№8 (1355), ноябрь 2018

Известие о кончине Наталии Николаевны Шаховской застало меня в городе Железногорске Курской области, во время гастролей Национального Филармонического Оркестра России под управлением Владимира Спивакова. В оркестре играют ученики Наталии Николаевны – концертмейстер группы виолончелей Петр Гладыш, Николай Сильвестров, Ольга Можар и я. Имя нашего педагога значило и значит очень много не только для нас, но и для наших коллег-виолончелистов.

Когда я учился в Гнесинской десятилетке, каждый будущий виолончелист мечтал поступить в Московскую консерваторию в класс профессора Шаховской. Мы ходили на ее классные вечера, в программе которых выступали и выпускники нашей школы – Кирилл Родин и Игорь Ситников. А в 1984 году на юбилейном вечере, посвященном столетию со дня рождения С.М. Козолупова, учителя Наталии Николаевны, я впервые услышал, как она играет.

Годом позже мой педагог Татьяна Ивановна Прохорова повела меня на сольный концерт Наталии Николаевны в Малом зале консерватории. После концерта, в котором звучали произведения Шуберта и Шумана, мы с Татьяной Ивановной зашли в артистическую, где она представила меня Наталии Николаевне. А весной Наталия Николаевна согласилась послушать меня у себя дома: за час, который она могла уделить мне, я должен был успеть представить всю программу. «Пусть поступает», – это единственные два слова, которые я запомнил из сказанного тогда Наталией Николаевной.

В день экзамена третий этаж консерватории был заполнен виолончелистами. Не помню, каким номером я выступал. Экзамен принимала комиссия, в которую, помимо Наталии Николаевны, входили С.Т. Кальянов и Е.А. Колосов. Я начал играть Первый концерт Шостаковича: дойдя почти до конца каденции, на ноте «ми» третьей октавы в пассаже произошел «кикс», как говорят духовики. Наталия Николаевна остановила меня: «Хватит, за дверью доиграешь». Я молча вышел, и в голове промелькнуло: «Ну все, двойка…» Но когда нам раздали экзаменационные листы, я не поверил собственным глазам: 10, высший балл! Мне не сразу удалось протиснуться сквозь толпу перед стендом со списками поступивших, и, увидев на нем свою фамилию, я бросился к телефону, чтобы поделиться радостью с Татьяной Ивановной… Вскоре я стал учеником Наталии Николаевны Шаховской.

На следующий год, будучи уже студентом второго курса, я приехал в консерваторию «поболеть» за абитуриентов-гнесинцев. Среди них я с удивлением увидел Сашу Барскова, который в школе учился когда-то на три класса младше меня. Увы, он не поступил. Две недели спустя в «Московском комсомольце» появилась статья некоего Вячеслава Баскова под заголовком «Кого до сих пор судит тройка». В глумливой манере автор описывал тот самый день, когда виолончелисты сдавали вступительный экзамен по специальности. Прочитав эту «стряпню», нетрудно было не только заподозрить в г-не Баскове родственника Барскова, но и усмотреть в ней публичный донос, последствия которого в советское время могли оказаться непредсказуемыми. Наталия Николаевна восприняла эту новость как удар по ее безукоризненной репутации и заболела. О ее болезни я узнал позже, в сентябре, но эта статья возмутила меня беспардонной лживостью, и я не удержался от желания написать свое мнение в ту же газету. Справедливость восторжествовала: «Московский комсомолец» опубликовал мой ответ под заглавием «Клеветник».

Однажды (кажется, я был тогда на третьем курсе) Наталия Николаевна спросила меня, играю ли я на гитаре. «Немножко», – ответил я. «Сыграешь партию электрогитары в Партите Бориса Чайковского»? – Наталия Николаевна показала мне ноты. Как было не воспользоваться случаем выступить в новой для меня роли на сольном концерте своего Учителя в Малом зале? Репетиции начались ближе к ночи – на них приходил автор, который, не сделал мне ни одного замечания. Кстати, после концерта многие сказали, что раньше не замечали во мне гитариста.

Помню, прихожу на урок, а Наталия Николаевна говорит мне: «Видела афишу концерта, на котором ты играешь Сонату Франка. Почему мне не принес показать?» Набравшись храбрости, я объяснил: «Во-первых, не хотел, зная Вашу занятость, беспокоить, а во-вторых, решил теперь сам разбирать произведения». «Ну и правильно!», – неожиданно ответила Наталия Николаевна. К слову, многие ее студенты продолжали к ней ходить и после окончания консерватории. Такой возможностью я воспользовался лишь однажды – когда учил Тройной концерт Бетховена.

На одном из заседаний кафедры некоторые педагоги обвинили Шаховскую в том, что она все решает сама и при этом берет себе лучших учеников, не считаясь с остальными. После этого Наталия Николаевна решила уйти из консерватории: «Если коллеги, на которых я потратила столько сил и нервов, так ко мне относятся, то какого черта я тут делаю?!» И ушла в институт им. Ипполитова-Иванова, где ее встретили с распростертыми объятиями. Чтобы поддержать нашего Учителя, мы, ее воспитанники, организовали концерт «Наталия Шаховская и ее ученики». Организацию взял на себя пианист Алексей Гориболь: программа вечера, в основном, состояла из ансамблевых номеров. Помимо самой Наталии Николаевны, в концерте участвовали Ольга Галочкина, Олег Ведерников, Алексей Найденов, Пауль Суссь, я и совсем еще тогда юные Денис Шаповалов и Екатерина Соколова. Партию фортепиано исполняли Галина Брыкина и Алексей Гориболь, а Арию из Пятой «Бразильской Бахианы» Вила-Лобоса спела Яна Иванилова. Концерт удался на славу! Я помню слова из тоста Алексея Найденова во время скромного фуршета: «Мы становимся старше, а Наталия Николаевна – моложе».

Впрочем, справедливость восторжествовала: спустя некоторое время ректор консерватории уговорил Наталию Николаевну вернуться, пообещав создать для нее отдельную кафедру (что он и сделал). Так, Наталия Николаевна вернулась в стены своей Alma mater.

В 2015 году Наталии Николаевне исполнилось 80 лет. В честь этого юбилея прошли концерты в Малом и Большом залах консерватории. Участвовали представители всех поколений учеников Наталии Николаевны – Трулс Мерк, Даниэль Вейс, Соня Атертон, виолончелисты Королевской академии музыки в Мадриде, где Наталия Николаевна преподавала последние годы. На фуршете после концерта Наталия Николаевна села за столик и на мой вопрос, что ей принести, ответила вопросом: «Ты что, забыл, что я водку пью?»

А в сентябре прошлого года состоялся еще один концерт в честь Наталии Николаевны, но уже без ее участия. Это был концерт-посвящение, подтвердивший, что мы, ее ученики, – большая дружная семья. Наверно, в музыкальном мире существуют и другие такие семьи, но в нашем виолончельном братстве такая семья одна…

Доцент Н.С. Солонович

№7 (1354), октябрь 2018

Студии новой музыки исполнилось 25 лет. Говорить о юбиляре и легко, и сложно. Легко потому, что концертную жизнь консерватории (да и Москвы в целом) уже невозможно представить без деятельности этого ансамбля, созданного в 1993 году. Сложно потому, что трудно перечислить все достижения коллектива – сотни концертов по всей стране и за ее рубежами, участие в крупнейших музыкальных фестивалях. В конце 90-х годов исполнительская деятельность ансамбля получает концептуальную поддержку: создается Научно-творческий центр современной музыки – структура, позволяющая совместно с Кафедрой современной музыки вести теоретические изыскания в области современной музыкальной культуры.

Главное детище Студии новой музыки – проводимый с 1994 года фестиваль Московский форум. Один только перечень титульных тем форума свидетельствует о том, что для исполнительских амбиций коллектива нет культурных преград и временных препятствий. Вот лишь некоторые из них: «Россия – Германия: ретроспектива – перспектива (к 50-летию окончания Второй мировой войны)» /1995/; «Авангард на пересечении этно и техно» /2001/; «Новая музыка на старых инструментах, старая музыка на новых инструментах» /2003/; «Свобода звука» /2007/; «Франкофония: Россия − Франция» /2010/; «Россия – Италия: искусство перспективы» /2011/; «Россия – Германия: за колючей музыкой» /2013/.

Форум стал площадкой, на которой прозвучали сотни премьер сочинений композиторов разных стран, побывали самые именитые коллективы современной музыки и самые известные композиторы современности. Благодаря активной деятельности Студии, у отечественных композиторов появилась возможность слышать премьеры своих сочинений в год их написания.

За четверть века ансамбль (в связке с сопутствующими консерваторскими структурами) стал также генератором развития культурных связей между Россией и Западом. Вспомним проект под названием «Европа глазами россиян, Россия глазами европейцев» (сезон 2011–2013), для которого специально было заказано 18 сочинений российским и европейским композиторам. А в рамках Года России в Германии и Германии в России был реализован другой проект – Звуковой поток (2012–2013), в который вошли четырнадцать программ из произведений русских и немецких авторов. Но важнейшим достижением Студии новой музыки следует считать синхронизацию культурных процессов в России и на Западе, когда колебательные движения смены разных направлений приобретают одну и ту же конфигурацию и происходят одновременно.

О славном пути ансамбля, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться на разных этапах его становления, рассказывает бессменный художественный руководитель коллектива профессор В.Г. ТАРНОПОЛЬСКИЙ:

– Владимир Григорьевич, в юбилейные дни стоит вспомнить об исторических обстоятельствах появления Студии новой музыки?

– При всех сложностях 90-х тогда, как ни странно, было достаточно легко претворять в жизнь какие-то новые начинания. В воздухе висела острая необходимость обновления, создания нового направления, нового коллектива, специализирующегося на современной музыке. Своего рода прелюдией к образованию ансамбля послужил проект Ростроповича, который пригласил консерваторский оркестр выступить на его фестивале в Эвиане. Для фестиваля он предложил мне написать новое сочинение (это была опера-пародия «Волшебный напиток» на либретто И.И. Масленниковой в постановке Б.А. Покровского), и я уже тогда решил, что напишу его не для оркестра, а для ансамбля солистов, который может стать остовом нового коллектива современной музыки. После гастролей в Эвиане А.С. Соколов, в то время проректор по научной работе, выступил на Ученом совете с предложением о создании ансамбля Студия новой музыки. Для реализации этого плана в консерваторскую программу был введен новый аспирантский класс – ансамбль современной музыки.

Главным дирижером коллектива стал профессор И.А. Дронов. Хорошо помню нашу первую встречу с ним в консерваторском буфете: мы определили программу первого концерта ансамбля – это были мало кому известные произведения композиторов раннего русского авангарда. За 25 лет он провел несколько сотен мировых и российских премьер. Это что-то уже подходящее для Книги рекордов Гиннеса!…

К сожалению, потом все стало сложнее. Огромный интерес к современной музыке, который наблюдался в конце 80-х, к середине 90-х почти сошел на нет. Сказалась эмиграция двух поколений самых ярких и творчески активных российских композиторов. Не только «корифеи» – Шнитке, Денисов, Губайдулина, но и следующее поколение – Николай Корндорф, Елена Фирсова, Дмитрий Смирнов, Александр Раскатов, Леонид Грабовский, Владислав Шуть и ряд других – оказались за рубежом. Уехал и Александр Ивашкин – выдающаяся личность, автор уникальных концертных проектов современной музыки 80-х, идеолог и организатор известного Ансамбля солистов Большого театра. А в конце 90-х эпидемия эмиграции захватила и многих только закончивших консерваторию талантливых студентов. Приходилось несколько раз начинать все сначала.

В 2000-е ситуация начала стабилизироваться и скоро в Москве сформировалась уже новая композиторская среда: несколько групп интересных молодых композиторов, музыка которых теперь уже была в равной степени представлена как в России, так и за рубежом. Сегодня это уже известные авторы, и я очень рад, что практически всем из них путевку в жизнь дала наша Студия.

– Можно ли считать, что сегодня современной музыке у нас комфортно?

– В наши дни в московских афишах современная музыка представлена довольно широко, в первую очередь, работами самих молодых российских авторов. Такого ранее не наблюдалось десятилетиями, и это, безусловно, позитивный процесс. Но, с другой стороны, для широкой публики складывается ситуация, напоминающая нечто вроде небезызвестного «импортозамещения»: наша новая музыка словно выпадает из мирового контекста – произведения крупнейших композиторов (зачастую даже их имена!) по-прежнему мало кто знает. Да что там сегодняшние лидеры – у нас почти не представлена даже классика модерна – как российского, так и зарубежного! Вне этого историко-культурного контекста наши концерты легко могут превратиться в провинциальные игры для самих себя. Я давно замечаю, что даже некоторые наши известные критики не могут оценить, что в сочинении собственно авторского, а что заимствовано. Что уж говорить о широкой публике!

Поэтому одна из главных стратегических линий Студии как раз и заключается в том, чтобы представлять единую панораму современной музыки. В наших проектах мы стараемся показывать сочинения российских авторов не в отрыве, а в широком интернациональном контексте. Мы совсем не стремимся к модным сегодня гламурным сенсациям и «ивентам», а пытаемся честно и последовательно делать свое дело. Мне кажется, что именно этого – терпеливой, ежедневной, даже рутинной работы сегодня в нашем обществе очень не хватает.

– Созданная вами триада – Студия новой музыки, кафедра современной музыки и Центр – как раз иллюстрирует профессиональное отношение к организации музыкального пространства. Какова была сверхзадача ее создания?

– Вначале у нас была простая просветительская идея, уходящая корнями, наверное, в философию ХVIII века. Сам феномен просветительства в наше время, конечно, проявляется в иных формах, но и сегодня идеи просвещения, мне кажется,  востребованы не в меньшей степени, чем это было во времена Дидро. Я смотрю на российских сайтах, сколько предлагается интересных лекций по самым разным вопросам и какой к ним большой интерес! За рубежом я нигде не наблюдал такой острой потребности в познании нового.

Тогда, в консерватории начала 90-х, мы стремились в рамках отдельно взятой «институции» организовать полный «социо-динамический» цикл функционирования музыки ХХ века – изучение (Кафедра современной музыки), исполнение (Ансамбль) и просвещение (реализация Центром различных инновационных проектов – фестивалей, симпозиумов, лекционных циклов). Мы исходили из того, что эта модель будет подхвачена государственными (а может быть и частными) структурами и распространена, в конце концов, на другие музыкальные вузы страны (а может не только на вузы). К сожалению, нужно признать, этого не произошло. Успешный опыт Московской консерватории пока остается уникальным. Сегодня, когда так много говорят о важности сохранения и изучения отечественного культурного наследия, только в нашей консерватории имеются записанные и собранные нами уникальные аудиоматериалы и нотные издания важнейших произведений русского авангарда первой трети ХХ века! Без них история отечественной музыки выглядела бы очень искаженной.

– Например?

– Первое в мире додекафонное сочинение – Струнное трио Zwölftondauermusik Ефима Голышева (1914), музыкальными инновациями которого гордилась бы любая страна, в России существует лишь в виде мифа – никаких материалов нигде нет! Первая русская Камерная симфония – Симфония Рославца – то же самое! И этот список очень большой. Мы разыскали эти и многие другие незаслуженно забытые произведения, которые были практически запрещены с 30-х годов и записали их в наш аудиоархив. Но за пределами Московской консерватории этих сочинений не существует. И вся эта своеобразнейшая эпоха остается «бесхозной» и сегодня, сто лет спустя! Я говорю об этом из года в год, но ничего не меняется. У нас просто нет структуры, которая должна была бы заниматься этими проблемами. Взгляд Министерства культуры настолько «глобален», что для видения «мелочей» – судьбы конкретных композиторов и их конкретных произведений (даже шедевров) у них просто не существует «оптики»!

Но негативный результат – тоже результат и он вызывает соответствующие последствия. В условиях полной пассивности со стороны государственных организаций мы наблюдаем бурный расцвет инициатив «снизу», за пределами официальных институций. Посмотрите, сколько в одной только Москве возникло новых молодежных объединений, новых интересных проектов! Их инициаторы, наученные горьким опытом, a priori с недоверием относятся ко всему «институциональному». Такова цена этого вопроса.

– Каковы критерии отбора в формировании программ Студии? Музыка всегда должна быть хорошей или просто интересной?

– Поскольку у нас в стране пока очень мало ансамблей, оркестров, которые играют современную музыку, мы вынуждены быть «универсальными», т.е. исполнять едва ли не всю современную камерно-оркестровую музыку – от  относительно традиционных сочинений начала ХХ века до экспериментальных работ молодых авторов. Поэтому, несмотря на огромное количество программ (около 60 ежегодно!), я живу с постоянным ощущением того, что тот или иной пласт современной музыки у нас представлен недостаточно. Так, например, И.А. Барсова пожелала нам больше исполнять музыку раннего русского авангарда. Молодые композиторы столь же справедливо хотели бы чаще видеть на афишах свои имена. А посмотрите, кто из наших сверх-многочисленных оркестров исполняет музыку Э. Денисова или Н. Сидельникова (я называю лишь самые известные имена композиторов-профессоров консерватории)?! Или зарубежную классику – от Шенберга до Лютославского? Вот и получается, что оркестров в Москве много, а «всю современность» играем, в основном, только мы. Конечно, есть замечательные исключения – В. Юровский в Москве, Т. Курентзис в Перми, ну и, конечно, В. Гергиев, который находится, кажется, везде одновременно. Но в масштабах нашей самой большой страны в мире – это капля в море. Хотя в одной Москве работают больше 50 оркестров и проживает больше 600 композиторов!

– Но при таких исполнительских масштабах вы должны быть достаточно универсальными в плане стилистики играемой музыки?

– Да, мы играем сочинения всех стилей – от «новой сложности» до минимализма, от модерна начала ХХ века до сегодняшних сочинений с live electronic. Стилистический охват программ ансамбля совершенно не сводится к моим личным музыкантским вкусам. Главное при формировании программ – индивидуальная идея каждого концерта, каждого проекта, ведь в Москве конкуренция музыкальных событий – одна из самых высоких в мире, и за публику нужно бороться.

Если же говорить о моих личных предпочтениях, то, может быть, самым важным для меня является единство тех качеств, которые сегодня часто противопоставляются друг другу, но которые уже по своей этимологии образуют синкретическое единство – я имею в виду латинские sensus (смысл) и sensitivus (чувственность). «Красивые звуки» сами по себе мне ни о чем не говорят, равно как неинтересен и концептуализм, оторванный от работы со звуком. Только настоящее мастерство способно соединить эти две стихии воедино и переплавить их в Искусство. Латинское ars как раз и означает «мастерство, искусство»!

– Для вас важен вопрос соотношения художественной практики и общественной жизни, то есть вопрос культурных институций. Проблема подчинения или не подчинения им актуальна для современного музыкального социума, особенно – для радикально настроенного молодого поколения. Каковы они, современные институции, и какая она – современная молодежь?

– Любое новообразование имеет свой формат и свою инерцию. И ансамбль современной музыки – тоже не исключение. Разумеется, мы работаем над проектами, в которых традиционные возможности музыкального ансамбля качественно расширяются. Например, каждый год мы проводим проекты, связанные с современным музыкальным театром, с инструментальным театром, с электроникой и мультимедиа. Мы сотрудничаем едва ли не со всеми крупными музеями и выставочными залами Москвы. Так, в декабре в Пушкинском музее в рамках фестиваля «Декабрьские вечера», посвященного творчеству Пикассо, мы исполним три балета – Сати, Мийо, Де Фальи, – которые когда-то оформлял великий испанский живописец. Музыка будет исполняться под трансляцию видеозаписей этих исторических постановок. А в Третьяковке мы дали большой концерт, посвященный музыке русских футуристов.

В «Гараже» и в Центре им. Мейерхольда мы проводим более экспериментальные проекты, но все равно любая институция – это определенные ограничения, и форматные, и в чем-то стилистические. Но ведь вне конкретных организационных структур серьезная деятельность невозможна! Кстати, любопытно отметить, что в Москве очень многие молодые артисты категорически выступают против любого институционализма вообще. Пожалуй, в таком масштабе я столь антиинституционального движения больше нигде не встречал.

Мне кажется, что лучшее средство от застылости – конкуренция. Формы функционирования современной музыкальной культуры должны быть разными: ансамбли и консерватория, культурные центры и многообразные выставочные пространства, филармонические залы и альтернативные «неконцертные» площадки. Мы должны стремиться услышать и осмыслить вызовы нашего времени. А чтобы развиваться – быть самокритичными и не бояться менять самих себя.

С проф. В.Г. Тарнопольским

беседовала А.А.  Амрахова

Фото Олимпии Орловой

№7 (1354), октябрь 2018

6 сентября в концертном зале шведского города Хельсингборг состоялась мировая премьера новой партитуры Фараджа Караева: в исполнении симфонического оркестра города под руководством дирижера Штефана Сольома (Stefan Solyom) прозвучала оркестровая транскрипция «Лунного Пьеро» Арнольда Шенберга. Солировала София Йеренберг (Sofia Jerenberg). Наш корреспондент связался с композитором и задал ему несколько вопросов.

– Фарадж Караевич, расскажите, пожалуйста, об этом необычном проекте.

– Пару лет назад я начал оркестровать для большого симфонического оркестра «Лунного Пьеро», который в оригинале, как известно, написан для пяти инструментов. Работал медленно, для собственного удовольствия, по возможности, максимально растягивая процесс и не думая о каких-либо конкретных вариантах исполнения. В процессе оркестровки в телефонном разговоре со своим хорошим другом, австрийским дирижером и композитором Роландом Фрайзитцером я упомянул о своей работе. Фрайзитцер решил помочь с исполнением: он является редактором австрийского Universal Edition, которому принадлежат права на сочинения Шенберга, и как функционер издательства заинтересован в их продвижении. Так и получилось у него сочетание приятного – помочь другу, с полезным – прямые обязанности редактора UE (смеется). Фрайзитцер рассказал о моей работе художественному руководителю Дома музыки шведского города Хельсингбор Фредрику Остерлингу, который является композитором и одновременно блестящим тромбонистом. Он заинтересовался новой партитурой, связался со мной и попросил закончить ее к апрелю текущего года, чтобы уже осенью сыграть премьеру. Естественно, такое предложение не могло не подхлестнуть меня, и в конце марта моя вялотекущая работа была закончена.

– Вы остались довольны исполнением?

– На такой простой вопрос мне, как это не удивительно, очень трудно ответить. С одной стороны, доволен – партитура озвучена, и это, конечно, не может не радовать. С другой стороны, репетиций было всего две, а в день концерта состоялся прогон, и это не могло не сказаться на качестве исполнения. И хотя оркестр справился с партитурой, все звучало, в общем, вполне достойно, и дирижеру удалось держать зал в напряжении, сыграно было, как говорится, «крупным помолом», без внимания к мелочам, которыми наполнена партитура.

– А с чем это связано? Чересчур загружен оркестр?

– Я бы не сказал… Просматривая буклет с программами на сезон, я увидел, что они вполне традиционны и не являются чрезмерными. Как мне объяснили, такое положение связано с сокращением финансирования, и это, к сожалению, проявление тенденции, которая в той или иной степени сотрясает «просвещенную» Европу. Даже на таком известном и престижном Фестивале, как «Би-Би-Си Промс», программа нередко вообще играется с одной репетиции. Другое дело, скажем, проблемы ЛГБТ-сообществ или гендерного равенства, которым в Европе уделяется большое внимание. Тут и симпозиумы в огромных залах, и демонстрации, и обсуждения-дискуссии, и передачи по ТВ – в это вкладываются весьма солидные средства, это выгодный бизнес, товар этот можно продавать с немалой прибылью. А музыка, кому она вообще нужна!

– Как приняла публика этот опус? Ведь музыка Шенберга непроста для восприятия.

– Очень тепло. И я должен сказать, что холодная – в нашем представлении – скандинавская публика ведет себя очень активно и доброжелательно. Для меня удивительно было видеть и слышать, как долго не смолкали аплодисменты, как долго не отпускали дирижера, и он многократно выходил на поклон. Кстати, о публике. Основное население города – пенсионеры, здесь редко встретишь людей средних лет – либо школьники, либо люди пожилого возраста. И вот эти дедушки-бабушки, старики-разбойники, заполнившие зал, после завершения программы вели себя как расшалившиеся подростки – не только хлопали, но и кричали, свистели, топали ногами, выражая свой восторг. Правда, такую овацию заслужил не Шенберг, а… Дворжак (смеется).

– Вы планируете исполнение партитуры в Москве? Например, в новом концертном зале «Зарядье», на открытии которого с огромным успехом дирижировал Валерий Гергиев.

– Это зависит только от дирижера, но не от автора. Не думаю, чтобы Гергиева заинтересовал Шенберг. Этот дирижер дает до семисот пятидесяти концертов в год, он, как сказали бы прежде, настоящий «герой производства», «Ударник коммунистического труда». Здесь же нужен глубокий и вдумчивый музыкант, каким был незабвенный Евгений Александрович Мравинский, для которого длительный репетиционный процесс был естественным проявлением его творческого гения. Из ныне живущих я бы назвал, в первую очередь, Владимира Юровского и Теодора Курентзиса, двух абсолютно не похожих друг на друга дирижеров, уникальных как по таланту, так и в своей бескомпромиссности в творческих устремлениях. Так что проблем с исполнителями нет… Было бы желание.

– Спасибо за беседу!

Собкор «РМ»

№7 (1354), октябрь 2018

3 октября в офисе юридической фирмы CMS Russie в Москве состоялась церемония награждения лауреатов общества Renaissance Française. Созданная в самый разгар Первой мировой войны президентом Французской республики Раймоном Пуанкаре, организация защищала франкоязычное население и стремилась сохранить франкофонию. Сегодня «Ренессанс Франсез» представляют делегации в каждом регионе Франции и за рубежом – в том числе и в России. Основная задача общества заключается в поддержке деятелей, которые вносят неоценимый вклад в развитие французской культуры, науки, архитектуры и даже винного дела. В этом году российская делегация отметила заслугу преподавателя межфакультетской кафедры фортепиано МГК Станислава Анатольевича Бачковского.

На торжественном мероприятии общества каждый год выступают студенты Московской консерватории. И это неслучайно: в 2013-м консерватория стала лауреатом «Ренессанс Франсез» и с тех пор является ее постоянным партнером. Одно из недавних событий этого сотрудничества – реставрация парижской могилы С. Ляпунова, композитора, чье творчество имеет огромное значение для мировой музыкальной культуры.

В апреле 2018-го «Ренессанс Франсез» и Московская консерватория осуществили оригинальный проект, посвященный книге «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери, столь любимого для Франции писателя. На концертах в Славянском культурном центре в Париже дважды выступил С.А. Бачковский, который сыграл цикл «Девять музыкальных фантазий по прочтении «Маленького принца» Экзюпери» А.В. Самонова – профессора МГК (увы, ныне покойного). Исполнение сопровождалось чтением отрывков из книги (чтец – Анори де Крайенкур) и показом картин художника-мультипликатора А.В. Коваль. Фортепианные вечера посетили проректор по учебной работе МГК профессор Л.Е. Слуцкая, представители посольства России и Франции, а также внучка знаменитого писателя мадам Даге.

Не будет ошибкой утверждать, что музыкальное приношение Экзюпери от преподавателя консерватории произвело неизгладимое впечатление и на французских меломанов, и на членов общества. Получив диплом «за вклад в сохранении и продвижении культурного наследия Сент-Экзюпери» из рук Президента «Ренессанс Франсез» в России госпожи Зои Арриньон, Станислав Анатольевич поблагодарил ее за оказанное доверие. Не обидели дипломом и художницу А.В. Коваль, чьи замечательные полотна располагались в фойе. Приятным подарком для гостей церемонии стало выступление студентов класса струнного квартета доц. А.Р. Янчишиной. Максим Вотинцев (первая скрипка), Максим Доронкин (вторая скрипка), Никита Сидоров (альт) и Владислав Алкамаев (виолончель) проникновенно и, вместе с тем, виртуозно представили фантазии Самонова в аранжировке проф. В.Г. Кикты.

«У каждого человека – свои звезды», – говорил Маленький Принц собеседнику. Перефразируя цитату, у каждой церемонии награждения – свои победители. Основные награды «Ренессанс Франсез» – медали, признанные Высшей канцелярией Ордена Почетного легиона. В этом году Золотую медаль за заслуги в области франкофонии получила прима-балерина Большого театра и муза Пьера Лакотта Евгения Образцова. Неожиданным сюрпризом не только для артистки, но и для публики стало появление в зале Лорана Илера – художественного руководителя балета МАМТ им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, который произнес теплые слова в адрес коллеги.

Серебряная медаль досталась А.В. Чудинову – историку, руководителю лаборатории «Мир в эпоху Французской революции и Наполеоновских войн» Института всеобщей истории РАН. Бронза – М.И. Николаеву, президенту группы компаний «Лефкадия», занимающихся винодельческим хозяйством вблизи Краснодара. Не исключено, что вкусный пряный продукт этого производства ожидал гостей на коктейле по окончании церемонии.

Финальной точкой приятного вечера оказалась приветственная речь Посла Франции в России госпожи Сильви Берманн. В своем слове она подчеркнула необходимость сохранения культурных связей двух государств, добавив, что именно музыка является важнейшим объединяющим звеном. Остается надеяться, что дружба «Ренессанс Франсез» и Московской консерватории откроет новые страницы в русско-французской истории и будет простираться подобно планете, на которой жил Маленький Принц.

Надежда Травина,

Ответственный редактор «РМ»

№7 (1354), октябрь 2018

С 1 по 21 августа в Московской консерватории прошла Международная летняя школа. Мне выпало счастье быть переводчиком уроков японских студентов и заглянуть в педагогическую «кухню» великолепных профессоров.

…Так бы я начала, если бы писала как полагается. Но я буду писать совсем по-другому. И поэтому начну еще раз…

На первой встрече со своими японскими учениками Елена Рудольфовна Рихтер сказала: «Каждый из вас привез несколько пьес, чтобы показать педагогу. Но мы не ставим перед собой задачу научить вас играть их. За три занятия это невозможно. Наша задача – научить вас учиться. Показать вам путь, как работать, чтобы вы могли потом делать это сами». Показать путь… Японцы очень любят слово «путь». По-японски – «до». Бусидо – путь воина, тядо – путь чая. Но значение слова намного шире, чем просто «путь, дорога, тропа». «До» – образ мыслей, образ жизни. «До», если хотите, судьба. И от нее никуда не деться.

Аи Ёсида, тихая девочка, которая приехала взять несколько уроков игры на виолончели у Игоря Ивановича Гаврыша. «Что будем играть? Сонату Шостаковича? Все четыре части? Господи, помилуй, да как же они берутся за такие сложнейшие философские вещи… Тут и взрослый-то… Ну да ладно, начнем…»

Девочка играет, профессор останавливает ее после каждой фразы, то и дело выхватывает из тонких рук виолончель и смычок, показывает сам. «Вот, смотри, какие здесь пальцы… Дашь мне ноты, я тебе к следующему уроку впишу ту аппликатуру, по которой играют в России… Пиццикато здесь делается всей кистью, скользящим движением, под острым углом, чтобы звук летел… Только не увлекайся, осторожно, а то можно большой палец выбить, видел я таких… Нет, нет, не зажимай смычок в кулаке, а то потом на arco перехватить не успеешь. Оставь средний палец на трости… А вот это лучше в пятой позиции на соседней струне сыграть, чем туда-сюда первым пальцем ползать… Ну-ка попробуй… Удобно?»

«Да», – лепечет девочка, вконец оробев сразу от всего: от обилия новой информации, от портретов великих музыкантов на стенах класса, от звучного голоса педагога, который, увлекаясь, начинает размахивать руками в темпе presto agitato и изобретать такие образные сравнения, что мои переводческие способности тают, исчезают. «Здесь ты бежишь, толкаясь локтями, сквозь толпу на вокзале! А здесь играешь в ночном кабаке для подгулявших гостей… смелее, смелее! Джаз знаешь что такое? Так вот здесь джаз, сарказм, гротеск! А вот здесь – переведите ей – у нее в звуке должна появиться такая, знаете ли… стервозность, что ли…»

Ну как мне объяснить это семнадцатилетней девочке?! И даже если бы я смогла это сделать – как бы она смогла изобразить это на инструменте? Но мы не сдаемся. Профессор, концертмейстер, девочкина мама в дальнем углу класса и я, грешная, – мы изобретаем самые невероятные объяснения, все четверо буквально пляшем перед ней каждый на свой лад, чтобы только она поняла, какие всплески страстей, какой накал чувств скрыты за страницами нотной записи, исчерканными рукой сэнсэя. И надо отдать должное – к концу третьего урока девочку буквально не узнать. Она очень продвинулась технически, в ее игре появилась осмысленность и глубина. Откуда? Что за секретная технология, волшебным образом завладевающая сознанием музыканта и делающая из него молодого Ростроповича, Когана, Рихтера?

Насчет Рихтера я не шучу. Денис Владимирович Чефанов, репетируя с пианисткой Сиори Сайто этюд Шопена, говоря о манере исполнения, долго ищет сравнение и, наконец, находит. «Сыграйте мне это мужественно, как… молодой Рихтер!» Бедная Сайто-сан, бедная я. Перевести эту фразу несложно, а вот объяснить, что она означает…

Вообще говоря, именно в этом заключается основная трудность нашей переводческой работы. Выучить музыкальные термины – не проблема, их не так много, да и итальянские обозначения темпов и нюансов очень помогают, но вот справиться с полетом фантазии и образностью сравнений: «Вот эту ноту надо буквально выкрикнуть! Сыграйте эту ноту на весь смычок очень громко, пожалуйста… Куда, куда провалилась? Здесь нельзя проваливаться!… Вот эту ноту прилигуй к предыдущему такту…» И сакраментальное – «Не бросать четверть, додержать!»

Какое счастье, что я – музыкант, сама в свое время прошла через горнило занятий с педагогом и научилась воплощать в смычке его образы и сравнения, порой, самые невероятные. Но у японцев слабо развито абстрактное мышление, поэтому им бывает крайне сложно объяснить… про ту же стервозность, например. Порой мне страшно жаль, что студент не может в полной мере оценить весь фейерверк остроумия и эрудиции педагога, который хочет вложить в студента как можно больше. Ведь времени совсем мало, и оно так быстро проходит.

Лариса Борисовна Рудакова искренне огорчается, отпуская с последнего урока Дзюнки Огути. Мальчик – фантастический баритон! – уезжает уже завтра и не сможет участвовать в концерте. А он потрясающе чувствует все слова педагога, тут же воплощая их в голосе. «Золотой ты мой! Умница! Какие еще нотки с собой есть? Скарлатти? Давай Скарлатти». «Скарурати-о додзо» («Скарлатти, пожалуйста!») – перевожу я, и пока парень поет, быстренько ищу в словаре всякие анатомические названия, которыми изобилуют уроки вокала в силу специфики звукоизвлечения: нижняя челюсть, лопатки, лобные пазухи, нёбо… «Все должно быть свободно! Плечи опусти, руки деревянные не делай, грудь расправь, собери звук в переносицу!» Не знаю, как парню это удается, но фраза, которая не получалась, вдруг звучит проникновенно и бархатно. Кто бы мог подумать, что в этом невысоком японском подростке – а Дзюнки всего семнадцать, он еще школьник – таится сокровище! Такие подростки бегают по Японии тысячами – шустрят, подрабатывая в забегаловках, на почте, в дорожных службах…

Хотя семнадцать – это не такой уж и подросток, это уже человек, который серьезно задумывается о своем будущем. Допустим, через год Огути-сан приедет поступать к нам в консерваторию. Он, конечно, поступит – но что ждет его на родине после получения диплома? Готов ли он отдать профессии музыканта всю свою жизнь? А если он старший сын? Старший сын по традиции наследует отцовский дом и семейный бизнес. Будет ли готова его семья к тому, что он изберет другой путь?

Пианисту Тайсэю Сигэно восемнадцать лет, он тоже еще школьник. Однако сам для себя уже все решил. Он – музыкант. И какой! После нескольких занятий, на которых вместе с Дмитрием Анатольевичем Людковым была отшлифована каждая фраза первой части Шестой фортепианной сонаты Прокофьева, Тайсэй сыграл ее на заключительном концерте так, что зал взревел! Концерт продолжался три с половиной часа, сонатой Прокофьева мы его завершали, бедняга Сигэно-сан в ожидании своего выхода буквально места себе не находил, но в итоге вышел и сыграл как зрелый музыкант, переживший в своей жизни многое… «Понимаешь, в этой музыке все построено на контрастах. Здесь постоянная борьба между светлым и темным началом, как будто в одном человеке борются две его сущности – добрая и злая. Смотри: вот главная тема – широкая, спокойная… и вдруг она резко прерывается этими диссонансами… как будто в безмятежный сон врывается ночной кошмар…» Я старательно подбираю сравнения, вспоминается даже акунин – злой человек, злодей… «А вот здесь – слышишь? – противопоставляются страстность человеческой жизни и равнодушное течение времени». Парень слышит. Он слышит все. И с энтузиазмом воплощает слышимое в пальцах: с лица не сходит радостное изумление, потому что ему открывается совсем другая музыка, чем та, которая написана в нотах.

Эти открытия – порой совершенно неожиданно для себя – делают все без исключения японские студенты. Репетируем «Музыкальный момент» Рахманинова. «Ну вот что вы видите, когда это играете?» Сато-сан молчит. Потому что в Японии на уроках студентам разговаривать не положено. Чефанов-сэнсэй объясняет, КАК играть и ЧТО при этом видеть. Но вдруг замолкает и становится очень серьезным. «Переведите ей, пожалуйста, как можно более точно. Этот образ и эти чувства – МОИ. А она должна показать мне СВОИ. Она должна выразить их этой музыкой так, чтобы я их понял. И чтобы все поняли. Сато-сан, Вы должны искать СВОЕ. Вы должны творить!» На лице Сато-сан – растерянное недоумение. Творить ее не учили…

Это, пожалуй, самая большая трудность, с которой сталкиваются практически все японские музыканты, приезжающие к нам учиться. Творчество, интерпретация, собственное вѝдение – все эти слова студент хоть и знает, но что с ними делать на практике, слабо себе представляет. В традиционной японской системе обучения любой профессии, в том числе творческой, процесс передачи знания требует беспрекословного подчинения учителю и как можно более точного повторения его технических приемов. И это правильно, поскольку способствует сохранению традиции. Кроме того, подобные отношения «учитель – ученик» заложены в конфуцианских нормах традиционной морали, которые по сей день доминируют в сознании японцев, пусть они порой сами того не сознают.

Однако при обучении западной (русской, европейской, американской) классической музыке эти принципы не работают. Например, в русской исполнительской школе ученик – соавтор интерпретации преподавателя. Он задает вопросы, он делится своими мыслями, он даже может предложить что-то свое. Если он до мелочей копирует манеру игры педагога, то это уже называется шарж и подходит больше для капустников, чем для серьезных концертов. Поэтому японским студентам, изучающим западную классическую музыку, приходится туго. Слушаться учителя и одновременно привносить в музыку что-то своё не так-то просто. Надо преодолевать себя. А это уже проблема. Мондай дэс нэ…

И еще есть проблема формирования технического аппарата. Говоря проще – постановки рук. У двух юных скрипачек, Мидзухо Сингай и Айки Икэсуэ, учениц Алексея Алексеевича Гуляницкого, неправильно поставлена правая рука. У обеих проблема с мизинцем. Педагог показывает им, какие упражнения делают в России совсем маленькие детки, когда только учатся держать в руках смычок. У Мидзухо-тян дела чуть лучше – все-таки она не первый раз приезжает заниматься в консерваторию, а уже в третий – но у Айки-тян зажата кисть, слишком широко расставлены пальцы и нет чувства баланса смычка, который – баланс – контролируется как раз мизинцем.

Мамы – а девочки, конечно, приехали с мамами – тщательно фиксируют все на камеру. Сэнсэй ставит в нотах аппликатуру, штрихи, колдует над более удобным распределением смычка, объясняет, как играть спиккато – а у Мидзухо-тян уже сейчас не совсем получаются «прыгающие» приемы: «Руку, срочно ставить руку! Ничего, я дам вам координаты одной японской скрипачки, она у нас училась, она все знает, она вам поможет… Это можно делать только под контролем… Большая работа предстоит…» Мамы несколько растерянно переговариваются между собой. Оказывается, спиккато у Мидзухо-тян не получается не потому, что она мало старается. Оказывается, здесь этот универсальный японский рецепт – «Гамбаттэ!» («Старайся!») – не поможет и даже навредит…

Но как хороши были обе на отчетном концерте – одна в сиреневом платье, другая в розовом, одна с блестящим «Рондо каприччиозо» Сен-Санса, другая с солнечным Концертом Бруха! Айка-тян, трогательно уснувшая в своем розовом принцессином платье под портретом Рахманинова, стала одним из символов нашей Школы. Как и чьи-то туфельки на шпильках, сброшенные после трудового дня куда попало – одна на кресло, другая под него… Как и слезы расставания с педагогами, которых не избежал, по-моему, никто, даже мальчики… Что поделать, это Путь…

Н.Ф. Клобукова,

кандидат культурологии,

НТЦ «Музыкальные культуры мира» МГК

№6 (1353), сентябрь 2018

Про таких говорят: воистину – человек мира. И мы можем только гордиться тем, что он – наш соотечественник. Но случилось неизбежное: на 88-м году жизни великий художник ушел в вечность. Уникальный русский Музыкант, который, как никто иной, удивительным образом умел раскрывать своеобразие, полноту и красоту окружающего мира. 16 июня 2018 года в дирижерском искусстве завершилась эпоха ГЕННАДИЯ НИКОЛАЕВИЧА РОЖДЕСТВЕНСКОГО. Кто-то может сказать: а разве нельзя назвать последние полстолетия, к примеру, эпохой Светланова, Караяна или других выдающихся дирижеров? Разумеется, можно, ведь вклад каждого из них в исполнительское искусство мира трудно переоценить. Но и в случае с Рождественским эпохальность его творчества настолько очевидна, что не требует никаких доказательств. Уникальна прежде всего сама личность художника, кажется, сумевшего при жизни объять необъятное:

Сколько партитур им освоено и отредактировано!

Сколько концертов им продирижировано (и с какими оркестрами)!

Сколько мировых и российских премьер сыграно!

Сколько просветительских акций с рассказами о музыке проведено!

Сколько гастрольных поездок совершено!

Сколько явлений мировой культуры осмыслено и усвоено!

Сколько книг прочитано и какие труды написаны!

Сколько записей оставлено!

Сколько композиторских имен открыто!

И, наконец, сколько молодых дирижеров воспитано!

Рождественский был столь щедро одарен от природы, что, казалось, какой вид творчества в начале жизненного пути он бы не выбрал, всё будет талантливо и превосходно. Обладая выразительной внешностью и красивым бархатным тембром голоса, он мог бы стать блистательным актером. Прекрасно чувствуя сцену и тонко ощущая нить драматургического развития, он был бы выдающимся театральным режиссером. Любовь к литературе и художественному слову привела бы его в избранный круг великолепных чтецов-декламаторов. Пытливая исследовательская мысль, любознательность, внимание к мельчайшим деталям и постоянный поиск истины открывали перед ним перспективу крупнейшего музыканта-ученого. Непрекращающийся до конца жизни интерес ко всем без исключения видам искусства стяжали ему славу одного из самых могучих эрудитов, корифеев и знатоков в этой области человеческой деятельности.

Но судьбе было угодно, чтобы все эти дарования воплотились в дирижерском искусстве. Именно в амплуа дирижера Геннадий Николаевич стал актером и режиссером, оратором и ученым-исследователем, художником-живописцем и музыкантом-просветителем. Как никто другой, умел создавать вокруг себя атмосферу музицирования и любви к искусству. Обладая способностью ощущать красоту, умел делиться этим чувством со всеми окружающими. Рождественский мог превращать труд оркестрового музыканта в удовольствие. Приступая к исполнению, он наслаждался сам и приглашал всех на свой «творческий пир».

В его интерпретациях неизменно присутствовала радость открытия музыки. Его мощнейший интеллект в сочетании с обворожительно-обаятельной эмоциональностью и отточенной мануальной техникой как магнитом притягивал музыкантов в желании следовать за ним. При всей своей работоспособности он никогда не выглядел больным и уставшим. И в жизни и за пультом Геннадий Николаевич всегда был свеж и бодр, элегантен и артистичен, энергичен и ловок, приветливо улыбчив и восхитительно остроумен. И одновременно академически сдержан и уравновешен, умен и стратегически расчетлив, безукоризненно ясен и понятен.

Энергия, которую он черпал в жизни и в искусстве, щедро дарилась исполнителям и, зеркально отраженная оркестром, выплескивалась в слушательскую аудиторию концертного зала. Каждая встреча с маэстро превращалась в праздник! И только в артистической после бесконечного потока благодарной публики лишь на какой-то короткий миг можно было уловить в выражении его лица невидимую всем колоссальную цену затраченных им творческих усилий…

Рождественский олицетворял собой пример настоящего русского интеллигента. Он был живой легендой, «последним из могикан», связующей нитью между прошлым и настоящим. Его аристократический облик нес на себе печать эпох Прокофьева, Мясковского и Стравинского, Оборина и Ойстраха, Шостаковича и Бриттена, Шнитке, Покровского и Любимова. Его речь была ясной и литературной, будто уходила своими корнями в творчество Толстого, Тургенева, Чехова. Характерные ее обороты воскрешали в памяти романы Булгакова и рассказы Зощенко. А с каким неподдельным саркастическим юмором он умел сыпать цитатами из советских газетных передовиц!

В личной жизни Рождественский был замечательным мужем и отцом. История его супружеского и творческого союза с выдающейся пианисткой Викторией Постниковой вписывается в тот же блистательный ряд, в котором уже стоят имена Голованова и Неждановой, Ростроповича и Вишневской, Щедрина и Плисецкой.

Его дирижерские уроки и мастер-классы, длившиеся, как правило, от трех до пяти часов подряд, оставляли ощущение причастности к высокому и прекрасному искусству. Каждое из его замечаний и пожеланий «полновесным золотым рублем» одаривало студента и навсегда оставалось в его памяти.

Когда после концерта-диплома наших выпускников (15 июня), дирижировавших Вторую и Седьмую симфонии Прокофьева в артистической мы подняли бокалы за здоровье Геннадия Николаевича, мы еще не знали, что этот вечерний концерт окажется своего рода прощанием с великим музыкантом, так искренне любившем и с таким совершенством исполнявшим музыку Прокофьева. Вместе с заключительными тактами Седьмой симфонии, словно по капле отсчитывающими последние удары сердца, иссякала и жизнь Геннадия Рождественского, творчество которого теперь уже навеки вписано золотыми буквами в историю мировой культуры.

В этом глубоко символичном стечении обстоятельств (вместе с непередаваемой никакими словами горечью утраты, как и в мажорном финальном аккорде Седьмой симфонии Прокофьева), услышим надежду на то, что наши молодые дирижеры будут верны художественным заветам Мастера и его беззаветному служению Искусству. Чем дальше вперед будет уходить время, тем дороже для всех нас будет и память о Г.Н. Рождественском, о человеке и музыканте, дарившем людям чудо прикосновения к Прекрасному.

Доцент С. Д. Дяченко

№6 (1353), сентябрь 2018

Открытие нового концертного сезона в Московской консерватории ознаменовалось большим событием. 4 сентября стартовал Международный конкурс молодых композиторов «Новые классики», инициированный фондом с одноименным названием и созданный при поддержке Федерального агентства по делам молодежи и Ресурсного молодежного центра. Уникальностью конкурса является намеренное объединение двух совершенно противоположных музыкальных направлений – современной академической музыки (авангардной) и популярной (эстрадной, classical crossover и т.д.). Именно в этих номинациях и будут состязаться композиторские таланты от 14 до 35 лет.

На пресс-конференции, состоявшейся в фойе Большого зала, журналистам подробно рассказали о концепции и планах предстоящего музыкального марафона. Спикерами выступили ректор консерватории, профессор А.С. Соколов, заведующий кафедрой современной музыки МГК и художественный руководитель ансамбля «Студия новой музыки», профессор В.Г. Тарнопольский, генеральный директор фонда «Новые классики» Ю.В. Музыка, а также член Попечительского совета МГК М.Г. Сасонко, который анонсировал открытие новой художественной выставки «Связующая мелодия времен», расположившейся в пространстве Большого зала.

«Этот конкурс – новый шаг, который уже был обеспечен существованием такого композиторского конкурса как конкурс имени Юргенсона. – пояснил ректор. – «Новые классики» сблизят и тех, кто пишет для широкой аудитории и тех, кто ориентируется на подготовленного слушателя. Пришло время объединить эти две магистрали». Как указано в требованиях, на конкурс принимаются инструментальные пьесы для любого состава от 3-х до 41 исполнителей, причем, каждая номинация содержит базовый «набор» инструментов (так, для сочинений популярной музыки можно использовать синтезатор, электрогитару и бас-гитару).

Конкурс пройдет в два этапа. На первом из них профессиональное жюри отберет из присланных на сайт заявок всего десять партитур. Их авторы по результатам первого тура будут приглашены уже на очный тур, который пройдет 17 ноября – здесь же и объявят финалистов. А на Гала-концерте в Московской консерватории произведения участников, дошедших до финала, исполнит ансамбль «Студия новой музыки». В этот же день, 18 ноября, публика узнает победителей Первого международного конкурса «Новые классики». Окончательное расписание и место проведения обоих туров пока до конца не сформировано, однако, нет сомнений, что большая часть мероприятий состоится в стенах консерватории.

Членами жюри стали известные и авторитетные композиторы: В.Г. Тарнопольский, Э.Н. Артемьев, а также приглашенные зарубежные гости, заявившие о себе как лидеры авангарда. Это – один из основателей спектральной музыки Тристан Мюрай, чьи сочинения активно исполняются и изучаются студентами консерватории, а также Иван Феделе, который нередко приезжает с лекциями по приглашению Центра современной музыки. Впрочем, вскоре к этим композиторам присоединятся их коллеги из сферы популярной музыки и коммерческого искусства (в данный момент ведутся переговоры).

«Мы сознательно не ограничиваем стилистические особенности наших конкурсантов, – заявил Владимир Григорьевич Тарнопольский. – Судить – довольно рискованное занятие. Еще со времен Теодора Адорно в мире существовало враждебное противопоставление высокого искусства и популярного. Хотя и в 1960-е композиторы авангарда пытались объединить современную музыку с популярной: например, в «Симфонии» Лучано Берио задействован как симфонический оркестр, так и моднейший в то время вокальный ансамбль «Swingle Singers«. А сейчас таких экспериментов стало еще больше».

По словам Ю.В. Музыки, общий премиальный фонд конкурса составит один миллион рублей. Также жюри и представители СМИ не исключают возможности специальных наград, призванных поддержать молодых дарований. А наиболее оригинальные партитуры планируют записать и позже выпустить на аудио-дисках. Также в рамках конкурса будет организована образовательная программа «Школа новых классиков», в ходе которой участники получат необходимые знания об основах авторского права, работе с продюсерами, личном бренд-менеджменте и о многом другом. Прием заявок на конкурс «Новые классики» уже открыт и продлится до 31 октября. Композиторы всех стран, дерзайте!

Надежда Травина,

Ответственный редактор «РМ»

Фото Эмиля Матвеева

№6 (1353), сентябрь 2018

Концертная и учебная деятельность Московской консерватории не прерывается даже в летние месяцы. Уже по традиции август знаменует собой время интереснейших встреч и событий. Многие профессора несут свои знания студентам за пределами нашей страны. А к нам из разных уголков мира приезжают как именитые исполнители и творческие коллективы, так и совсем юные музыканты, только открывающие для себя волшебное таинство музыки.

Этим летом в стенах Московской консерватории параллельно прошли два важных мероприятия, расширяющих горизонты международного сотрудничества: Международный музыкальный фестиваль «Собираем друзей» и Международная летняя школа. Полюбившийся публике фестиваль проводится без перерывов уже на протяжении двенадцати лет, и с каждым годом список охватываемых стран становится все больше. В этот раз на сцене Рахманиновского зала с концертами выступили гости из Италии, Турции, Японии, Китая, Колумбии, Болгарии, Армении, США, Латвии.

Яркая программа порадовала слушателей как классическими произведениями русских и зарубежных композиторов, так и оригинальными номерами музыкантов, которые представляли традиционное музыкальное искусство разных времен и народов. Каждый концерт был и презентацией уникальных инструментов: барочная архилютня, японский кото, китайский цинь, турецкий канун, армянский дудук и многие другие. Не обошлось и без интернациональных вечеров: Болгария – Россия, США – Япония.

Задача фестиваля «Собираем друзей» – показать не только музыкальное искусство различных культур, но заинтересовать, продемонстрировать глубину и индивидуальность каждой из них. Поэтому мы не могли не задействовать и другие виды искусства. Так, концерт «Легенды Анатолии» был организован совместно с Драматическим театром песочного искусства «Пески времени», а в течение всего фестиваля в холле Рахманиновского зала проходила выставка «Паузы» московского фотографа Дарьи Жигалиной, которой удалось запечатлеть в своих работах самые яркие моменты с выступлений зарубежных артистов, принимавших участие в наших международных проектах.

Дружественную атмосферу музыкального путешествия поддерживали и учащиеся Международной летней школы, ставшие на время каникул воспитанниками Московской консерватории. Лучшим из них посчастливилось выступить с собственным номером на праздничном отчетном концерте.

С каждым разом количество заявок на участие в международной школе увеличивается, что говорит о растущем интересе среди иностранцев к русской академической традиции и, несомненно, высоком уровне и качестве преподавания в Московской консерватории. В этом году к нам приехало более ста человек разных возрастов и уровня подготовки.

Чтобы ребята могли глубже проникнуться русской культурой, в свободное от занятий время была организована обширная экскурсионная программа: группы посетили Московский Кремль, Третьяковскую галерею,                 ГМИИ им. А.С. Пушкина. Посчастливилось побывать и на проходившем в это время Фестивале Индонезии, а также увидеть уникальное шоу японского традиционного искусства конной стрельбы из лука Ябусамэ, которое впервые демонстрировалось в нашей стране, а также выступление российских мастеров джигитовки на Московском ипподроме.  Приобретение новых знаний даже за пределами учебных классов создавало живую и творческую атмосферу.

А тем временем, своеобразным «отражением» Международной школы в далеком китайском городе Хэйхэ проходили мастер-классы профессора А.В. Соловьева и главного хормейстера Камерного хора МГК М.Н. Челмакиной, в продолжение действия договора о сотрудничестве между вузами, подписанного в юбилейном для МГК 2016 году (в прошлом году мастер-классы проводили профессор И.Н. Плотникова и доцент Е.И. Скусниченко).

В течение двух недель кропотливой работы в классе и с Хором Университета А.В. Соловьев занимался проблемами интерпретации русской и западноевропейской музыки от барокко до современности, изучением технических вопросов хорового пения –интонации, дыхания, ансамбля, артикуляции русского языка, музыкальной драматургии, смысловой концепции, верности замыслу автора…

Большой интерес вызвали и уроки сольного пения М.Н. Челмакиной, во время которых студенты изучили несколько репертуарных арий и с успехом спели их на заключительном гала-концерте, «соревнуясь» с педагогом, блеснувшей исполнением романсов Чайковского, Римского-Корсакова и сложнейшей арии Альцины из одноименной оперы Генделя.

На мастер-классе, организованном для педагогов китайских вузов, присутствовали представители нескольких городов (Харбин, Цицикар, Хэйхэ и др.), в числе которых были и воспитанники Летней школы МГК, которые специально записались на курс проф.  Соловьева, чтобы усовершенствовать профессиональные навыки, полученные ранее в России.

Среди изученных хоровых партитур были сочинения Щедрина, Свиридова, Шнитке, А. Чайковского, Бодрова, Леденева, Киселева, Евграфова, Бойко, Шебалина; получены представления о русском фольклоре и классике российской песенной эстрады (слушатели с удовольствием исполняли «Русское поле» Френкеля, «Подмосковные вечера» Блантера, «Песню о криницах» Эшпая и др.). Сейчас, когда Китай активно стремится к интеграции и освоению европейской культуры, подобные образовательные акции крайне важны.

Виктория Пан,

специалист Управления международного сотрудничества МГК

Фото Даши Жигалиной

№6 (1353), сентябрь 2018

В советской музыке, начиная со второй половины XX столетия, как бы ни противилась этому власть, всё больше ощущалось воздействие современных зарубежных течений, которые в СССР не знали. Эдисон Денисов и Сергей Слонимский неизбывно обнаруживали в себе внутреннее несоответствие многому в происходящем. Читая их письма, понимаешь, как много для них значило художественное воображение, то есть, своя версия мира. При этом у каждого было индивидуальное чувство веры, что музыкальные дела улягутся, не будет неприятностей или публичных скандалов. Последнее они воспринимали, скорее, как нечто совершенно естественное для тягот социума. Они прекрасно понимали, что определяющим становится то, что ты делаешь сам, а не то, что время и социум делают с тобой (то есть, обществом выдвинутое и навязанное ощущение). Оба писали музыку, условно говоря, от первого лица.

Многие строки в переписке С.М. Слонимского и Э.В. Денисова свидетельствуют о цельности и во многом схожести их художественно-мировоззренческих позиций. В письмах, хотели они этого или нет, можно наблюдать процесс автопортретирования. Даже ирония, чаще всего, направлялась на самого себя, но порой и на представление того или иного события в культуре и жизни.

Они прекрасно знали цену, которую приходилось платить за жизнь в несвободной России. При этом в мире музыки каждый из них чувствовал себя абсолютно свободным. Вероятно, оба могли бы разделить мысль И. Бродского, большого друга С. Слонимского, высказанную о положении творящей личности: «На каком-то этапе я понял, что я – сумма своих мыслей, действий, поступков, а не сумма чужих намерений».

Письма сохранили постоянное возмущение обоих «вольной редактурой» их статей. 1-го августа 1965 года Слонимский пишет другу: «В сентябре журнал «СМ» дает мою статейку о студентах ЛГК. Прислали на визу, уже сдав в типографию (т. е. для проформы). Вымарали фразы типа: «Для современного певца понимать только классику XIX века и то, что на нее похоже, – это очень мало» – и все в этом духе. Зато вставили всякие демократические фамилии (Орфа вместо Стравинского и пр.). Ну, это как всегда. Мои поправки явно не внесут. Терплю ради того, чтобы поддержать печатно хороших ребят – Фалика, Мнацаканян, Лаул, Кнайфеля, Баневича и других (хотя и тут приходится маневрировать)». В следующем письме, 8 августа, через неделю, возникает категорическое резюме: «Статей больше решил вообще не писать, надоело уступать и приспосабливаться и подписывать смысловую правку. Читать тебе мою статью не нужно: суть ее в фамилиях, а ты их уже знаешь».

Два очень разных мастера в те годы общались на волне полной искренности, взаимного доверия и притяжения. Они постоянно ощущали необходимость личного общения, знакомства с новыми композициями и, разумеется, через эпистолярное слово обобщали свои взгляды – честно, нелицемерно. Вот один из многочисленных примеров –        20 ноября 1971 года Денисов пишет Слонимскому из Москвы: «… я тебя еще раз хочу поздравить с твоим прекрасным вечером. Это было во всех отношениях прекрасно: ты отлично играл на рояле, прекрасно держался и очень – как всегда – умно говорил. Молодец! Из музыки, я тебе сказал уже, мне больше всего понравились «Антифоны». Это, конечно, – извини меня, но я стараюсь говорить всегда правду – намного выше, чем все остальное, что ты показывал. И дело здесь не в оригинальности общей идеи, а в том, что это просто очень хорошая музыка».

Периодом «бури и натиска» в истории отечественной музыки характеризовались 1960-е годы и первая половина 1970-х. Именно к нему относится книга «Эдисон Денисов и Сергей Слонимский: переписка (1962–1986)» (публикация Е. Купровской и Р. Слонимской. Комментарии выполнены ими, а также С. Слонимским и А. Вульфсоном). Это было время, когда противостояние новаторов и консерваторов достигло, пожалуй, одной из высочайших точек, а авторы переписки еще не обрели статуса выдающихся русских композиторов XX века, но уже смело бросили вызов рутине и ретроградству.

Некоторые характеристики персон из окружения молодых композиторов не лишены субъективности. Однако, непосредственность наблюдений, свойственная Денисову и Слонимскому, приоткрывают и новое в облике современников. Естественно в орбиту внимания попадают оценки не только отечественных музыки и музыкантов, но и зарубежных. С особой прямотой отражаются в письмах переживания обоих композиторов по поводу услышанного, увиденного, прочитанного (в частности, многих партитур, тогда озвученных лишь глазами).

Подчеркнем главное. Авторы переписки обладают редкой глубиной и точностью наблюдений, не превращаясь при этом в холодных регистраторов болезней времени. Рекомендую всем, кто был свидетелем описанных событий, или, кто скорее, формировался в совершенно иное время, изучить этот источник самостоятельно. В музыкальной истории минувшего столетия многое поучительно.

Профессор Е.Б. Долинская

№6 (1353), сентябрь 2018

Творчески ярко завершился фестиваль «Музыкальная молодежь Москвы – 85-летию С.М. Слонимского», организованный кафедрой истории русской музыки Московской консерватории. Он охватил шесть концертов: начался в Большом театре, а закончился симфоническим итогом в институте им. Ипполитова-Иванова. Отрадно, что организовать подобную панораму творчества крупнейшего отечественного автора было исключительно легко. Слонимский – постоянно исполняемый композитор-классик, музыка которого широко вошла в концертный репертуар как видных музыкантов, так и обучающейся молодежи всех рангов.

Тот факт, что пианисты много играют пьесы Слонимского, также не составляет секрета. Сергей Михайлович и сегодня во всеоружии своего фортепианного мастерства, когда-то полученного из рук самого В.В. Нильсена. Ну кто из современных композиторов дерзнёт с эстрады импровизировать на темы, предложенные залом? Не очень многие, думается! А Слонимский на эстраде как бы допускает слушателя в «святая святых» своей творческой лаборатории – сочиняет здесь и сейчас, причем, в строго реализуемой, только ему известной форме. Сергею Михайловичу на это требуется меньше минуты!

Замечательно, что в свои 86 лет Слонимский не только много сочиняет, но также творит. Как опытнейший литератор он захватывает публику устными рассказами не столько о себе, сколько о времени, современниках, прошедших событиях, знаковых для культуры. И о тех выдающихся мастерах, которых сейчас нет, но которых нельзя забывать.

Незабываемое впечатление на публику произвел концерт-увертюра в Бетховенском зале Большого театра. Известные и новые сочинения Слонимского представил блистательный дуэт  – солистка ГАБТ, лауреат конкурса им. Слонимского Юлия Мазурова и композитор, пианист, литератор, выпускник Московской консерватории Александр Покидченко.

Большой многодневный фестиваль обычно включает в свою программу новинки. В шести концертах их было немало. Например, состоялась московская премьера девятой (последней на сегодня) оперы Сергея Михайловича «Смерть поэта» на текст М.Ю. Лермонтова, которого Слонимский чтит с юных лет и постоянно пишет новые романсы на его тексты, неоднократно украшающие программы молодых певцов.

Московскую премьеру концерта для альта, посвященную Ю. Башмету, прекрасно сыграл Чжан Кай Линь, аспирант Московской Консерватории. Сочинение, названное композитором «Трагикомедией», возникло по мотивам  «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского. Здесь композитор привлек сложнейшие средства современной альтовой техники.

В 2015 году Слонимский написал «Легенду» для скрипки по поэтичной  новелле Тургенева «Песнь торжествующей любви». Замечательный скрипач и ректор Института им. Ипполитова-Иванова Валерий Ворона, присутствовавший на московской премьере этой пьесы, загорелся желанием сделать ее версию со струнным оркестром. Ее осуществил М. Кадомцев: «Легенда» в новом тембровом прочтении имела огромный успех у слушателей и удостоилась искренней благодарности ее автора.

Для исполнения «Весеннего» скрипичного концерта из Бельгии специально прилетел Тигран Майтесян, один из ярко индивидуальных скрипачей. Успеху интерпретации концерта, давно известного скрипачам, сопутствовал и голос уникального инструмента Гварнери дель Джезу. А от автора настоящих строк Сергей Михайлович получил скромный подарок – монографию «Музыкальная  галактика Сергея Слонимского» («Композитор – СПб», 2018).

Отрадно, что в каждом ВУЗе желающих участвовать в фестивале было больше, чем возможностей включить всех в программы концертов. Наряду со студентами также выступали и молодые педагоги. В переполненных залах было немало преподавателей и коллег Сергея Михайловича – Ю.В. Воронцов, А.П. Кулыгин, Ю.А. Евграфов, И.А. Скворцова, А.В. Наумов, Т.А. Старостина, С.Ю. Сигида и др.

Фестивали музыки Слонимского делать легко и очень увлекательно. Коллеги разных городов! Попробуйте и убедитесь в этом сами.

 Профессор Е.Б. Долинская

№6 (1353), сентябрь 2018

Борис Иванович Куликов учился в Московском хоровом училище, работал в Ансамбле песни и пляски А.В. Александрова, Государственном академическом русском хоре А.В. Свешникова, был ректором Московской Консерватории и многие годы преподавал в ней, первым исполнил в России оратории «Рай и Пери» Шумана, «Заповеди блаженств» Франка…

Борис Иванович был человек непостижимый и в высшей степени загадочный. Какие-то вещи обретали смысл только тогда, когда профессор говорил об этом лично. Невозможно было понять, почему его шутки так особенно смешны – в чужом пересказе больше половины обаяния и дерзости они теряли. Каждый его взгляд, жест и интонация обладали невероятной притягательной силой. Он был живым воплощением самоуважения и чувства собственного достоинства.

Невозможно было спародировать его музыкальную манеру, хотя каждому хотелось хоть в чем-то походить на своего учителя.  Главное, было непонятно, почему он так обращает наше внимание на ошибки в чувстве музыкального времени. Это казалось слишком сложным, чтобы вместить все в один урок и слишком рискованным, чтобы отбросить все остальное и заниматься только этим. Но Борис Иванович любил рисковать, как и любил изучать новую музыку. Его можно было случайно застать в библиотеке, выписывающим что-то из совсем свежей, незнакомой партитуры.

Время рядом с ним изменялось, причудливо смешивая времена и эпохи в одно целое. Само его присутствие в 26-м классе делало всех нас, пусть незначительной, но всё-таки частью исторического процесса, который обычно смутно угадывается в череде будних дней. Борис Иванович рассказывал о том, как Стравинский приезжал дирижировать в Москву. Как впервые придумали начинать исполнение концерта Шнитке в темноте и что из этого тогда вышло. Каково было слушать Брамса на немецких пластинках во время военной службы в ГДР.

Обычно говорят, что невозможно человека научить, но всему можно научиться самому. Борис Иванович был из тех учителей, что могут научить. Разница в облике студента до и после занятия специальностью была заметна невооруженным глазом. А если ты бывал последним в этот день, то потом можно было даже дойти с профессором до лифта, обсуждая пончики на ВДНХ. И вот в таких бытовых мелочах почему-то и рождалось желание прийти домой, сесть за инструмент и не останавливаться, пока не получится сделать что-то, чем он сможет быть доволен.

 К нему постоянно приходили благодарные ученики, приезжали со всего света и каждому он на прощанье крепко жал руку. Как жал ее ученику после каждого урока, даже если минуту назад ласково, но угрожающе предлагал перевестись в другой класс. Когда приходили мысли, что однажды придет время, и нам не к кому будет прийти на урок и протянуть руку, это пугало одиночеством, которое преследует любого, кто теряет близкого человека.

Теперь время пришло. 4 июля профессора Бориса Ивановича Куликова не стало.  Но каждый раз, когда ошибаемся, мы слышим его голос внутри себя.

Ирина Панфилова, V курс ДФ

№6 (1353), сентябрь 2018

Хоровод тихих, теплых майских дней завершился традиционной поездкой, которая давно объединила целые поколения воспитанников Московской консерватории. В конце мая студенты и преподаватели снова посетили Ельню – город воинской славы в Смоленской области. В 2004 году учащимися МГК здесь была заложена плита в память о 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения, в состав которой в 1941 году вошли более ста консерваторцев.

Студенты побывали на различных памятных объектах, среди которых была стела воинов 8-ой стрелковой дивизии неподалеку от деревни Перятино, сожженной гитлеровцами 27 апреля 1942 года. Также ребята возложили цветы у Вечного Огня и памятной плиты павшим в боях ополченцам 8-й Краснопресненской дивизии.

Неотъемлемой частью консерваторской Вахты памяти являются концерты студентов Московской консерватории в Доме Культуры Ельни и в Смоленской областной филармонии. В конце мая в Смоленске традиционно проходит ежегодный Международный фестиваль имени М.И. Глинки – главное культурное событие Смоленской области. В этом году в рамках вот уже 61-го фестиваля с большим успехом выступили студенты вокального факультета Алёна Розкопа и Кирилл Комаров. Алёна и Кирилл продемонстрировали многогранность вокального репертуара, исполнив как народные, военные песни и романсы русских композиторов, так и арии из опер зарубежных и русских композиторов. Публика не хотела расставаться с солистами и под продолжительные аплодисменты артисты спели сочинения «на бис».

Большая концертмейстерская работа в дни фестиваля легла на плечи студентки фортепианного факультета Феодосии Мироновой. Феодосия показала мастерство концертмейстерского искусства, помогая участникам наших концертов. При этом пианистка выступила и с сольной программой.

С восторгом слушатели встретили Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель – профессор А.В. Соловьёв), который является ежегодным гостем фестиваля. В исполнении Камерного хора под управлением преподавателя Т.Ю. Ясенкова прозвучали «Весенние воды» Рахманинова, духовная музыка Шнитке, «Magnificat» Пярта, различные спиричуэлс, сочинения Пахмутовой, Высоцкого и Клюсса. А преподаватели МГК А.Е. Чернов и Е.В. Семёнова блестяще сыграли сочинения Чайковского в Смоленской филармонии.

От своего имени и от имени всех артистов хочу выразить благодарность руководителю проекта – преподавателю Я.А. Кабалевской, а также профессору А.В. Соловьёву, специалисту по учебно-методической работе И.А. Голубенко и преподавателю Т.Ю. Ясенкову за творчество, прекрасную атмосферу и сохранение традиций для нашего студенчества.

Марта Глазкова,

председатель студенческого профкома МГК