юбилея самой основательницы кафедры – профессора В. Н. Холоповой, об индивидуальных занятиях с которой он тепло вспоминал.

Министр культуры Рязанской области В. Ю. Попов и педагог Рязанского музыкального колледжа Л. П. Баранова рассказали о том, как Рязань гордится и чтит семью выдающихся ученых Ю. Н. и В. Н. Холоповых, имена которых для этой земли являются знаковыми, подобно Мичурину, Циолковскому и Павлову. Тепло поздравила кафедру и ее руководителя декан ИТФ, профессор И. В. Коженова. Были зачитаны Правительственная телеграмма от имени Советника Президента РФ по культуре В. И. Толстого и приветствие Председателя Союза композиторов Москвы О. Б. Галахова. Также в течение всех дней конференции в зал Мясковского непрерывным потоком приходили коллеги-профессора и студенты консерватории.

Доклад В. Н. Холоповой «О достижениях кафедры МСМ за 25 лет» был посвящен истории и достижениям кафедры, начиная от ее истоков и до наших дней. Он начинался следующими знаковыми словами: «Кафедра МСМ появилась одновременно с Новой Россией, 1 января 1991 года. Ее возникновение стало возможным благодаря наступившим тогда всем радикальным переменам в российском обществе. Потребность в ней была велика, оттого что требовались учебные предметы и виды знаний, совершенно необходимые культуре, но отсутствовавшие в тогдашнем образовании». Особый акцент был сделан не только на предметах, но прежде всего на персоналиях, личностях, которые вели новые тогда дисциплины. Из слов профессора стало ясно, что во главу угла всегда были поставлены идеи и талантливые люди, которых она привечала, и которые в других обстоятельствах оставались бы незамеченными. В докладе были упомянуты все дисциплины и имена специалистов, когда-либо трудившихся и сотрудничавших с кафедрой МСМ. Некоторых из них – выдающегося культуролога А. В. Михайлова, специалиста по музыкальной информатике Ю. Н. Рагса, музыкального философа Т. В. Чередниченко, одного из создателей курса «Теория музыкального содержания» А. Ю. Кудряшова – увы, уже нет. Но их научный вклад в образование, их труды, лекции, ученики остаются с нами по сию пору. В 2010 году научные достижения коллектива кафедры были отмечены Российской академией естествознания (РАЕ), присудившей ей почетное звание «Золотой кафедры России».

Многосторонние интересы членов кафедры были отражены в представленных ими докладах и в дискуссии на круглом столе. Вот далеко не полный перечень затронутых направлений: теория и история современной композиции (доценты И. Г. Соколов, Н. О. Баркалая, преп. А. А. Ровнер, Е. В. Ферапонтова, М. Т. Просняков); исследования в области музыкальной психологии (проф. М. С. Старчеус); история и теория фортепианного концерта (проф. Б. Г. Гнилов); европейская средневековая и ренессансная музыкальная наука (доц. С. Н. Лебедев), музыкальный менеджмент (доц. О. А. Левко), история балета (проф. А. Н. Груцынова), оперный театр ХХ века (проф. О. В. Комарницкая), тенденции в современном музыкознании и музыкальном образовании.

Деятельное участие в конференции приняли и другие представители Московской консерватории. Проф. И. А. Скворцова раскрыла интереснейшую тему отражения теории ритма В. Н. Холоповой в изучении искусства русского музыкального модерна. Уникальные документальные материалы и факты привел в своем выступлении об историко-теоретическом факультете проф. М. А. Сапонов. О роли Мясковского в становлении национальных композиторских школ Советского Союза рассказал доцент А. К. Санько.

Среди гостей конференции были ректор Белорусской академии музыки. Е. Н. Дулова, доктор философии и музыковедения, (Франция) Иванка Стоянова (Кристева), профессор Ростовской консерватории Т. В. Франтова, профессор Кембриджского университета Р. Р. Султанова, профессор Университета Бордо (Франция) Е. А. Спирин-Михалченкова, профессор консерватории Пибоди (США) Ильдар Ханнанов, профессор Высшей школы Паскак Валли (США) А. Сафари, декан факультета музыковедения Шанхайской консерватории Чен Ипин (КНР), главный научный работник в Музыкальном институте при Университете Линьи (КНР), профессор Пэн Чэн, декан кафедры теоретического факультета Государственной консерватории Мексики Хосе-Хуан Эрнандес, профессор Королевской консерватории им. Г. Гульда (Канада) Ю. Н. Галиева-Соколаи, докторант кафедры музыкознания Университета Регенсбурга (ФРГ) Е. Е. Чернова, доцент Волгоградской консерватории им. П. А. Серебрякова М. А. Григорьева.

Конференцию нельзя было бы считать полной без посвященного ей концерта, где силами консерваторских музыкантов (Иван Соколов, Нино Баркалая, фортепиано; Александр Наумов, бас) и приглашенных гостей (Елена Золотова, сопрано; Алексей Кудряшов, Юлия Хайкина, фортепиано) были исполнены вокальные и фортепианные сочинения Стравинского, Обухова, Глиэра и Ивана Соколова.

От себя добавлю, что все встречи с участниками конференции, включая как формальные, так и неформальные, стали для меня большой радостью. Здесь, в полном смысле слова, вновь проходили «мои университеты», благодаря разностороннему охвату множественных научных интересов. Очень важные, на мой взгляд, черты кафедры МСМ – ее современность и устремленность от теории к практике, – продиктованы самим временем. Сегодня недостаточно быть только музыкантом, ученым-интеллектуалом, а стало необходимым быть просветителем, экспериментатором, организатором всех процессов, начиная от зарождения идей и заканчивая их практическим воплощением, будь то сцена или научная лаборатория, концертная организация или издательство.

Необходимо сказать и о той огромной роли, которую сыграла Московская консерватория в организации всего комплекса юбилейных мероприятий. Эта благодарность связывается в нашем сознании с истинными традициями консерватории, заложенными еще ее отцами-основателями ровно 150 лет тому назад.

Доцент Н. О. Баркалая

№ 3 (1332), март 2016

Лев Владимирович Раков – юбиляр! В дни юбилейных торжеств начинаются серьезные, порой, мучительные поиски ответа на вопрос: какую дату отмечаем?

В моем сознании, да и в сознании других музыкантов, Лев Владимирович предстает летописцем контрабасового искусства, более того, создателем истории контрабаса. И поскольку многие, не имеющие отношения к Московской консерватории, не знают лично Льва Владимировича, но знакомы с его фундаментальными трудами, посвященными истории, методике, учебному, концертному и оркестровому репертуару этого большого инструмента, то у них порой складывается ощущение, что юбиляр – ровесник контрабаса!

И это не лишено основания: то, с какой живостью повествует Лев Владимирович в своих работах, лекциях, мастер-классах о различных событиях истории контрабаса, создает ощущение, что перед вами – их очевидец. На самом же деле он просто молод, по-молодому активен, беззаветно влюблен в Музыку.

Лев Владимирович – крупный ученый, доктор искусствоведения, просветитель, умеющий доказать всем, что его инструмент есть основа основ любого оркестрового опуса, желанный участник всевозможных камерных ансамблей. Он – щедро дарящий радость общения и целеустремленный борец за достижение поставленных целей, будь то конкурс контрабасистов, фестиваль, посвященный С. Кусевицкому или представление московской аудитории выдающихся контрабасистов современности, Он – первооткрыватель, познакомивший российскую публику с целым рядом значительных опусов, да и просто обаятельный, остроумный человек.

Что же касается истории контрабасового искусства, то она продолжается и устремлена в будущее. И продолжать летопись надлежит именно Вам, дорогой Лев Владимирович. Так что – Многа-а-а-я лета!

Проф. А. З. Бондурянский

№ 3 (1332), март 2016

14 февраля исполнилось 90 лет Заслуженному деятелю искусств Российской Федерации, старейшему профессору Московской консерватории Льву Владимировичу Ракову.

Участник Великой Отечественной войны, награжденный медалью «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне», он в 1948 году с отличием окончил Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных. С этого момента началась его профессиональная жизнь музыканта, педагога, оркестрового, камерного и сольного исполнителя. На протяжении 50 лет Лев Владимирович преподавал в Специальной музыкальной школе и музыкальном училище им. Гнесиных. А с 1975 года Лев Владимирович работает в Московской консерватории.

Профессор Л. В. Раков ведет класс контрабаса, курс истории исполнительства и курс методики обучения игры на контрабасе. В 1998–2002 годах заведовал кафедрой виолончели и контрабаса. Ученики Льва Владимировича работают в Московской консерватории, в лучших оркестрах России, преподают в школе Гнесиных и московских училищах. Много его учеников работает в европейских и американских оркестрах.

Начиная с пятидесятых годов, более 25 лет Л. В. Раков работал в Большом симфоническом оркестре Радио и телевидения в должности артиста (заместитель концертмейстера) группы контрабасов. В эти же годы он играет и записывает несколько дисков камерной музыки. Впервые в СССР Лев Владимирович записал Дуэт для виолончели и контрабаса Дж. Россини и его же шесть сонат для квартета (с контрабасом).

Профессор Л. В. Раков – кандидат искусствоведения, автор «Школы игры на контрабасе», многочисленных хрестоматий для контрабаса, сборников этюдов и пьес.    Лев Владимирович является автором многочисленных книг по истории развития контрабасового искусства и исполнительства на контрабасе.

Поздравляя дорогого юбиляра, желаем ему здоровья, много радости и надеемся на творческое сотрудничество еще многие годы!

Коллектив кафедры виолончели и контрабаса Московской государственной консерватории

№ 3 (1332), март 2016

Щедрин не перестает удивлять. Менее двух лет прошло с памятной премьеры оперы «Левша» на Мариинской сцене. И вот новый подарок любителям оперы – мировая премьера «Рождественской сказки», посвященной В. А. Гергиеву и коллективу Мариинского театра, данная 26 декабря, прямо под Новый Год.

Посвящение не случайное. Уже сейчас Гергиев сделал для продвижения музыки Щедрина в мире больше, чем сотворил С. Дягилев для Стравинского, С. Кусевицкий для Прокофьева, Ф. Сток для Мясковского, Е. Мравинский для Шостаковича. Гергиев и его огромное театрально-филармоническое мариинское царство поставили, исполнили и записали, кажется, все, что могли из обширного списка сочинений композитора.

Щедрин сам написал либретто «Рождественской сказки». Это стало правилом для него с оперы «Мертвые души» (1977). В премьерном буклете автором указано, что текст создан «по мотивам сказки Божены Немцовой (в переводе Николая Лескова) и русских народных сказок». Лесков сделал перевод с чешского сказки Немцовой «О двенадцати месяцах» осенью 1862 года. От него в либретто осталось немного: треугольник взаимоотношений падчерицы, мачехи и злой дочери, сюжеты о фиалках и корзине ягод. И еще, что важно: само присутствие имени Лескова, как некий символический знак духовного родства. Ведь Лесков для Щедрина величина дорогая хотя бы по количеству связанных с его темами сочинений.

Больше в либретто сюжетных ходов от пьесы «Двенадцать месяцев» поэта, переводчика, издателя С. Я. Маршака, созданной в 1942-м и навеянной той же сказкой Немцовой в переводе Лескова. Ко всему этому Щедрин добавил новые сюжетные повороты и написал свой литературный текст, яркий, живой и сатирический. Написал сказку для взрослых и детей. И, что важно, сказку «про сегодня».

Впрочем, что бы и когда бы он ни писал, это непременно нацелено в современность. Его искусство всегда социально, всегда публицистично, оно «привязано» к конкретному времени, в котором живет художник. И в «Рождественской сказке» Щедрин обозначил время действия магическим заклинанием, за которым должно последовать чудо: «Два ноль один пять!» Год ушедший, в котором злая Мачеха и ее Злыдня-дочь мечтают «жить в шоколаде». Щедрин смеется над убогостью желаний «купить весь мир», иронизирует над царством, в котором взбалмошная Царица издает нелепые указы «в целях демократизации». Текст насыщен цитатами и намеками. Тут и название когда-то популярной американской кинокомедии о безумной жажде денег «Nothing But the Truth» («Ничего, кроме правды»), и «Соловей-пташечка, эх, жалобно поет» гвардейцев Царицы, которые согласно ремарке автора «вламываются словно ОМОН» в дом Замарашки, и жалобы хоровым шепотом придворных про «права человека», и реплика месяцев «В этот год из-за санкций мы подзадержались»… И, наконец, «Обнимитесь, миллионы…» Шиллера-Бетховена, цитата, которую он настойчиво, несколько раз проводит через всю оперу, помещая и в финал.

В «Рождественской сказке» Щедрин впервые в своем оперном театре написал откровенный Happy End. Всякие в его операх бывали финалы: открытые, многозначные, финалы-колыбельные. Но такого, чтобы злодеи вмиг превратились в праведников и желали друг другу добра и счастья – еще не было. Здесь и солисты, и хор – все сошлись в грандиозном апофеозе с колокольным звоном. Словом, как в старой доброй опере и как никогда не бывает в действительности. Но ведь на то и сказка, феерия, которую он обещал!

А стало быть, вот вам лейтмотивы – только узнавайте: царской власти, Замарашки, зимнего леса, волшебного кольца. А вот россыпи ярких мелодий – Каватина Апреля, Дуэт Мачехи и Злыдни, Тронная ария Царицы… Великолепно выписаны хоровые сцены придворных и гвардейцев, не менее интересны тембровые характеристики главных героев. Блистателен, как всегда у Щедрина, оркестр с маримбой, клавесином, синтезатором, домбрами и прочими тембровыми находками, например, с волшебными 12 ударами месяцев, которые воспринимаются как невольное соревнование с Прокофьевым и его знаменитым боем часов в «Золушке».

И конечно – большое разнообразие оперных форм. Первым это приметил еще Е. Ф. Светланов, назвав ансамбли Щедрина «феноменальными»: «По правде говоря, современные композиторы в своих операх редко обращаются к ансамблям. У Щедрина же, наоборот, торжество ансамблей». Но и здесь он превзошел себя в ансамблевой технике, написав дуодецимет (!) Месяцев (напомню, что «Мертвые души» открывал децимет «Обед у прокурора»). Нельзя не выделить блестящую буффонную скороговорку Мачехи и Злыдни, виртуозны фиоритуры Царицы, Замарашки и Апреля.

Как всегда, вокальные партии в его операх исключительно сложны, виртуозны и имеют широкий диапазон. Кроме того, Щедрин любит нежнейшее пианиссимо (в этом он абсолютный эстет), что в принципе противоречит природе вокалистов, воспитанных обычно на вердиевской эстетике с желанием «пореветь» на публику. Здесь же приходится филигранно отделывать звук, а так как это еще и сказка, то есть эмоции носят мистический характер, то и звук в идеале должен быть словно неземным, полетным, как, например, в Эхо-дуэттино «Волшебное кольцо», которое замечательно провели П. Куренная (Замарашка) и юный А. Михайлов (Апрель).

Особо хочется выделить исполнительниц партий Мачехи и Злыдни А. Кикнадзе и Л. Юдину, мастерски показавших себя в дуэтах и речитативных сценах и исполнивших свои роли с настоящим азартом. Чего стоит только наказание Месяцев – превращение «зловредных дам» в собак, сыгранное чисто артистически, без грима. Но и Царица (Е. Сергеева), и ее хромой Канцлер (С. Романов), и Дровосек (О. Сычев), и Месяцы в их сольных и ансамблевых сценах произвели яркое впечатление. Полагаю, что отдельной благодарности заслуживает концертмейстер И. Соболева, подготовившая весь вокальный состав оперы.

Настоящее наслаждение получаешь также и от исполнения хоровых сцен (главный хормейстер А. Петренко), особенно от хорового контрданса («Тише, тише… танцуем, поем, указ ждем») и «Церемониального марша» гвардейцев («Мать-государыня во всея Руси»), орущих здесь, как и предписано автором, «во всю глотку».

Короче: «Рождественской сказке» в Мариинском явно уготована долгая жизнь.

Профессор Е. С. Власова
Фото Наташи Разиной

№ 2 (1331), февраль 2016

В семьдесят четыре года ушел из жизни замечательный российский виолончелист, профессор Московской консерватории, солист оркестра Большого театра, заслуженный артист РСФСР, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» Дмитрий Георгиевич Миллер.

Многолетняя творческая деятельность Миллера – это уникальное явление в российском искусстве. Носитель богатейших традиций отечественной школы (его педагоги – А. К. Федорченко и А. К. Власов), он более 40 лет успешно сочетал руководство виолончельной группой оркестра с плодотворной педагогической работой в Консерватории и в Институте им. Гнесиных.

Виолончельные соло Миллера в театре были совершенны, являясь подлинным украшением многих спектаклей. Среди своих коллег он стал образцом профессионализма, мастерства, преданности своему делу. Лауреат всероссийского конкурса (1965), Миллер вел обширную камерно-ансамблевую и сольную концертную деятельность.

Он очень ценил умение размышлять на инструменте. Его игре был присущ тот тонкий психологизм, который стал редким в современном исполнительстве, умение создать особое настроение, эмоциональное состояние, подобрать соответствующие инструментальные краски. Им записаны компакт-диски совместно с В. Поповым, А. Бахчиевым, Е. Чеглаковой, капеллой В. Полянского. Миллер был первым исполнителем сочинений В. Тараканова, М. Гагнидзе, А. Лемана, И. Жванецкой, И. Рехина.

Для своих учеников, пришедших работать в Большой театр, Дмитрий Георгиевич оставался мудрым наставником, ведущим их уже в новую сферу творчества – мастерство оркестровой игры в музыкальном театре. Он обладал поразительным педагогическим чутьем, безошибочно определяя индивидуальный подход к ученику любого возраста. В его классе всегда царила особая атмосфера. Требовательность к качеству игры Учитель сочетал с поистине отеческой заботой о любом ученике, включая самые простые бытовые вопросы. Многие студенты Миллера стали лауреатами международных конкурсов, среди них: В. Маринюк, Д. Северин, Г. Антонов, П. Кондрашин, П. Сербин, Я. Ковалев, П. Гомзяков, Е. Досина и др.

Светлая память…

Профессор А. Н. Селезнев