№2 (1385), февраль 2022 года

Ушедший год памяти И.Ф. Стравинского – 50-летняя годовщина его кончины 6 апреля 1971 года – плавно перетекает в празднование дня его рождения. Это событие произошло 140 лет назад, 5/17 июня 1882 года в Ораниенбауме близ Санкт-Петербурга, на даче, которую семья Федора Игнатьевича Стравинского, первого баса Императорской Мариинской оперы снимала на лето. Впоследствии один из французских друзей композитора не без иронии титуловал его «мэтр из Ораниенбаума». 

Земной срок, отпущенный Игорю Федоровичу, оказался немалым, и столь же щедрой – его творческая деятельность. Свой последний шедевр, «Заупокойные песнопения», он закончил в 1966-м, на девятом десятке жизни. Но расставаться с нею в звуках реквиема Стравинский не пожелал, и самый последний его опус, «вздох облегчения», как он сам выразился, совсем другой: это миниатюра «Совенок и кошечка» на стихи Эдварда Лира, странная детская история о бракосочетании героев, увенчанная счастливым отголоском из «Свадебки», Стравинский посвятил ее жене Вере.

Между этими событиями пролегла долгая жизнь, вместившая последние десятилетия века девятнадцатого и три четверти двадцатого, со всеми событиями в мире внешнем и внутреннем. Стравинский прожил ее вместе с ближними и дальними спутниками, перемещаясь в пространстве и меняя условия существования, зачастую не по собственной воле, а под давлением обстоятельств. Башня из слоновой кости, даже если бы она была возможна (а она очень скоро стала невозможной) – это не про него. 

Стравинский был художником, устремленным в мир, и он всегда оставался в центре культурного пространства своего времени. Сам круг его общения поражает своей широтой – для того, чтобы в этом убедиться, достаточно перелистать «Хронику моей жизни» или «Диалоги» с Робертом Крафтом. Природа одарила его необычайной творческой и человеческой активностью, жизнь в нем кипела, и мало кто, даже из равновеликих ему творцов, мог сравниться с ним в разнообразии интересов и широте духовных горизонтов. Его музыка стала звуковым портретом эпохи, в ней точно схвачен и воплощен тонус ХХ столетия, пульс времени, противоречивого и сложного, постепенно уходящего все дальше в историю.

За свою долгую жизнь Стравинский побывал подданным трех государств – России, Франции и США и даже «отметился» в каждом из них в жанре национального гимна. Первым опытом стала обработка «Эй, ухнем», созданная после Февральской революции 1917 года и торжественно озаглавленная «Гимн новой России». Ее Стравинский нередко играл как бисовый номер в своих программах. Так он поступал и во время своих гастролей в СССР осенью 1962 года.

Согласно собственным словам композитора, он пережил два творческих кризиса, и оба были вызваны перемещениями в новую культурную среду. К 1960-м годам перемены казались бесповоротными. «Что от моей национальности осталось? – восклицал Стравинский в письме старому другу Петру Сувчинскому. – Рожки да ножки…» Впрочем, без лукавства тут не обошлось, ибо кто, кроме природного русского, мог выразиться подобным образом?

Отношение Стравинского к родине и свершившимся в ней переменам имело свою историю. Обстоятельства его жизни сложились так, что с 1912 года только летние месяцы он проводил в любимом Устилуге на Волыни (Западная Украина). С началом Первой мировой войны путь туда оказался отрезан; прощание с родиной на долгие десятилетия состоялось летом 1914 года в Киеве, хотя сам Стравинский, естественно, не мог тогда представить длительность предстоящей разлуки. Как и бóльшая часть тогдашней русской интеллигенции Стравинский с энтузиазмом воспринял весть о Февральской революции 1917 года. Однако последствия большевистского переворота Стравинский – тоже как многие соотечественники – пережил очень тяжело. 

Тем не менее, в первое время контакты с родиной сохранялись, сочинения Стравинского исполнялись в Советской России с большим успехом и даже проникли наконец на театральную сцену. Премьера оперы «Соловей» состоялась в мае 1918 года на сцене Мариинского театра в режиссуре Всеволода Мейерхольда; за ней последовали балетные спектакли. В 1925 году Стравинский получил официальное приглашение приехать в СССР с концертами, однако отклонил его, сославшись на занятость.

В 1930-е годы приглашения прекратились, и контакты композитора с Россией постепенно сошли на нет. Его собственные чувства были противоречивыми. Временами Стравинский пытался изгнать любую рефлексию по этому поводу, отказываясь даже называть себя русским. Психологическое облегчение принесли лишь события Второй мировой войны, когда Стравинский проявил себя настоящим патриотом, участвуя в Фонде Русской военной помощи, в деятельности Русско-Американского клуба в Лос-Анджелесе и вообще стал «самым гордым русским в Голливуде», как выразился Роберт Крафт.

С наступлением в СССР общественно-политической «оттепели» сочинения Стравинского стали понемногу возвращаться в концертные залы и на театральную сцену. К концу 1950-х годов композитор мог уже различить в Советской России отдельные дружеские лица – пианистку М.В. Юдину, молодого дирижера И.И. Блажкова, – за ними угадывались многочисленные энтузиасты его музыки. Тем не менее, приглашение посетить СССР в год 80-летнего юбилея повергло Стравинского в смятение. Инициатива исходила от официального лица – первого секретаря Союза композиторов СССР Т.Н.Хренникова, приехавшего на фестиваль в Лос-Анджелес во главе группы советских музыкантов. По его свидетельству, Стравинский принял приглашение без колебаний. И почти сразу же начал сомневаться. Но в конце концов он все же решился ехать. 

60-летие приезда Стравинского на родину в 1962 году – тоже дата юбилейная. Теплый, «семейный» праздник для соотечественников гения. Обещания Хренникова оправдались – его принимали в Советском Союзе на высшем уровне, включая финальный прием у Н.С. Хрущева. Концерты в Москве и Ленинграде прошли с великим триумфом, Стравинского осаждали поклонники, старые знакомые, молодые композиторы с партитурами, художники с картинами, любители автографов. Племянница Ксения Юрьевна (дочь старшего брата, умершего в 1941 году), окружила его родственной заботой, и в ее доме он сумел на мгновение вернуться в детство, взглянув из окна на памятный Крюков канал. 

Судя по всему, впечатления Игоря Федоровича были разнообразными. Сопровождавший его К.С.Хачатурян описывает в дневнике колоритную сцену между Стравинским и тогдашним министром культуры СССР Екатериной Фурцевой (Игорь Федорович окрестил ее «Екатерина Третья»), которая упрекнула композитора в недружественных высказываниях о СССР. Стравинский не стал отрицать: «Да, я критически отношусь к каким-то вещам, которые мне не нравятся в России, но это моя родина, я имею право ее критиковать – как свою жену. Но если кто-то посторонний сделает ей замечание, я буду бить морду. Так что вы мне не делайте замечаний, мои отношения не с вами, а с моей родиной».

Дневник К.С. Хачатуряна сохранил и ответ на вопрос, почему Стравинский все же решился приехать «на Родину в гости». Именно эти слова он подчеркнул в письме, полученном от М.В.Юдиной, сопроводив их на полях комментарием: «Как странно – “в гости” на “Родину”. Это и есть наша трагедия, что мы на эту “Родину” можем быть приглашены лишь в гости…».

Но на встрече с молодыми композиторами в Ленинграде он говорил иначе: «Я решил приехать потому, что мне показалось, что мой приезд поможет сдвинуться вашему музыкальному искусству, которое – сейчас, возможно в меньшей уже степени, обращено к XIX веку. Это ужасно, это реакция – ведь русское искусство в первой половине столетия вырвалось в первые ряды… Мой приезд должен помочь музыкантам решительнее сдвинуться с мертвой точки. Я музыкант, и своей музыкой я хочу помочь вам в том, чтобы ваше творчество было обращено не в прошлое, а в будущее. В этом я вижу свою миссию, свой долг». Эти слова могут показаться слишком торжественными и даже непохожими на Стравинского. Но в России он говорил именно так – возвышенно и в то же время очень точно: 

«Я был рожден для музыки. Я посвятил ей всю свою жизнь. Словами о ней говорить невозможно. О музыке написано множество книг, но это ничего не значит, так как в ответ на них она молчит. Она выражает только то, что выражает…»

Профессор С.И. Савенко

№5 (1370), май 2020

24 апреля 2020 года композитору Александру Вустину (1943–2020) исполнилось бы 77 лет. Он не дожил до этого дня пяти суток. Его уход – огромная невосполнимая потеря для тех, кто знал его музыку и имел счастье общаться с ее автором. Его присутствие в нашей жизни, общественной и приватной, ощущалось как гарантия надежности, – хотя сам Александр Кузьмич, для многих просто Саша, не был громогласным публичным человеком и никогда не претендовал на ведущие роли где бы то ни было. Теперь, когда его не стало, кажется, что в самой материи нашего существования образовалась огромная озоновая дыра.

Александр Вустин был первоклассным талантом чистейшей пробы, и в зрелые годы его творческий авторитет был непререкаем. Но опять-таки, в нем не было ничего от мэтра, он не имел склонности к преподаванию, хотя вокруг него роилась молодежь, и немало найдется тех, кого он оценил, поддержал и ободрил. Сам он высоко чтил своих учителей – Г.С. Фрида, у которого занимался в училище, консерваторских профессоров и, в особенности, Э.В. Денисова, к школе которого себя причислял, хотя и не имел возможности учиться у него в специальном классе. Вустин входил в круг молодых композиторов, в 1990 году объединившихся в Ассоциацию современной музыки (АСМ-2), и он же после кончины Денисова сумел сохранить творческий коллектив нового АСМа, ставший, по сути, ядром Московского союза композиторов.

Профессиональный путь Александра начался после окончания Московской консерватории в 1969 году. Он несколько лет работал на радио, потом долго трудился в издательстве «Композитор» (тогда – «Советский композитор»). Продукция начинающего автора никого особо не интересовала, о заказах не могло быть и речи и, как вспоминал Вустин позднее, он чувствовал себя «в каком-то смысле абсолютно свободным».

Он занимался самообразованием и композиторской работой – для себя самого. Расширял кругозор доступными в те времена способами: прослушиванием музыки в дружеском кругу, обменом мнений по поводу новых сочинений. И уже в ранних произведениях Вустин начал открывать себя, свою интонацию и свой ритм – в точном ощущении музыкального времени, в предельном лаконизме, который стал родовой чертой его стиля. Ему многое было интересно, но он безошибочно находил то, что оказывалось необходимым. Творчество Шёнберга, воздействие которого «подобно влиянию Эйнштейна на современную физику». Деревенский плач, который «нельзя изобразить, это уже как неизбежность, просто как судьба». Ударные инструменты, их поразительные возможности – «магия, которую трудно объяснить». Музыкальная идея числа – «как наиболее доступное человеку выражение какого-то всеобщего закона».

В 1975 Александр Вустин написал «Слово» для духовых и ударных – по его собственному мнению, это было первое зрелое сочинение. Отныне он редко прибегал к традиционным жанрам, предпочитая просто обозначить состав исполнителей. Как правило, он давал сочинениям названия, краткие и подчас неожиданные, и они воспринимались как важная деталь неповторимого облика композиции. Вустин часто обращался к слову – поэтическому, реже прозаическому, но его вокальные опусы тоже не совсем традиционны. В его партитурах нередко предусмотрены пение и речитация инструменталистов, иногда в сочетании с обычными певческими партиями.

Постепенно музыка Вустина начала звучать чаще, исполнялась на фестивалях в Донауэшингене и Локенхаузе, во Франции, Швейцарии, Голландии; его новые опусы появлялись по заказам Гидона Кремера, Schönberg Ensemble и других именитых солистов и коллективов. На родине его сочинения постоянно звучали на «Московской осени» и «Московском форуме», чаще всего в исполнении ансамбля «Студия новой музыки».

В 2016 году Александр Вустин стал первым «композитором в резиденции» Государственного академического симфонического оркестра России имени Е.Ф. Светланова. Его сочинения, включая мировые премьеры, стали регулярно появляться в концертах ГАСО, в больших залах для широкой публики. Однако Владимир Юровский, по инициативе которого все это произошло, не остановился на достигнутом, и в феврале 2019 года в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко увидела свет опера Вустина «Влюбленный дьявол», ровно тридцать лет дожидавшаяся премьеры. Это было счастье, признание и слава. Обсуждались следующие оперные проекты, появились новые сочинения, законченные весной 2020 года. В апреле должны были состояться очередные спектакли «Влюбленного дьявола»…

Светлая память…

Профессор С.И. Савенко

№ 5 (1307), май 2013

29 мая 1913 года с неслыханного скандала в парижском театре Елисейских полей началась история «Весны священной» Игоря Стравинского. Этому произведению было суждено стать символом новой музыки ХХ века, маяком для будущих поколений композиторов и слушателей. Рожденная на русской почве, увидевшая свет под французским титулом Le Sacre du printemps, «Весна священная» с самого начала своего существования снискала международное признание и мировую славу.

Ее автор, Игорь Федорович Стравинский, родился 5/17 июня 1882 года в Ораниенбауме близ Санкт-Петербурга и скончался в Нью-Йорке 6 апреля 1971-го. За свою долгую жизнь он побывал подданным трех государств – Российской империи, Франции и США – и, по его собственным словам, пережил два творческих кризиса. Первый из них был вызван утратой родины, расставанием с русской культурой и с русским языком, сохранившимся в повседневном обиходе, но постепенно вытесненным из творчества. Второй кризис был связан с переселением за океан перед Второй мировой войной. Однако, посетив Москву и Ленинград осенью 1962 года, после почти полувекового перерыва, восьмидесятилетний Стравинский вновь почувствовал себя на родине – точнее, в гостях на родине, как он заметил в то время. «Что от моей национальности осталось? – восклицал он в письме старому другу Петру Сувчинскому. – Рожки да ножки…» Сказано это было не без лукавства, ибо кто, кроме природного русского, мог выразиться подобным образом?

Русским продолжал считать Стравинского и музыкальный мир. Самыми репертуарными в его наследии всегда оставались произведения, созданные в 1910–1920-е годы на русские сюжеты и русские слова, извлеченные из фольклорных сборников. Позднее музыка Стравинского изменилась, в ней появился античный миф, священная латынь и вечные библейские темы. Язык композитора стал строже, в нем явственно проступили архетипы классического прошлого. Но и это была не последняя перемена: на восьмом десятке лет мэтр вновь удивил современников, обратившись к додекафонии. Стравинский никогда не желал и не мог останавливаться, и его не на шутку расстраивало, что далеко не все принимали повороты его творческой манеры и что самой популярной его музыкой так и остались три ранних балета – «Жар-птица», «Петрушка» и «Весна священная».

Замысел «Весны священной» пришел к Стравинскому внезапным озарением (зрительные представления будущих произведений вообще были у него часты). Как он вспоминал в «Хронике моей жизни», «однажды, когда я дописывал в Петербурге последние страницы “Жар-птицы”, в воображении моем совершенно неожиданно, ибо думал я тогда совсем о другом, возникла картина священного языческого ритуала: мудрые старцы сидят и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность». Видéние, посетившее Стравинского, было, однако, не вполне неожиданным, ибо питалось оно популярными тогда поэтическими и живописными образами. Нечто подобное можно найти у Сергея Городецкого, к поэзии которого Стравинский раньше уже обращался. Славянская архаика была одной из главных тем живописи Николая Рериха, ставшего автором либретто нового произведения.

«Весна священная» не имеет определенного сюжета. Это именно «картины языческой Руси» (подзаголовок балета), оживающие в буйных плясках доисторических славян, заклинающих весеннее пробуждение природы. Солнечная, «дневная» стихия венчается экстатическим завершением первой части – «Выплясыванием земли». Во второй половине спектакля день сменяется ночью, прославление весеннего солнца – величанием обреченной на жертву. Финал балета «Великая священная пляска», единственный сольный номер во всей композиции, обрывается на высшей точке кульминационного взлета. Избранница взмывает вверх, поднятая на руках толпы.

«Весне священной» было суждено стать символом новой музыки ХХ века, маяком для будущих поколений, как определил балет композитор Альфредо Казелла, горячий почитатель Стравинского. Музыка «Весны священной» возникла в творческом порыве редкой силы и подлинности, словно помимо воли автора. «Сочинение “Весны священной” в целом было закончено в начале 1912 года в состоянии экзальтации и полнейшего истощения сил; бóльшая часть ее была также инструментована…» Эти слова Стравинский произнес на склоне лет, присовокупляя, что финал балета – «Великую священную пляску» – он мог сыграть, но вначале не знал, как записать.

Но дальше вместо предвкушаемого успеха разразился скандал, многократно описанный очевидцами и эхом отразившийся в восприятии последующих поколений. Что же так поразило в музыке балета – впрочем, едва расслышанного на премьере из-за возмущенных криков и шума? Слухом здесь овладевает в первую очередь ритм: упругий, агрессивный, с подчеркнутыми акцентами, нарушающими регулярное течение музыкального времени. Это лихорадочный пульс новой эпохи, словно вырвавшийся из недр земли, пророчествующий о потрясениях и катастрофах. И после «Весны священной» стало уже невозможным вернуться к господству упорядоченного, «прирученного» времени.

Другое неслыханное новшество «Весны» – «варварская разноголосица», самостоятельная жизнь оркестровых голосов-попевок, подражающих первобытным инструментам. Человеческие звуки неотделимы здесь от природных – таково «пробуждение весны» во Вступлении, в котором Стравинский, по его словам, хотел передать «царапанье, грызню, возню птиц и зверей».

Самую первую мелодию во Вступлении играет фагот в необычно высоком регистре. Дальше постепенно присоединяются другие «дудки» – деревянные духовые инструменты, подражающие фольклорным свирелям, жалейкам, сопелкам. Каждый повторяет на разные лады «то, что умеет» – совсем простую попевку, иногда всего из двух-трех нот. Весенних голосов становится все больше, они заполняют весь оркестр – мир ликует, оживая навстречу весне и солнцу.

Новизна «Весны священной» поражает еще сильнее, если задуматься об истоках не в народной, а в профессиональной музыке. Ее явление подобно чуду. Наверное, Стравинский был прав, закончив свои воспоминания о ней такими словами: «“Весне священной” непосредственно предшествует очень немногое. Мне помогал только мой слух. Я слышал и записывал то, что слышал. Я – тот сосуд, через который прошла “Весна священная”»…

Через сто лет после премьеры художественный и культурный мир торжественно отмечает появление на свет «Весны священной» – театральными постановками, выставками, книгами и конференциями. В Большом театре прошел масштабный фестиваль «Век “Весны священной” – век модернизма», к нему выпущена объемистая и очень красивая книга. В стенах Московской консерватории состоялась внушительная научная конференция «Юбилей шедевра. К 100-летию “Весны священной”», в которой приняли участие гости из США, Великобритании и Германии, из Киева, Нижнего Новгорода и Санкт-Петербурга, выступившие наряду с музыковедами и театроведами Москвы. Прелюдией к конференции стал концерт Ансамбля солистов «Студия новой музыки» под многозначительным названием – «Байка о Стравинском».

Профессор С. И. Савенко

№ 8 (1246), ноябрь 2006

К 150-летию со дня рождения С. И. Танеева

Это звание, никем не присужденное, но всеми признанное, сохранилось за Сергеем Ивановичем Танеевым на многие годы. Оно принадлежало ему как знак безупречного нравственного служения прекрасному и высокому. Оно подразумевало и многообразную общественную деятельность Танеева, и его исключительную по масштабам педагогическую и просветительскую работу, и его исполнительство, и научные достижения, поднявшие русское музыкознание на европейский уровень. Наконец, его композиторское творчество, далеко не сразу оцененное по достоинству. Музыка Танеева, как и вся его жизнь, проникнута высоким этическим началом, в ней слышна глубокая убежденность в торжестве истины и добра. «Он мне всегда представлялся той «правдой на земле», которую когда-то отвергал пушкинский Сальери» (C. Рахманинов).

Жизнь Танеева была теснейшим образом связана с Московской консерваторией. Он поступил в нее одним из первых, и его имя открывает почетную доску выпускников, удостоенных золотой медали. Он стал ее профессором, поднявшим на неслыханный уровень преподавание теоретических дисциплин, воспитавшим целую плеяду учеников, среди которых блистают имена Скрябина и Рахманинова. Четыре года Танеев был директором консерватории, наследником ее основателя Н. Г. Рубинштейна. Танеевские традиции стремились сохранить в более поздние времена, ибо в них – залог жизнеспособности Московской консерватории. Как сказал один из его учеников, «Танеев был велик и гениален своей нравственной личностью и своим исключительно-священным отношением к искусству».

(далее…)

№ 6 (1244), сентябрь 2006

7 сентября в читальном зале консерватории состоялось событие, достойно отметившее юбилейный год – и месяц! – великого Д. Д. Шостаковича. По инициативе Библиотеки им. С. И. Танеева и ее директора Э. Б. Рассиной была устроена презентация новых публикаций двух издательств: «Композитор – Санкт-Петербург» и «DSCH».

(далее…)

№ 1 (1239), январь 2006

Конец ушедшего года был отмечен еще одним неординарным творческим событием: в Рахманиновском зале состоялся авторский концерт профессора Владимира Тарнопольского. Прозвучали четыре произведения: «Кассандра» для камерного оркестра (1991), «Чевенгур» для голоса и ансамбля на тексты Андрея Платонова (2001), фантазия по Дж. Джойсу «Отзвуки ушедшего дня» для кларнета, виолончели и фортепиано (1989) и российская премьера новой работы композитора «Маятник Фуко» для камерного оркестра (2004, первое исполнение в Амстердаме в Concertgebouw).

Ансамбль «Студия новой музыки» во главе с профессором Игорем Дроновым в тот вечер был «в ударе». Это было редкое слияние мастерства и воодушевления, которые отличают эксклюзивное творческое событие. Вместе с дирижером И. Дроновым, постоянным исполнителем произведений В. Тарнопольского, в том вечере приняли участие солисты Светлана Савенко (сопрано), Ольга Галочкина (виолончель), Олег Танцов (кларнет), Михаил Дубов (фортепиано, синтезатор). (далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

В уходящем году исполнилось 120 лет со дня рождения великого композитора Игоря Федоровича Стравинского. Гений русской музыки, он признан во всем мире как классик искусства ХХ столетия, чье творчество создало художественный образ эпохи образ несравненной силы и выразительности. Эволюционируя вместе со временем, живя, по его собственным словам, con tempo, Стравинский умел запечатлеть в звуке, в афористически сжатой и совершенной форме неповторимые черты бурного ХХ века, постепенно удаляющегося в глубь истории. В том, что он превратился в непререкаемого классика, есть и грустная нота: ожесточенная полемика и даже неприятие, сопровождавшие появление его новых сочинений, были на самом деле признаком неослабевающего интереса к его творчеству, в настоящее время несколько успокоившегося.

С другой стороны, музыку Стравинского нельзя назвать хрестоматийно известной, особенно, к нашему стыду, на родине композитора. Ряд значительных сочинений Стравинского, прежде всего позднего периода, никогда не звучал в российских концертных залах. Да и некоторые из известных опусов исполняются нечасто. Поэтому фестиваль, состоявшийся в связи с 120-летней годовщиной И. Ф. Стравинского в стенах Московской консерватории, оказался не просто уместным, но и необходимым – хотя бы для тех наших молодых слушателей, которые никогда не слышали в живом исполнении Симфонию псалмов. Фестиваль составили три концерта и двухдневная научная конференция.

В программу концертов – двух камерных и одного симфонического, прошедшего в Большом зале консерватории – вошли произведения Стравинского разных времен и разной степени известности, в том числе российские и московские премьеры: Кантата на тексты английских поэтов XV–XVI веков, мемориальный опус «Памяти Дилана Томаса», «Монумент Джезуальдо» и Хоральные вариации И. С. Баха в обработке для хора и оркестра. Первая программа была представлена Факультетом исторического и современного исполнительского искусства под руководством Заслуженного артиста России профессора Алексея Любимова, который принял самое деятельное участие в подготовке и проведении фестиваля. Концерт был посвящен Стравинскому – интерпретатору полифонии Ренессанса, и программу составили прежде всего сочинения 1950–1960-х годов, написанные с использованием старинных канонических форм и жанров. Очень свежо прозвучала Кантата для солистов, женского хора и пяти инструментов, где элемент подлинности был внесен американским тенором Хью Уинном (дирижировал Феликс Коробов). Но вот «Монумент Джезуальдо» показался трудноватым для молодых музыкантов. Второе отделение создало резкий контраст: там прозвучали в переложении для двух фортепиано очень разные сочинения Стравинского – «Мадрид» и «Весна священная». Блистательный ансамбль Алексея Любимова и Александра Мельникова доставил истинное наслаждение.

(далее…)