№ 4 (1242), апрель 2006

Московскую консерваторию ждет грандиозное обновление. Однако даже при наличии достаточных средств быстро осуществить его не удастся. Проблема не только в сложнейшей акустике БЗК, которую может нарушить любой лишний гвоздь, но и в масштабе работ. Здания консерватории, не знавшие капитального ремонта с начала прошлого века, предстоит приспособить к современной жизни.

О том, как должна преобразиться наша alma mater, ректор МГК, профессор Тигран Алиханов рассказал главному редактору, профессору Татьяне Курышевой.

Тигран Абрамович! Через 100 лет после Сафонова Московская консерватория вновь выходит на качественное обновление. Конечно, хотелось бы, чтобы завершение тоже было таким как у Сафонова: переоборудованное здание, прекрасные новые залы… Это — в мечтах. А пока консерватория полнится слухами, которые дополняют разнообразные газетные публикации. Так что же нас ждет? Грандиозная стройка? «Стройка века»?! (далее…)

№ 8 (1238), декабрь 2005

В нашей удивительной стране возможно все. В этом приходиться убеждаться снова и снова, но каждый раз открытия эти становятся все более «чудными», то есть нелепыми с точки зрения человеческой логики. С нами происходит много интересного, иногда это истории с хорошим концом, иногда не очень. Об одном из последних случаев я и расскажу, опустив, разумеется, имена их участников и названия городов.

Итак, некий перспективный ансамбль молодых талантливых музыкантов готовится к выездному концерту в российском городе N. Готовится упорно, попутно обсуждая с приглашающей стороной детали предстоящей поездки: гонорар за концерт, проезд и проживание, питание, распорядок дня и т.д. Что может предложить российская среднестатистическая филармония или любая другая концертная организация активно концертирующему коллективу? Как выясняется, немногое.

(далее…)

№ 7 (1237), ноябрь 2005

В Белом зале состоялась первая встреча ректора проф. Т. А. Алиханова со студентами. На встрече присутствовали проректор по учебной работе, проф. Н. Н. Гилярова, проректор по научной и творческой работе, проф. Е. Г. Сорокина, деканы фортепианного и струнного факультетов проф. Е. И. Кузнецова и проф. В. М. Иванов, начальник учебного отдела, доц. Л. Е. Слуцкая и заведующая общежитием В. А. Сумарокова. Проректор по административно-хозяйственной части А. В. Зуев, которому было адресовано большинство вопросов, отсутствовал. Тигран Абрамович пообещал, что вопросы, касающиеся неустроенности быта в общежитии, бесконечного ремонта, завышенных цен и неудовлетворительного качества пищи в буфетах, Алексею Вячеславовичу все же будут заданы. В завершении встречи Тигран Абрамович пообещал организовать к концу этого семестра следующее собрание.

Приводим некоторые вопросы и ответы:

— Когда наш быт будет Вам так же важен, как и наша успеваемость?

— Я согласен, что у нас ничего не делается в срок, завершение ремонта откладывается, но, согласитесь, хорошо, что вообще делается. Многие студенты этого не ценят. У меня, например, тоже есть претензии к студентам, которые варварски обращаются с инструментами!

(далее…)

№ 7 (1237), ноябрь 2005

О концерте П. Айду и А. Шевченко было известно за две недели. На доске объявлений красовалась большая афиша, извещавшая, что Четвертая и Пятая симфонии Бетховена будут исполнены в фортепианной транскрипции Листа и на исторических инструментах. Вход свободный. Заманчиво, не правда ли? Однако организаторы не учли, что на бесплатных концертах даже Большой зал бывает заполнен на две трети, а пианисты играли в Рахманиновском, который намного меньше. Места были заняты очень быстро, и вахтеры, ничего не объяснив, просто закрыли дверь. Но, как известно, люди у нас очень терпеливы, и они надеялись до последнего: а вдруг все-таки пустят? Ан нет. Дверь приоткрывалась, когда требовалось впустить своих. Рискнувшие пробиться из толпы, тут же отбрасывались назад. Особенно не повезло одному пенсионеру, которого дубасили так, словно он украл батон колбасы в голодное время. Наблюдать за этим было больно и грустно, тем более что в первых рядах находились, в основном, пожилые люди, для которых преодоление расстояния от дома до «храма искусства» уже подвиг.

(далее…)

№ 5 (1235), сентябрь 2005

В газете «Российский музыкант» (№ 2, 2005), была напечатана рецензия студентки IV курса Олеси Кравченко на спектакль Оперного театра Московской консерватории «Орфей» Глюка (дирижер — П. Б. Ландо, режиссер — В. Ф. Жданов, хормейстер — В. В. Полех, балетмейстер — Т. К. Петрова).

Можно было бы только приветствовать, что в семье критиков появился еще один профессиональный рецензент. Но по некоторым аспектам критических высказываний молодого рецензента у педагогов кафедры оперной подготовки статья вызвала, мягко говоря, легкое недоумение. Меня особенно удивило следующее высказывание О. Кравченко: «…просчетов в постановке было достаточно много. Начать с того, что опера была исполнена на русском языке. И это тогда, когда во всем мире давно уже завоевана традиция исполнения опер на языке оригинала».

С каких это пор стало традицией считать просчетами исполнение иностранных опер на русском языке? Откуда взялась эстетическая потребность исполнять иностранные оперы обязательно на языке оригинала?

Видимо, О. Кравченко так заразилась модой исполнения опер на языке оригинала, что не потрудилась ознакомиться ни с историей развития оперного искусства в России, ни с публикациями отечественной и зарубежной периодической печати, ни с современной теоретической литературой по вопросам музыкального театра. Похоже, рецензент даже не интересуется тем, что происходит в настоящее время в нашей стране и за рубежом. А в результате она отстает от бурной жизни постоянно меняющихся тенденций развития мирового музыкального театра и призывает Московскую консерваторию плестись вместе с ней в хвосте у западных «законодателей моды».

(далее…)

№ 3 (1233), апрель 2005

Так получилось, что жизнь современной музыки в России главным образом сосредоточена вокруг фестивалей и исполнительских коллективов, где научно-просветительская составляющая охватывает лишь разовые акции, связанные с конференциями и семинарами по современной музыке, а также творческими встречами с композиторами. Конечно, это очень важно для изучения и продвижения новейших музыкальных достижений в нашей стране. Но по-прежнему вызывает недоумение вопрос, почему у нас так катастрофически мало специализированной периодики, посвященной серьезной музыке. Неужели дело только в пресловутом «нет средств»? Например, крупный профессиональный журнал вообще всего один. Согласитесь, маловато для огромной России, где современная академическая музыка все интенсивней набирает обороты, переживает настоящий взлет интереса к новым явлениям и именам.

Желание быть услышанными не только в прямом, но и переносном смысле оказалось настолько сильным, что молодые композиторы во главе с Дмитрием Курляндским решили попытаться исправить сложившуюся ситуацию собственными силами. Не только вызвать полемику, но и по-настоящему вдумчиво заглянуть в глубины современного музыкального творчества стало возможным теперь с «Трибуны современной музыки» — так называется журнал, первый номер которого вышел в свет в январе.

Рождение нового профессионального журнала — дело для наших дней исключительное, почти невозможное, даже по меркам Москвы, где сконцентрированы лучшие возможности и ресурсы. Хотя о последнем говорить пока вообще не приходится, ведь журнал выходит за свой счет, без всякой помощи спонсоров или государства. Хочется, чтобы этот факт привлек к себе самое пристальное внимание и вызвал резонанс. Ведь каждый музыкант так или иначе соприкасается с современной музыкой и творчеством наших современников, а потому не должен оставаться в стороне от информационных возможностей в виде нового журнала. Тем более, если таким изданием занимаются сами композиторы.

(далее…)

№ 5 (1227), сентябрь 2004

С. Г. Мураталиева
Проректор по учебной работе,кандидат искусствоведения,
заслуженный работник культуры РФ

Суфия Гафутдиновна! Вы, став проректором по учебной работе, в течение года «свежим взглядом» смотрите на Московскую консерваторию. Год достаточно сложный, а когда сложно, многие вещи становятся виднее. Кроме того, летом прошел прием, Вы возглавляли его, а те, кто приняты сейчас, во многом будут определять жизнь консерватории в ближайшие пять лет. Наконец, сегодня, по долгу службы временно исполняя обязанности ректора, Вам становится виднее вся жизнь консерватории «от и до». И мне хотелось бы, чтобы, благодаря нашей беседе, консерватория имела возможность взглянуть на себя и осмыслить какие-то процессы, которые в ней происходят и на которых, по Вашему мнению, следует сфокусировать внимание. Что Вас волнует прежде всего?

Прежде всего, не могу не сказать о том, как я счастлива, что работаю в Московской консерватории, что вернулась сюда спустя многие годы. И я очень благодарна Александру Сергеевичу Соколову, который меня пригласил. К сожалению, мне не удалось даже год с ним проработать — состоялось его назначение на пост Министра культуры и массовых коммуникаций. А год был тяжелый, входить было не просто. Но все равно, счастье работы в консерватории, оно никуда не ушло. Каждый день прихожу сюда с этим чувством.

Другое дело, что объем работы безбрежен. Хотя Московская консерватория — одно из первейших учебных заведений в мире, многое уже отстает от того, что необходимо для учебного процесса. Мы сейчас живем в XXI веке, и он диктует свои требования. Например, приходят бывшие наши выпускники, которые уже работают за рубежом, и говорят: «Мне надо, чтобы были расписаны не только объемы часов на каждую дисциплину, но и чтобы было все прописано — что стоит за этими часами». А весь этот блок, касающийся программной документации, находится в очень и очень плачевном состоянии.

(далее…)

№ 3 (1217), апрель 2003

В журнале «Москва и москвичи» №3/2003, который, кроме публичного распространения, получают в Администрации Президента, Государственной думе, Совете Федерации, Аппарате правительства, Московской городской думе, был опубликован большой материал, касающийся Московской консерватории. Приводим данную публикацию полностью, без купюр.

Как известно, Москва не сразу строилась, и сегодня на узких улицах её центра много старых зданий с небольшими дворами. И улицы, и дворы сплошь заставлены машинами, а в домах поселились многочисленные учреждения. Современная нагрузка на столичный центр и его инженерные коммуникации намного выше, чем в прошлые годы, и продолжает нарастать, а сами коммуникации от времени и интенсивной эксплуатации изношены и всё чаще порождают аварии. Сегодня пожар или потоп возникают не столько по вине пользователей, сколько из-за дефектов проводки или водопровода. Это типично для центра Москвы.

Здание Московской Консерватории было построено в 1898–1901 гг. в соответствии с действующими в ту пору строительными нормами из типичных для того времени материалов. Несущие стены сложены из кирпича, перекрытия – из брёвен, а внутренние перегородки выполнены из тёсаной доски, покрытой деревянной дранкой и штукатуркой. Более того, в целях звукоизоляции помещений во внутристенное пространство уложены маты из пакли. Такие материалы не только легко загораются, но и могут долго тлеть и образовывать новые очаги пожара. Как показывает практика, в подобных домах огонь распространяется с такой скоростью, что почти мгновенно уничтожает всё содержимое дома. В этом случае на долю пожарных остаётся только защита соседних зданий.

В архитектуре Московской Государственной Консерватории (МГК) её учредители – члены Музыкального Общества России – заложили тот основной педагогический принцип, который принёс ей всемирную славу. Речь идёт о соединении воедино учебного и концертного действия, то есть учебные классы расположены в непосредственной близости от концертных залов. Таким образом, и сам учебный процесс, и репетиции и концерты мастеров оказывают равное влияние на воспитание нового поколения музыкантов. И это же делает Московскую Консерваторию, быть может, самым открытым и самым посещаемым ВУЗом страны. Странно, но за прошедшие 100 лет, несмотря на успешный опыт МГК, в системе высшего образования России (да и всего мира) этот принцип был использован только в МФТИ, где также совместили учебный процесс с работой в научных лабораториях.

ПОЖАР

Беда пришла вечером 17 декабря 2002 года. Пожар возник в результате короткого замыкания электропроводки на 2-ом этаже 1-го учебного корпуса постройки 1898 года и распространялся по зданию с невероятной скоростью. Служба в пожарных частях (ПЧ) основывается на армейских законах, и поэтому сегодня мы можем восстановить ход событий с точностью до минуты. Московская Консерватория охраняется 138-й ПЧ ОПОО УГПС ЦАО г. Москвы, начальник которой, капитан внутренней службы Г. В. Кузнецов, подробно рассказал о ходе тушения пожара. Мы решили практически полностью воспроизвести его рассказ, учитывая историческую и культурную ценность погоревшего объекта.

Первое сообщение о возгорании поступило в 17 часов 34 минуты диспетчеру 138-й ПЧ. Информация о пожаре немедленно была передана ЦУС УГПС МЧС г. Москвы дежурному электрику, дежурному сантехнику и руководству Консерватории. Уже через четыре минуты на месте пожара капитан Кузнецов организовал эвакуацию людей из корпуса и подачу воды от пожарного крана. Ещё через пять минут к МГК прибыла первая оперативная группа во главе с полковником К. В. Новиковым. К этому времени, когда пламя охватило деревянные перегородки 2-го и 3-го этажей, создалось сильное задымление и огонь переметнулся на вышележащие этажи и чердак, к месту пожара было выслано 17 пожарных машин. К счастью, на 2-ом этаже уже работал первый водяной ствол от пожарного крана, созданный силами 138-й части и добровольной пожарной дружины Консерватории, была отключена электроэнергия в корпусе, началась организованная эвакуация людей.

Тут следует сделать отступление и сказать несколько слов о первичных средствах пожаротушения и автоматического оповещения. От привычных огнетушителей в такой ситуации толку уже никакого, а вот автоматика дает очень важный выигрыш во времени. Жаль, что на неё у МГК хронически не хватало денег… Зато пожарные краны работали безупречно, и именно они во многом решили судьбу Консерватории. Внутренний противопожарный водопровод здания (во время пожара было задействовано 4 его пожарных крана), благодаря находящимся в подвале специальным насосам, способен подавать такие объёмы воды и под таким давлением, которые не под силу обычным городским коммуникациям. Если бы все дома в центре Москвы имели подобный водопровод, их жители могли бы спать спокойно…

Проведя разведку бедствия и оценив скорость распространения огня на верхние этажи и чердак, а также учитывая историческую ценность здания (памятник архитектуры XIX века) и сложность его планировки, полковник Новиков объявил в 17 часов 56 минут «Ранг пожара № 2», а еще через б минут пожару был присвоен «Ранг № 3» (при максимальной степени сложности № 5). И без того непростую обстановку осложняли автомобильные «пробки» на Большой Никитской улице и прилегающих к ней переулках – для регулировки движения автотранспорта были вызваны наряды ДПС, а бойцам пожарных подразделений, нагруженным необходимым вооружением, приходилось пробираться к Консерватории пешим порядком.

Это ещё одна больная проблема центра. Пожарная техника следовала к месту вызова с ограниченной скоростью в плотном потоке автотранспорта, в результате чего не смогла доехать до объекта почти 1,5 километра. Более того, припаркованные рядом с горящим зданием автомобили перекрывали доступ к пожарным гидрантам. Как правило, на преодоление указанных препятствий бойцы пожарных подразделений тратят самое драгоценное время.

В 18 часов 05 минут, когда эвакуация людей подошла к концу, к МГК прибыли члены штаба пожаротушения УГПС МЧС и начальник СПТ УГПС МЧС РФ подполковник Е. Н. Чернышев, принявший на себя руководство тушением пожара, которому к тому времени был присвоен «Ранг № 5»…

К 19-ти часам 33 минутам на пожаре было сосредоточено 27 отделений на основных и вспомогательных автомобилях, организовано б боевых участков. На пожарные гидранты установлено 5 автомобилей, проложено 6 магистральных линий, на тушение подано 13 водяных стволов, установлено 3 автолестницы. Огонь начал отступать. Штаб принял решение об отмене «Ранга пожара № 5».

В результате точных и энергичных действий пожарников в 20 часов 13 минут пожар был локализован, а еще через полчаса – ликвидирован. Работы по разборке и проливке конструкций, проверке перекрытий и перегородок продолжались почти до полуночи.

(далее…)

№ 3 (1217), апрель 2003

4 Апреля состоялся внеочередной Ученый Совет Московской консерватории. В его повестке дня был один, но очень важный пункт – встреча с комиссией, завершившей аттестацию нашего вуза. Об итогах аттестации, как и о других жизненно важных проблемах консерватории, обсуждавшихся на этом Совете, мы беседуем с ректором профессором А. С. Соколовым

– Александр Сергеевич! Коллектив консерватории, разумеется, знал о работе государственной комиссии и его, естественно, волнуют итоги этой работы. Как все прошло?

– Встреча с Ученым Советом – это завершающий этап работы комиссии, которая занимается аттестацией, аккредитацией и лицензированием. Все перечисленное – это так называемая комплексная проверка. Я много раз принимал участие в таких проверках российских вузов, поэтому процедура мне хорошо известна. Особенности нашей ситуации заключались в том, что действующая лицензия на право образовательной деятельности простирается до 2005 года. Поэтому у нас проходила только аттестация и аккредитация.

– А лицензирование тоже должно регулярно возобновляться?

– Все это происходит раз в пять лет и обычно по всем трем позициям комплексно. Но наша лицензия еще действует.

– То есть главным делом была аттестация?

– Да. Аттестация это очень важный и ответственный этап в жизни любого вуза. Во-первых, она дает формальное право на образовательную деятельность. Без этого нельзя проводить приемные экзамены, государственные экзамены. Во-вторых, она побуждает коллектив сконцентрироваться на своей работе. А, в-третьих, это весьма ценный взгляд на вуз со стороны. В комиссию включаются специалисты высокой квалификации, в частности, в нашу комиссию входили в основном московские специалисты, преимущественно из Гнесинской академии, даже один специалист из МЧС, который занимался исследованием нашей компьютерной оснащенности, преподаванием информатики – всего того, что у нас уже развивается. Из Санкт-Петербурга приезжал профессор Валерий Всеволодович Успенский, а возглавляла комиссию очень опытный специалист из Министерства образования Лариса Николаевна Утина. Важно также, что в работе комиссии принимала участие Инна Михайловна Андреева из Министерства образования, в полномочиях которой осуществление следующего этапа работы с документами, то есть – аккредитация.

– А что это такое?

– Это – логическое следствие аттестации, но работа уже не с людьми, а с документами. Аттестация – это экспертиза всей деятельности, она включает тестирование, проверку качества знаний, посещение концертов, экзаменов, зачетов, мастер-классов, что собственно и было. Комиссия у нас работала почти две недели, ее члены получили много впечатлений о деятельности консерватории. Теперь нам надо ждать коллегии Министерства образования, где будет утверждаться итоговая справка комиссии. И уже после коллегии наступает этап аккредитации, где определяется статус вуза. Для нас этот этап очень важен, потому что по результатам заключений комиссии Московская консерватория может получить высший статус образовательного учреждения – университетский. Подобных прецедентов в музыкальном образовании пока нет.

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Уважаемые коллеги, дорогие друзья!

Московская консерватория для всех нас не просто место, куда мы ходим «на работу» и «за зарплатой». Это наш дом! Единый и неделимый. Сегодня этот дом хотят разрушить. Понятие «экономическая целесообразность» вытесняет из сознания некоторых людей такие простые истины как «нравственный долг» и «историческая память». А помнить надо.

БОЛЬШОЙ ЗАЛ МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ – это имя, как имя великого человека, которое знают музыканты всего мира. Сочетание этих слов неразделимо. Ещё в 1872 году консерватория приобрела в полную собственность дворец на Большой Никитской, а великая подвижническая деятельность В. И. Сафонова превратила Московскую консерваторию в главный музыкальный центр страны. Гениальная идея – соединение учебного заведения с изумительным концертным залом – осуществилась в 1901 году, и с тех пор Московская консерватория является уникальным, единственным в мире учебно-концертным комплексом.

Консерваторский комплекс строился на средства из Императорской казны, на взносы промышленников и купцов, меценатов, любителей музыки, в строительстве принимали участие лучшие архитекторы и художники. В Париже был заказан великолепный орган, на котором уже 11 апреля 1901 года Шарль Видор дал первый концерт. Открытие Большого зала 7 апреля 1901 года было огромным событием в культурной и общественной жизни России.

Уникальная акустика Большого зала сделала его любимым для всех великих музыкантов, здесь выступали Рахманинов и Скрябин, Шаляпин и Собинов, Никиш и Вальтер, Прокофьев, Рихтер, Ойстрах, Софроницкий… С 1933 года в Большом зале проходят репетиции и спектакли оперной студии Московской консерватории.

Большой зал многое пережил: здесь были митинги в 1905 году, лазарет в 1914, в зале топили печки в 1919, в 1941 студенты и педагоги сбрасывали с крыши фугасные бомбы. Но и в самые тяжелые времена Московская консерватория сохраняла свой ритм работы. Когда в последние годы в кинотеатрах открывались мебельные салоны, в консерваторских залах не прекращались концерты, в том числе и бесплатные. У нас растет вступительный конкурс, обучается свыше 200 иностранных студентов, в залах проходят уникальные по качеству концерты наших педагогов и коллективов. Возможность играть в таких залах дает нашим студентам неоценимый опыт. В Большом зале репетируют консерваторские хоры и оркестры, оперная студия, работает студия звукозаписи. Для всех студентов Большой зал – святое и любимое место, куда их пускают по студенческим билетам, здесь они продолжают учиться, на эту сцену они выйдут играть на конкурсе им. Чайковского, петь в хоре, выступать в оркестре. Здесь проходят ежегодные Торжественные выпускные концерты. Здесь же находится и Музей Московской консерватории. Большой зал изначально был задуман как часть консерватории, никто за 100 лет не додумался превратить его в обычную «концертную площадку»!

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Что такое анализ музыки? Наверное, это — когда её, музыку, берут и анализируют, анализируют, анализируют, анализи… и находят там всё, что только пожелают. Негоже блуждать в трёх соснах тоники, субдоминанты и доминанты. Гораздо почётнее заблудиться в семи соснах и заняться музыкальной семиотикой — наукой о знаковых системах в её приложении к музыке (чего только не прикладывали к её окровавленному челу в безнадёжных попытках излечить непонятно от чего!).

Разумеется, для демонстрации нового научного метода следует брать достойный материал, т.е. лучшее из того, что когда-либо создал человеческий гений. В этом смысле, конечно, нужно оставить за кормой такие низкопробные сочинения, как симфонии Бетховена и другие подобные им. Они уже давно себя исчерпали! Не тронем также и музыку XX века, непонятную гамбургеризованному сознанию намыленного любителя сериалов,— всё равно никто не оценит. Для анализа возьмём произведение, намного превосходящее своими художественными достоинствами всё, написанное ранее, выражающее небывалый доселе подъём человеческого Духа над нею — над многогрешной землёю,— проанализируем песню «В лесу родилась ёлочка».

Итак, приступим. Первое, что мы слышим в этом шедевре — равномерное дыхание аккомпанемента класса «ум-па, ум-па». Подобное начало только на первый взгляд напоминает так называемый «лёгкий жанр». На самом деле здесь перед нами предстаёт гениальное драматургическое решение проблемы отвратительной окружающей действительности. Прислушаемся: при первых же звуках этого бальзамического «ум-па, ум-па» наши раны, нанесённые жестокой жизнью, затягиваются и вскоре совершенно исцеляются. Какое умиротворение в этом вступлении! Сколько в нём света и тепла!..

Но послушаем дальше. Вот голос спел «В ле-су…». О радость! Какая знакомая интонация! Начало мелодии с лирической сексты — самый настоящий семиотический код. Из мира внешнего он переносит нас в мир внутренний, куда проблемы и смуты не проникают (ведь перед нами — большая секста!). К этой пра-лирической интонации тут же добавляется и вторая — ход на лирическую большую секунду вниз, а потом — на лирическую большую секунду вверх. Чувство симметрии в экстазе поёт дифирамбы виртуозному композиторскому мастерству автора «Ёлочки».

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Профессор П. И. Скусниченко

Заведующий кафедрой сольного пения, Заслуженный артист России, лауреат VI конкурса, член жюри XI конкурса имени П. И. Чайковского

Петр Ильич! Как в этот раз на конкурсе Чайковского у вокалистов была представлена Московская консерватория? Сколько было наших людей – выпускников, студентов – всех, кто генетически связан с Московской консерваторией? Сколько их было «на входе» и что мы получили «на выходе»?

«На входе» было прилично очень. Только из моего класса было пять человек. А еще три человека из класса Г. А. Писаренко, четыре из класса Ю. А. Григорьева, из класса И. К. Архиповой пели… Думаю, более чем достаточно. Ведь в свое время было девять участников от всего Советского Союза.

А сейчас ограничений нет?

Ограничения были, когда прослушивали по кассетам. На первый тур. И после кассет осталось сорок человек от России. Из них консерваторцев – человек пятнадцать.

Так, это «на входе». А «на выходе»?

А «на выходе» – Андрей Дунаев, мой ученик, тенор, получил вторую премию, Анна Самуил, ученица И. К. Архиповой – третью и Анастасия Бакастова, ученица Писаренко – четвертую. И все. Могу сказать в адрес своей консерватории и критику. Меня Е. Е. Нестеренко, председатель жюри, просил, чтобы я возглавил отборочное прослушивание по кассетам. Но я не смог – поехал на мастер-класс в Японию. Руководил прослушиванием Ю. А. Григорьев. И пропустил четырех своих учеников, которые все четверо не прошли даже на второй тур. Так зачем было их пропускать и на первый? Ведь это Московская консерватория! Не готовы – не надо выходить.

Кстати, у Вас как профессора есть право вето? Вы можете не пустить на конкурс? Сейчас ведь свобода, все едут куда хотят – студент может Вас не послушаться?

Тогда он больше не вернется в этот класс. Он знает это прекрасно. Нельзя ни себя позорить, ни педагога, ни консерваторию. Так что в данном случае только три премии – это честно.

То есть у Вас этот конкурс Чайковского не вызвал чувства неудовлетворения?

Еще как вызвал! Я прослушал все. Сидел и думал – этот не пройдет и этот не пройдет. Ведь вокруг такая красота – столько голосов! И не просто голосов, но обученных людей. Музыкантов! Даже из наших. А что получилось?

У Вас есть сомнения в справедливости жюри?

Многие люди прошли до конца, только благодаря тому, что их педагоги сидели в жюри. Ведь великолепные ребята пели! Но они не прошли. Прошел тот, кого нужно было пропустить.

Вы имеете ввиду отборочные прослушивания?

Нет, на первом туре. И на втором туре великолепно пели. Никто не думал, что они не пройдут! А пройдет, например… могу назвать – К. Штефан, ученик Е. Е. Нестеренко – он еще и четвертую премию получил.

Все председатели этого года, за исключением А.Рудина, были наши музыканты, живущие за границей?

Да, Нестеренко уже 9–10 лет там. Я очень уважаю Евгения Евгеньевича как певца, как нашего бывшего профессора и даже заведующего кафедрой. Но, все-таки, конкурс проходит в России, а наших членов жюри кроме него всего двое – Г. А. Писаренко и И. П. Богачева… Сидит 15 человек жюри и только три человека представляют Россию! Почему?! Неужели у нас нет заслуженных людей? Есть. Например, Иван Иванович Петров – прекрасный бас, очень хорошо разбирается в проблемах вокала – он член жюри конкурса Глинки, Шаляпинского конкурса, конкурса Лемешева. И он нейтральный человек. Есть и другие личности…

А кто это решал?

Не знаю. Но, думаю, что это решал председатель. Он подбирает себе команду. Сначала я подумал, что это хорошо – все чужие и будут правильно судить. Но они так судили, что у всех опустились руки. Первую премию у женщин – никто не заслужил. Певица, которая ее получила – меццо-сопрано из Якутии, ее вообще не надо было пропускать – у нее разбитый голос, качка, плохо с верхними нотами… Хотя Казаков – первая премия у мужчин – это справедливо. Великолепный певец Большого театра, уже года три поет. Кончал Казанскую консерваторию. Кто-то по радио даже сказал, что у нас давно не было такого баса. На конкурсе выступал очень профессионально, очень интеллигентно. Я бы тоже дал ему первую премию. И это несмотря на то, что у меня выступали и Лынковский, лауреат первой премии конкурса Глинки, и Байков, и Шишляев, и Урусов, и Дунаев – тоже великолепные певцы. Дунаеву я бы тоже дал вторую премию – ему ее дали единогласно. Такой лирический тенор сейчас – редкость. Все сейчас в драматические рвутся! А он не насилует свой голос, а именно поет… Но остальные премии вызывают недоумение. И не только у меня, но и просто любителей музыки, которые сидели рядом со мной и возмущались…Особенно первая премия у женщин. Это ведь всегда было очень престижно – победа на конкурсе Чайковского! Мы все были в трауре – как можно было дать эту первую премию? Почему дали?

(далее…)