№ 4 (1306), апрель 2013

В конце прошлого года музыкальная общественность Москвы в очередной раз смогла побывать на классном вечере известного мастера кларнетовой школы, народного артиста России профессора Рафаэля Оганесовича Багдасаряна и его учеников – лауреатов всероссийских и международных конкурсов, студентов и аспирантов МГК, АМК при МГК, МГКМИ имени Ф. Шопена. Участники концерта в Рахманиновском зале порадовали слушателей академическим звучанием кларнета и саксофона, богатством тембровых красок и слаженностью ансамблей. По сложившейся на протяжении последнего десятилетия традиции Р. О. Багадасарян превратил академический вечер своего класса в большое праздничное шоу кларнета.

В концерте прозвучали как популярные оригинальные произведения, так и редко исполняемые в силу их технической сложности. Неплохо показало себя и подрастающее поколение кларнетистов, порадовав технической оснащенностью, хорошим тембром и ровным звукорядом. Рафаэлю Оганесовичу удалось подобрать и подготовить на высочайшем профессиональном уровне 6 ансамблей, которые стали украшением этого вечера.

Открытие второго отделения рок-фантазией на темы «Картинок с выставки» М. Мусоргского говорит о необходимости популяризации кларнета в разных жанрах, и, как мы видим, в составе ансамбля (фортепиано, ударные, бас-гитара) этот инструмент может тоже найти своих почитателей, а партия кларнета, исполненная Алексеем Михайленко, служит тому доказательством. Потрясающий ансамбль и сыгранность, чувство партнерства показали Николай Агеев, Олег Соломахин и Александра Полякова в дивертисменте для двух кларнетов и фортепиано А. Понкьелли в заключение первого отделения. С таким же успехом прозвучала соната для двух кларнетов Ф. Пуленка в интерпретации Алексея Михайленко и Евгения Бархатова, где исполнительское мастерство в сочетании с композиторскими изысками покорило искушенную публику.

Запомнились импровизация на «24 каприса» Н. Паганини и «Чардаш» В. Монти в исполнении Артура Назиуллина, Арсения Чубачина и Ирины Бунятян. Хорошо известно, что А. Назиуллин – один из ярких кларнетистов-виртуозов не только в нашем Отечестве, но и в Европе. Важно, что Учителю удается делиться своим исполнительским опытом (а это 35 лет работы в оркестре Большого театра России в качестве солиста и более 50 лет концертной деятельности) и показывать ученикам, что совершенству нет предела, особенно в инструментальном исполнительстве. В «Цапатеаде» П. Сарасате Артур Назиуллин в очередной раз покорил искушенную столичную публику отточенным техническим мастерством, красотой виртуозных пассажей и незабываемой тембровой окраской регистров кларнета.

Бурными аплодисментами благодарила публика выступления Марата Оганесяна («Блестящая фантазия на темы из оперы “Кармен”» для саксофона Ф. Борна), Дмитрия Рыбалко (Рапсодия К. Дебюсси), Сергея Мунинкина (Сонатина И. Горовица), Игоря Рудича (Концерт К. Нильсена) и других. Особо хочу отметить высокопрофессиональных концертмейстеров класса Р. О. Багдасаряна – Александру Полякову, Ирину Бунятян и Игоря Ганиева.

Закончился концерт, тоже по установившейся традиции, выходом всех участников и звучанием «Венгерского танца» № 2 Брамса в транскрипции Р. Багдасаряна и Н. Агеева для ансамбля кларнетистов, который был трижды (!) исполнен на бис.

В ноябре 2012 года Европейская научно-промышленная палата высоко оценила творческие успехи Р. О. Багдасаряна и наградила его дипломом и золотой медалью «За высококачественную профессиональную деятельность». Будем надеяться, что Маэстро Багдасарян еще долгие годы будет радовать нас прекрасными шоу-концертами!

Профессор, полковник А. А. Бучнев

№ 4 (1306), апрель 2013

В этой жизни ничто не вечно,
кроме музыки и памяти…
(Ван Клиберн)

Не так давно начавшийся 2013 год уже принес огромное количество событий: цепная реакция кризисов в Еврозоне, бесконечно продолжающиеся военные конфликты, атомные угрозы, падающие метеориты, интронизация нового Папы Римского… Год безумного количества юбилеев и, к сожалению, утрат… 27 февраля мир потерял великого пианиста современности – Вана Клиберна, как называют в России Вэна Клайберна (1934–2013), музыканта, чье имя с 1958 года ассоциируется с блистательной победой на Первом международном конкурсе имени П. И. Чайковского в Москве. Тогда, более полувека назад, никто и не предполагал, что, покидая родные края малоизвестным музыкантом, он вернется всенародным героем и станет любимцем публики сразу в двух странах – Соединенных Штатах Америки и Советском Союзе.

Известно, что судьба Клиберна складывалась не так успешно, как у его коллег по цеху. К 25-ти годам многие современники, начав свое торжественное шествие по концертным эстрадам, уже были хорошо известны публике. Но Клиберна ждала совсем другая дорога… С трех лет заботливые педагогические руки матери начали растить музыкальный талант будущего общего друга двух «холодно враждующих» империй. В подростковом возрасте были победа на конкурсе пианистов в Техасе и публичный дебют с Хьюстонским симфоническим оркестром. В 1951-м именитый Джульярд распахнул перед ним двери класса Розины Левиной, обладательницы золотой медали Московской консерватории, ученицы В. И. Сафонова. А с 1954-го начались «среднестатистические» будни концертирующего исполнителя, не принесшие, однако, мировых сенсаций, которых всегда так жаждет Америка. Даже премия Левентритта, завоеванная на конкурсе в середине 50-х, не смогла обеспечить пополнение копилки концертных контрактов. Восприятие Клиберна американскими критиками как среднего пианиста на его Родине укоренилось настолько, что в американской делегации на Первом конкурсе Чайковского никто и предположить не мог, что талант их соотечественника взорвется с чрезвычайной мощью, сопоставимой с мощью водородной бомбы!

Удивительную историю о том, как пианист попал на конкурс, рассказывает он сам:

«Впервые я услышал о Конкурсе Чайковского от Александра Грейнера, импресарио фирмы “Стейнвей”. Тот получил брошюру с условиями конкурса и написал мне письмо в Техас, где жила моя семья. Потом он позвонил и сказал: “Ты должен это сделать!” Меня сразу захватила идея поехать в Москву, потому что мне очень хотелось увидеть храм Василия Блаженного. Это была мечта всей моей жизни с шести лет, когда родители подарили мне детскую книжку с картинками по истории. Там были две картинки, которые приводили меня в огромное волнение: одна – храм Василия Блаженного, другая – лондонский парламент с Биг Беном. Я так страстно хотел увидеть их собственными глазами, что спрашивал родителей: “Вы возьмете меня с собой туда?” Они, не придавая значения детским разговорам, отвечали согласием.

Сперва я полетел в Прагу, а из Праги в Москву на советском реактивном лайнере Ту-104. В то время у нас в Соединенных Штатах еще не было пассажирских реактивных самолетов, так что это было просто захватывающее путешествие. Мы прибыли поздно вечером, часов около десяти. Земля была покрыта снегом, и все выглядело очень романтично. Все было так, как мне мечталось. Меня встретила очень милая женщина из Министерства культуры (Фурцева Екатерина Алексеевна – министр культуры СССР в 1960–1974 годы). Я спросил: “Нельзя ли по дороге в гостиницу проехать мимо Василия Блаженного?” Она ответила: “Конечно, можно!” Словом, мы поехали туда. И когда я оказался на Красной площади, я почувствовал, что у меня вот-вот остановится сердце от волнения. Главная цель моего путешествия была уже достигнута…»

Но Клиберну суждено было достигнуть и другой цели – в одночасье покорить всех членов жюри конкурса и присутствующих на нем слушателей. Уже с первого тура стало понятным, каковы масштабы дарования, раскрывающиеся на сцене Большого зала консерватории. По окончании заключительного прослушивания, с исполнением концертов Чайковского и Рахманинова, победитель был выбран единогласно. Сам Ван вспоминает в одном из своих интервью, как волновался, получая высшую премию конкурса из рук самого Шостаковича.

Однако как могло случиться, что в родных краях Клиберн не был признан современниками, не был оценен по заслугам?! Многие исследователи исполнительского искусства сходятся во мнении, что индивидуальность, не сумевшая раскрыться в «конвейере» концертной повседневности, расцвела в особых условиях конкурса. Другим немаловажным фактором стал элемент сенсации, который обеспечила триумфальная победа в Москве. Когда свершилось торжество таланта «Ванюши» (так ласково его называла Екатерина Фурцева) – американские критики и любители музыки пребывали в недоумении: «Русские не открыли Вэна Клайберна, – написал Чайсинс в журнале “Репортер”. – Они только с энтузиазмом приняли то, на что мы, как нация, смотрим равнодушно, то, что их народ ценит, наш – игнорирует».

В разгар Холодной войны всесоюзная любовь слушателей была завоевана абсолютно «невоенными» способами: романтическая широта дыхания, искренность и непосредственность, а также мощь и проникновенная выразительность – вот, как оказалось, рецепт покорения нашего народа. Рецепт, подтвердивший безграничную «надполитическую» власть искусства над правительствами враждующих сверхдержав. На Родину пианист вернулся национальным героем. В его честь был основан конкурс молодых исполнителей в Форт-Уорте. Последовал суматошный гастрольный график, наконец-то пришли любовь и признание соотечественников.

Но к началу 70-х годов в творчестве Клиберна-Клайберна назревает кризис: многие специалисты критично подмечают в его исполнительской манере элементы самокопирования, а проще – «исполнительские штампы». Сам пианист чувствовал это и неоднократно уходил в творческие паузы, посвящая себя уединенному самосовершенствованию, разучиванию новых произведений и поиску выхода из тупика. За счет сокращения количества концертов ему удается обогатить свой творческий портрет новыми штрихами, вдохнуть свежий воздух в собственные записи: Второй концерт Листа и «Рапсодия на тему Паганини» Рахманинова, Концерт Грига и пьесы Дебюсси, Первый концерт и сонаты Шопена, Второй концерт и сольные пьесы Брамса, сонаты Барбера и Прокофьева, и многое другое…

И все-таки в 1978 году пианист принимает решение прекратить активные гастроли, всецело посвятив себя конкурсу в Форт-Уорте, просветительской и организаторской деятельности. Яркой кратковременной вспышкой стало возвращение Вана Клиберна на сцену во время визита Горбачева в Америку в 1987 году. Оно повлекло за собой еще одну серию концертов в СССР – стране, подарившей ему огромную любовь и уважение в далекие 50-е.

Последние годы артиста были посвящены тихой и постепенно теряющей смысл борьбе с прогрессирующим онкологическим недугом. В 2012 году состоялся благотворительный аукцион, где с молотка был продан личный рояль Клиберна 1912 года выпуска – тот самый инструмент, на котором играла его любимая мама и делал первые шаги в искусстве будущий покоритель сердец могущественной и далекой России. Часть вырученных средств он передал Московской консерватории для поддержки молодых талантливых пианистов. Как почетный председатель жюри пианистов на последнем конкурсе Чайковского, он успел побывать в Москве в 2011 году и мечтал вернуться сюда еще раз. Он любил Россию, и Россия его не забудет…

Александр Шляхов,
студент ИТФ

№ 3 (1305), март 2013

Любите ли Вы театр? Любите ли Вы театр Прокофьева? Если Вы принадлежите к его почитателям, то с удовольствием и интересом прочтете книгу Е. Б. Долинской «Театр Прокофьева» (М.: Издательство «Композитор», 2012). Если прокофьевская «музыка на театре» еще не вошла в Ваш пантеон, то понять и полюбить ее Вам поможет эта книга.

Думается, в обширнейшей прокофьевиане она займет свое достойное место. Ибо музыка большого композитора неисчерпаема, дарит возможность разных исполнительских и исследовательских подходов. Это доказывает новая монография большого ученого, создателя целой научной школы Е. Б. Долинской.

Как известно, «театр начинается с вешалки». Словно следуя этому постулату, укорененному в театральной среде, книга погружает в атмосферу музыкального театра сразу своей необычной для музыковедческих трудов структурой. Вместо глав –первое, второе, третье и четвертое действия, обрамленные Прологом и Эпилогом. В свою очередь главы-действия состоят не из параграфов, а из Картин – их двенадцать. И, как положено в настоящем спектакле, действия и Картины разделены двумя Антрактами. Они разнятся не только названиями, но и функциями. Если в Картинах преобладает исторический ракурс, то в Антрактах сосредоточены аналитические выводы, подводящие итоги исследованию оперной и балетной прокофьевианы.

Стройности драматургии исследования способствует еще одна «арка», которая перекидывается от действия первого «В начале было слово» к заключительному разделу дополнения и примечания. Она невольно подчеркивает важность многомерного Слова композитора, который предстает в книге как автор рассказов и автобиографических документов, дирижер-исполнитель и режиссер, наконец, – создатель либретто и композитор, у которого литературное и музыкальное творчество нередко шло рука об руку, оплодотворяя друг друга.

Сложить органичное целое помогает главная идея книги, которой подчинены все ее составляющие: театральность как ведущий принцип поэтики и творчества Прокофьева. Поэтому в исследовательское поле оказались вовлечены не только оперы и балеты композитора, его музыка к театральным спектаклям. Сквозь призму театральности рассматриваются симфонические жанры (Картина десятая), кантаты и сонаты (Картина двенадцатая), развернутые камерно-вокальные сочинения и камерно-инструментальные опусы. То есть фактически в объективе анализа оказывается творчество Прокофьева в целом, которое получает благодаря избранному «театральному ключу» новое освещение. Заодно с иных позиций высвечиваются новации композитора. В этой связи автор ставит и решает целый ряд задач – от характеристики форм проявления у Прокофьева театрального мышления до обобщения в виде системы «свода» принципов композитора, которыми он руководствовался в трактовке жанров оперы и балета.

Это повествование подобно перенесенной на бумагу речи исследователя. За его неспешным течением словно слышишь голос Елены Борисовны, неторопливую манеру рассказа, где одна мысль теснит другую, где открываются неожиданные подходы к музыкальному материалу, который только казался известным, а в интерпретации Е. Б. Долинской открыл свои неразгаданные тайны.

Поэтому поспешите прочесть эту книгу, и представленный здесь театр Прокофьева навсегда останется с Вами.

Татьяна Зайцева

№ 3 (1305), март 2013

Так совпало, что в перекрестный Год культуры России и Голландии сразу два молодых российских композитора прошли на один из известных конкурсов в области современной музыки – голландский Gaudeamus. Оба – студенты Московской консерватории. Оба – из класса Ю. С. Каспарова.

Фонд Gaudeamus был основан в Голландии в 1945 году Вальтером Маасем. Его название, как ни странно, не связано с названием известного латинского студенческого гимна, а происходит от названия виллы немецкого композитора-постромантика Юлиуса Рёнтгена, друга Брамса и Грига, сыгравшего большую роль в развитии музыки Нидерландов (кстати, сама вилла построена в форме рояля!). Задачей Фонда было продвижение молодых голландских композиторов.

Начиная с 1947 года при поддержке Фонда в Голландии стал проводиться небольшой фестиваль – Неделя музыки Gaudeamus. Очень скоро фестиваль обрел интернациональный статус, а к началу 70-х Gaudeaums превратился в один из самых активных мировых центров в области современной музыки, проводя конкурсы молодых композиторов и исполнителей, издавая самый полный ежеквартальный бюллетень событий в области новой музыки и др.

Однако в последние годы знаменитый центр, равно как и другие голландские культурные институции, подвергся, можно сказать, атаке со стороны голландского правительства. В 2008 году Gaudeamus стал частью Музыкального центра Нидерландов наряду с отделами поп-медиа или секцией джаза. В 2011-м государственные субсидии на культуру были сокращены вполовину и Gaudeamus был вынужден переехать из Амстердама в Утрехт, продолжив свою работу в качестве независимого фонда.

Тем не менее пока ему удается сохранять свою репутацию. Из 220 заявок в этом году была отобрана дюжина лучших, и только один автор получит премию и Главный приз – заказ на сочинение для Международной недели музыки Gaudeamus–2014. В число 12 претендентов вошли представители 11 стран, причем только Россия представлена двумя именами и двумя очень разными сочинениями.

Пермяк Александр Хубеев предъявил на конкурс пьесу «Звучание темного времени». Сочинение вдохновлено фильмом Ларса фон Триера «Танцующая в темноте» (2000). Впрочем, автор не ставит своей целью как-либо отразить непосредственную сюжетную канву драмы, равно как и не отталкивается от музыкальной дорожки самого фильма (автором музыки к которому стала исландская певица Бьорк, она же исполнительница главной роли). В «Звучании…» Александр представляет собственное «слышание» царящей в фильме атмосферы (а она в фильмах Триера всегда совершенно особая, медитативная и напряженная одновременно) – таким образом, диалог с визуальным рядом проходит в плоскости ассоциаций-аллюзий.

Благодаря неконвенциональным приемам звукоизвлечения в сочинении выстраивается особая звуковысотная система. Как отмечает автор, «практически вся пьеса построена на нетипичных приемах игры, не только обогащающих тембровую палитру звучания, но также расширяющих диапазон, штриховые, динамические и многие другие выразительные возможности инструментов». Такой «выход за пределы обычного» в сочетании с абсолютно классическим инструментарием (задействованы гобой, кларнет, фагот, фортепиано и струнный квартет) перекликается с триеровской стилистикой. Вслед за режиссером композитор создает противоречивое чувство стабильного беспокойства, которое не претерпевает принципиальных изменений на протяжении всей пьесы, равномерно «подогревается», но не доводится до «температуры кипения».

Сочинения Александра Хубеева, сегодня – аспиранта МГК, уже исполняли различные российские коллективы, специализирующиеся на современной музыке. За его плечами победы в композиторских конкурсах России, Украины и Италии, а в 2012 году его сочинение вошло в российскую часть программы Венецианской биеннале.

Невольный конкурент Александра, его младшая коллега Елена Рыкова (Уфа) к своему III курсу уже неоднократно становилась лауреатом композиторских конкурсов в академических жанрах (в том числе дважды в консерватории: I премия на конкурсе Ю. Н. Холопова в 2010 году, создание обязательной пьесы для III Международного конкурса МГК для исполнителей на духовых и ударных в 2011-м). Но на Gaudeamus Елена вышла с экспериментальным опусом в необычном жанре, близком к перформансу.

Ее «Зеркало Галадриэль» представляет собой «игру в отражение» (подзаголовок авторский) для двух исполнителей, причем атрибутами в этой игре становятся… сосновые шишки и теннисный стол! 15-минутное сочинение развертывается как импровизация в рамках заданных условий (партитура оформлена в виде правил игры). Поначалу «ведущим» является первый игрок, а второй «отражает» его действия. В свою очередь, вторая половина сочинения сама зеркальна по отношению к первой: «ведущий» и «отражающий» меняются ролями. Важным подспорьем при создании «Зеркала…» стал двухлетний опыт участия автора в композиторских коллективных импровизациях, поскольку для успешного исполнения необходимы хорошо налаженное взаимодействие и «обмен энергией» между «игроками».

Как известно, время между «наработкой мастерства» на I–II курсах и дипломно-итоговым V курсом – это время поиска (подобно разработке в сонатной форме). И в этом сочинении автор решает нетривиальную задачу: попробовать обойтись «в игре» без специально (для звукоизвлечения) сконструированных инструментов, а попытаться раскрыть богатство естественного «природного тембра». Отсюда и столь необычный выбор инструментария. Однако к шишкам композитор предъявляет самые серьезные «акустические» требования: «шишки должны быть раскрывшимися, сухими; легко отскакивать и, при необходимости, производить скрип при взаимодействии с поверхностью стола… При броске шишки на игровую поверхность необходим глухой звук, продолжительный резонанс и минимальный рикошет»…

Услышать, как звучит «темное время», и посмотреть, что на этот раз покажет «зеркало Галадриэль», можно будет на Неделе музыки «Gaudeamus» в сентябре 2013 года. Оба сочинения будут исполнены в присутствии авторов, тогда же мы узнаем и имя победителя. Пожелаем нашим консерваторцам удачи!

Владислав Тарнопольский,
студент ИТФ

Немного истории:

1994 – В МГК в содружестве с Gaudeamus прошел I фестиваль современной музыки «Московский форум»

1994, 2001 – Ансамбль солистов «Студия новой музыки» выступил с концертом русской музыки в рамках Недели Gaudeamus

2001 – Проф. В. Г. Тарнопольский – член жюри конкурса Gaudeamus

2003 – Первым российским лауреатом Gaudeamus стал выпускник МГК Дмитрий Курляндский (класс проф. Л. Б. Бобылева)

2013 – Д. Курляндский – член жюри конкурса Gaudeamus

№ 3 (1305), март 2013

Московская консерватория! Мечта музыканта – хотя бы раз окунуться в уникальную атмосферу общения с великими педагогами… Мне повезло: я училась в этой консерватории в классе неповторимого Виктора Карповича Мержанова.

В 1972 году я впервые переступила порог 28 класса. На меня пристально смотрел красивый мужчина с удивительно выразительным интеллигентным лицом и живыми глазами… Высочайшего класса пианист и педагог, всегда сдержанный, галантный, доброжелательный, никогда не повышающий голос на своих студентов, лаконично выражающий свои пожелания: его фраза «Так играть нельзя…» действительно звучала как приговор! Она звучала редко, но предвещала длительную и кропотливую работу.

Он удивительно щедро делился своим мастерством, постепенно посвящая нас в свой прекрасный мир музыки. Никаких внешних эффектов, никакой показухи – только проникновение в самую суть музыкального произведения. «Музыка должна разговаривать!» – основной постулат нашего Мастера. Не зря Виктор Карпович постоянно говорил о риторике, о необходимости знания ее законов для правильного построения драматургии произведения. Большое значение он придавал также аппликатуре. Помню, когда я должна была учить II концерт Рахманинова на летних каникулах, Виктор Карпович попросил мой экземпляр нот и сказал, что вышлет мне их по почте (я вылетала в Ереван). Я получила ноты, где тщательным образом была выставлена аппликатура. Она оказалась в высшей степени удобной, и, по прошествии стольких лет готовясь к концерту, я пользуюсь именно этим экземпляром. Слушая аплодисменты, мысленно благодарю моего любимого профессора.

После окончания аспирантуры, каждый раз приезжая в Москву, я старалась поиграть ему, услышать его советы. Несколько раз я участвовала в работе жюри Международного конкурса имени Рахманинова в Тамбове. Виктор Карпович был председателем жюри, а я уже преподавала в Ереванской консерватории. Он общался со мной как с равным ему музыкантом, коллегой, постоянно спрашивал мое мнение, а я никак не могла к этому привыкнуть. В прошлом году у меня был концерт в Рахманиновском зале, где я исполняла произведения Вилли Вайнера. Мой Мастер сидел в зале, а я чувствовала студенческое волнение. И в то же время ощущение того, что он рядом, придавало мне уверенность и силы.

Великое счастье – общение с ним! Незабываемые концерты в Большом зале консерватории, незабываемые его исполнения: «Скиталец» Шуберта, «Картинки с выставки» Мусоргского, «Карнавал» Шумана, Соната b-moll Шопена, концерт Грига, Третий Рахманинова, «Рапсодия на тему Паганини»…

Будучи великим музыкантом, легендарным исполнителем и блестящим педагогом, Виктор Карпович Мержанов навсегда останется в наших сердцах, как удивительно добрый, огромной и прекрасной души человек и, конечно же, уникальный, неповторимый пианист! Низкий ему поклон за всех нас – его воспитанников, которые по всему миру сегодня продолжают традиции мержановского исполнительского мастерства, передавая их новым поколениям.

Анаит Нерсесян,
профессор Ереванской консерватории им. Комитаса

№ 3 (1305), март 2013

Выдающиеся личности появляются в истории не часто. Но именно им мы обязаны величайшим прогрессом во всех областях общественной жизни. Именно этими качествами обладала недавно ушедшая из жизни великая певица, результативнейший педагог и музыкально-общественный деятель – профессор Московской консерватории ИРИНА ИВАНОВНА МАСЛЕННИКОВА.

Украшение оперной сцены одного из главных музыкальных театров мира – московского Большого, Ирина Ивановна на протяжении многих лет была его ведущей солисткой, исполняя партии лирико-колоратурного сопрано в сочинениях отечественных и зарубежных композиторов. Свой бесценный певческий опыт профессор Масленникова беззаветно отдавала ученикам в Московской консерватории в течение почти 40 лет, а также в оперном центре Г. П. Вишневской. Весомый вклад внесен Ириной Ивановной и в творческую деятельность Камерного музыкального театра Б. А. Покровского, бессменным консультантом которого она являлась.

Ирина Ивановна Масленникова была добрым, отзывчивым, прекрасным человеком. Мы сохраним память о ней в своих сердцах.

Профессор П. И. Скусниченко,
декан Вокального факультета

№ 3 (1305), март 2013

В декабре ушедшего и январе нынешнего года в Московской консерватории был организован фестиваль «К 80-летию кафедры инструментовки Московской консерватории», в рамках которого прошли три концерта. Целью фестиваля явилось освещение современной творческой жизни кафедры, как и привлечение внимания к ее великой истории.

С 1870 года инструментовку в Московской консерватории на протяжении нескольких лет преподавал П. И. Чайковский. Неоценимый вклад великого композитора состоял еще и в том, что он приглашал выдающихся иностранных исполнителей для проведения концертов в залах консерватории. 1921 год был ознаменован появлением в Alma Mater Н. Я. Мясковского, который вел инструментовку у своих студентов-композиторов. Об этом напоминают легендарный 35 класс и памятная мраморная доска – Класс имени Н. Я. Мясковского.

К сожалению, сегодня почти забыты имена выдающихся музыкантов, которые стояли у истоков и у руля кафедры инструментовки, созданной в 1932 году на Композиторском факультете: ее основателя С. Н. Василенко, композитора и дирижера, работавшего в консерватории (1906-1956) до последних дней жизни; Н. П. Ракова, чей «Практический курс инструментовки» до сих пор является непременным пособием в помощь студентам и педагогам при обучении оркестровке. В разные годы инструментовку в Московской консерватории преподавали такие знаменитые музыканты, как А. С. Аренский, Р. М. Глиэр, Э. В. Денисов, Г. Л. Катуар, Н. С. Корндорф, Б. Н. Лятошинский, Н. И. Пейко, Д. Р. Рогаль-Левицкий, А. Г. Шнитке, Д. Д. Шостакович. Среди них и недавно ушедшие из жизни К. С. Хачатурян, работавший на кафедре с 1952 по 2011 год, и Е. М. Ботяров – заведующий кафедрой c 1997 по 2010 год, автор «Учебного курса инструментовки», еще одного незаменимого пособия. И ныне здравствующие корифеи – Ю. М. Буцко и В. Г. Кикта, возглавивший кафедру в 2010 году.

Юбилейный фестиваль начался 10 декабря концертом в Малом зале: камерный оркестр «Времена года» под управлением Владислава Булахова представлял сочинения наших современников, работающих на кафедре инструментовки. Первое отделение открыла светлая, мастерски исполненная «Забытая увертюра №…» для струнного оркестра С. Голубкова. Проникновенная Элегия памяти Григория Воронова для скрипки и струнного оркестра М. Богданова была представлена взыскательной публике великолепным скрипачом, лауреатом всесоюзного и международного конкурсов Назаром Кожухарем. В «Соприкосновении» О. Евстратовой (concerto-tocco для гобоя, арфы, клавесина и струнного оркестра; солисты – лауреаты международных конкурсов Михаил Чекрыгин, Нина Куприянова и Елена Бутузова) замысел сочинения, «заигрывание» с барочным стилем, обусловленное составом солирующих инструментов, проявлялись в тонко оформленных переплетениях гармоний эпохи великих мастеров жанра concerto grosso и терпких созвучий, отсылающих нас к сочинениям А. Шнитке. «Арабески» для струнного оркестра Е. Щербакова запомнились оригинальной интерпретацией звуковых образов. В завершение программы был исполнен один из самых ярких номеров – «Piano&Strings» для фортепиано и струнного оркестра А. Ананьева (партию ф-но превосходно сыграл автор). Используя остинатную фактуру, а также сочетания джазовых ритмов и пряных гармоний с эпизодами, стилизованными под барокко, композитор продемонстрировал связь между различными стилями. Отдельно следует поблагодарить маэстро В. Булахова за стремление найти индивидуальное решение для каждой партитуры.

Второй концерт состоялся 16 декабря в Рахманиновском зале (в предыдущем выпуске «Российского музыканта» была опубликована рецензия В. Мелехиной на этот концерт под заголовком «Tonal oder atonal?», которая удивила и субъективностью подхода, и тоном изложения). В первом отделении прозвучали три части из «Русской сюиты» для фортепиано Е. Ботярова, Два романса на слова Пушкина Ю. Фортунатова, «Контрасты» для трубы и арфы В. Кикты (где композитор мастерски решает сложные тембровые задачи, используя различные свойства регистров инструментов), «Баллада-этюд» для фагота соло А. Гордейчева, «Фантазия на дилетантскую тему» для валторны и фортепиано И. Савинова, «Вальс-экспромт» для саксофона и фортепиано Г. Сальникова и «Поэма-фантазия» для тубы и фортепиано Н. Ракова. На сцене сменяли друг друга замечательные исполнители, лауреаты и дипломанты многих конкурсов: Анна Евстисова, Екатерина Яцюк, Андрей Дёмин, Татьяна Емельянова, Евгений Кудрявцев, Станислав Поликарпов, Алексей Почтаренко, Нина Роженецкая, Елена Хургина, Елена Мирошникова, Надежда Аристова, Евгений Щербаков.

Второе отделение концерта было целиком отдано Ансамблю солистов «Студия новой музыки» (художественный руководитель – В. Тарнопольский). Выступление прославленного коллектива началось с концерта для 15 исполнителей «Imperativo – non imperativo» К. Уманского под управлением Владимира Горлинского, а заключительной частью программы дирижировал сам Игорь Дронов. Его интерпретация «Киномузыки» для камерного ансамбля С. Голубкова (по словам автора, музыкальной иллюстрации к «несуществующему мультфильму») отличалась воздушной легкостью и колористичностью. Блистательное исполнение «Schnell zu/g vergangenheit oder ist eine alte musik schon/auch k/eine musik?/!» для трех групп инструментов Ф. Караева (не без иронии посвященного композитором «всем эпигонам Хельмута Лахенмана») и «Посвящения Онеггеру» для 9 исполнителей Ю. Каспарова подарило многочисленным слушателям подлинное ощущение музыкального праздника.

Заключительный концерт фестиваля 15 января, посвященный памяти ушедшего в 2011 году К. C. Хачатуряна, назывался «Времен связующая нить…». В Рахманиновском зале прозвучали его Скрипичная и Виолончельная сонаты, а также Две пьесы для струнного оркестра Н. Мясковского, Камерная симфония Д. Шостаковича (Восьмой квартет в оркестровке Р. Баршая), а также премьера Поэмы для струнного оркестра памяти К. Хачатуряна «На грани таянья и льда…» Ю. Абдокова. Высокопрофессиональный уровень исполнения показали как лауреаты международных конкурсов Алексей Бугаян, Алена Колесникова, Аяко Танабэ, Варвара Чайкова, Арсений Чубачин, так и Камерная капелла «Русская консерватория» под управлением Николая Хондзинского. Добавим, что предельное заполнение зала вынудило охрану перекрыть вход, поскольку желающих посетить концерт оказалось очень много.

Марьяна Лысенко,
студентка КФ

№ 3 (1305), март 2013

Наступивший год с самого начала стал весьма продуктивным для хорового искусства: состоялось Учредительное собрание Всероссийского хорового общества, где был официально принят Устав и выбран председатель – им стал Валерий Гергиев. А между тем еще в декабре прошлого года в Московской консерватории начался ряд торжественных мероприятий, посвященных 90-летию старейшей кафедры хорового дирижирования России. И в череде выступлений особого внимания, пожалуй, заслуживает новогодний концерт – поздравление Хора Московской консерватории.

По меткому замечанию Владимира Минина в интервью телеканалу «Культура», самое важное в музыкальном искусстве – «продуцировать». И именно произведения, проработанные, преломленные сквозь призму личного убеждения, представляли 28 декабря на сцене Рахманиновского зала молодые дирижеры – студенты V курса.

Программа вечера включала в себя произведения композиторов ХХ века: В. Гаврилина (дирижеры Наталья Шишкова и Любовь Волкова), С. Рахманинова (Владимир Красов и Татьяна Шарова), Г. Свиридова (Екатерина Коломина), Н. Сидельникова (Мария Чижикова), Д. Смирнова (Ия Мананкова), Ю. Фалика (Ринат Темерханов), Д. Шостаковича (Ольга Минаева), удмуртского музыканта Ю. Толкача (Валерия Машканцева), белорусского автора О. Воробьевой (Александр Ствол). Одиннадцать дирижеров-дипломников, только начинающих свой профессиональный путь, пронесли сквозь концерт удивительное чувство… любви. Любви к произведениям, к хору, к публике. И от строгого молитвенного настроя, царившего в «Литургии Св. Иоанна Златоуста» и «Всенощном бдении», до современной остроты номеров из симфонии-действа «Перезвоны» и кантаты «Сокровенны разговоры», через кристальную ясность «Прынясi ты, Божа», выразительность «Лиры» и «Бортничьей песни», русскую песенность хоров Свиридова, отзвуки Серебряного века в концерте «Приявший мир», революционные возгласы номера «На улицу» из «Десяти поэм» Шостаковича – везде отчетливо ощущалась эта бережная любовь.

Конечно, почти ни один хоровой концерт не обходится без участия инструментального ансамбля. Вот и на этот раз два номера («Дорога» Гаврилина и «Слева поле – справа поле» Свиридова) звучали в сопровождении ударного трио: Николай Андрийчук, Кирилл Яковенко, Даниил Яковенко.

Каждый номер концерта вызывал горячий отклик в сердцах слушателей – какие бы сложности ни стояли на пути, сцена самого хорового зала Москвы чутко откликалась на вдохновенные порывы исполнителей. А финальным аккордом концерта стало неожиданное напоминание о предстоящем празднике: торжественное музыкальное поздравление от Деда Мороза и Снегурочки. И пусть впереди много упорной работы, долгий путь в деле укрепления Хорового общества – но каждый концерт молодых дирижеров кафедры уже 90 с лишним лет несет радость, надежду и уверенность в завтрашнем хоровом дне.

Ольга Ординарцева,
студентка ДФ

№ 3 (1305), март 2013

«Музыка подобна чаше: она обладает определенной формой, однако самое важное – наполнение формы», – эти слова, поразительно точно характеризующие музыкальную традицию любой культуры, произнес Ким Дон Вон, замечательный корейский музыкант, исполнитель на ударном инструменте чангу, профессор университета Вонгван (г. Иксан, Южная Корея), прочитавший в декабре 2012 года несколько лекций о корейской музыке в Московской консерватории и Корейском культурном центре.

Будучи участником всемирно известного ансамбля «Шелковый путь», объединяющего музыкантов из разных стран, профессор Ким является также неустанным пропагандистом корейской традиции народной и классической музыки и танца. Лекции, проведенные им в Московской консерватории, никого не могли оставить равнодушными. Простота изложения, подкрепленного примерами, близкими и понятыми любому слушателю, упругая живая энергия чистого звука, будь то ударные или человеческий голос, вовлечение всех присутствующих в процесс создания музыки или танца, – результатом всего этого становится не только рождение чувства любви к корейской музыке, но и, что важно для музыканта европейской культуры, возникновение нового взгляда на свою собственную традицию, открытие таящихся в ней универсальных законов, знание которых поможет в сочинении, исполнении и осмыслении родного звукового пространства.

Философские параллели между корейской и европейской музыкой в изложении профессора Кима становятся видны с первого взгляда. «Для чего мы поем? – спрашивает он. – Для чего нужна музыка? Мы поем, когда поет душа, поем, чтобы выразить часть своей души». Огромную важность в корейской музыке играют паузы и переходы от одного звука к другому. Именно в это время боль души выражается острее всего. Пауза не как отсутствие звука, но как продолжение его, неслышного человеческому уху, – то же мы находим и в европейской музыке, называя такие паузы «говорящими» и стараясь выразить в них всю сущность бытия, восполнить вечностью красноречивого молчания то вынужденное несовершенство любого звука, которое вне зависимости от нашего желания вносит время.

«Форма наполняется, подобно чаше; наша задача состоит в том, чтобы определить, чем мы наполним, когда и для кого сделаем это и как поступим с наполнением. Внутреннее пространство таит в себе большой потенциал перемен». Эти слова профессора Кима как нельзя лучше подходят и европейской музыке. Попытки музыкантов и ученых выразить связь формы и содержания вербально сопровождают европейскую музыку не одно столетие. Возможно, один из путей простого и изящного решения данной проблемы лежит через обращение к другим музыкальным традициям.

Московская консерватория обладает уникальной возможностью приглашать лучших музыкантов со всего мира, устраивать циклы лекций и мастер-классы по изучению звуковых культур, включая самые отдаленные точки планеты. Постижение всеобщих музыкальных законов вне зависимости от принадлежности к определенной традиции поможет любому музыканту не только в расширении кругозора, но и в более глубоком понимании собственного мира.

Марина Вялова,
студентка ИТФ

№ 3 (1305), март 2013

6 февраля в Рахманиновском зале состоялась встреча основателя Баховской академии музыки Хельмута Риллинга с педагогическим составом кафедры современного хорового исполнительского искусства и Камерным хором Московской консерватории.

Имя гуру баховского творчества особенно хорошо известно консерваторцам: памятны его мастер-классы в 1990-е годы, когда благодаря Риллингу открывались тонкости европейской манеры исполнения кантатно-ораториального наследия Баха. Нынешний визит в Московскую консерваторию стал возможным благодаря приглашению заведующего кафедрой современного хорового исполнительского искусства профессора Л. З. Конторовича. С его коллективом «Мастера хорового пения» Риллинг параллельно готовил ораторию «Сотворение мира» Гайдна, успешно прозвучавшую в Светлановском зале ММДМ.

Риллинг известен не только как выдающийся дирижер, педагог, но и как потрясающий мастер устного жанра. Со своими концертами-лекциями он объездил весь мир, и его ораторскому умению «держать зал» стоит также поучиться. Во вступительной преамбуле мэтр сам напомнил о том, как протекала работа с русскими хорами над Рождественской ораторией, Мессой си минор. «У меня сохранились воспоминания об общении с очень заинтересованными и прилежными студентами», – лукаво заметил Риллинг. Затем рассказал о хоровых традициях Германии, тесно связанных с протестантизмом, и затронул животрепещущий вопрос: «Как исполнять Баха?»

Разумеется, готовых рецептов мэтр не предложил – даже подчеркнул, что взгляды на эту проблему менялись и тема продолжает оставаться дискуссионной. «Мы видим амплитуду от предельно романтических трактовок до камерных. Стоковский, – вспомнил Риллинг, – играл транскрипции органных сочинений Баха огромным составом оркестра, и это звучало прекрасно. В Америке сейчас утвердилась традиция минимальных составов: на одну партию – один певец или инструмент. Как человек, исполнивший все сочинения Баха, скажу: “Самое важное, чтобы его музыка хорошо слушалась, чтобы была донесена ее идея”».

Затем состоялся импровизированный мастер-класс. Камерный хор МГК под управлением Александра Соловьева с воодушевлением спел заключительный хорал из «Страстей по Иоанну» Баха. Кажется, что мы уже все-все знаем и про эту музыку, и про аутентичные традиции, но встреча с гениальной личностью позволяет расслышать что-то новое и расставить свежие акценты в привычных подходах.

Думается, что событийная встреча немецкого мастера с консерваторцами заслуживала внимания не только хоровиков, но вообще музыкантов любых специальностей. Риллинг затронул и проблему помещения в контексте влияния его объема и акустики на моменты интерпретации, поговорил о темпе и выборе оптимального движения. В частности, весьма важным видится его замечание о ферматах у Баха. Глубоко воцерквленный человек, Риллинг обратил внимание, что для прихожан в Германии очевиден факт, что фермата в лютеранских хоралах – это не знак остановки, а маркировка дыхания. Соответственно, темп надо выбирать такой, чтобы хор смог спеть на одном дыхании фразу до ферматы.

Не обошлось без обсуждения вопроса о тексте хорала. Сколько бы раз ни проходили мастер-классы, касающиеся хоралов Баха, каждый раз мысль о том, что надо знать перевод текста, оказывается для российских студентов настоящим открытием. Удивительно, как живуча привычка изучать зарубежную вокальную литературу, не обращая внимания на смысловые детали и полагаясь только на интуицию.

Риллинг был настойчив и непреклонен: «Музыка оживает только тогда, когда вы знаете ее содержание, понимаете, что хотел выразить Бах, используя те или иные слова и эпитеты». Детально объяснив потаенный смыслы хорала «Господь, по-ангельски дозволь…», проработав фактуру и «вытащив» все риторические фигуры, Риллинг затем вновь исполнил с Камерным хором это произведение, теперь овеянное золотым блеском божественной радости.

Профессор Е. Д. Кривицкая

№ 3 (1305), март 2013

Музыкальный мир празднует 140-ю годовщину СЕРГЕЯ ВАСИЛЬЕВИЧА РАХМАНИНОВА (1873–1943). Газета «Российский музыкант» тоже с радостью отмечает юбилей великого русского композитора. Сегодня наш собеседник – пианист Николай Луганский, страстный приверженец Рахманинова, один из известнейших в мире исполнителей его музыки. Среди многих творческих достижений в послужном списке Николая Львовича победа еще в школьные годы на Всесоюзном конкурсе имени С. В. Рахманинова (II премия, Москва, 1990), огромное количество концертных выступлений, мастер-классов, записей музыки. В их числе и совсем недавняя запись двух фортепианных сонат – редко звучащей Первой и Второй в собственной версии Н. Луганского. И, конечно, по-своему уникальный ежегодный концерт на веранде возрожденного рахманиновского дома в «Ивановке» – событие, важность которого для тамбовской земли трудно переоценить.

— Николай Львович, у Вас нет ощущения, что в последние 10–20 лет идет какой-то невероятный ренессанс музыки Рахманинова, что его востребованность, градус любви к нему резко повысились и все время повышаются?

— Я думаю, что градус любви повышается не за последние 10–20, а за последние лет 50–60! И это совершенно нормально. Рахманинов принадлежит к тем композиторам, отношение к которым не может определяться модой или политическими тенденциями. Даже в Советском Союзе его исполняли много, разговоры, что мало исполняли, потому что белоэмигрант, – легенды. Исполняли каждый год все больше и больше… Скажу больше: есть композиторы, для которых всяческие политические коллизии полезны, помогая в популярности. Для Рахманинова – нет. Его музыка существует вне отношения властей, общественного мнения, критики. Ведь если почитать критику 20–30-х годов, то (за исключением США) критика «средненькая», иногда даже отрицательная. Но и она никак не могла повлиять на музыку Рахманинова и ту любовь к нему, которая непрерывно возрастала. Это явление – редкое. Таких композиторов очень мало. Он в чем-то повторяет судьбу Листа. Того поначалу тоже плохо принимали как композитора по принципу: если человек имеет такой успех как пианист, то слишком несправедливо, чтобы он был еще и гениальным композитором!

— С Рахманиновым тоже  как-то не всем сразу открылось, что это величайшая музыка. Ведь долгое время даже некоторые музыканты ему в этом отказывали?

— Прежде всего, музыкальные критики – европейские. Это – крошечная часть музыкального мира, хотя иногда эта часть была довольно влиятельной. И какое-то временное, локальное влияние она могла оказывать. Думаю, сейчас критика не так влиятельна, как раньше, сейчас все понимают, что напечатать можно все, что угодно. А главное – музыка, то, что звучит и воспринимается людьми. Предполагалось: Ну как же можно писать такую музыку, когда уже есть Шенберг, есть Стравинский?! С первого прослушивания попадает прямо в сердце и вызывает такой успех! Так не годится!.. И некоторые с этим хотели бороться. Это, конечно, смешно, но так было. Последние отголоски такого отношения я могу встретить в величайшей музыкальной стране – Германии. Больше, наверное, ни в какой другой. И Россия (несмотря на несколько неумных статей в советское время), и США – вторая страна, где Рахманинов жил, – обожают его немыслимо. Рахманинов – гений. Прежде всего, гений композиторский. Это первично, а далее это проявилось во всем: и в пианизме, и в дирижерском искусстве, и в… добрых делах, коим несть числа.

— Для добрых дел тоже нужен гений?

— Это сложный вопрос. Но в личности Рахманинова, конечно, первично то, что он – гений.

— Рихтер в фильме  Монсенжона говорит, что Прокофьев не любил Рахманинова, и сам поясняет: «А почему? Потому что похож!»… Полагая, видимо, что Прокофьев вольно или невольно в чем-то отталкивается от Рахманинова. Это так?

— Здесь я не соглашусь. Думаю, причина в другом. Причина была чисто материальная. Из русских эмигрантов нашей трагической эмиграции – и белой, и послереволюционной, – Рахманинов был человеком, достигшим феноменального мирового признания, в том числе и финансового успеха. Была еще Нобелевская премия Бунина, в шахматах – у Алехина, но вскоре после этого они снова испытывали трудности. Рахманинов – нет. Въехавшие после него в Штаты музыканты с возмущением обнаруживали, что у него невероятно успешная исполнительская карьера – любой зал в любой момент готов его принимать. Его нельзя «переиграть» и по уровню, и по количеству концертов. И у Прокофьева в дневниках откровенно написано, что Рахманинов «перешел дорогу». Конечно, Рахманинов старше на 18 лет, он замечательный музыкант, но… у Прокофьева в дневниках читаем примерно следующее: Проходя мимо Карнеги, я увидел, что сегодня вечером играет Рахманинов. Идти не хотелось, но вечером ничего не было, и я зашел на концерт. И вот в этот раз Сергей Васильевич играл удивительно удачно… И примерно то же через 50–70 страниц: не хотелось идти, но зашел… и вот в этот раз совершенно неожиданно Рахманинов выдал прекрасный концерт… Я думаю – в этом причина. Возможно, какие-то отголоски в приемах фактуры можно найти. Но Прокофьев как композитор настолько самобытен и велик… Даже намек на композиторскую зависть я отвергаю. В этом плане влияние Моцарта на Бетховена или Шопена на Скрябина значительно большее.

— Когда Вы впервые соприкоснулись с Рахманиновым? Когда осознанно открыли его для себя?

— В третьем классе в Малом зале я уже исполнял «Баркаролу» ор. 10 – мне было 9–10 лет, потом играл ля-мажорный Вальс. Но в пятом классе по заданию Т. Е. Кестнер я разучил два Этюда-картины («Метель» и «Чайки»), и это уже была сознательная большая работа. Пришла огромная любовь, и стало понятно, что эта любовь – на всю жизнь. И так получилось, что через несколько лет, уже после смерти Т. Е. Кестнер, когда я учился у Т. П. Николаевой, она посоветовала сыграть все 17 Этюдов-картин как цикл. Я подготовил программу за пару месяцев, сыграл несколько сольных концертов. И даже на конкурсе Рахманинова, где надо было объявить два Этюда-картины, я объявил все семнадцать. Но в буклете это не написали, а комиссия сказала – играйте, что сами выберете (мне дали понять, что им это неинтересно). А через пару лет пришло предложение от голландской фирмы записать весь цикл. Это был мой первый серьезный диск музыки Рахманинова.

— Вы стали победителем на Конкурсе им. Рахманинова в 18 лет – еще в школе. А сейчас в Вашем репертуаре – весь фортепианный Рахманинов, все концерты и Рапсодия?

— Первым, как у многих, был Концерт № 2. Тоже еще в ЦМШ – я играл его со школьным оркестром. А после рахманиновского конкурса я стал играть Рахманинова все больше и больше. Мною записаны все концерты с Бирмингемским оркестром. Вообще, если в сезоне я какой-то из них не играю (а не везет обычно либо Первому, либо Четвертому), то это запоминается как исключение. Для пианиста исполнение концертов Рахманинова – огромное наслаждение. Это и гениальная музыка, и огромное переживание, но это еще и каждый раз – подарок.

— И какой из них больше любите?

— Ой, трудно сказать! Играть безумно приятно Третий – наверное, его можно считать вершиной всего жанра за все века. Но люблю я все пять. Когда играю, всегда кажется, что это и есть самый любимый. Каждый из них – шедевр, у каждого своя история и своя аура.

— Рахманинову-композитору его дирижерский талант помогал?

— Конечно! У Рахманинова, помимо композиторского гения и множества самых разных способностей, было необходимое дирижерское качество – в определенные моменты быть диктатором. Есть и воспоминания современников: он мог быть очень суровым. Потом он вообще великий мастер оркестра, у него есть свой оркестровый стиль, он великий симфонист. Такое просто упасть с неба не могло. Он ведь именно в молодом возрасте – в русский период – особенно много работал с оркестрами.

— А романсовые программы Вам довелось делать?

— Да. Наиболее памятным концертом был вечер в Пушкинском музее с Анной Нетребко. Были и другие. Романсы Рахманинова – это жемчужины, которые на Западе еще не достаточно оценены. Это связано со словом. Хотя уже существует много инструментальных обработок, некоторые из них очень хорошие. Но в массовом масштабе это то, что европейцам еще предстоит открывать. В отличие от фортепианных концертов…

— Которые, практически, – «хиты», востребованные и исполнителями, и слушателями во всем мире?

— Если взять любой конкурс, на котором можно сыграть концерт Рахманинова, они будут звучать много. По популярности, во всяком случае у пианистов, с ним посоперничать может только Шопен. Играя Рахманинова, понимаешь, насколько важно, особенно в молодой аудитории, развеивать чудовищную легенду, что классическая музыка – это элитарное искусство, что это очень сложно и простому человеку не понять. Это вреднейшая легенда, насаждаемая сознательно для того, чтобы люди меньше слушали классику и десятками тысяч шли слушать низкопробную «попсу», на которой организаторам можно сделать большие деньги. В этой махине участвуют и СМИ, и даже какие-то люди из политики. И не берется во внимание время, когда люди знали, что к высокому искусству надо стремиться приобщаться. Всем и в любом возрасте. Нужен ли для этого помощник? В музыке есть исполнитель и идеальная форма – концерт. Надо приходить с открытым сердцем и надеждой, что произойдет чудо. И тогда оно может произойти. Особенно, если в такой вечер звучит Рахманинов.

С Н. Л. Луганским
беседовала Т. А. Курышева

№ 2 (1304), февраль 2013

Листая страницы консерваторского сайта, недавно случайно (!) наткнулась на объявление, которое потрясло меня… своей несправедливостью. Не стало Ирины Игоревны Силантьевой – как такое могло произойти?! Да еще в тот самый момент, когда постепенно, но верно, стало приходить признание; когда ценой невероятных усилий и каждодневного кропотливого труда была выпестована целая плеяда ярких учеников в классе оперной подготовки, поющих сейчас по всему свету… И самое важное – в тот самый момент, когда консерватория могла обогатиться еще одной абсолютно оригинальной во всех смыслах Школой – на этот раз в сфере психологии и диалектики музыкально-сценического искусства?

Как могла уйти от нас такая Красота? Она была во всем – в улыбке, в гармоничном и светлом облике, в доброте и чистоте души, в необыкновенной ясности и точности мыслей об искусстве. Такое сочетание встретить сегодня практически невозможно. Когда я впервые увидела Ирину Игоревну у Александра Сергеевича Соколова – это был один из сентябрьских погожих дней 2002 года, – то первая моя мысль была: какая же Красота! И те, кто ее знал и любил, меня поймут.

Уже позже я стала ходить на ее незабываемые факультативы и индивидуальные занятия, которые меня, уже давно не студентку и совсем не вокалистку, буквально пронзили щедрой россыпью подлинных открытий в исполнительской науке, в размахе и смелости предложенных ею «ключей» к Образу, к Роли, к индивидуальности Артиста.

Как же это трудно – соединить знание о театре, музыке и психологии певца-актера, причем в равной степени компетентно и неординарно во всех названных областях! Признаться, раньше, до Ирины Игоревны, я полагала, что это невозможно. По объективным причинам обычно наблюдается «уклон» во что-то одно. Ее же многогранный подход выделялся не только энциклопедической, но и просветительской направленностью. Может быть, как раз по причине этой разнонаправленности так трудно приходило понимание истинного вклада, который Ирина Игоревна сделала в отечественную науку? Может быть, этому чуть-чуть мешала и ее врожденная скромность?

Тем не менее, именно Московская консерватория стала для Ирины Игоревны тем самым местом, где она нашла возможность приложения своего огромного таланта: было создано более десяти авторских спецкурсов для вокалистов и оперно-симфонических дирижеров; на оперной сцене поставлено несколько ярких спектаклей, в числе которых необыкновенная по своему изяществу «Свадьба Фигаро» Моцарта.

Ирина Игоревна Силантьева – автор нескольких монографий, среди которых есть и те, что оказали огромное влияние на музыкальную и театральную среду: «Шаляпин, каким его знали книги» (где был реконструирован творческий метод Ф. И. Шаляпина), «Актер и его Alter Ego» (многолетняя работа с драматическими актерами) и фундаментальный труд «Путь к интонации» (кропотливый поиск-исследование творчества выдающихся отечественных певцов, завершивший воссоздание Школы Шаляпина), который уже стал настольной книгой для многих вокалистов. Ею были написаны десятки статей и рецензий. Все труды были рекомендованы УМО РФ как учебные пособия для вокальных факультетов вузов. Она постоянно вела лекции и мастер-классы по всей стране, в Российской общественной академии голоса и шаляпинском сообществе была признанным авторитетом, всегда полна творческих планов, расписанных на годы вперед. Трудно поверить, что этому никогда уже не суждено реализоваться…

Ирина Игоревна ушла от нас в расцвете, так же внезапно, как и появилась всего на несколько счастливых лет. Так – всегда непредсказуемо – появляется и исчезает в мире подлинная Красота. Но остались научные труды, ученики, друзья, коллеги и… дивные стихи. Светлая Память!

Нино Баркалая