№ 3 (1323), март 2015

11 февраля в Рахманиновском зале состоялся «концерт-портрет», как было заявлено в афише, из сочинений выдающегося русского композитора второй половины ХХ века Николая Николаевича Сидельникова. Концерт был приурочен к 85-летию со дня его рождения. Силами ансамбля «Студия новой музыки» под управлением Игоря Дронова были исполнены два сочинения композитора: Концертная симфония «Дуэли» для виолончели соло, контрабаса, двух фортепиано и ударных (1974) и Концерт «Русские сказки» для 12 исполнителей (1968).

Живым и ярким было вступительное слово Ивана Соколова, ученика и почитателя творчества Николая Николаевича, первого исполнителя ряда его произведений. Иван Глебович, готовя публику к предстоящему прослушиванию, рассказал пару любопытных фактов из истории создания сочинений, поведанных ему самим композитором. В частнос-ти, о «Дуэлях»: встретились как-то Сидельников и Ростропович на даче, и за разговором Ростропович сказал, что может сыграть один звук «сорока разными способами»; и вот Сидельников написал опус,  в одном из разделов которого солирующий виолончелист 40 раз подряд берет ноту «ми». Специально для Ростроповича!

В первом отделении прозвучала концертная симфония «Дуэли». Это сочинение фактически не известно широкой публике. Само его название уже раскрывает авторский замысел: в поединке должны «сражаться»… музыкальные инструменты! Действительно, на сцене было две соперничающие «команды»: с одной стороны – первый рояль, виолончель, первая и вторая группы ударных; с другой – второй рояль, контрабас, а также третья и четвертая группы ударных.

Произведение состоит из трех частей, причем каждая автором озаглавлена. В первой под названием «Соотношение неопределенностей» на слух все кажется «размытым» – жанр, интонационность. Хотя на самом деле музыкальный материал очень организован: у Сидельникова это единственный опус с применением техники додекафонии. Во второй части – «Борьба гармонии и хаоса» – музыкальными средствами как бы показывается созидание мира: через хаос и мрак вырастают гармония и красота (выразительное соло виолончелистки Ольги Галочкиной). В третью часть «Поединок закономерности и случая» вторгается джазовая сфера, очень характерная, кстати, для творчества композитора; контрабас и ударные выполняют здесь ту же функцию, что и в джаз-бэнде… И все же музыка «Дуэлей», как мне показалось, не была до конца понята слушателями. Вероятно, из-за того, что ее смысл не очевиден, а названия являются лишь некоторым ориентиром, намеком на подлинное содержание.

Во втором же отделении было представлено наиболее известное сочинение Сидельникова – «Русские сказки», цикл из девяти частей, каждая со своим названием. Изобразительность и необычные тембровые находки композитора явно пришлись по душе публике. Особенно впечатляющими были пятая часть «Леший с русалками хороводы водит», самая «джазовая», притом заканчивающаяся невероятно эффектными глиссандо валторны; а также девятая часть «Девки красные по ягоды ходят далеко…», где постоянно повторяющаяся диссонантная попевка в духе плясовой завораживала своим звучанием. Было очевидно, что и слушателям, и исполнителям это сочинение доставило удовольствие.

В целом концерт был замечательным. Его стоило посетить хотя бы потому, что сегодня произведения Н. Сидельникова, к большому сожалению, в Москве звучат крайне редко. А ведь это один из значимых русских композиторов прошлого столетия! И когда выступают такие прекрасные исполнители, как ансамбль «Студия новой музыки», впечатление остается особенно сильным. Музыкальный вечер стал большим событием в концертной жизни столицы. Но, хотя этот концерт был бесплатным, зал, увы, не был полон…

Анастасия Коротина,
студентка ИТФ

№ 3 (1323), март 2015

В Рахманиновском зале 30 января состоялся редкий концерт камерной музыки под названием «Арфа соло и в ансамбле». Царицей вечера была арфа в руках Надежды Сергеевой. При этом известная арфистка за 24 часа успела покорить не только меломанов Москвы, но и строгую публику зала Карнеги-холл в Нью-Йорке, где у нее уже на следующий вечер (!) состоялся аналогичный концерт.

Надежда Сергеева, одна из лучших выпускниц Московской консерватории по классу арфы Заслуженных артисток России, проф. И. П. Пашинской и Е. Н. Ильинской (сейчас Н. А. Сергеева – ее ассистент), она еще в годы учебы получала высокие награды на самых серьезных всероссийских и международных конкурсах. Победы стали прекрасной взлетной площадкой, так как за ними последовали предложения сольных выступлений в ведущих европейских концертных залах. Редкий индивидуальный стиль Н. Сергеевой и легкость при исполнении труднейших арфовых произведений вот уже несколько лет признаны как заслуженными членами жюри, так и придирчивой европейской публикой.

Московские слушатели также получили удовольствие наслаждаться изысканной игрой арфистки. Публика с волнением и любопытством ожидала предстоящее событие, что неудивительно, так как арфовые концерты в наше время стали, своего рода, эксклюзивом. Данный факт подтвердила и касса – все билеты на мероприятие были распроданы задолго до его начала.

Программа была продумана отлично. Сольные номера перемежались с произведениями для камерного ансамбля, серьёзная классика прекрасно сочеталась с легкими джазовыми обработками. Некоторые произведения звучали в этот вечер на Родине исполнительницы впервые, во многом благодаря ее деятельности, посвященной поиску неизданных в России арфовых опусов.

В этот вечер публика совершила музыкальное путешествие по разным эпохам и странам. Из всей красочной палитры арфового репертуара ей были представлены разнообразные образцы великих мастеров. Благородный тон задали «Вариации на тему Моцарта» М. Глинки, открывшие программу. Помимо этого в первом отделении слушателям был представлен Экспромт Р. М. Глиэра, в котором арфистка безукоризненно выполнила сложнейшие технические пассажи.

Арфа достойно звучала и в ансамблях со скрипкой (Надежда Антипова) и флейтой (Энрико Сартори). Гармоничное трио из двух Надежд и итальянца Э. Сартори без сомнений стало украшением вечера. Известный флейтист на этот концерт специально прилетел из Италии в Москву. По словам Энрико, данное выступление было очень ответственным для него: «Когда я впервые услышал, как играет Надежда, то меня очень впечатлила какая-то новая свежая подача. Потом Надежда рассказала, что это – русская школа. Тогда я предложил ей выступать вместе» (из интервью с корреспондентом телеканала «Мир 24» – Т. П.).

По сложности ансамблевый репертуар нисколько не уступал сольному. Поскольку многие популярные сочинения для камерного ансамбля не предназначены для исполнения на арфе, в этом концерте произведения Г. Форе, К. Обертюра и А. Пьяццоллы прозвучали в авторской редакции самой Н. Сергеевой. Изюминкой программы стали два танго – «Бордель 1900» и «Ночной клуб 1960» из цикла «История танго» Астора Пьяццоллы, в которых Энрико Сартори выступил, как настоящий тангеро, безнадежно и страстно влюбленный в этот танец.

Надежда Сергеева этим вечером показала все, на что способен ее капризный и «несговорчивый» инструмент. Многие слушатели были приятно удивлены, что арфа – это не только краска в оркестре, но, что она может царить среди солирующих инструментов.

…На следующий день, несмотря на серьезные прогнозы синоптиков о предстоящей снежной буре в Нью-Йорке, Надежда Сергеева играла на самой престижной мировой сцене – в Карнеги-холл. Ее выступление было, как наградой за победу на втором туре, так и своего рода третьим туром на конкурсе «American Forte International Music Competition». Строгое европейское жюри снова не смогло устоять, слыша блистательную, беспрецедентную игру арфистки. В результате – первая премия, золото, специальная награда и статус «Самая артистичная леди».

Татьяна Панченко

№ 3 (1323), март 2015

В конце февраля кафедра хорового дирижирования понесла невосполнимую утрату: внезапно ушел из жизни талантливый пианист, концертмейстер хора студентов Московской консерватории, Александр Дмитриевич Куликов. Совсем молодой человек, недавний выпускник консерватории, пианист, он всю свою короткую жизнь вкладывал свое мастерство и профессионализм в учеников и друзей…

Еще будучи студентом фортепианного факультета, Саша стал работать в классе профессора С. С. Калинина и со студенческим хором. Его искренняя улыбка согревала в самые холодные дни, подбадривала в тяжелые моменты, обезоруживала накопившееся в душе раздражение. Мы очень любили Сашу! А Саша любил хор. И в его светлую память с теплыми словами пусть звучат «голоса из хора»:

Профессор С. С. Калинин:

Если говорить об Александре Дмитриевиче Куликове, об Алике Куликове, как он любил, чтобы его называли, это была уникальная личность, гармонично сложившийся во всём человек. Помимо того, что у него были феноменальные, если не сказать гениальные, музыкальные способности, у него был дар быть замечательным человеком. Он все время старался делать людям добро. Сколько музыкантов обращались к нему за помощью! Он помогал безвозмездно, и все время с радостью… Это был именно такой человек, которых называют бессребрениками. О нём можно очень много говорить, но самое главное в нём было уникальное сочетание удивительных человеческих качеств и гениальных музыкальных возможностей.

Он работал в консерватории и считал, что здесь самое главное сосредоточение музыки, великих имен, которым надо поклоняться. Я всегда восхищался и учился у него отношению к делу. Когда возникала ситуация, что нужно срочно, завтра, что-то исполнить вместе с хором, ему достаточно было только посмотреть ноты. У него была удивительная фотографическая память.

Я благодарен судьбе, что имел счастье общаться с Александром Дмитриевичем. Мы были связаны друг с другом 15 лет, и я чрезвычайно скорблю. Это неутешное горе. Я видел его всегда таким лучезарным, таким радостным и всегда таким молодым! Мне кажется, он послан был на нашу бренную землю как ангел, посланец Божий. Царствие ему небесное!

Е. Рубцов, староста хора:

После того, как Станислав Семенович отпускал студентов, Саша всегда исполнял тему выключения операционной системы Windows. Это приводило хор в восторг! Он был не просто прекрасным музыкантом и добрейшей души человеком. Он был как ангел-хранитель нашего хора, всей кафедры, а может быть и консерватории. Никогда никому не отказывал в просьбе, всегда сопереживал и помогал всем без исключения – порой в ущерб собственному здоровью. Он был готов заниматься с нами, студентами, в выходные и праздники, в любое время и в любом месте. Таких людей сейчас очень мало. В Саше удивительным образом сочетались такие качества, как безграничный талант, профессионализм и необычайная кротость, скромность, смирение. Поразительно, как человек такой кристально чистой души мог жить в наше жестокое время! Такая внезапная, непостижимая смерть может говорить только об одном: Саша – ангел, посланный к нам с небес. Спасибо судьбе за то, что ты был с нами…

А. Двухименная, выпускница:

Саша очень любил рассказывать о своей работе в классе С. С. Калинина. В буфете за чаем он часто цитировал профессора. А Станислав Семенович нередко восхищался Сашиной эрудицией: Саша занимается в классе, заходит профессор: «Что играешь?». Саша называет какого-то малоизвестного бразильского, допустим, композитора и рассказывает о нем. Затем в класс приходит студент, и Станислав Семенович внезапно огорошивает беднягу вопросом: «А что ты можешь нам рассказать об этом композиторе?..» Студент в растерянности, и профессор отправляет попавшегося ученика узнать подробности в библиотеку…

А. Трухан, студентка:

Для нас Саша был неотделим от занятий по специальности. Когда мы входили в класс, он встречал каждого радостной, лучезарной улыбкой. Саша никогда не отказывал в помощи, когда мы к нему обращались, – то расскажет про композитора, то успокоит добрым словом, добавит уверенности в своих силах. Он часто выручал в сложных ситуациях, поражая своим профессионализмом – знал наизусть огромное количество музыки, а с листа сыграть мог все, что угодно. Но самое главное – он был очень светлым человеком и дарил этот свет нам…

Подготовила
Ольга Ординарцева
Фото Александры Сидоровой

№ 3 (1323), март 2015

В. В. Горностаева с учениками (слева направо): К. Кнорре,Ю. Лисиченко, Д. Иоффе, И. Петрова-Чуковская, М. Ермолаев-Коллонтай

С первого урока у Веры Васильевны Горностаевой я погрузилась в мир, где нужно было слушать, слышать, думать, искать… Вера Васильевна очень бережно вводила меня в этот мир, где воспитывали настоящих музыкантов. Каждая деталь отшлифовывалась, всё наполнялось смыслом.

Вначале был Бах. Партита до минор. Она не раз повторяла, что к этому композитору должно быть отношение, как к «Сосуду святого Грааля»… Потом Шопен. И сразу поэзия. Стихами Блока объясняла мне Вера Васильевна начало 4-й Баллады Шопена…

Ветер принес издалека
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.

Когда ее не удовлетворяли краски в музыке, она советовала пойти в Музей имени Пушкина – смотреть на замечательную картину Матисса «Золотые Рыбки» и пытаться передать эти краски в звуке. Я тогда только училась понимать то, что впоследствии стало самым важным в моей исполнительской и педагогической деятельности: звук – это и есть исполнитель. Художественная задача, смысл и концепция сочинения передаются не через заборы технических приемов, но через звук!

В Москву из Риги я приехала в возрасте 15 лет с рекомендацией моей дорогой первой учительницы в рижской специальной музыкальной школе им. Эмиля Дарзиня – Нины Трдатовны Бинятян. Она была инициатором моего переезда. (Как не вспомнить слова Д. Ф. Ойстраха, который в ответ на вопрос «почему многие замечательные музыканты рождаются в Одессе?» заметил: «Да, это так! Нужно родиться в Одессе, но вовремя оттуда уехать!»)

Я поступила в ЦМШ, уже считая себя достаточно «известной» в Риге пианисткой с наградой на международном конкурсе «Концертино Прага». Конечно, после Риги, где, как всегда в школах, с нами возились как с детьми, это был бросок в самостоятельную жизнь. И в той моей самостоятельной московской жизни было много сложностей, Но все состоялось. Спасибо за это моим родителям и Вере Васильевне! Состоялось благодаря Вериному Духу. Она поднимала нас на высоту, где все события жизни воспринимались через призму того, что происходило в классе и в общении с ней.

Мы всегда пытались как можно больше времени сидеть на занятиях Веры Васильевны в 29 классе, где шли уроки. Это и была настоящая школа. Студенты, слушая друг друга, проходили намного больше сочинений, чем могли это сделать сами с профессором. Я училась быть и исполнителем, и педагогом, так как часто из пассивного слушателя ты превращался в активного – Вера Васильевна в любой момент могла спросить: «А что бы ты здесь посоветовала?». У нее всегда был индивидуальный подход к студенту. Наверное, в этом причина того, что мы, ученики Горностаевой, объединены ее духом, но так не похожи друг на друга в интерпретациях.

С первого дня работы над новым сочинением ты попадал в достаточно сложную ситуацию. В классе всегда не меньше 15-20 человек студентов и просто слушателей. Сочинение сырое и, конечно, играется наизусть. Надежда на то, что профессор прервет тебя, равняется нулю. Играешь под двойным взглядом: в 29 классе с одной стороны Вера Васильевна, с другой – улыбающийся Нейгауз. Смеясь, она говорила: «Смотри, если ты хорошо играешь – он улыбается, а если нет…» (в такой момент вспоминалась Мона Лиза, Джоконда, взгляд которой следил за мной, куда бы я не повернулась). И нужно было «доплыть до берега»…

Вера Васильевна нашла во мне, как она выражалась, «шопеновский вирус», который лечить не собиралась. Мы много времени и сил потратили на подготовку к конкурсу Шопена в Варшаве. Она считала, что когда 80% программы есть и 20% надо доучить, можно попробовать. Так и случилось со мной – шопеновский репертуар у меня уже тогда был обширный. Она очень обрадовалась моей победе на конкурсе (II премия – Ред.), но сразу спустила меня с небес «славы», сказав: «Ну что? Теперь продолжаем работать: конкурс – это только первая ступенька!».

Можно вспомнить выражение так любимого и цитируемого ею Бориса Пастернака: «поверх барьеров». Она и была таким человеком. Поэтому мы не чувствовали и политических барьеров так остро, как другие. В те трудные времена я мысленно жила в атмосфере 29 класса.

Не могу не вспомнить еще один случай. Перед конкурсом Шопена она собрала профессоров, своих коллег, я сыграла всю программу, а потом было обсуждение. Мы обе присутствовали, и я наблюдала эту невероятно доброжелательную дискуссию с участием Я. Флиера, Я. Зака, Я. Мильштейна: они отправляли меня, не их ученицу, и искренне давали напутствия. Учитывая, что не всегда самые теплые отношения связывали этих людей в жизни, Вере Васильевне удалось создать удивительно теплую атмосферу – всех объединила музыка. Думаю, этот эпизод должен быть примером того, как мы, музыканты, воспитанные Верой Васильевной, тоже должны всегда находиться «поверх барьеров».

Вера Васильевна была одним из инициаторов многих научно-педагогических конференций – в Свердловске, Челябинске и других городах Урала. Мы, студенты, всегда с удовольствием ехали с ней на эти замечательные гастроли. Помимо того, что набирались опыта, это была еще и редкая возможность общения с профессором не в классе, а в повседневной жизни.

Воспитательный процесс вообще не останавливался ни на минуту. До сих пор помню, как мы с Михаилом Вайманом, моим мужем и замечательным скрипачом, пришли поиграть ей сонату Прокофьева. Она с большим интересом прослушала и подсказала несколько идей на только ей доступном языке, с такими художественными и поэтическими метафорами, которые помогли в концепции, в создании целого.

После окончания Московской консерватории наши отношения с Верой Васильевной не прерывались, можно сказать, никогда. Даже когда я уехала из СССР, и мы не имели возможность видеться и общаться, мы хорошо чувствовали друг друга. А если встречались после перерыва, будь то в Японии, Франции, России или еще где-либо, было ощущение, что расстались пару дней назад. Это духовное общение мне очень дорого и останется со мной навсегда. Последняя встреча с Верой Васильевной была в Москве на ее 80-летнем юбилее. Было волнение – очень хотелось, чтобы она осталась довольна моим выступлением…

В день, когда не стало моего любимого Учителя, я почувствовала еще острее меру ответст-венности, которая ложится на нас, ее учеников. Ее смерть застала меня в Японии, где я переняла эстафету и продолжаю начатую Верой Васильевной многолетнюю работу на Yamaha Masterclass. Она воспитала в Японии целую плеяду замечательных музыкантов. Эстафета Веры должна быть продолжена!

Дина Иоффе

№ 3 (1323), март 2015

1 марта запущены в продажу абонементы Московской консерватории сезона 2015–2016 года. Их формирование прошло под знаком грядущего 150-летия с момента основания нашей Alma mater, что дало повод ректору А. С. Соколову пригласить ряд выдающихся артистов, входящих в музыкальную элиту мира.

У этой акции есть историческая параллель. 125 лет назад подобным образом поступил Василий Ильич Сафонов. Приняв пост директора консерватории, он отметил это блистательным сезоном: тогда в 1889-1890 годах, в Симфонических собраниях РМО выступили 12 крупнейших европейских дирижеров, от Клиндворта, Колонна до Дворжака.

Уже осенью за дирижерский пульт консерваторских симфонических коллективов встанут известнейшие музыканты: на сцену БЗК выйдут Геннадий Рождественский, Александр Лазарев, эстафету подхватят Юрий Башмет, Владимир Спиваков, Юрий Темирканов, Владимир Юровский. С оркестрами консерватории выступят Виктор Третьяков, Александр Чайковский, Борис Березовский, Александр Бузлов, Наталья Лихопой, Николай Луганский, Айлен Притчин, Александр Рождественский, Вадим Руденко. Приятно, что все горячо откликнулись на приглашение и сочли возможным выступить на благотворительной основе, рассматривая свое участие в абонементах МГК как приношение в честь юбилея.

В качестве одного примера процитирую ответ Ю. А. Башмета: «Московская консерватория всегда была, есть и будет главным событием моей жизни. Прежде всего, благодаря сопричастности с выдающимися музыкантами – моими современниками, самыми дорогими для меня именами: С. Рихтером, М. Ростроповичем, Л. Коганом, Г. Нейгаузом, Д. Ойстрахом, Д. Шафраном. Огромную роль в лидирующем положении Московской консерватории в мире всегда играли ее ректоры – Н. Рубинштейн, С. Танеев, В. Сафонов, А. Свешников. Вы, уважаемый Александр Сергеевич, являетесь достойным продолжателем этих имен, сохраняя лучшие традиции, заложенные ими много лет назад… С радостью принимаю Ваше предложение и благодарю за возможность участия в концертах, посвященных 150-летию Московской консерватории». И в остальных абонементах БЗК принимают участие лучшие артисты нашей страны. Нас ждут встречи с программами «Денис Мацуев и друзья», «Хибла Герзмава и друзья», состоится концерт «Эдуард Грач и его ученики», посвященный 85-летию Маэстро.

Камерный хор под управлением Александра Соловьёва, отмечающий в следующем сезоне 20-летие, подготовился к праздничной дате основательно. С коллективом будут выступать его давние друзья – Вероника Джиоева, Екатерина Мечетина, Даниил Крамер, Никита Борисоглебский, Евгения Кривицкая и другие. Главный дирижер «Новой оперы» Ян-Латам Кениг изъявил желание подготовить с Камерным хором редко звучащую в России «Глаголическую мессу» Яначека.

24 абонемента в Малом зале, 11 абонементов в Рахманиновском зале – такие пропорции получились с учетом того, что осенью 2015 года Рахманиновский зал будет закрыт на ремонт и возобновит свою деятельность в феврале 2016 года.

Абонементы камерных залов организованы по несколько иному принципу – здесь мы демонстрируем, прежде всего, творческий потенциал собственных сил – профессорско-преподавательского состава консерватории. Подготовка абонементов шла в тесном контакте со многими кафедрами и можно даже сказать, что полученный результат – плод работы «коллективного разума» Московской консерватории.

Так, кафедра органа предложила отметить специальным абонементом 100-летие Леонида Исааковича Ройзмана, в котором будут играть его прямые ученики разных лет. Будут широко представлены фортепианные кафедры и даже отдельные классы наших известных профессоров М. С. Воскресенс-кого, С. Л. Доренского, Э. К. Вирсаладзе, Н. Н. Шаховской, Г. А. Писаренко, Н. Н. Гуреевой. Запланированы мемориальные программы в честь недавно ушедших от нас В. В. Горностаевой и А. А. Наседкина. Вспомним мы и Е. В. Малинина – на его 85-летие съедутся ученики разных лет.

Не забыты великие традиции скрипичных школ консерватории: три абонемента посвящены юбилеям Д. Ф. Ойстраха, А. И. Ямпольского, Ю. И. Янкелевича… Перечисление всех 46 абонементов грядущего сезона может занять все газетное пространство.

Остановлюсь еще на детских абонементах, поскольку забота о воспитании новых поколений слушателей – наш долг. Образовательные программы пройдут во всех залах, и рассчитаны они на аудиторию разных возрастов.  Самые юные слушатели с удовольствием вновь придут в БЗК на встречу с Вячеславом Валеевым, предлагающим «Четыре способа узнать и полюбить музыку». В МЗК о выдающихся профессорах консерватории, уже ставших частью ее нетленной истории, будет рассказывать М. С. Воск-ресенский: школьники и студенты узнают об Л. Н. Оборине, Р. Р. Керере, Т. П. Николаевой, Н. А. Петрове.

Зал имени Н. Я. Мясковского пользовался в этом сезоне огромной популярностью, особенно детские концерты. Они стали своего рода лабораторией и подготовительными курсами для многих слушателей, которые потом проявили интерес к уже более серьезным программам Малого и Рахманиновского залов. В сезоне 2015–2016 годов продолжатся «Органные истории для всей семьи», цикл программ «И образ мира в звуке явленный», появится новый абонемент «Что таится в музыке».

На стыке жанров создан абонемент «Музыка и слово», так как 2015 год объявлен Годом литературы в России. Тут поэзия Шекспира, авторов Серебряного века соединится с музыкой соответствующих эпох.

Смотря вперед, мы запланировали абонемент с сольными концертами будущих лауреатов конкурса имени Чайковского. Стратегически правильно сразу постараться включить в орбиту концертов Московской консерватории кого-то из лауреатского списка, учитывая факт, каким вниманием и любовью пользуется это музыкальное состязание.

И напоследок. Мы привыкли, что успешность абонементной кампании – это клубящиеся очереди у касс. Но мы живем в XXI веке, и считаю важным подчеркнуть, что теперь каждый может купить абонемент, не выходя из дома – online на сайте консерватории.

Подводя итог, скажу так: перелистывая страницы истории, мы находим там подтверждение избранного пути и с оптимизмом смотрим в будущее.

В. А. Катков,
проректор по концертной деятельности МГК

№ 3 (1323), март 2015

Казалось бы, полгода ремонта – срок небольшой, но для постоянных посетителей концертов, да и для самих консерваторцев выключение Малого зала из повседневной жизни оказалось весьма ощутимым. Пусть стулья скрипели, артисты теснились в единственной артистической, но по своим акустическим параметрам и вместимости Малый зал, пожалуй, всегда был наиболее гармоничным из всех московских камерных площадок. И вот за рекордные по российским меркам сроки он вернулся в строй – обновленный, расцвеченный яркими красками, в изначальном нежно-оливковом колере.

«Кроме реконструкции самого зала была улучшена инфраструктура – сделана вторая артистическая, закуплено и установлено современное оборудование для проведения видеосъемок и интернет-трансляции. Необходимо, чтобы полученное наследство было не только сохранено, но и приумножено», – подчеркнул ректор консерватории, профессор А. С. Соколов. Но главная сенсация – это роспись, открытая во время реставрационных работ. За слоями штукатурки на потолке обнаружилось аллегорическое изображение музыкантов в духе средневековой церковной живописи. В центре – ребенок с нотным свитком, юный Моцарт, по бокам портреты композиторов: Баха, Бетховена, Шопена, Бородина, Глинки, Серова и других.

Когда зал вводится в эксплуатацию – неважно, заново построенный или после ремонта, – главный вопрос, какова его акустика. Чтобы продемонстрировать все возможности Малого зала сегодня, в программу гала-концерта 20 февраля были приглашены разные исполнительские составы: солисты – вокалисты, инструменталисты, ансамбли и даже Камерный оркестр Московской консерватории. Программа получилась разнообразной и насыщенной. Сердцем Малого зала по праву остаётся его орган. Так что вполне естественно, что первым номером программы стал финал Органной симфонии № 2 Луи Вьерна, мощно прозвучавший в исполнении Алексея Шмитова.

Одной из тем концерта стала связь поколений музыкантов. Помимо именитых исполнителей на сцену вышли юные ученики Центральной музыкальной школы. Зиновия Нестеренко (класс А. В. Ревича) и Екатерина Дворецкая (класс Е. Н. Ильинской) вместе усладили слух «Размышлением» из оперы Ж. Массне «Таис» в версии для скрипки и арфы. А третьеклассница Хан Ильен (класс А. А. Мндоянца) самоотверженно сыграла Ноктюрн и «Шествие гномов» Эдварда Грига, хотя эти сочинения для нее пока «на вырост».

Недавний выпускник Московской консерватории Филипп Копачевский представлял поколение молодых лауреатов, активно утверждающихся на российской и зарубежной эстрадах. Он выбрал для торжественного случая полонез Шопена As-dur op. 53, сыграв его броско, крупным штрихом, сделав акцент на виртуозной стороне сочинения. Остается пожалеть, что мы не услышали Шопена в исполнении профессора М. С. Воскресенского – тонкого интерпретатора его музыки, также принимавшего участие в музыкальном вечере. Но и первая часть редко звучащей Сонаты Грига в его исполнении была чудо как хороша.

Ф. Копачевский также выступил партнером замечательного молодого скрипача Никиты Борисоглебского: в преддверии конкурса им. Чайковского они прекрасно исполнили «Мелодию» op. 42 № 3 и «Вальс-скерцо» op. 34. Еще один дуэт – Александр Бузлов и Сергей Тарасов – выбрал Andante из виолончельной сонаты op. 19 Рахманинова: инструменты вели лирический диалог, то нежный, то обжигающий страстью.

Ансамблевая линия нашла продолжение у корифеев этого жанра. Легендарное «Московское трио» украсило программу финалом трио Мендельсона op. 66. Квартет им. Бородина, отмечающий в сезоне свое 70-летие, роскошно исполнил Ноктюрн из Первого квартета Бородина. В контраст струнным прозвучал Октет для духовых К. Рейнеке – нечасто встретишь сочинения для ансамбля духовых в современной программе! Среди участников Октета присутствовал и первый фаготист России, профессор В. С. Попов.

Не забытой, естественно, оказалась и вокальная музыка. Солист «Новой оперы» и Большого театра Василий Ладюк побывал как в лирическом амплуа (ария Елецкого из «Пиковой дамы» Чайковского), так и в роли торжествующего Дон-Жуана (ария «с шампанским» из одноименной оперы Моцарта), причём в обоих случаях продемонстрировал блестящее владение динамикой, четкую артикуляцию текста и дозированное вибрато.

Блистательная Хибла Герзмава тоже выбрала две разные по стилю миниатюры: арию Альмиры из оперы Генделя «Ринальдо» и песню «Люблю тебя» Эрнесто Куртиса. Если первый номер прозвучал трепетно, на полутонах, то второй был исполнен страстно, с большим порывом. Казалось, что выдающийся голос певицы не вмещался в пределы зала.

Хабанера из «Кармен» Бизе, как показалось, по темпераменту не совсем подошла Анне Викторовой. Несколько разочаровал и тенор Николай Ерохин: ария принца Су-Чонга из оперетты Легара «Страна улыбок» продемонстрировала частые проблемы вокалистов – неузнаваемый текст (пусть и на немецком) и только громкая динамика (при том, что высоких нот почти не было). Это тем более странно, что совсем недавно певец успешно выступил с сольным концертом в БЗК.

Под занавес Камерный оркестр Московской консерватории во главе с Феликсом Коробовым на большом эмоциональном накале сыграл финал «Воспоминаний о Флоренции» Чайковского, а затем под «Застольную» из «Травиаты» Верди дирижер с солистами Н. Ерохиным и Н. Петрожицкой  прямо на сцене подняли бокалы «за здравие» Малого зала!

Михаил Кривицкий
Фото Дениса Рылова

№ 3 (1323), март 2015

После тщательной реставрации, продолжавшейся полгода, торжественно открылся Малый зал – одна из архитектурных жемчужин Московской консерватории. 8 февраля прошел первый после перерыва музыкальный вечер под названием «Prima Donna», посвященный памяти Елены Образцовой. А 20 февраля состоялось главное событие – торжественный концерт в честь открытия МЗК. В обновленный Малый зал вернулась музыка.

Вспомним историю. Строительство Малого зала, расположенного на третьем этаже  первого учебного корпуса, завершилось в 1898 году. Освящение и открытие одного из лучших, камерных залов города Москвы и всего мира состоялось 25 октября / 7 ноября 1898 года и ознаменовалось «музыкальным утром памяти П. И. Чайковского» – в связи с пятилетием со дня смерти великого русского композитора. Как писал очевидец, Иван Липаев, оно позволило проверить и акустику: «Она оказалась положительно прекрасной: слышно было отовсюду каждый звук. С этим драгоценным качеством нельзя консерваторию не поздравить».

Малый зал консерватории предназначался для концертных целей, но должен был служить также актовым залом учебного заведения. В «Отчете по постройке и торжественному открытию здания консерватории» написано: «в виду такого назначения зала он украшен портретами: Императора Александра II, при котором была основана Консерватория, Императора Александра III, даровавшего первые средства на сооружение здания, ныне царствующего Государя Императора Николая Александровича, первого Председателя Императорского Русского Музыкального Общества Великого Князя Константина Николаевича, и мраморными досками с датами основания Консерватории и сооружения здания. В фойе зала помещены портреты первой Покровительницы Русского Музыкального Общества Великой Княгини Елены Павловны и Августейшего Председателя Общества Государыни Великой Княгини Александры Иосифовны, а в аванзале – мраморные доски с именами питомцев Консерватории, окончивших курс с золотой медалью. В замке арки концертной эстрады помещен барельеф основателя Консерватории Н. Г. Рубинштейна».

К сожалению, портреты особ царствующего дома по сей день найти не удалось. Однако в процессе ремонта на потолке зала под побелкой было обнаружено живописное панно Н. Н. Егорьева. В советское время творение этого известного на рубеже XIX–XX веков художника, немало потрудившегося в Большом театре, закрасили, усмотрев в нем библейские мотивы. Теперь, благодаря кропотливой работе реставраторов, на плафоне можно видеть аллегорическую сцену музицирования, которому внимают великие композиторы: М. И. Глинка, М. А. Балакирев, А. С. Даргомыжский, А. Н. Серов, А. П. Бородин, М. П. Мусоргский. Их портреты, окруженные растительным орнаментом, украшают фриз, обрамляющий живописный потолок – акустическую деку Малого зала. На портале эстрады восстановлена также сусальная позолота рельефного декора вокруг барельефа с портретом Н. Г. Рубинштейна.

На сцене Малого зала в момент его открытия установили орган фирмы Фридриха Ладегаста (1818–1905). Он был построен в Германии, в Вайсенфельсе, в 1868 году. Меценат Василий Алексеевич Хлудов (1838–1913) в 1886 году подарил его Московской консерватории, когда она ещё находилась в другом здании. В 1959 году орган заменили новым, более совершенным и мощным инструментом, который был заказан в Германии фирме «Alexander Schuke» в Потсдаме. Диспозицию нового органа для Малого зала Московской консерватории составил тогдашний руководитель фирмы Ханс-Иоахим Шуке (1908–1979).

Аванзалу и ныне украшают мраморные доски, на которых золотыми буквами высечены имена выпускников Московской консерватории, окончивших её с золотой медалью (в 1949 году эта традиция прервалась). Первый среди них – С. И. Танеев, ученик Н. Г. Рубинштейна и П. И. Чайковского. В фойе издавна располагаются скульптурные портреты Баха и Бетховена работы Ц. К. Годебского (1835–1909). Сегодня его интерьер дополнил макет Малого зала, изготовленный в 2010 году для контроля за сохранением великолепной акустики во время капитального ремонта.

Малый зал тесно связан с великими именами композиторов и исполнителей, среди которых С. И. Танеев, С. В. Рахманинов, А. Н. Скрябин, Н. К. Метнер, Н. Я. Мясковский, Д. Д. Шостакович, С. С. Прокофьев, А. И. Хачатурян и многие, многие другие. За более чем вековую историю в его стенах прошло огромное количество выдающихся премьер и других знаменательных событий.

На официальном открытии обновленного Малого зала 20 февраля присутствовали министр культуры России Владимир Мединский и вице-премьер Правительства РФ Ольга Голодец. Обращаясь с приветствием к публике, высокая гостья подчеркнула: «Этот зал – один из лучших залов и Москвы, и России. Нам его очень не хватало. А учитывая приближение конкурса Чайковского, открытие зала имеет принципиальное значение». Ректор А. С. Соколов также поздравил всех присутствующих и дал старт праздничному концерту.

Е. Л. Гуревич,
директор Музея имени Н. Г. Рубинштейна
Фото Дениса Рылова

№ 2 (1322), февраль 2015

Народный артист СССР, профессор Виктор Карпович Мержанов (1919–2012), будучи учителем для многих и многих музыкантов, уже стал легендой. В декабре-январе Московская консерватория провела Международный фестиваль, посвященный 95-летию со дня рождения Маэстро. Масштаб мероприятию придало не только количество концертов, широта репертуара, стилевое разнообразие музыки, но и состав артистов, высокий профессионализм которых свидетельствовал о преемственности великих традиций русской пианистической школы. Среди участников и слушателей не было никого, кто не помнил бы его личного обаяния, таланта, мастерства, преданности делу, исторических заслуг…

Фестиваль открылся концертом в Большом зале консерватории, где выступали пианисты из разных стран – Атанас Куртев, Наталья Деева, Анаит Нерсесян, Юрий Диденко, Садакацу Цчида. В последующих концертах в Рахманиновском зале играли выпускники класса В. К. Мержанова – профессора и студенты учебных заведений России, Армении, Японии, Китая, Австрии, Нидерландов, Эстонии, Украины, Белоруссии и другие музыканты (Максим Федотов, Оксана Лесничая), а также педагоги кафедры проф. В. В. Горностаевой. В череде вечеров особенно выделялись сольные выступления профессора Юрия Слесарева, доцента Михаила Лидского, лауреатов международного конкурса пианистов, проходящего в Болгарии и недавно получившего имя В. К. Мержанова, – Евгении Тарасовой, Ильи Шмуклера и Михаила Ковалева.

Необычный вечер русской и армянской музыки с участием Александра Малкуса (фортепиано) и Марлены Мош (вокал) прошел в Концертном зале им. Н. Я. Мясковского. Выступления представителей разных стран и поколений, победителей конкурса его имени разных лет из России, Китая, Тайваня, Польши, Беларуси состоялись в Мемориальном музее С. С. Прокофьева, Государственном мемориальном музее А. Н. Скрябина и Архиповском музыкальном салоне на Никитской. Интересные мероприятия, включая презентацию рояля В. Мержанова, прошли и в Тамбове. В фестивале также приняли участие прославленные коллективы: симфонический оркестр Министерства обороны РФ (дирижер – народный артист РФ, генерал-лейтенант Валерий Халилов) и камерный оркестр «Cantus firmus» (дирижер – Александр Хургин).

Второй концерт фестиваля 17 декабря объединил на сцене Рахманиновского зала учеников профессора В. К. Мержанова и известных музыкантов, для которых маэстро был близким другом и музыкальным наставником. С самого начала ведущая программы, супруга Виктора Карповича, заслуженная артистка России и Татарстана Светлана Мержанова создала в зале необыкновенно доверительную и теплую атмосферу.

Михаил Рыба достойно исполнил II и III части ре-минорного концерта И. С. Баха в сопровождении камерного оркестра «Cantus Firmus» под руководством Александра Хургина, звучание которого придало вечеру особую торжественную атмосферу. Прекрасное выступление Юрия Слесарева с Ноктюрном фа-мажор и Этюдом фа-мажор соч. 10 Ф. Шопена запомнилось блестящим пианистическим мастерством и выразительным прочтением партии левой руки в этюде Шопена. Гость фестиваля – профессор Национальной музыкальной академии им. П. Владигерова Атанас Куртев в Скерцо cis-moll Ф. Шопена продемонстрировал техническое мастерство и прекрасную звуковую культуру. В его интерпретации лирические, мягкие образы пьесы проявились ярче главного (Presto con fuoco). Еще один участник вечера – белорусский пианист Павел Нетук с блеском сыграл Кампанеллу Ф. Листа. Среди других музыкантов наиболее яркое впечатление оставило виртуозное исполнение Лезгинки Ляпунова Верой Зыряновой. Во втором отделении Анаит Нерсесян с большим успехом исполнила Поэму Арно Бабаджаняна, заслужив бурные овации своей звуковой фантазией, безупречным пианистическим мастерством и истинным артистизмом.

Программа концерта была насыщенной и отражала значительный масштаб творческой личности Виктора Карповича и его музыкальные предпочтения. Слушатели концерта вместе с исполнителями ощутили особую связь фортепианной школы Мержанова с различными направлениями: барокко, романтизмом и, конечно, русской музыкой (Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Прокофьев).

Памятным стал и другой вечер. 21 декабря проф. Ю. С. Слесарев, полвека бок о бок проработавший с Виктором Карповичем, с большим размахом исполнил сочинения В. А. Моцарта, Ф. Шуберта и М. П. Мусоргского. На «бис» превосходно прозвучали две прелюдии Ф. Шопена.

Маэстро часто говорил своим ученикам о том, что музыка имеет много общего с риторикой и подобна выразительной литературной речи. Замечательная книга В. К. Мержанова, уже переведенная на несколько языков, так и называется «Музыка должна разговаривать». Выступления учеников профессора на концертах фестиваля свидетельствовали о том, что Учитель передал им одну из своих драгоценных заповедей. И при всей неповторимости творческой индивидуальности каждого из пианистов, многое их объединяло, ведь они принадлежат одной фортепианной школе – профессора Мержанова. Все участники, наверное, испытывали особое чувство ответственности, думая о том, как бы Виктор Карпович оценил их игру – Учителя продолжают учить, даже когда молчат.

Собкор «РМ»

№ 2 (1322), февраль 2015

Десять лет назад я попросила В. В. Горностаеву написать о Л. Н. Наумове (1925–2005). Поговорить о нем, поделиться своими чувствами ей очень хотелось, а писать было некогда. По ее просьбе я приехала к ней домой, и из ее рассказа получился теплый портрет только что ушедшего коллеги и друга, который мы опубликовали («РМ», 2005, № 6, октябрь). Сегодня этот монолог может быть интересен читателям и потому, что Московская консерватория широко отмечает 90-летие Л. Н. Наумова, и потому, что он воспринимается как тонкая зарисовка самой Веры Васильевны, так внезапно покинувшей нас…

Т. Курышева

Пытаюсь вспомнить сейчас, когда же мы все-таки познакомились… Я поступила к Нейгаузу в 1948 году… Да, тогда же и познакомились!

У Лёвы очень интересная судьба. Он учился как композитор. Композиторы должны проходить общее фортепиано, и он учился по «общему фортепиано»… у Нейгауза. Ходил на уроки и был полноценным учеником класса Нейгауза, играл на классных вечерах, даже на конкурсе играл… Нейгауз его очень любил, выделял, это было заметно во всем. Потом, он же играл необыкновенно хорошо! Я помню его Четвертый концерт Бетховена, g-moll’ную Английскую сюиту Баха… А в первый раз я слышала, как он играл в Малом зале Прелюдии Кабалевского, которые в его исполнении показались мне тогда совершенно гениальной музыкой.

Лёва жил в своем особом мире. А реальный мир возник, когда появилась Ира и стала как бы стержнем всех его дел. Мы учились с Ирой на одном курсе. Она была дружна со Светиком – так звали в детстве Рихтера (они оба из Житомира). Слава помог ей устроиться в консерваторию к Нейгаузу.

Как-то Ира рассказала мне по секрету, что влюблена в Лёву. Я ответила: «Я тоже». В него было очень сложно не влюбиться. Это чувствовалось с первого момента знакомства с ним. В нем не было распущенности, развязности, часто свойственной студенчеству. Неразговорчивый, замкнутый, но когда улыбался, вдруг освещалось, озарялось лицо. До последних дней в нем была красота и благородство во всем…

Однажды Ирочка мне говорит: «Я перечитала „Онегина“ и написала ему письмо». Я подумала: «Ну вот, опередила меня, если бы ты это не сделала, я бы написала ему сама!». После этого письма они стали играть вместе в 4 руки. Он чудесно читал с листа, и Ирочка играла очень хорошо. Временами я что-то узнавала о том, как продвигается роман; в конце концов, кончилось тем, что они, постепенно сближаясь, поженились. Всю жизнь эти двое людей со мной постоянно общались. Позднее нас соединяло то, что 15 лет мы работали на музыкальных семинарах во Франции в Туре. У нас были теплые и ровные отношения, без единой кошки, которая могла бы пробежать между нами.

Ира умерла полтора года назад, и Лёва пережил ее совсем ненамного. После ее смерти все изменилось. Он отказывался от поездок (его же постоянно приглашали – он был всемирно известным музыкантом, а без нее ехать никуда не хотел – боялся). Ира была чрезвычайно способной к иностранным языкам. Она сидела на всех мастер-классах и переводила – переводила Наумова на понятный Западу язык. Нужно было упрощать: он говорил замечательные вещи – талантливые ученики его понимали, но были и такие, которым надо было объяснять – так, как умела это делать Ира. Она была как бы осью, на которой держалась его жизнь. Это было ей не легко, но она его любила и всегда охраняла. Следила за его едой, одеждой, за расписанием уроков, за всем. Он всегда был при ней очень ухоженным.

После смерти Ирочки их милая, добрая, очаровательная дочка Наташа, как могла, старалась организовать жизнь Лёвы. Его привозили и увозили на машине студенты, его нельзя было пускать одного по Москве. Лёва не был готов к этой сегодняшней деловой жизни. Непрактичный человек – художник, он жил в ином мире и постоянно находился в своем внутреннем пространстве. Помню, он слушал музыку в консерватории на балконе Малого зала и нельзя было понять, то ли он внимательно слушает, то ли уже отвлекся на что-то свое. И вдруг, если кто-нибудь очень хорошо играл, у него загорались глаза и было видно, что он встрепенулся и слушает.

Меня, конечно, очень интересовало Лёвино преподавание. Огромным талантом был наделен этот человек – композитор, пианист и, как вскоре выяснилось, гениальный педагог, абсолютно ни на кого не похожий. У меня сохранились видеозаписи Лёвиных уроков, и я их очень люблю.

Музыка для него была тайной, которую он умел выразить неожиданными словами. Например, как-то о Равеле: «Понимаешь, эти гармонии должны быть как „отравленные орхидеи“». Я до сих пор этот образ вспоминаю с восхищением. Его достаточно дерзкие музыкальные прочтения, которые талантливые ученики реализовывали, вызывали у более консервативно мыслящих педагогов неудовольствие и нападки. Выслушав их, я как-то ему сказала: «Ты совсем ушел в какой-то „во что бы то ни стало“ яркий стиль!» Он смеясь ответил: «Безумно надоела серость. Готов найти что-нибудь, что увело бы от скуки и банальности!».

Педагог вынужден повторять, но Лёва повторять не мог. Мысль не останавливалась. У него было обостренное ощущение странности бытия. И это то, что он слышал в музыке и чему пытался научить. На наших консерваторских обсуждениях он бывал молчалив. Все что-то говорили, критиковали, а Лёва всегда сдержанно и доброжелательно ставил «5». Как-то я стала его задирать и сказала: «Лёва, ведь это от равнодушия. Почему ты так оцениваешь?». Он ответил: «Разница не очень большая. Вот когда будет большая разница, я скажу».

О своих учениках отзывался с нежностью. Я помню случай, когда позволила себе отрицательное суждение о его ученике. Кто-то меня поддержал… Но дальше – тишина. Лёва молчит, лицо расстроенное. Тогда я спрашиваю: «Лёвочка, ну ты скажи что-нибудь по этому поводу. Что ты думаешь?». Он говорит: «Не знаю. Я его очень люблю». Он огорчался, но не огрызался, не вступал в дискуссию. Держался деликатно со всеми.

У него было очень много учеников, он всегда был перегружен. Учил вдохновенно (в Туре имела возможность это наблюдать). Хотелось понять разницу между моим и Лёвиным преподаванием. Я всегда начинаю с общего: ученик сыграл – говорю целиком о сочинении, подробно вникая в смысл музыки. Но когда я пришла послушать Лёвочку, меня поразило, что стратегия его урока совсем иная: он как бы идет от деталей, даже от какой-то одной детали. Вслушивается вместе с учеником в эту деталь, объясняя ее много раз. Я подумала: «Что же это он так, на одном месте? А почему о целом не говорит?»… Занятия заканчивались, а потом был уникальный результат: человек приходил на следующий урок и играл то же сочинение, но совсем по-другому. Видимо, Лёва через какую-то деталь мог объяснить целое.

Как преподавал Нейгауз? Мы с Лёвой говорили об этом. Он сказал: «Мы взяли от Генриха (Г. Г. Нейгауза. – Ред.) все, что могли, кто сколько смог, но все равно остались сами собой. И каждый из нас, как умеет, реализует, воплощает то, что понял. Сказать, что кто-то из нас фотографировал Нейгауза – нет! Это невозможно». Как преподавал Нейгауз? Очень по-разному. Иногда сидит, молчит, вообще ни слова не скажет. Иногда вдохновится (это еще от ученика зависело и от произведения) и конца не видно занятиям, на часы не смотрит, работает, совершенно не замечая времени, увлекаясь и увлекая за собой. Это ни в какие каноны не вместится…

Мы одного поколения с Лёвой. Но у него я тоже училась, потому что, наблюдая его годами, нельзя было чему-то не научиться. Он любил музыку. Не знаю, что в жизни он еще так любил. Это было, по-моему, самым главным утешением. Он расцветал за роялем. Помню, как чудесно вместе с Наседкиным играл в Большом зале Es-dur’ный двойной концерт Моцарта со своими каденциями. Мог быть замечательным пианистом, композитором, но ушел в преподавание – так сложилось. Может быть, к этому его подтолкнула жизнь: он ощутил в себе педагогическое призвание и пошел по этому нелегкому пути. Ясно, что при столь богатом таланте у него был не один путь…

Очень живой, тонкий и чуткий, он слышал в музыке многое такое, чего ординарные люди не слышат, и потому так интересно преподавал. Молодежь к нему просто валом валила.

С ним связана вся моя юность. Более полувека мы прожили рядом. До последнего дня не ощущала его старым. Врожденно элегантный человек. Когда видела его издали идущего по коридору, мною овладевала радость. Я никого в консерватории не любила так, как Лёву. Любила всю жизнь, глубоко, нежно и, потеряв, никогда не смогу забыть. Никогда.

Вера Горностаева

№ 2 (1322), февраль 2015

Уходит поколение пианистов, получившее мастерство из рук в руки от наших великих учителей. Вера Васильевна Горностаева олицетворяла собой ту ветвь фортепианной педагогики, которая через Генриха Густавовича Нейгауза, через его учителя и дядю Феликса Михайловича Блуменфельда ведет свое начало непосредственно от традиций «Могучей кучки» и Антона Рубинштейна…

Потери последних лет – катастрофичны. Вот и Вера Горностаева ушла! Безвременно! Внезапно! С ее уходом мы потеряли авторитетнейший голос профессионала, музыканта огромного опыта, носителя фортепианной школы, воспитавшей не одно поколение выдающихся пианистов. Большая утрата всегда заставляет острее всматриваться в будущее и оглядываться на свои корни. Вспомним, что великий Эмиль Григорьевич Гилельс, будучи уже всемирно признанным, продолжал всю жизнь совершенствовать свое мастерство. Мечтал пройти Третий Концерт Рахманинова с Константином Николаевичем Игумновым. Это ли не свидетельство глубочайшей сущности русской фортепианной школы, ее идейной глубины?!

У меня сохранилось письмо Э. Г. Гилельса, где он говорит о пиетете, с которым относится к своим учителям и коллегам по Московской консерватории. К сожалению его современников, даже младших, становится все меньше. Думается, что сегодня – то время, когда все направления великой школы русского пианизма должны быть в едином стремлении сохранить ее основы, не дать измельчить и опошлить их, не дать уйти с пути «по центру»…

Римма Хананина

До последнего предела своей земной судьбы, щедро наполненной творческими и человеческими исканиями, свершениями, постижениями, Вера Васильевна Горностаева обезоруживала и покоряла всех, кто имел счастливую возможность к ней приблизиться, какой-то особой, неотразимой, только ей присущей женственностью. Мне же всегда казалось, что эта чуть ли не «вечная женственность» поразительно органично переплеталась у нее с совсем иными чертами. Сила ее духа, мощь интеллекта, цепко и плодотворно проникавшего не только в глубины музыкальных сущностей, но и во многие сопредельные сферы, вызывали в памяти образы универсальных мужских умов европейского Ренессанса. А душевная страстность, безоглядная пылкость эмоциональных движений и жестов невольно ассоциировались с вечно юной поэтической непредсказуемостью творцов мифа о романтическом «Давидсбюнде»…

Как ни горестно это осознавать, уже почти не остается фигур, личностно соразмерных не только величественному собирательно-воображаемому зданию мировой культуры, но и нашему неотъемлемому от него храму, именуемому Московской Консерваторией. Вера Васильевна, несомненно, входила в это сообщество избранных. И когда свершилось непоправимое, первым делом подумалось, что стены не выдержат удара, прогнутся и обрушатся – ведь она была некой кариатидой, некой опорной и вместе с тем несущей вперед силой! Но нет, не рухнул наш дом, ибо никуда не девается чудодейственная энергия, накопленная по мере свершения этого подвига стояния, удерживания, одушевления. Энергии этой, излучения этого должно хватить надолго. Только бы нам не изуродовать этот живой вопреки всему памятник неуклюжими реконструкциями-переделками, а бережно и любовно изучать, реставрировать его, черпая из него творческие силы и храня для будущих поколений.

Рувим Островский

22 января музыкальная Москва простилась с выдающимся музыкантом Верой Васильевной Горностаевой. Я стоял в густой толпе пришедших попрощаться, среди которых было много известных музыкантов, и вместе со всеми слушал записи Веры Васильевны. Она играла Шопена, Рахманинова, Прокофьева, затем снова Шопена, так что могло показаться, что, в сущности, мы все присутствуем на ее прощальном концерте. И мне почудилось, что самым главным в эти минуты были даже не те проникновенные слова, которые говорились друзьями и родными, а вот эта тихо льющаяся, преисполненная великой печали музыка, – музыка, которая как бы прощалась с той, кто ее воссоздал за роялем.

Вера Васильевна не только была одной из учениц великого музыканта Генриха Нейгауза, но оказалась, по всей видимости, единственной среди них, кто унаследовал от него не только тонкое чувство поэзии фортепианной игры, но и почти весь букет дарований, которыми был наделен этот необыкновенный человек. Почти десять лет тому назад на панихиде по Льву Николаевичу Наумову, также ученику Нейгауза, она произнесла очень важные слова: «он был не такой как все мы». Мне кажется, что те же самые слова можно было бы сказать и в ее адрес.

В ней действительно счастливо сошлись разные дарования, она, конечно, была не только прекрасной пианисткой и замечательным педагогом, но была наделена и каким-то особым вкусом к литературе и поэзии, так что не удивительно, что среди ее друзей было немало известных литераторов.

Подобно своему учителю, она постоянно выходила за рамки фортепианной игры, погружая ученика не просто в поиски решения самых сложных пианистических или стилевых задач – в чем она, кстати, была великим мастером – но и открывала перед ним, например, цитируя на память стихи какого-нибудь великого поэта, но чаще всего Бориса Пастернака, те неведомые глубины и пространства, которые таит в себе великая музыка и которые она таким путем стремилась передать воображению ученика.

Ее явное сродство с Нейгаузом состояло и в том, что, подобно ему, она была не только блестящим оратором и мастером открытых уроков, но и замечательным музыкальным писателем. Ее книга «Два часа перед концертом» – тому свидетельство, хотя и далеко не единственное.

Она была чрезвычайно артистичным, блестящим, разносторонне эрудированным человеком, так что смотреть по телевидению ее «Беседы у рояля» или даже просто сидеть в ее классе было всегда необыкновенно интересно. Еще ей было суждено стать счастливой мамой и счастливой бабушкой. И дожить до первых триумфов своего любимого внука Лукаса.

…Я пишу эти строки, а в моей памяти всплывают звуки ля-минорной мазурки Шопена. И мне кажется, что именно с ними от нас уходит Вера Васильевна, – уходит лишь для того, чтобы навсегда остаться в нашей памяти.

Андрей Хитрук

№ 2 (1322), февраль 2015

Орган Большого зала Московской консерватории – исторический художественный памятник мирового значения. Последний орган великого французского мастера Аристида Кавайе-Коля (1811–1899) был завершен в 1899 году. Созданный по заказу России для нового концертного зала в Московской консерватории, он по согласованию с дирекцией РМО и В. И. Сафоновым сначала был представлен в Париже на Х Всемирной выставке (1900) в парадном зале Русской секции. Во время выставки состоялся концерт виднейших французских органистов (Эжен Жигу, Александр Гильман, Луи Вьерн, Шарль-Мари Видор). Орган был удостоен высшей награды выставки «Гран-при» и Золотой медали. И уже затем был перевезен и установлен в Москве (1900–1901).

Необходимость реставрации великого органа назрела давно. С момента его установки на сцене БЗК несколько раз проводились ремонтные работы, но полноценной реставрации не было ни разу. После блестяще реализованных реставрационно-строительных работ в Большом зале предполагалось, что их заключительным этапом станет реставрация органа.

1 и 2 декабря ушедшего года в Московской консерватории состоялось заседание международной комиссии экспертов по реставрации органа фирмы «Кавайе-Коль» («A. Cavaille-Coll»). Во главе с ректором Московской консерватории, профессором А. С. Соколовым в нее вошли авторитетные органисты и органные мастера: ректор Казанской консерватории, профессор Рубин Абдуллин; профессор Штутгартской Высшей школы музыки и театра Людгер Ломанн (Германия); главный органист собора Святого Сердца Христова на Монмартре в Париже Габриель Маргьери (Франция); профессор Высшей школы музыки в Граце Гюнтер Рост (Австрия); профессор Парижской Высшей национальной консерватории музыки и танца Эдуар Оганесян (Франция); доктор искусствоведения, член Национальной комиссии Франции по охране и реставрации исторических органов Марина Чебуркина (Франция); профессор Высшей школы музыки в Любеке (Германия), заведующая кафедрой органа и клавесина Московской консерватории, профессор Наталья Гуреева и др. Когорту органных мастеров представляли Дени Лакор (Франция), Наталья Малина, Александр Кравчук, Владислав Иодис, Артём Хачатуров, Андрей Шаталов (Россия). После осмотра органа комиссией фирма «Ригер» представила на утверждение экспертного совета план реставрации.

К восстановлению прославленного инструмента, который молчит уже более четырех лет, приковано внимание всей музыкальной общественности. Его будущее волнует и наших читателей. По поручению газеты «Российский музыкант» органистка Олеся Кравченко побеседовала с заведующей кафедрой органа и клавесина, профессором Н. Н. Гуреевой.

— Наталья Николаевна, долгожданная реставрация органа Большого зала начинается. Кто будет проводить реставрационные работы?

— Первоначально шли длительные переговоры со швейцарской фирмой «Кун» («Kuhn»), которая имеет значительный опыт реставрации органов «Кавайе-Коль». У органов этой знаменитой, но прекратившей свое существование французской фирмы, есть ряд существенных конструктивных особенностей, поэтому этот опыт был нам очень важен. В мае 2014 года согласно законам Российской Федерации был проведен конкурс на проведение реставрационных работ органа Большого зала, в результате которого победила фирма «ООО Рояль» (Санкт-Петербург) – фирма-посредник, которая, в свою очередь, представила австрийскую фирму «Ригер» («Rieger»). «Ригер» – известная в России фирма, прекрасно технически оснащенная, обладающая современными техническими возможностями, но, к сожалению, не реставрировавшая ни одного органа «Кавайе-Коль». В результате было решено создать экспертный совет, целью которого будет наблюдение и контроль всего длительного хода реставрации. К ноябрю 2014 года фирма «Ригер» представила подробный план реставрационных работ.

— И каков этот план и сроки реставрации органа?

— Первоначально предполагалось, и это было оговорено с фирмой «Кун», что вся реставрация будет производиться у нас, на месте, то есть они привезут оборудование в Москву. Но в настоящее время вопрос решился по-иному. Директор фирмы «Ригер» господин Венделин Эберле заявил, что современные технологии и оборудование, которыми фирма располагает у себя, значительно облегчат работу. Таким образом, целый ряд деталей поедет на фабрику «Ригер» в Австрию. Начало реставрационных работ придется на март 2015, к 31 августа 2016 года реставрация должна закончиться.

— Важный вопрос: не повредит ли органу его перевозка из одних климатических условий в совершенно другие?

— Этот вопрос поднимался на заседании экспертной комиссии. Однако господин Эберли заверил нас, что при перевозке деталей органа будут приняты все необходимые средства, позволяющие сделать это без вреда инструменту. Также был рассмотрен вопрос о влажности воздуха в помещении, величина которой крайне важна для нормального функционирования инструмента. Н. В. Малина настоятельно рекомендовала сохранить и на фабрике, и после ремонта необходимые для органа 50 % влажности.

— Будут ли органные мастера Московской консерватории участвовать в реставрационных работах?

- Непосредственно заниматься реставрацией органа они не будут. Но на заседании комиссии было принято решение о том, что хранитель органа Большого зала Н. В. Малина будет наблюдать за всем процессом ремонта, включая посещения фабрики «Ригер».

- Как решился вопрос с интонировкой органа (настройка труб, от которой зависит «лицо» каждого инструмента)? Кто будет ее проводить?

- Мы изначально хотели, чтобы работы по интонировке органа «Кавайе-Коль» вел французский интонировщик. И этот вопрос решен положительно: приглашен авторитетный французский эксперт в вопросах интонировки господин Дени Лакор, который еще до ремонта Большого зала подробно осматривал орган. Весь период реставрации он будет сотрудничать с фирмой «Ригер».

- Наталья Николаевна, известен тот факт, что сразу после установки органа в 1901 году, по инициативе известного французского органиста и композитора Шарля Мари Видора в органе были произведены изменения, коснувшиеся диспозиции органа (позитива). К какому виду будет приведен инструмент в ходе реставрации?

— На заседании комиссии экспертов было принято решение признать состояние органа, в котором он первоначально появился в Московской консерватории, аутентичным и восстановить именно этот облик инструмента. В связи с восстановлением аутентичной диспозиции органа поднялся вопрос о регистре Unda Maris. Считалось, что этот регистр, присутствовавший в первоначальной диспозиции инструмента, был заменен на Flûte conique при установке органа в Москве. Однако доктор искусствоведения, органистка Марина Чебуркина (Франция) представила комиссии доказательства (французскую газету начала XX века), в которых документально подтверждается, что регистр Unda Maris отсутствовал уже и на Парижской выставке, где орган был представлен перед его установкой в Москве.

- Есть ли проблемы с другими деталями органа?

- Во время Великой отечественной войны, а также в процессе ремонтов органа в 1958 (фирма «Ламанн», Лейпциг) и 1968 (фирма «Зауэр», Франфурт-на-Одере) годах была утеряна часть труб. Эти трубы утрачены навсегда, но у фирмы «А. Шуке» (Потсдам) сохранись документы с расчетами их мензур. На заседании экспертной комиссии было решено поручить Н. В. Малиной подготовить письмо от консерватории на фирму «А. Шуке» с просьбой предоставить нам материалы по этому вопросу.

- Как часто будет собираться экспертная комиссия?

- Следующее заседание комиссии запланировано на июнь 2015 года. Предварительные решения могут приниматься комиссией в сокращенном составе. Также возможен и виртуальный контакт членов экспертного совета.

Беседовала Олеся Кравченко
Фото Эмиля Матвеева

№ 2 (1322), февраль 2015

«Каждое поколение, благодарно вспоминая предшественников, стремится оставить свой добрый след на земле для грядущих потомков. В этом – суть бытия: без прошлого нет будущего. И ныне, находясь на пороге своего 150-летия, Московская государственная консерватория имени П. И. Чайковского свято хранит унаследованный ею храм искусства, возведенный более века назад великолепный памятник архитектуры, из которого вышли многие тысячи талантливых музыкантов, прославивших свою отчизну; и одновременно созидает новое, также во имя продолжения славных традиций и преемственности поколений. Сегодня на этом месте закладывается фундамент уникального многофункционального студенческого комплекса, в котором будут обеспечены все условия для полноценной жизни и творчества новых поколений консерваторцев. Это стало возможным благодаря всемерной поддержке государства – Правительства России и Правительства Москвы. В этом – счастливый удел нашего поколения. Мы верим в Будущее и надеемся, что и нас вспомнят добрым словом».

Это слова, обращенные к будущим консерваторцам. Морозным зимним днем 27 января 2015 года, в день начала строительства нового студенческого жилого комплекса на М. Грузинской, состоялась символическая закладка капсулы с посланием для новых поколений. В торжественном событии помимо ректора Московской консерватории Александра Сергеевича Соколова участие приняли Министр культуры России Владимир Ростиславович Мединский и Митрополит Волоколамский Иларион.

Все они говорили о необходимости подобных зданий, которые позволят привлечь новых иногородних и иностранных студентов. «С каждым годом у нас становится все больше студентов из российской провинции. Мы заинтересованы в том, чтобы сила русского искусства разносилась по миру не только нашими соотечественниками, но и иностранцами, которые все больше к нам стремятся. Все они должны жить в своем доме. И такая возможность у них появится», – отметил ректор. Он назвал будущий комплекс иностранным словом «кампус», что звучало совершенно правомерно, ведь в случае, если проект будет реализован так, как задуман, студенты обретут не новую «общагу», со всем негативом, вложенным в это слово, но настоящий, по-европейски комфортный дом.

«Можно много спорить о конкурентоспособности российского образования в разных его направлениях. Но одна вещь абсолютно бесспорна: российское музыкальное образование является мировым стандартом, является ориентиром для музыкальных школ всего мира. И Московская консерватория – это уникальный мировой бренд, который мы должны поддерживать. Поэтому мы направляем большие усилия и на реставрацию исторического комплекса зданий в центре, и на создание этого кампуса», – заявил на церемонии открытия министр культуры. Хочется верить, что подобные реставрация и реконструкция действительно помогут нашей Alma mater стать лучшей не только в сфере образования, но и в области жилищных условий для обучающихся.

Важной фигурой на торжественном мероприятии стал Митрополит Иларион, который провел обряд освящения начала строительства. Не будем забывать, что Митрополит Иларион имеет непосредственное отношение к Московской консерватории, будучи выпускником композиторского факультета и действующим композитором. «Я как человек, который учился в консерватории, хотел бы пожалеть своей Alma mater помощи Божьей в том, чтобы и дальше высоко нести знамя русской музыки, хотел бы пожелать успехов ректору консерватории, ее учащим и учащимся. Пусть Господь всех нас хранит и благословляет на многая и благая лета», – обратился он ко всем присутствующим.

Проект, который в настоящий момент существует лишь в виде макета, поражает своей грандиозностью. Кампус будет состоять из трех современных высотных корпусов разной этажности, расположенных перпендикулярно Малой Грузинской улице. В нем смогут разместиться 900 человек, к услугам которых будут предоставлены репетитории, актовый и киноконцертный залы, спортивно-оздоровительный комплекс с бассейном, медицинский блок, а также кафе и столовая. Свои транспортные средства проживающие смогут разместить в подземном паркинге на 90 автомобилей и 150 велосипедов.

Радует также то, что проектировщики нестандартно подошли и к внешнему виду здания. Архитекторы спроектировали будущие высотки таким образом, что издалека в них будут угадываться музыкальные клавиатуры, а здание, скрепляющее их, будет декорировано подобием нотного стана со звуками, интервалами и аккордами на нем…

Хорошо помню, когда началась моя студенческая жизнь в Московской консерватории – 1 сентября 2011 года, – ректор сказал нам, что скоро пойдет строительство. С тех пор мы все жили в ожидании чуда, но время шло, а привезенные на задний двор общежития сваи сиротливо лежали и смотрели на смену времен года. И вот – долгожданное строительство открыто! Его планируется вести таким образом, чтобы не отселять проживающих в общежитии студентов. Завершиться это грандиозное действо должно уже к концу 2017 года. От себя добавлю лишь то, что безмерно радуюсь и даже немного завидую тем, кто сможет провести лучшие годы своей жизни в столь чудесном месте.

Людмила Сундукова,
собкор «РМ»
Фото Дениса Рылова