№6 (1353), сентябрь 2018

Свершилось! 13 сентября, в день рождения Московской консерватории, состоялась церемония открытия студенческого комплекса. «Башня» внушительных размеров гордо высится на Малой Грузинской улице, совсем рядом со зданием, ставшим для многих привычным местом обитания. В новом доме пока будут жить только первокурсники и те студенты, кто в этом году заканчивает консерваторию. Но в скором времени начнется «великое переселение народов».

Счастливчиков – обитателей нового общежития, педагогов, сотрудников – приветствовал ректор, профессор А.С. Соколов. По его словам, на месте будущего фундамента три года назад была заложена капсула с воззванием к потомкам и обещанием строить новое. «Это не просто общежитие, в будущем – это комплекс из трех огромных башен, – рассказал ректор. – А рядом построят еще два зала: один концертный, другой – актовый, а также бассейн, тренажерный зал, медицинский комплекс и подземный паркинг».

Разумеется, свет по хлопку включаться в новых комнатах не будет. Зато произойдут другие чудеса. Министр культуры В.Р. Мединский подчеркнул, что общежитие включает не только 900 мест для проживания, но также более 60 аудиторий для занятий. И это только начало! Планируется целая парковая зона и общественное пространство. «Все квартиры подорожают рядом», – пошутил министр. Подобного рода кампусы есть у лидирующих мировых университетов, но этим не может похвастаться ни одно учебное музыкальное заведение в мире.

Говоря о конкурентоспособности российского музыкального образования, В.Р. Мединский подчеркнул значимость иностранных студентов. «Мы приветствуем ребят, приезжающих к нам со всего мира, ведь эти люди будут нашими посланниками. Если вы обучите, например, стоматолога, он уедет к себе на родину, и свою любовь к России передаст медсестре. Но если вы обучите режиссёра или музыкального исполнителя, то свою любовь к нашей стране, впитанную в молодые годы, он передаст тысячам и миллионам поклонников искусства во всем мире».

Новое здание освятил Митрополит Иларион – член Попечительского совета Московской консерватории. Однако Митрополит – не только большой друг консерватории, но и ее воспитанник, поэтому он произнес несколько слов как «консерваторец»: «Ни один человек не стал бы музыкантом, если бы Бог не одарил его соответствующими талантами. Пусть благословение Божье сопутствует вам в ваших трудах!»…

Что ж, пора заглянуть внутрь. Здание представляет собой общежитие блочного типа: каждый блок объединяет несколько просторных комнат с двумя кроватями, кухню, санузел и душевую. С пятнадцатого этажа открывается захватывающая панорама Москвы. Говорят, оттуда можно увидеть прогулку слонов в Московском зоопарке!

«Надеюсь, что совсем скоро начнется активная студенческая жизнь в стенах нового общежития, которая будет наполнена музыкой и настоящим творчеством», – выразила уверенность председатель студенческого профкома Марта Глазкова. И действительно, не успело общежитие открыться, как уже зазвучала музыка. Студентов поздравил Духовой ансамбль под управлением преподавателя Я.А. Белякова.

Настоящим подарком для «жильцов» нового студенческого дома, а также гостей этого новоселья стало выступление Камерного хора консерватории на ступеньках входа (дирижировал проф. А.В. Соловьёв). Особенно запомнилась всеми любимая песня «Клен зеленый», где исполнители закружились в танце на фоне летящей осенней листвы…

И вот красная ленточка перерезана. Будем жить! Конечно, в «студенческий рай» попали еще не все учащиеся. Кто-то с грустью взирал из окна старого здания на космические просторы нового. Но все впереди!

Алиса Насибулина, студентка ИТФ

Фото Дениса Рылова

№5 (1352), май 2018

Эта звездная ночь, словно сказочный бал,

На который с тобой мы случайно попали…

Дмитрий Ахременко

Что может быть трепетнее и желаннее для девушки, чем кружиться в вальсе в шикарном белом платье?! К счастью, эпоха балов еще не прошла. В наши дни это удивительное зрелище возрождается, и мы можем не просто стать очевидцами, но принять в нем участие. Такой шанс выпал и нам…

Московская консерватория в шестой раз провела свой ежегодный Весенний Бал, после которого можно смело сказать – весна официально вошла в свои права! Торжественное мероприятие состоялось 23 апреля в Большом зале. Уже шестой раз консерваторцы принимали гостей на нарядном танцевальном вечере, и эта цифра позволяет говорить о сложившейся традиции, которая так полюбилась публике.

В этот раз горячо ожидаемое студенческое событие прошло в атмосфере волшебного пейзажа предрассветного неба, запечатленного на одной из самых известных картин мировой живописи – «Звездной ночи» Винсента Ван Гога. При взгляде на эту знаменитую работу художника у каждого возникнут свои ассоциации. Большая часть картины отдана небу, вихри которого увлекают, манят, затягивают как водоворот… Что это – дали космоса, морские глубины, страх и трепет перед необъятностью Вселенной? Каждый найдет для себя, над чем поразмыслить.

Тематика бала была выбрана неслучайно. В 2018 году празднуется 165-летие со дня рождения знаменитого художника: это и стало поводом для организаторов обратиться к творчеству великого голландца и попытаться передать красоту его полотен средствами музыки, танца и декора. Шедевр Ван Гога вдохновил организаторов – председателя студенческого профкома Марту Глазкову и студентку V курса ИТФ Ольгу Шальневу – на воссоздание атмосферы, запечатленной на холсте великого живописца. Им принадлежит идея отражения в танце линии неба, луны, а также основных цветов картины – желтого и синего. Так, белоснежные платья дебютанток подсвечивались неоновым синим цветом, и этот образ гармонично дополняла желтая ткань в руках участниц.

«Изюминкой» VI Весеннего бала стало выступление дебютантов. Все пять предыдущих балов Московской консерватории дебютанты открывали постановочным полонезом на музыку из «Евгения Онегина» Чайковского. Однако в этом году тематика бала сподвигла хореографа-постановщика нарушить традицию и предложить гостям трогательный танец-шествие на музыку Второй симфонии-сюиты Ю. Буцко, в финале которого дебютантки с ярко-желтыми, светящимися (под неоновыми лампами) шалями в руках закручивались в плотный шар, повторяя желтые звездные вспышки волшебной картины.

После парада дебютантов с торжественной речью выступил ректор, профессор А.С.  Соколов, который тепло поприветствовал участников, а затем и сам органично влился в праздничный круговорот – теперь бал официально открыт! Кавалеры приглашают дам, и через мгновение десятки пар порхают по паркету, кружась в венском вальсе…

Консерваторский бал рассчитан на ограниченное число участников, стать которыми можно, посещая репетиции на протяжении полутора месяцев. А жаждущие принять участие со стороны даже проходили конкурсный отбор. В этом году гостями праздника стали студенты Московского военно-музыкального училища им.  В.М. Халилова, студенты МГИМО, выпускники консерватории, учащиеся АМУ при МГК и многие другие. В результате нарядные вечерние платья дам выгодно оттеняли не только мужские фраки, но и сверкающие военные мундиры.

Традиционно в музыкальном оформлении танцевальной программы приняли участие сразу несколько оркестров: симфонический оркестр оперного театра Московской консерватории под руководством заслуженного деятеля искусств РСФСР, профессора А.А. Петухова (для исторической танцевальной части бала) и джазовый оркестр Московской консерватории под руководством Максима Минцаева (для латиноамериканской танцевальной программы). В этом году к ним присоединились наши частые гости – оркестр курсантов института военных дирижеров Военного университета (художественный руководитель оркестра – доцент, подполковник Максим Федоров) и Brass-ансамбль Московской консерватории под управлением Ярослава Белякова. Едва ли найдется другой студенческий бал в Москве, который мог бы похвастать участием сразу четырех оркестров!

Как и прежде, бал был разделен на две части – классическую и латино-американскую, каждая со своей танцевальной программой. А также включал в себя несколько профессиональных номеров, выступление секции бальных танцев с шоу-программой и эффектное дефиле оркестра военно-музыкального училища.

Гостей ждала яркая художественная программа, органично сочетающаяся с тематикой вечера. Особенно запомнилось зрителям выступление балерины Ангелины Филатовой, кружащейся в танце в сопровождении студентки МГК Александры Тихоновой (арфа), подобно полету мерцающей звезды на картине Ван Гога. Не обошлось и без «Застольной» Дж. Верди в исполнении Елизаветы Бородиной и Александра Добромилова, венчающей первую часть бала и приглашающей всех гостей на праздничный фуршет.

Волшебная атмосфера бальной ночи традиционно была отражена в световом оформлении: сине-желтые краски знаменитой картины кружились по залу от светодиодных ламп и лучей. Сделать фото на память предлагалось у большого пресс-вола – репродукции картины «Звездная ночь». При входе в парадный холл Большого зала гостям давали изысканное угощение – капкейки ручной работы, украшенные сладкими звездочками и кремом в цветах картины.

Не обошлось и без сюрпризов в латиноамериканской части бала: в качестве танцевального флешмоба всем гостям было предложено поучаствовать в диско-баттле, в котором каждый участник мог стать временным лидером и, дав волю фантазии, предложить свои движения для повторения.

Безусловно, Весенний бал консерватории – это всегда большое, долгожданное и очень волнующее событие в нашей Alma mater. Хочется пожелать будущим организаторам бала не останавливаться на достигнутом, а совершенствовать его, реализовывать новые творческие идеи и длить эту сказку под названием «Весенний бал Московской консерватории» десятилетиями!

Студенческий собкор «РМ»

Фото Дениса Рылова

№5 (1352), май 2018

Ректор А.С. Соколов:

Нечасто говорится в чей-либо адрес – «педагог от Бога». В этой высокой оценке человека, оставляющего добрый след на земле, совмещается многое. Это не только оснащение учеников тонкостями ремесла, привитый им истинный вкус и способность самостоятельно мыслить. Это и нравственные уроки, преподносимые на своем личном примере в сложных жизненных ситуациях.

Камерный ансамбль – сфера, где была сосредоточена творческая деятельность Т.А. Гайдамович, выдающийся педагогический дар которой сочетался с богатейшей эрудицией, проницательностью ученого. Будучи доктором искусствоведения, заслуженным деятелем искусств РФ, профессор Гайдамович многие годы возглавляла кафедру истории и теории исполнительского искусства в Московской консерватории, работая параллельно на кафедре камерного ансамбля. Из ее класса вышло немало первоклассных ансамблей, получивших широкую известность. Воспитанники Т.А. Гайдамович не только перенимали у нее секреты ремесла, приобщаясь к знаменитой московской школе, которую она унаследовала и ярко продолжила. Главное, чему учила своих питомцев Татьяна Алексеевна, это беззаветная преданность искусству, бескомпромиссность в восхождении к его вершинам.

Такой была Татьяна Алексеевна Гайдамович. Такой мы ее помним и любим. И лучшая дань ее светлой памяти, приносимая учениками, коллегами, последователями – это те творческие встречи на фестивалях, конкурсах, конференциях, где особенно ценится духовная атмосфера, неизменно окружавшая Татьяну Алексеевну, где и сегодня ощутимо ее незримое присутствие.

Александр Бондурянский, Владимир Иванов, Михаил Уткин:

Татьяна Алексеевна Гайдамович навсегда осталась в памяти своих воспитанников. Ее преданность Alma mater, верность своим учителям – носителям великих традиций – являла собой яркий пример служения делу воспитания молодых музыкантов.

Она поражала глубокими знаниями в области музыкального искусства, живописи, литературы, истории и, вместе с тем, относилась к своим ученикам как к младшим сотоварищам по искусству. Отсюда особая атмосфера класса, близкая по духу «боттеге» эпохи Возрождения.

Для нас, участников «Московского трио», она сделала невероятно много. И сегодня, когда мы отмечаем 100-летний юбилей педагога и 50-летний юбилей нашего ансамбля, мы переполнены чувством глубочайшей благодарности: Татьяна Алексеевна царила в классе, царила в консерватории, она продолжает царить в нашей памяти.

Татьяна Садовская:

Я была первой ученицей Татьяны Алексеевны в Московской консерватории. Вспоминаю о моментально возникшей симпатии. Ее темперамент, увлеченность музыкой не могли оставить равнодушными меня и моих партнеров. К каждому она относилась как к родному человеку. Уроки в камерном классе доставляли удовольствие и вызывали восхищение. Татьяна Алексеевна была удивительным музыкантом и мудрым педагогом, тонко чувствующим заинтересованность и стремления ученика. Я очень люблю Татьяну Алексеевну и всегда с теплотой вспоминаю о ней.

Ирина Красотина:

Мой горячо любимый Учитель был со мной в студенческие годы, в период совершенствования в ассистентуре-стажировке, в пору первых шагов в педагогике. Именно Татьяна Алексеевна заинтересовала меня научно-исследовательской работой, настоятельно рекомендовала преобразовать мой исполнительский опыт в диссертационное исследование. Именно она, в том числе и собственным примером, убедила в том, что административная деятельность тоже может быть творческой. Разделяя с нами тревоги и радости, Татьяна Алексеевна во многом определила наши мировоззренческие ориентиры, воспитала преданность к славным традициям Московской консерватории, навсегда увлекла любовью к искусству камерного исполнительства.

Наталия Рубинштейн:

Я помню первый урок, как и все последующие, в мельчайших деталях, почти дословно. Татьяна Алексеевна рассказывала так ярко, что, казалось, сама была свидетелем и участником всех событий и судеб. Она говорила с нами о Бетховене, перед которым преклонялась, и Александре I, о Наполеоне и Габсбургах, о Чайковском, которого обожала. Она рассказывала нам про Шостаковича – «ДД», как она его называла, про Свиридова, Амосова и Голованова, которых хорошо знала, про Елену Фабиановну Гнесину, у которой училась. Она будто протягивала нам эти нити, связывающие сегодняшних консерваторцев с великой традицией, частью которой была; с ошеломляющей щедростью делилась своими знаниями, передавала из рук в руки, в уши, в души свой восторг перед неизъяснимостью божественного дара и мощью человеческого гения, перед музыкальными сокровищами, наследницей которых она себя ощущала.

Почти тридцать лет назад я впервые вошла в 15-й класс. Сегодня мне страшно подумать, что этого могло не случиться…

Алексей Селезнев:

На моей книжной полке на видном месте находится книга «Т. Гайдамович. Избранное» с трогательной дарственной надписью автора «С искренней симпатией и неизменно дружескими чувствами». Свыше 30 лет я учился у этого Человека с большой буквы. Чему? С годами все лучше понимаю, что главным были отнюдь не только ее блестящее знание мирового искусства, великолепная музыкальная одаренность и незаурядный педагогический талант. Татьяна Алексеевна была подлинным наставником в жизни, в профессии, в этике отношений с коллегами и учениками.

Тамара Оганезова:

Она всегда работала на максимуме. Поразительной была ее энергия, трудоспособность, не было предела выдержке и такту, дружеской поддержке и неистощимому терпению, желанию максимально приблизиться к высокому качеству игры ансамбля. Ее знания камерной литературы, музыки, да и искусства в целом казались безграничными. И в то же время – ни следа высокомерия и демонстрируемого профессионального превосходства.

Наталия Липкина:

В классе Гайдамович нельзя было делать что-то вполсилы. К музыке Татьяна Алексеевна относились с трепетом и уважением, а заслужить ее уважение можно было только самым честным служением музыке.

Гугули Ревазишвили:

В юбилейный год 100-летия со дня рождения мы благодарно вспоминаем ее добро и то, как заработанный всей жизнью авторитет она умела направить на содействие благим начинаниям. Многочисленные ученики не могут забыть педагогической щедрости Татьяны Алексеевны и сегодня. Закономерно, что к юбилею заслуженного деятеля искусств РФ Т.А. Гайдамович приурочен праздник музыки – фестиваль «Дань почтения мастеру».

Валерий Попов:

Т.А. Гайдамович – значительная личность в истории Московской консерватории и, в частности, оркестрового факультета. В деятельности Гайдамович-декана сказались стратегические свойства ее склада ума, колоссальное дипломатическое умение налаживать контакт с людьми. Как обычно, большое видится на расстоянии, и сейчас, спустя много лет, можно сказать, что в подборе кадров и в умении руководить ими ошибок у нее практически не было. Будущее подтвердило верность ее выбора. Оглядываясь назад, понимаю, что было чрезвычайно трудно сочетать руководство факультетом, преподавание камерного ансамбля с научной и общественной работой… Я благодарен Татьяне Алексеевне за ту роль, которую она сыграла лично в моей судьбе.

Сергей Кравченко:

Я знал Татьяну Алексеевну с момента поступления в консерваторию. Она только стала деканом, это был 1965 год. И с тех пор мы шли по творческой жизни вместе. От нее я получил огромное количество тепла, буквально материнского. По любому вопросу, не только профессиональному, она всегда шла навстречу, и всегда это было искренне, от всего сердца. Она была великолепным человеком, замечательным педагогом, прекрасным справедливым деканом с характером. Это осталось у нас на всю жизнь.

Феликс Коробов:

Татьяна Алексеевна – тот человек, который тебя по жизни ведет. Речь, конечно, не о какой-то протекционной помощи. Просто у каждого, наверное, в жизни есть кто-то, перед кем может быть стыдно. И я всегда проверяю себя: не будет ли потом неловко попасться случайно на глаза Татьяне Алексеевне?

Владислав Агафонников:

Это был очень одаренный человек – и как музыкант, и как организатор. Она была замечательным деканом, к ней с огромным уважением относился А.В. Свешников – ректор консерватории. Трудно поверить – 100 лет со дня рождения, это ведь целая история! Но Татьяна Алексеевна и была этой историей – историей жизни и творчества человека, отдавшего много таланта, сил и здоровья воспитанию молодых музыкантов и созданию русской музыкальной культуры в том виде, в котором она является образцом для всех стран и народов мира.

Ольга Галочкина:

Мои первые воспоминания о Татьяне Алексеевне относятся к разряду детских впечатлений – я росла в семье музыкантов, в стенах Московской консерватории. Детские глаза всегда выхватывают из жизни все самое яркое. Татьяна Алексеевна была личностью неординарной: высокая, красивая дама, всегда одетая с безупречным вкусом и обладающая волевым характером… Человеком, к мнению которого прислушивались самые выдающиеся профессора консерватории. И, пожалуй, самый главный урок жизненный – это ее необычайная преданность нашей Alma mater. С огромной благодарностью храню память о выдающемся учителе.

Борис Лифановский:

Татьяну Алексеевну отличала невероятная серьезность и бескомпромиссность в отношении к музыке и музыкантам, нежелание делать скидки. Многие считали ее жесткой. Да, она умела быть такой: резкой, язвительной, «неудобной». Но это не было капризом – за каждым ее словом всегда была видна четкая позиция. В основе этой позиции лежало неумение и нежелание прощать «половинчатость» как в игре, так и в жизни. Она часто говорила на уроках: «Не надо себя беречь!» Сама не умела быть равнодушной, и не способна была вынести, когда кто-либо проявлял равнодушие по отношению к профессии и вообще к музыке.

Максим Пурыжинский:

Как точно несколькими словами она могла направить наше исполнение в правильное русло, помочь найти музыкальное решение в каждом непонятном для нас случае! Ее советами мы пользуемся и по сей день, понимая, что лучшего не придумаешь, как ни старайся…

Наталия Купцова (Злобина)

Татьяна Алексеевна не признавала халтуры. И, не умея учить спустя рукава, прекрасно обучила меня ни при каких жизненных обстоятельствах не снижать заданной профессиональной планки. За это я благодарна – судьбе, консерватории, и… ей.

Борис Петрушанский:

Это был поистине удивительный человек – в ней сочеталась твердость, без которой невозможно было руководить оркестровым факультетом, и, в то же время, чуткость, почти что нежность к каждому своему ученику. Она никогда себя не жалела, полностью отдаваясь искусству в любой своей ипостаси – педагогической, научной, организаторской, административной. И эта любовь к Музыке навсегда передалась её ученикам.

Ирина Коженова:

Татьяна Алексеевна – яркое явление. Мне кажется, ее присутствие в консерватории ощущается по сей день. И когда мы вспоминаем любимую ею, вечно актуальную чеховскую фразу «Всякое безобразие должно иметь свое приличие!»… И когда я прихожу на лекцию в 15-й класс, где висит ее портрет, и красивая гордая голова оказывается так близко…

Татьяна Алексеевна обладала очень сильным, мужественным характером. Но при этом была настоящей женщиной. И когда она выходила на сцену Большого зала, чтобы произнести вступительное слово, ее статная фигура и блистательная речь – все производило прекрасное впечатление. В ней гармонично сочетались самые разные таланты, и эта многогранность приносила несомненный успех. Она была победитель.

№5 (1352), май 2018

13 марта 2018 года в Московской консерватории, в зале имени Н.Я. Мясковского прошел мастер-класс выдающегося композитора, классика современной американской музыки Джона Корильяно (John Corigliano), широко популярного не только в своей стране, но и за рубежом. Приезд Корильяно в Москву состоялся в период празднования 80-летнего юбилея композитора.

Джон Корильяно родился в Нью-Йорке в семье профессиональных музыкантов. Окончил Колумбийский университет (1959), а также Школу музыки Манхеттена, где занимался композицией под руководством Пола Крестона. На протяжении пяти лет был ассистентом продюсера знаменитых «Концертов для молодежи» Леонарда Бернстайна. В начале 1970-х Корильяно начал преподавать в Школе музыки Манхеттена на музыкальном факультете Колледжа Лемана Нью-Йоркского Университета. С 1991 года преподает на композиторском факультете Джульярдской Школы.

Джон Корильяно – один из самых успешных авторов нашего времени. Среди его наград: пять «Грэмми», «Оскар», Пулитцеровская премия, а также премия Гравемайера. В 1991-м Корильяно избрали членом Американской академии и института искусств и литературы, в 1992-м фирма «Музыкальная Америка» назвала его своим «Композитором года». В 1996-м был создан струнный квартет, названный его именем.

Корильяно является автором более 100 композиций в разных жанрах, им созданы многочисленные оркестровые и камерные сочинения, написана музыка для театра и кино. Он завоевал мировое признание благодаря выразительным качествам и яркой эмоциональности своей музыки, изобилующей многообразием композиторских приемов. Корильяно пишет преимущественно тональную музыку в неоромантическом стиле, иногда с элементами джаза и рока. Вместе с тем, он достаточно свободно владеет и использует другие техники письма – серийность, микрохроматику, пуантилизм и пр. Сам считает себя наследником таких мэтров американской музыкальной культуры, как С. Барбер, А. Копланд, Л. Бернстайн, отмечает также влияние К. Пендерецкого, подчеркивает, что приоритетным для него является романтическое чувство и мелодичность.

В музыке Корильяно гармонично сочетаются высочайший профессионализм и желание быть понятным слушателю. Известность пришла к нему после того, как на фестивале «Двух миров» в Сполето (Италия, 1964) он завоевал приз в категории «Лучшее камерное сочинение» за Сонату для скрипки и фортепиано (1963). На последнем конкурсе Чайковского ее играли уже как классическое произведение.

Среди его знаменитых сочинений многочисленные концерты – для фортепиано (1967), гобоя (1975), кларнета (1977), флейты (1982), скрипки («Красная скрипка», 2003) с оркестром. В 1989-м была создана Первая симфония (1989), которую включают в свой репертуар все ведущие оркестры США. Вторая симфония (2001) в марте 2003 звучала в московском Доме музыки, где проходил авторский концерт композитора. Важное событие в творческой жизни Джона Корильяно произошло в 2005-м, когда в Карнеги-холле впервые была исполнена Третья симфония, написанная для ансамбля духовых инструментов Университета Остин в Техасе.

Одним из крупнейших достижений творческой карьеры, по мнению самого композитора, стала его грандиозная опера «Призраки Версаля» («The Ghosts of Versailles»), написанная по заказу «Метрополитен-опера» к 100-летнему юбилею театра. С 1967 года там не было ни одной новой постановки современного американского композитора, и опера «Призраки Версаля» фактически явилась первой за 24-летний период.

В рамках мастер-класса в Московской консерватории Корильяно продемонстрировал свой Концерт для ударных с оркестром «Conjurer» («Фокусник»), который произвел очень сильное впечатление. Перед прослушиванием он подробно объяснил свой художественный замысел. Автор изобрел так называемый «архитектурный» метод композиции, который использовал и в данном Концерте. Об этом методе он говорит следующее:

«Бывает, что зерно сочинения – тема из нескольких нот; из нее еще не ясно, что произойдет дальше, а затем – пассаж за пассажем – следует развитие. По-моему, это неверный путь: мой путь – заранее представить себе целостный облик сочинения, я рисую его на бумаге, стараясь охватить все, что должно произойти. Потом, когда я смотрю на рисунок и вижу, что ничего не упустил, что в нем отражена каждая минута будущей музыки, я могу решать, с чего начинать. Например, Концерт для ударных с оркестром я начал сочинять с лирической темы средней части. Эту тему играли ударные, от которых совсем не легко добиться лиричности, но мне удалось. Мелодия родилась по вдохновению, затем я проанализировал ее и использовал ее элементы в двух других частях, проведя таким образом через все произведение. Часто начинаешь отнюдь не с начала, но, чтобы начать с середины, ты должен себе представить, где, собственно, она будет. Можно представить себе скульптора перед большим куском мрамора: если он мастер, он заранее знает, что у него должно получиться, должен заранее видеть в этом куске свою будущую работу. Как и я, когда мне предстоит сочинить пьесу длиной 20 или 30 минут (Из беседы Дж. Корильяно с музыкальным критиком И. Овчинниковым. Буклет юбилейного концерта 14.03.18 в КЗЧ).

Студенты композиторского факультета в свою очередь показали свои сочинения: Степан Игнатьев (кл. доц. К.А. Бодрова и проф. А.В. Чайковского) представил Сонату для фортепиано (для 4-х рук); ассистент-стажер Иван Гостев (кл.  проф. В.Г. Агафонникова) – сцены из оперы «Легенда о Данко»; Петр Дятлов (кл.  проф. А.В. Чайковского) – Фортепианный квартет. Дж.Корильяно в целом одобрительно отнесся к работам молодых авторов, внимательно прослушал и сделал ценные замечания.

Встреча с замечательным мастером оставила незабываемое впечатление. Все глубоко признательны профессору А.В. Чайковскому за организацию столь важного для консерватории мастер-класса. Огромная благодарность и студентке V курса ИТФ Маргарите Поповой, прекрасно исполнившей обязанности переводчика.

Профессор О.В. Комарницкая

№5 (1352), май 2018

С 12 по 25 марта 2018 года в Московской консерватории и Академическом музыкальном колледже при МГК прошел XVIII Московский международный органный фестиваль. Руководитель фестиваля, зав. кафедрой органа и клавесина, профессор Н.Н. Ведерникова-Гуреева и в этом году традиционно выделила два направления: в программах приняли активное участие как состоявшиеся, известные музыканты России и Европы, так и совсем юные органисты – учащиеся детских музыкальных школ Москвы и области, а также музыкального колледжа при МГК.

Открытие фестиваля и, пожалуй, одно из самых ярких его событий состоялось 12 марта. В Малом зале консерватории дал концерт профессор Парижской консерватории, органист Парижской церкви Успения Богородицы Леонид Карев (Франция). Своими впечатлениями о концерте поделился доцент Московской консерватории, органист и композитор Д.В. Дианов:

«Я очень хорошо помню Леонида по его студенческим годам в консерватории. Он обучался по классу органа у Н.Н. Гуреевой, по классу композиции у К.К. Баташова, по классу оркестровки у Ю.М. Буцко. Потом продолжил обучение в Парижской национальной консерватории (класс органа М. Шапюи, класс композиции А. Бланкара и Ж. Шарпантье) и в Нормальной школе музыки Парижа у Ж. Гийю и А. Изуара (орган). Творческий облик Карева органично объединяет русскую композиторскую и органную школу с фундаментальными принципами французской органной школы, основывающимися на ее богатейшей истории».

Программа концерта включала два больших раздела, основу которых составляли органные транскрипции.                  В первом, помимо виртуозных циклов Баха, сыгранных во французской манере, были исполнены Трио-соната Перселла (переложение для органа А. Изуара) и редко звучащая фантазия на тему песни Une jeune fillette Э. дю Корруа, композитора XVI века, малоизвестного в России, но популярного на родине (он являлся автором неофициального гимна Франции).

Кульминация программы – II отделение, полностью состоявшее из произведений Буцко и Рахманинова в транскрипциях и переложениях Л. Карева, который считает себя творческим последователем композитора. Прозвучали сочинения Буцко из двух «Органных тетрадей» для органа, а также его Andante tranquillo из «Ричеркара» (виолончельного концерта). Завершили концерт «Русская песня» и хор «Слава» Рахманинова. Объединяющим звеном этой части программы стали глубокие пласты русской фольклорной музыки. В своих транскрипциях, отличительной чертой которых является аккуратное, корректное отношение к первоисточнику, Л. Карев предстал музыкантом, не гоняющимся за внешними эффектами, а старающимся точно и глубоко передать все, что задумано автором».

17 марта в Малом зале прошел концерт органистки Натальи Ужви. Программа полностью состояла из произведений Баха, и была приурочена ко дню рождения великого немецкого композитора. Наталья окончила Московскую консерваторию (класс Н.Н. Гуреевой), неоднократно становилась лауреатом престижных международных конкурсов и фестивалей. Затем продолжила свое обучение в магистратуре Высшей школы музыки в Любеке (класс А. Гаста), с 2014 г. была ассистентом главного органиста церкви Св. Марии в Любеке, в настоящее время – кантор Евангелическо-лютеранской церкви Св. Северини в Гамбурге. Отметим зрелый стиль исполнения Н. Ужви, нестандартный подход к органным регистровкам. Выбор программы был своеобразным вызовом, но ей покорилась и эта высота. Особенно впечатлило исполнение хоральных прелюдий и партит Баха, после которого публика долго не отпускала талантливую органистку со сцены.

25 марта на закрытии фестиваля выступили вокальный ансамбль «Intrada» (худрук Е. Антоненко) и известный российский органист и композитор, доцент ФИСИИ Федор Строганов. Запомнилось яркое произведение Строганова «Колокола святой Женевьевы» для органа соло и кантата «Тебе Бога хвалим» Д. Бортнянского, прозвучавшая в версии для двух хоров и органа, что стало масштабным завершением фестиваля.

Детские и юношеские концерты фестиваля, проходившие при полных аншлагах, были встречены публикой с особым воодушевлением. 14 марта в Концертном зале АМУ при МГК выступали студенты органного класса училища (рук. Г.В. Семенова). 18 марта на сцене Малого зала состоялся концерт совсем юных органистов (13–17 лет), лауреатов международных и всероссийских конкурсов. Выступали: победители III Международного конкурса «Юный органист», V Всероссийского конкурса органистов «Sancta Caecilia», Всероссийского открытого фестиваля-конкурса органной музыки «Золотая лира», Всероссийского конкурса органистов им. В.Ф. Одоевского, Открытого Фестиваля-конкурса органной музыки «Гатчина – Санкт-Петербург» и многих других.

Благодаря фестивалю молодые музыканты получили возможность прикоснуться к лучшим органам Москвы, окунуться в интереснейшую, насыщенную творческую жизнь. С каждым годом повышается общий уровень игры на органе российских детей, не имеющей аналогов в мире, что подчеркивают приезжающие в Россию серьезные западные органисты. Отрадно, что на смену нынешним музыкантам растет очень серьезная, одаренная и влюбленная в органную культуру смена.

24 марта в консерваторском зале им. Н.Я. Мясковского прошел концерт «Музыка в старинном стиле». Выступали ученики органных классов двух музыкальных школ Москвы: ДМШ имени А.Т. Гречанинова и МГДМШ имени И.О. Дунаевского (преп.  А.Е. Максимова и О.В. Кравченко), а также постоянный участник фестиваля Детский ансамбль старинной музыки FIORI MUSICALI (худрук Е.В. Киракосова), который стал настоящим украшением программы. Дети исполнили фрагменты сюиты из балета Стравинского «Пульчинелла» и менуэт из Бранденбургского концерта фа мажор Баха. Во многом, благодаря умению, вкусу и подвижнической работе руководителя, игра ребят поразила и взволновала публику своей увлеченностью, слаженностью и удовольствием, с которым они музицировали.

Запомнились ансамблевые номера концерта: переложение концерта для гобоя и оркестра В. Беллини в исполнении Т. Мусина (труба, преп. В.И. Королев) и В. Филатова (орган, преп. А.Е. Максимовой), а также «тембровое открытие» концерта – дуэт Т. Романюка (гусли, преп. Е.Н. Карсакович) и С. Фукалова (орган, преп. О.В. Кравченко), проникновенно исполнивший «Прелюдию в классическом стиле» Е.  Дербенко. Среди сольных выступлений выделялась игра самого младшего участника концерта А. Заморова (ДМШ им. А.Т. Гречанинова) и П. Бондаревой (выпускницы МГДМШ им. И.О. Дунаевского).

Подводя итоги прошедшего фестиваля, выразим огромную благодарность всем, кто подарил нам этот праздник музыки – художественному руководителю Н.Н. Ведерниковой-Гуреевой за титаническую работу по его подготовке и проведению, как и за саму идею объединить музыку разных эпох и исполнителей всех возрастных категорий. И, конечно же, органным мастерам – заведующей клавишной мастерской Н.В. Малиной и ее коллегам, ценой напряженного труда оберегающих органы Московской консерватории.

Олеся Кравченко

№5 (1352), май 2018

3 мая в Большом зале консерватории состоялся концерт памяти жертв пожара в городе Кемерово.      40 дней, прошедших со дня трагедии, не отдаляют нас от самого события, но вновь и вновь заставляют переживать это горе. В такие моменты выражение сочувствия и соболезнования становится лишь клишированными словами, которые вмиг как-то утрачивают свои смысл и силу: сказать что-то другое, новое не получается, все слова умирают внутри, так и не сумев появиться на свет. И тогда музыка обретает особенное значение: она свободно пересекает неуклюжие словесные преграды, чтобы устремиться напрямик к искалеченной, изломанной душе и предложить ей то, что она так тщетно ищет – утешение и попытку примириться с реальностью…

Так было и в тот день: это музыкальное приношение было живым откликом Московской консерватории – ее педагогов и студентов – на событие, затронувшее всю страну. Не смогли остаться равнодушными и композиторы: вечер был памятен еще и премьерами абсолютно новых сочинений, ставших непосредственной эмоциональной реакцией на происшедшее. Таковыми оказались Сарабанда для виолончели соло Кузьмы Бодрова и Квартет памяти жертв трагедии в г. Кемерово Ивана Гостева.

Сочинение Сарабанды было инициировано, по признанию автора, его другом – Василием Степановым, в чьем исполнении она и прозвучала на концерте. Первые же звуки – до-мажорные арпеджио, прочертившие широкий диапазон инструмента, разорвали вуаль сосредоточенной скорби, которая сгустилась после отзвучавшей музыки Рахманинова. Сарабанда К. Бодрова ясна и чиста – как в выражении своих чувств, всем своим естеством отрицая ужас Смерти, так и гармонически: стилевой прообраз и бережное отношение к жанру позволили сочинению сохранить барочный колорит. Сопоставление с Сарабандой Баха из Сюиты № 6 – тот же солирующий инструмент – только укрепило внутреннюю связь обоих произведений: нить, соединяющая эпоху барокко и современность, объединяет и всех нас, вне зависимости от того, в каком веке нам довелось родиться. Все мы с одинаковой силой переживаем боль и радость, отчаяние и надежду… Пусть мы общаемся на разных языках, но мы всегда говорим об одном – о человеке, о человеческом.

Квартет И. Гостева носит более субъективный характер: написанный всего за несколько дней, он явился личной и очень эмоциональной реакцией на весть о трагедии. Неистовый порыв, нервная и сбивчивая речь, охватывающая один за другим все инструменты ансамбля, выдает смятение автора и неприятие им случившегося, его пламенный протест. Сдержанная лирика медленной части лишь слегка оттеняет экзальтацию первой. В целом размеры Квартета можно скорее назвать миниатюрными, и в конце остается ощущение некоторой недосказанности: форма словно требует более продолжительного развития, и сам композиторский замысел кажется донесенным до слушателя лишь наполовину.

Еще одной премьерой вечера стало произведение Алексея Сюмака: оно не было написано специально для концерта, но когда композитора спросили, что он счел бы подходящим для исполнения в этот день, он назвал «Клятву» для маримбы соло. И действительно, она удивительно вписалась в атмосферу. Две части сочинения ярко контрастны: первая – это клятва отчаяния, данная сквозь стиснутые зубы. Резкие диссонансы, а также прием удара по пластине с задеванием корпуса инструмента, создают впечатление надрыва. Свободное использование диапазона маримбы подчас невероятно трудно и физически: в пьесе есть фрагменты, когда буквально доля секунды отделяет экстремально высокий регистр от самого низкого – так, что исполнителю приходится буквально разрываться между ними. И в этом есть какая-то особая символика – невольно начинаешь воспринимать эти регистры как два мира, находящиеся на разных полюсах: один, в котором остаемся мы, и другой, незнакомый, куда ушли те, кто еще недавно был с нами. И, глядя на то, как Петр Главатских «борется» над маримбой, думается, что так же поступает каждый из нас: отчаянно старается объединить эти два мира, не отпуская, тщетно пытаясь удержать ушедших подле себя… Вторая часть – это клятва мистическая, возникающая из таинственного мрака Свершившегося. Она требует виртуозного обращения с динамикой. Возникающие на грани слышимости тремолирующие аккорды разрастаются и вновь уходят в небытие. Исполнитель показал изумительное владение нюансом piano, и я вряд ли ошибусь, сказав, что эта медленная музыка держала зал в гораздо большем напряжении, чем дьявольски-виртуозные пассажи предыдущей.

Были несколько моментов в драматургии программы концерта, которые буквально врезались в память силой своего воздействия. Одним из них стала музыка Равеля: в концерте прозвучали «Павана на смерть инфанты» и Пассакалия из фортепианного Трио ля минор. Особенно хочется отметить исполнителей. Мария Куртынина, перед которой стояла сверхсложная задача – воплотить в звучании рояля ту самую павану, оркестровая версия которой настолько богата различными красками, что после нее фортепиано кажется просто черно-белой репродукцией всемирно известной картины, порадовала необыкновенно мягким и глубоким туше, чрезвычайно вдумчивой игрой и трепетным отношением к произведению.

Участники трио: Екатерина Реннер (фортепиано), Диана Тетермазова (скрипка) и Ажар Кадырова (виолончель) – подарили необыкновенную по своей проникновенности пассакалию. Равель в их исполнении обладает присущими всем французам изяществом и элегантностью: его скорбь благородна и сдержанна, в ней нет ни грамма сентиментальности. Он очень деликатен, когда нужно говорить о таких тонких материях: ибо Смерть – одно из величайших таинств Жизни, и Равель сохраняет ощущение этой тайны в своей музыке. Печаль его светла. В этом и заключается глубина психологического переживания, тронувшая до слез и слушателей, и самих исполнителей: не надрывный спазм, но тихое и сдержанное осмысление горя заставило виолончелистку расплакаться на последнем проведении темы, тем самым стирая границы сцены и подчиняя всех присутствующих в зале единому порыву.

Не меньшим уровнем художественного мастерства отличалась и Чакона из Партиты № 2 для скрипки соло И.С. Баха в трактовке Никиты Борисоглебского. Слушая его, я в очередной раз задумалась о том, какой огромный путь уже прошло музыкальное искусство и сколько человеческих эмоций оно впитало в себя. Ведь все мы в конечном итоге проходим через одни и те же круги переживаний: есть ли бедствие, которого еще не происходило на земле, есть ли трагедия, которой еще не знала история человечества? Едва ли. Музыка Баха – это абсолютная объективность: как все великие, он бесконечно мудр, и его взгляд на события словно возвышает над всем. И мы ищем утешения не в безудержных потоках слез, изливающихся на нас из сочувственных глаз соболезнующих – эти слезы только растравляют рану и обостряя боль потери. Настоящее утешение – в этой объективной, надвечной и всеобъемлющей музыке. Она настолько многогранна и глубока, что может говорить о чем угодно – в зависимости от того, что вложит в нее исполнитель и что расслышит публика. И сегодня она была о Кемерово – для всех нас.

Абсолютным украшением вечера стало появление на сцене Екатерины Мечетиной: для своего выступления она выбрала две песни Шуберта – «Мельник и ручей» и «Ave Maria» – в транскрипции Листа. Ее исполнение – такое свободное и певучее, что она сама казалась рапсодом, творившим песню прямо у нас на глазах – было одновременно и очень бережным в отношении стиля.

Но настоящей кульминацией по праву нужно считать появление хора. Среди произведений, исполненных Камерным хором консерватории – Вокализ памяти жертв трагедии в Кемерове Сергея Екимова и песня «Нежность» Александры Пахмутовой, – вызвали у слушателей наиболее сильный эмоциональный отклик. Зал наполнился всхлипываниями, и даже мужчины украдкой смахивали слезы.

В заключение концерта к микрофону подошел дирижер хора, профессор Александр Соловьев и произнес фразу-напутствие, которая обобщила прозвучавшую музыку: «Будем помнить – будем жить!»…

Маргарита Попова

№5 (1352), май 2018

31 марта в Малом зале состоялся классный вечер студентов профессора С.Л. Доренского. Программа была интересной и разнообразной – звучали и широко известные, и редко исполняемые сочинения.

Сергей Леонидович Доренский – яркая фигура в отечественном музыкальном искусстве. Вся его жизнь связана с Московской консерваторией, а его воспитанники (среди которых Н. Луганский, Д. Мацуев, Е. Мечетина, П. Нерсесьян, А. Писарев, В. Руденко, А. Штаркман…) становились лауреатами международных конкурсов более 170 раз, уникальный случай в истории консерватории. Ценное качество педагога – уже на ранней стадии обучения выявлять индивидуальность ученика. Именно это продемонстрировали выступавшие.

Исполнение Пяти этюдов Шопена (соч. 25) Натальей Осинцевой показало не только яркую виртуозность, но и неисчерпаемые богатства фортепианной фактуры композитора – поющую гармонию, тонкости педализации и многое другое. А гибкость пианизма Юлии Михайловой, сыгравшей Вальс Золушки и принца из одноименного балета Прокофьева, позволила успешно преодолеть главную сложность этого опуса – воссоздание особенностей оркестрового голосоведения композитора в фортепианной версии.

Две поэмы (соч. 32) и этюд (соч. 8, №9) Скрябина интересно интерпретировала Евгения Кудоя, которой удалось передать образный мир великого композитора – страстность, экстатичность, полетность, его неповторимый темперамент. Тепло и проникновенно в исполнении Мариам Абгарян прозвучала «Весна» Комитаса –  обращение к этому самобытному классику армянской музыки можно только приветствовать. Естественным продолжением в ее выступлении стал Этюд-картина Рахманинова (соч. 39, №9): возникли неожиданные стилевые арки – колоритный восточный элемент у обоих, казалось бы, совершенно разных композиторов.

Высокое профессиональное мастерство проявили студенты старших курсов. Василий Сальников эффектно и зажигательно передал колорит испанской музыки в Фантазии «Бетика» Мануэля де Фальи. Николай Кузнецов в гениальной Сонате №14 Бетховена раскрыл тончайшие градации чувств в каждой из трех частей. При этом несколько неожиданной показалась трактовка финала, который предстал не драматической вершиной цикла с бурей бетховенских страстей, а лирически мятежной музыкой. Андрей Анохин в Четвертой сонате Прокофьева (II и III части) показал богатство пианизма композитора, его яркие динамические краски, сложные фактурные приемы и гармонические контрасты.

Мефисто-вальс Листа в исполнении Олега Худякова покорил редкой виртуозностью, безупречно выстроенной драматургией этого сложнейшего сочинения. Хочется пожелать пианисту – музыканту большого потенциала, находящемуся в постоянном творческом поиске, – более тонкой отделки деталей, что, несомненно, усилит рельефность исполнения. Достойно завершила концерт Соната ми-бемоль минор С. Барбера (III и IV части), которую прекрасно сыграл Константин Емельянов. Он не только убедительно выстроил концепцию произведения, но и тонко передал своеобразие музыкального языка: прихотливую мелодику и гармонию, динамизм фуги, завершавшей цикл.

Концерт стал событием в музыкальной жизни консерватории. Вечер сопровождал восторженный прием слушателей. Пожелаем Сергею Леонидовичу, его ассистенту Н.Л. Луганскому и, конечно же, всем исполнителям новых творческих достижений!

Доцент А.К. Санько

№4 (1351), апрель 2018

«Заслуженный деятель искусств, доктор искусствоведческих наук, профессор Генрих Густавович Нейгауз родился в 1888 г. в гор. Елисаветграде Херсонской губернии (ныне Кировоград). Родители – учителя музыки, имевшие в Елисаветграде более 50 лет музыкальную школу. Отец полунемец – полуголландец (его мать голландка), мать – русская полька. (Оба русские подданные.) Воспитание получил домашнее, музыкальное и образовательное, кончил экстерном 7 классов в 10 лет. 16-ти лет вместе с сестрой отправился учиться у всемирно знаменитого пианиста Леопольда Годовского, который в то время был в Берлине. Я изредка выступал, да и раньше тоже. Одновременно занимался самостоятельно теорией, композицией, также философией и гуманитарными науками…»

О Генрихе Густавовиче Нейгаузе, чье 130-летие мы празднуем 12 апреля, написано много. Еще более ценно то, что он написал сам. Можно и нужно перечитывать его книги. Вспоминаются подробности его уроков и кажется, что это было совсем недавно, так ярко проходили общения с ним. Хочу предложить ближе познакомиться с Нейгаузом, прежде всего, юным студентам, а также тем, кто знает о нем понаслышке или вовсе не знает ничего (как не знают многие ни истории консерватории, ни имен Гольденвейзера, Игумнова, Фейнберга и других, потому что «не интересуются» – слова из ответа одного из абитуриентов на коллоквиуме).

29-й класс, легендарный, любимый. Много лет в нем занимался Г.Г. Нейгауз, а кроме него Станислав Нейгауз, Л.Н. Наумов, В.В. Софроницкий, А.А. Наседкин, Ф.М. Блуменфельд… Занимаюсь в нем и я. Хочу привести слова В.В. Горностаевой: «Сегодня, через 40 лет, прихожу в него на занятия со студентами, сажусь за рояль и встречаюсь глазами с портретом. На меня внимательно и насмешливо смотрит мой учитель»…

Я благодарна Вере Васильевне за эти слова. Ведь теперь мы, профессора и студенты, занимаясь в этом классе, повернуты к Нейгаузу спиной! Портрет скромно и застенчиво, незаметно для присутствующих, висит в простенке между окнами. Да и все портреты в классе развешены как-то неправильно, явно не с тем смыслом. На каждом из портретов – личность, яркая неповторимая индивидуальность – все музыканты, занимавшиеся в этом классе, были такими. Теперь их почему-то уравняли одинаковыми рамками, строго определенной высотой, это стало похоже на что-то совсем другое, напоминающее о бренности нашей жизни (то ли крематорий, то ли «геронтологическое» политбюро)… Надеюсь, что как-то это будет исправлено.

На уроки Нейгауза ходили толпами ученики из других классов (это было не зазорно), ходили любители музыки, его почитатели, знакомые и незнакомые (интересно, как все это могло бы происходить при нынешней пропускной системе?!), многие вели записи его занятий. В классе негде было яблоку упасть. Но когда появлялся очередной слушатель или слушательница, Генрих Густавович вскакивал со своего кресла и старался усадить пришедшего. Он не мог сидеть, когда кто-то стоял (особенно женщина или даже девчонка с бантиком в волосах).

Уроки писали за ним, стараясь не проронить ни слова. Когда к его столетнему юбилею я собирала книгу, у меня оказалась куча записей. Не все в нее вошли, вот некоторые из неопубликованных.

О Швейцере и Экзюпери: «Подобные люди редки, но все же, как огни во мраке, существуют. Великие люди бывают ни того, ни другого берега, а своего».

Нейгауз говорил: «Моя цель – привести учеников к культуре, и я этого достигаю, протаскивая их через музыку. Иногда это мне и не удается, но если удается, – я считаю свой долг исполненным». Конечно, он подразумевал не только музыкальную, но и общую культуру. Он говорил, что изучать надо все произведения композитора, а не одну, две или три пьесы, которые собираешься исполнять. «Задача всякого музыканта – приобрести культуру через знание. И вы должны выучивать как можно большее количество произведений, для того чтобы понять – что играешь и что хочет композитор». Вздыхал: «Слишком много непонимающих пианистов»…

Играет К. (фамилию не называю) b—moll-ную сонату Шопена: «Шопена нельзя играть как Прокофьева. Побочная партия в 1-й части – отнюдь не ноктюрноподобная, а гимноподобная. Accelerando и ritenuto нельзя начинать с 1-го такта, а постепенно, иначе это будет простым изменением темпа».

О Шопене: «Проще. Шопен не выносит риторики. Лист – другое дело». Или: «Сентиментальность допустима только как нечто стилевое, чувствительно преувеличенное».

Студент исполняет концерт Es—Dur Листа, Генрих Густавович говорит: «Это ресторан у тебя, пошлость. Лист и так театрален, не нужно добавлять. Экспрессия должна быть осмысленна, а экспрессия «вообще» – пошлость. Всегда играют «под кого-нибудь», то под Казадезюса, то под Петри, а нужно иметь свою физиономию, быть Selbstspieler, конечно, при условии, что есть что сказать. Пусть я не буду согласен, пусть никогда не буду так играть, но если в целом это будет убедительно, я приму исполнение с удовлетворением, так как было что сказать своего. […] Мы всегда слышим в игре исполнителя его человеческую суть».

Иногда высказывания Генриха Густавовича были жестокими. Например, ученик играет 3-ю сонату Прокофьева: «У Вас получается, как телеграфные столбы из окна вагона, а пейзажа не видно»… «Когда технический прием не определяется слухом, получается ерунда»… «Что ты играешь, как соловей в зубах кошки?!»

Или: «Ты играешь хорошо, но немного трафаретно, у тебя в музыке ничего не происходит. Шопен труднее, тоньше, утонченнее. Это аристократизм духа»… «Годовский, Бузони, Рахманинов, когда играли, – ничего не изображали телом, ничего не было видно, зато слышно».

О Первой балладе Шопена: «Вы хотели просто играть, но получилась простота хуже воровства. Это же значительная простота! Это же не доклад на профкоме! Посмотри всю партитуру как дирижер!»…

О сонате h—moll Шопена: «Это равнодействие между богатством материала и организацией его, понимаешь?»… «Читать надо больше, читать, видеть, слышать, чувствовать!»

Об одном из учеников: «Хороший музыкант не может быть «хорошим музыкантом», если он только «хороший музыкант»». Учитель критикует манеру сидеть, держать горбом спину, петь во время игры; одной студентке: «Напрасно ты думаешь, что тебе это помогает. Это просто дурное воспитание».

Несколько слов о юности Нейгауза по воспоминаниям его близких. С двоюродным братом Каролем Шимановским его связывала не просто большая дружба: Генрих Густавович обожал его, называл подлинным романтиком, пропагандировал его музыку. Зофья Шимановская (младшая сестра композитора) вспоминает: «Однажды под вечер появился в Тимошовке наш кузен Гарри Нейгауз. Гарри, милейший, очаровательный друг. Его приезд – всегда праздник. Он очень любил Катота [уменьшительное от Кароль] и не раз говорил мне, что для него непостижимо трудно расстаться с ним надолго. Мы с Гарри вели жаркие споры о музыке, искусстве. Гениальный пианист был музыкален всей своей сутью. Его необыкновенный интеллект простирался на все области жизни и искусства. Его светлые волосы венчали великолепное лицо человека высокой культуры. Он обладал невиданной силой вдохновения».

Но и когда ему было 70 и под сединой не угадывалась светлая шевелюра, он производил на окружающих то же впечатление своей невиданной силой вдохновения, своей потрясающей европейской культурой, своей духовной и внешней красотой.

В юности Нейгауза связывала большая дружба с Артуром Рубинштейном. Генрих Густавович писал о нем: «Он – пианист вдохновенный. Артист! Это в нем главное». Когда в юности они втроем (Гарри, Катот и Артур) влюблялись в одну девушку, побеждал всегда Артур. По воспоминаниям Э.Л. Андроникашвили (в 1964 г. они лежали в больнице в одной палате) Нейгауз говорил: «Артур даже в молодости казался мне авантюристом. Все-таки, в нем есть что-то такое авантюристическое. И раньше было, и теперь осталось». А Рубинштейн писал: «Вы себе даже представить не можете, как играл молодой Гарри Нейгауз!»

19 июля 1962 г. Нейгауз лег в больницу на операцию (Клайберн прислал ему туда корзину цветов). Генрих Густавович говорил, что не привык видеть такие страдания, какие вокруг него в палате, и что он хочет умереть. А после шубертовской симфонии (слушал по радио): «Опять хочется жить».

Уже в октябре 1964 г. В.Ю. Дельсон принес Нейгаузу книгу о Швейцере. Генрих Густавович радовался, как ребенок, говорил: «Эйнштейн сказал, что Швейцер – лучший человек. Эйнштейн все понимает, он же философ, его слова: “Gott ist raffiniert, aber nicht böseartig” [Бог коварен, но не злонамерен]»… Говорили об Эренбурге, Пастернаке, Пикассо, Прокофьеве…

О Нейгаузе можно говорить бесконечно. Читайте его книги, записи его уроков, книги о нем, и вы всегда найдете что-то новое для себя. Он опять будет «протаскивать» вас через музыку к всеобщей культуре, которой сейчас так недостает нашему обществу.

Профессор Е.Р. Рихтер

Фотографии предоставил Архив МГК

№4 (1351), апрель 2018

70-летний юбилей – важная веха в человеческой жизни. Это время мудрости и свершений, период подведения предварительных итогов собственного бытия, всеохватный взгляд назад, в прошлое, и осторожные размышления о грядущем. Это время достижения зримых результатов собственных трудов, утверждения определенного общественного статуса, всеобщего признания и уважения. В полной мере эти слова относятся и к нашему нынешнему юбиляру – Владимиру Михайловичу Иванову.

Великолепный скрипач, замечательный педагог, ученик и продолжатель школы выдающегося профессора Ю.И. Янкелевича, откуда в разное время вышли многие выдающиеся музыканты Советского Союза, Владимир Михайлович воплотил в своем творчестве все самое ценное из наследия своего наставника. В игре – это удивительно теплый, летящий звук, высочайшее качество исполнения, редкая стильность концепций. Автор этих строк был на многих концертах мастера и может констатировать цельность и обдуманность предварительного замысла, и совершенство его воплощения.

В его педагогике обращают на себя внимание тщательная, серьезная и качественная работа, огромное внимание к мелочам, опора на грамотную физиологию, «хорошие» руки и абсолютный самоконтроль ученика. Профессор полностью готовит студентов к дальнейшей самостоятельной творческой жизни, воспитывает в них на собственном примере самозабвенное отношение к любому выступлению, максимальную требовательность к себе и никаких поблажек из-за недомогания, чем пробуждает их исполнительскую совесть и артистическую волю.

Человек на редкость организованный, с «шахматным» стилем мышления, Владимир Михайлович умеет прекрасно «обустроить» все учебное пространство вокруг себя. Профессор многие годы руководит одной из скрипичных кафедр, при этом являясь деканом самого крупного факультета консерватории – оркестрового. Под его началом находится практически половина студенчества и профессуры консерватории, причем, он, человек по природе своей честный, принципиальный и справедливый, пользуется безоговорочным авторитетом как в той, так и в другой среде.

В последние годы, когда начались разного рода эксперименты в устоявшейся десятилетиями системе музыкального образования страны, Владимир Михайлович всем своим влиянием встал на защиту специалитета, чем снискал себе еще больше уважения и одобрения среди коллег как поборник и защитник традиционных методов и принципов обучения, давших в свое время столь выдающиеся результаты.

Есть такое понятие в жизни – опора, стержень. Это особая когорта людей, сохраняющих и приумножающих сам дух, основу консерватории, двигающих ее в будущее, не дающих ей свернуть в тупиковом направлении. Они всегда точно знают, что принесет вузу пользу, а что вред. Это тот костяк профессоров, что обеспечивает преемственность поколений, поддерживает высший уровень обучения в Московской консерватории, предъявляет точные и ясные требования, как к абитуриентам, так и к новым молодым сотрудникам. Среди этих людей В.М. Иванов – народный артист РФ, лауреат премии Правительства Москвы, участник уникального Московского трио, солист-скрипач, профессор.

От всего сердца пожелаем юбиляру, прежде всего, здоровья, долголетия и успехов в его многогранной деятельности во благо отечественного искусства.

Профессор М.А. Готсдинер

№4 (1351), апрель 2018

Президент Пушкинского музея Ирина Александровна Антонова в свой день рождения 20 марта провела творческую встречу в Рахманиновском зале консерватории. Антонова не только известный всему миру искусствовед, возглавлявшая ГМИИ им. А.С. Пушкина более полувека, а с 2013 года ставшая его Президентом. Она еще и сооснователь (1981) – вместе со Святославом Рихтером – знаменитого фестиваля «Декабрьские вечера».

Выдающиеся деятели культуры, как правило, периодически проводят творческие встречи, дают интервью, отвечают на вопросы публики. И в большинстве случаев, разумеется, разговор касается исключительно их «профильных» тем. Так, Ирине Антоновой из раза в раз задают примерно одни и те же вопросы о ближайших планах Пушкинского музея, Андрея Кончаловского спрашивают о кино, а у Мариэтты Чудаковой интересуются мнением о литературе – классической и современной.

Однако всем перечисленным (и многим другим) замечательным ученым, режиссерам, художникам есть немало что сказать и о музыке. Некоторым из них доводилось общаться и даже взаимодействовать с выдающимися музыкантами своего поколения, присутствовать на исторических премьерах. Мало кто знает, но Андрей Кончаловский (творческая встреча в МГК предполагается в этом году) не просто прекрасно знает музыку от классики до наших дней, но и четыре года учился на фортепианном факультете Московской консерватории! Мариэтта Чудакова, когда автор этих строк завел с ней разговор о музыке, сходу заявила, что это совершенно отдельная тема – «Большой зал консерватории в жизни моего поколения» (встреча с ней состоялась в Музее Рубинштейна в 2016 году). Неудивительно, что Ирина Александровна, человек весьма загруженный, поддержала идею творческой встречи в стенах консерватории и, еще немного помедлив, согласилась сделать это в свой день рождения.

Конечно, иногда, особенно в дни «Декабрьских вечеров», Ирина Александровна могла отвечать на различные вопросы о музыке и фестивале, однако никогда прежде ее общению с Рихтером и другими замечательными музыкантами не была целиком посвящена двухчасовая творческая встреча. Причем, ни много, ни мало – в 96-й день ее рождения! Антонова не просто не скрывает свой возраст, но и подчеркивает, что является «ровесником последнего года революции».

Символично, что Ирина Александровна родилась в один день – с разницей в несколько лет – со Святославом Теофиловичем, о чем в приветственном слове упомянул открывавший консерваторскую встречу ректор, профессор А.С. Соколов. Впрочем, в самом начале своего выступления Ирина Александровна поспешила отшутиться: «Я не хочу, чтобы вы подумали, что я каким бы то ни было образом примазалась к имени великого Рихтера, родившись с ним в один день. Видит бог, я в этом не виновата». И рассказала подлинную историю: «Когда я узнала, что он тоже родился 20 марта, я попросила всех, включая Нину Львовну, его супругу, и ближний круг Святослава Теофиловича, не говорить ему об этом. Как-то не хотелось сказать: “я тоже”. Поэтому он действительно ничего не знал. Он узнал за два года до своей кончины. Многие, наверное, знают, что он не любил говорить по телефону, но здесь снял трубку, позвонил мне и негодующе сказал: «Что же это такое? Вы мне приносите какие-то цветы, какие-то подарки, поздравляете, я говорю “да, спасибо”, и на этом все кончается. Как Вы могли утаить?!»».

Пересказать сколько-нибудь подробно встречу с И.А. Антоновой представляется едва ли возможным: лишь стенограмма этого насыщенного двухчасового выступления занимает без малого 15 страниц. Речь шла и о детстве, и о войне, и о премьерах Шостаковича, на очень многих из которых – начиная с Пятой симфонии – Ирина Александровна присутствовала. Ее мать закончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, любила играть и слушать Шуберта, Шумана, Шопена, а отец рассказывал ей о том, как посещал концерты Шаляпина.

Первое московское исполнение Ленинградской симфонии Ирина Александровна вспоминает так: «Это было            30 марта в 12 часов дня в Колонном зале Дома Союзов. Зал был полный. И когда уже симфония кончалась, мы увидели, как на сцену из-за кулисы выходит человек в военной форме – мы поняли, что в городе объявлена тревога. Но он старался не помешать концерту, дал ему закончиться, а потом все-таки вышел и сказал, что “в городе объявлена тревога, мы просим всех спуститься в метро”, потому что метро было рядом с Колонным залом… Самое главное – это было, конечно, безумно сильное, потрясающее впечатление от самой симфонии.      С тех пор я не пропускала премьер симфоний Шостаковича в консерватории – Восьмой, Девятой и так далее». Одно из ее любимых сочинений Шостаковича – Первое фортепианное трио, прозвучало в качестве сюрприза-постскриптума встречи в РЗК в исполнении солистов «Студии новой музыки».

Ирина Александровна вспоминала о концертах Софроницкого, о вагнеровских операх в Байройте («просмотрела там практически все, кроме “Тристана и Изольды”»), о том, как из директорской ложи Большого театра смотрела балет «Красный мак» Глиэра (который произвел на нее большое впечатление) и оперу «В бурю» Хренникова (впечатления не произвела).

Конечно, кульминацией стал рассказ о «Декабрьских вечерах». В день рождения именинница не только получала цветы, но и сама сделала подарок консерватории в виде большого альбома-буклета фестиваля за все годы существования, подробно его прокомментировав. В первые годы «Вечера» были одним из немногих фестивалей, где можно было регулярно слышать музыку современных композиторов – за десять с небольшим лет до распада СССР там успели прозвучать С. Губайдулина, Э. Денисов, Н. Каретников, А. Шнитке, М. Вайнберг, Н. Рославец, Б. Бриттен, Я. Ксенакис, А. Дютийе, Л.  Андриссен, А. Копленд, О. Мессиан, А. Пярт, Л. Яначек, А.  Оннегер, П. Хидемит и др.

В завершении встречи, организованной Центром современной музыки, Ирина Александровна отвечала на вопросы публики и модератора беседы. Вероятно, она один из немногих современников, которому можно было задать вопрос: какое из двух роковых Постановлений – 1936-го года или 1948-го – было воспринято творческой интеллигенцией с большей тревогой? Несмотря на то, что 1937–1938 годы оказались для многих деятелей культуры более трагичными, второе Постановление, по ее словам, казалось более опасным – потому что в 1936 году многие посчитали его продолжением идущей полемики и еще никто не знал, какими окажутся последствия.

Разговор о важном проекте Ирины Александровны – идее восстановления в Москве Музея нового западного искусства (расформированного по распоряжению Сталина в 1948 году) – закольцевал встречу, в начале которой Александр Сергеевич сравнил строительство «музейного городка» Пушкинского музея с происходящим сейчас расширением консерватории: «Когда я был министром культуры, Ирина Александровна рассказала мне о своей идее музейного городка. Тогда это представлялось какой-то фантазией, но, как показало время, было действительной перспективой развития музейного дела, которая меня подбивала на то, чтобы и в Московской консерватории возник свой «городок». Сейчас он рождается за пределами нашего основного архитектурного комплекса: будущий оперный театр, библиотека, которая раскроет все свои фонды не только для консерваторцев, но и для широкого круга специалистов… Это все идеи, которые в какой-то степени тогда подсказала именно Ирина Александровна».

Владислав Тарнопольский

Фото Дениса Рылова

№4 (1351), апрель 2018

Рожденный в 1900 году и считавший себя уроженцем XIX века. Внук знаменитого водочного фабриканта П.А. Смирнова. Незаконнорожденный сын, нежеланный ребенок для собственной матери, которая усыновила его только в 10 лет, а позднее решила во что бы то ни стало сделать из него гения. Мальчик, вынесший из своего детства память об оплеухах, розгах и ощущение «безумного страха». Выпускник Первой московской мужской гимназии в последний год российского классического образования. Обладатель высокого интеллекта, превосходный знаток литературы, живописи и музыки, свободно владевший основными европейскими языками, а также греческим и латинским. Имя этого человека – Вадим Васильевич Борисовский. Выдающийся альтист и исполнитель и виоле д’амур, один из учредителей и артист прославленного Квартета имени Бетховена. Музыкант, уравнявший альт в правах сольного инструмента со скрипкой и виолончелью, создатель советской альтовой школы. Поэт, пронесший через всю жизнь очарование Италией, которую посетил в юности, автор никогда при его жизни не публиковавшихся сотен сонетов и до сих пор не опубликованных, полных иронии и сарказма эпиграмм на современных музыкантов, включая самого себя. Это тот же человек – Вадим Васильевич Борисовский.

…После успешного выступления в 1927 году на Втором Всесоюзном конкурсе квартетов Квартет Московской консерватории был командирован на Международный музыкальный фестиваль, который проводился во Франкфурте-на-Майне в рамках Международной выставки «Музыка в жизни народов». Вместе с пианистом С. Фейнбергом квартетисты стали одними из первых советских артистов, гастролировавших за рубежом. Концерты квартета сделались настоящим открытием для Германии. Никто не ожидал от молодых музыкантов из СССР такого высокого качества игры. «Квартет консерватории имел здесь выдающийся успех. Все критики были восторженные» –напишет С. Фейнберг А. Гольденвейзеру.

Для В.В. Борисовского поездка в Германию оказалась особенно важной. Помимо трех концертов квартета, он выступил и как солист, много работал в немецких библиотеках для задуманного им «Указателя литературы для альта и виолы д’амур», встречался с уехавшими из России Г. Пятигорским и арфисткой М. Корчинской. Принципиально важными оказались для него в Германии встречи с Паулем Хиндемитом, с которым он познакомился заочно четыре года назад.

«В 1923 году в журнале “К новым берегам музыкального искусства” было напечатано сообщение о том, что <…> Пауль Хиндемит, имеющий свой квартет, рад был бы систематически знакомиться с современной камерной музыкой других стран, – вспоминал Вадим Васильевич. – Тут же был приложен его адрес. Я послал ему письмо от квартета с просьбой выслать квартетные материалы из его камерной музыки, а также помочь нам в этом направлении, сообщив содержание моего письма и мой адрес наиболее крупным западным композиторам» [1].

В ответном письме композитор ограничился сообщением адресов нескольких музыкальных издателей. «Признаться по совести это было совсем не то, на что я рассчитывал, – продолжал свои воспоминания Вадим Васильевич. – Мне тогда казалось абсолютно естественным, чтобы музыкант музыканту выслал бы авторский экземпляр…» [2].

9 апреля 1923 года в своем концерте в Малом зале консерватории Борисовский исполнил Сонату Пауля Хиндемита для альта solo ор. 25 №1. То было, вероятно, первое исполнение музыки Хиндемита в СССР [3]. 4 декабря в том же зале В. Борисовский сыграл в ансамбле с М. Мирзоевой его Сонату для альта и фортепиано F dur ор. 11 №4, которую до конца 1923 года повторил в концертах еще дважды. По инициативе Борисовского «консерваторцы» представили 18 февраля 1924 года целую программу из сочинений Хиндемита:

Первый квартет C dur оp. 2, его Первую Es dur op. 11 № 1 (В. Ширинский) и Вторую D dur оp. 11 № 2 (Д. Цыганов) скрипичные сонаты и Первую альтовую F dur op. 11 №4 сонату (В. Борисовский).

С волнением ожидал теперь Вадим Васильевич личного знакомства с Хиндемитом. Композитор тепло приветствовал квартетистов в артистической после первого концерта во Франкфурте. Краткий в тот вечер разговор продолжился через несколько дней в одном из кафе и на встрече утром 31 июля в советском полпредстве. «Корреспонденты, общественность, Хиндемит с женой, – записывает Вадим Васильевич в Дневнике-Журнале квартета. – Речи, пожелание полпреда видеть Хиндемита в СССР» [4]. Вечером того же дня по приглашению Хиндемита Борисовский присутствовал в ресторане на прощальном ужине перед его отъездом на гастроли.

Говоря о репертуаре для виолы д’амур, Хиндемит не рекомендовал Борисовскому включать в свои программы транскрипции и сосредоточиться исключительно на оригинальных сочинениях. Согласиться с этим Вадим Васильевич не мог. Как и с прямолинейностью суждений Хиндемита о музыкальном исполнительстве: «…в музыку нельзя привносить индивидуальность исполнителя, – записал и прокомментировал он его слова, – нужно исполнять только автора и не позволять себе никаких отклонений, нюансовых и ритмических, кроме тех, которые обозначены самим автором; так, видите-ли, труднее играть, но зато “автор и его эпоха встают, как живые!” Убежденность – явно порочная, дающая слушателю только пыль эпохи, но не дух!» (25.07.1927).

В том, что именно таким принципом руководствуется Хиндемит как исполнитель, Борисовский убедился, посетив одну из его репетиций к концерту старинной музыки. «Исполнение очень чистое, но и предельно сухое, безжизненное, – записал он об исполнении Вариаций К. Стамица для виолы д’амур в сопровождении виолы да гамба на тему «Мальбрук в поход собрался»; – это у них называется «»ganz classisch»» (25.07.1927).

Ратуя за исключительное использование urtext’ов, Пауль Хиндемит оказался куда более терпим к современной копии виолы д’амур, на которой он играл – «звучной, но сухой по звучанию». Она была сделана для него Максом Шпренгером, с которым Химндемит познакомил Борисовского. «Деловитый немец в белом переднике, работающий с двумя подмастерьями, показал мне около дюжины альтов своей работы (добротной и прилизанной!) и в том числе «достижение» – крошечный альт – 390 мм, якобы не уступающий по звуку большим инструментам. С этим согласиться не пришлось, так как я достал из футляра своего «Аполлона» работы нашего Т.Ф.  Подгорного… и экспонаты немца были биты, что он… вынужден был признать. Знай наших! /…/ И тут же я подумал, – заключает В. Борисовский, – что вряд ли когда-либо в своей жизни буду стремиться к таким инструментам и к такого рода исполнительству. Спасибо Вам Herr Hindemith!» (25.07.1927).

Через год после приезда квартетистов из Германии состоялся их импровизированный концерт при участии А. Гольденвейзера у А. Луначарского. Как вспоминал Д. Цыганов, «Луначарский при встрече с нами у себя на квартире сказал с восторгом следующее: А знаете ли вы, что написал о вашем исполнении квартета Хиндемита известный корреспондент берлинской газеты «Берлинен тагенблат«? Он написал: Эти молодые люди играли квартет Хиндемита с ярко выраженной угрозой большевистского нашествия с Востока… Этот отзыв характеризует стиль вашей игры» [5].

При всей парадоксальности слов немецкого рецензента они подтвердили не только полярную противоположность исполнительской эстетики московских квартетистов и самого Хиндемита. Они подтвердили также и высказанную выше мысль о том, что на интерпретацию музыки Хиндемита Квартетом имени Бетховена несомненное влияние оказал Борисовский.

Не ясно, присутствовал ли Хиндемит на одном из сольных концертов Борисовского в Берлине или слушал его игру во время одной из встреч с ним, но оценил он ее исключительно высоко. Об этом говорит дарственная надпись композитора на подаренной Вадиму Васильевичу фотографии: «Мировой союз альтистов! Председатель – Борисовский!».

Своего мнения об игре Хиндемита на виоле д’амур Борисовский не изменил и много лет спустя. «Вы и не представляете себе, насколько личное знакомство и общение с Вами охладило мой пыл к Вашему творчеству! – напишет он в 1943 году, мысленно обращаясь к нему. – Впрочем, термин “охладило” – не совсем правилен, нужно было бы сказать “сняли с меня розовые очки, сквозь которые я смотрел на Вас”. И отдавая дань Вашему высокому композиторскому мастерству, я все же, будучи 27-летним по годам человеком, остаюсь на прежних своих позициях, с которых и противно и, пожалуй, преступно смотреть на музыку как на дело (читай “ремесло“), приносящее тебе тот или иной доход» [6].

После возвращения из Германии Борисовский многократно играет сочинения Химндемита – Сонату для альта solo ор. 25 № 1, Маленькую сонату для виолы д’амур и фортепиано ор. 25 № 2 (в 1-й раз в СССР). «Маленькую сонату для виолы д’амур и фортепиано и Концерт для виолы д’амур с оркестром как по своему гармоническому языку, так и по композиторской фактуре следует причислить к характерным образцам музыки наших дней, – писал он. – Использование в них новых, не применявшихся до сих пор технических возможностей органически входят в общую музыкальную ткань произведения и ни с каких позиций не могут быть рассматриваемы как нарочно придуманные пальцевые или гармонические комбинации» [7].

Находясь в Берлине, Борисовский задумывался: может быть, живя за рубежом, сумеет он лучше выстроить свою музыкальную карьеру? Всячески отговаривала его от этого находившаяся в Берлине В. Дулова. «…здесь, за границей, – писала она ему, – нельзя жить с такой чистой душой, таким сердцем и таким умом (глубоким и чувственным), как у тебя, Вадя» (1.08.1927). Борисовский не был избавлен от беспокойства за свою судьбу – и не только творческую, он вынужден был скрывать, что является внуком водочного короля Петра Арсентьевича Смирнова, сыном фабриканта – табачника, к тому же старообрядца Василия Николаевича Бостанжогло, расстрелянного в 1918 году, приемным сыном разорившегося купца Мартиниана Никаноровича Борисовского. Замалчивать, что репрессированными оказались также родители его жены Долли Александровны Де-Лазари: пять раз был арестован и в конце концов расстрелян ее отец – генерал-майор Александр Де-Лазари, пять лет провела в ГУЛАГе ее мать – Евгения Иосифовна (урожденная Кобылецкая)…

Возвращаясь в Москву, В.В. Борисовский понимал, что только здесь, в Московской консерватории сумеет он выполнить главную миссию своего творчества – выстроить советскую альтовую школу. Да и квартет сделался уже тогда необходимой частью его жизни…

Виктор Юзефович,

Отрывки из книги «Вадим Борисовский»,

подготовленной к печати

[1] Борисовский В. Автобиографические воспоминания // Центральный Гос. архив Москвы. Центр личных коллекций. Архив В. Борисовского – А. де Лазари (АбдеЛ), ф. 246, оп. 1, дело 45, л. 26.

[2] Там же, л. 27.

[3] Левая Т., Леонтьева О. Пауль Хиндемит. М.: Музыка, 1974, с. 340.

[4] Борисовкий В. Дневник-Журнал Квартета имени Бетховена. 31.07.1927. При дальнейших отсылках – только дата.

[5] Цыганов Д. Полвека вместе. Литературная запись В. Юзефовича // Советская музыка, 1976, №9

[6] Борисовский В. Автобиографические воспоминания //АбдеЛ, ф. 246, оп. 1, дело 45, л. 42.

[7] Там же, л. 45.

№4 (1351), апрель 2018

Имя Василия Ильича Сафонова – знаменитого дирижера, пианиста, педагога, директора Московской консерватории в годы ее блестящего расцвета в конце XIX – начале ХХ веков – не нуждается в представлениях. Оно знакомо каждому музыканту или серьезному любителю классической музыки. Между тем, впервые опубликованные каденции к моцартовскому концерту d-moll (KV 466) показывают музыканта с совершенно новой стороны – как замечательного композитора, уже в 27-летнем возрасте достигшего изощренного мастерства (профессиональная музыкальная карьера Сафонова, еще не окончившего консерваторию, по сути, едва начиналась).

По сию пору исполнителей продолжает волновать проблема выбора каденций к классическим концертам – ведь далеко не ко всем из них сохранились авторские. В этом смысле настоящая публикация очень интересна для любого пианиста, взявшегося за разучивание d-moll-ного концерта Моцарта. Распространенный лет сорок назад постулат о том, что каденции к концертам венских классиков должны быть выдержаны в стиле последних, ныне подвергается пересмотру.

«Вызвать в слушателе высшую степень волнения и страсти» – такова задача каденций, сформулированная И.Й. Кванцем, создателем одного из основополагающих трактатов XVIII столетия об исполнительском искусстве. Решение этой задачи, как утверждали и многие другие музыканты того времени, вовсе не предполагает обязательного стилистического совпадения (об этом подробно рассказывает выдающийся знаток фортепианно-исполнительского искусства проф. А.М. Меркулов в своей книге «Каденция солиста в эпоху барокко и венского классицизма»). Немудрено, что ярко романтические каденции Сафонова уже привлекли внимание современной артистки – их исполнила в Большом зале Московской консерватории Екатерина Мечетина.

В наши дни особые требования предъявляются к текстологической стороне нотных изданий. С этой точки зрения каденции Сафонова подготовлены блестяще – в этом также заслуга профессора А.М. Меркулова. В сборник включено факсимильное воспроизведение автографа, подробное нотографическое описание и развернутая вступительная статья. Значение последней выходит далеко за рамки сопроводительного текста к нотам – в ней на основе многочисленных рецензий на выступления Сафонова рассматриваются особенности его исполнительского подхода к музыке Моцарта, реконструируется ход его работы над сочинением каденций, наконец, дается их тонкий формальный и стилистический анализ в контексте романтической музыки Мендельсона, Антона Рубинштейна, Чайковского. Русским текстам в издании сопутствует полный перевод на английский, что, несомненно, может помочь зарубежным исполнителям сафоновских каденций.

Одним словом, всех нас, поклонников музыки Моцарта, хочется поздравить с замечательной архивной находкой, ныне ставшей доступной в образцовом издании. Важно и то, что издание каденций приурочено к 150-летию Московской консерватории, а его выход в свет совпал со 100-летием со дня кончины Василия Ильича Сафонова.

Профессор С.В. Грохотов