№ 2 (1216), март 2003

…Нет, так не расставался никогда
Никто ни с кем, и это нам награда
За подвиг наш.

Анна Ахматова

Он умел писать о любви. Не о той, которая – между взглядом и экстазом, нет. Германо-итальянский оперный штамп ничуть не был близок его сердцу. Только русская – чтобы деньги в огонь и прочь из постылого дома, а потом долго-долго скрываться, убегать, исчезать… И наткнуться, наконец, горлом на нож в руке любимого человека. И доказать, что смерть ничего не в состоянии изменить. Такой вот Эрос-Танатос.

Он вначале думал, что возможно по-другому. Наотмашь, как у Чайковского. Распластываясь вскрытой грудиной на эстраде: «Но ты поешь, и предо мной…». Прорубая топорами тромбонов толщу многолетних сомнений и тревог. Наваждение прошло. Симфония провалилась. Глазунов лениво и небрежно продемонстрировал абсурдность публичного самообнажения. Quod licet Jovi… .

И он научился прятаться. От скептического смешка Танеева, от скрябинского ехидства, от наскоков критики. От не-любви. Стал столпником собственного пианизма, воздвиг себе прибежище недосягаемое и низвергал оттуда потрясающие звучания своей и чужой музыки, незабвенные для тех, кому посчастливилось попасть – нет, не на башню, но хотя бы на приступок ее. Ибо редкий безумец может платить цену святости, которую требует двадцатый век.

Речь пророка темна, смысл писаний теряется в бесконечности повторений и цитат. Редкий мудрец прочтет сокрытое за известным наизусть. Рахманинов был пророком. Его языком стала софийная звукопись «Всенощной», мощный экстаз Второй симфонии, вавилонское столпотворение двух главных фортепианных концертов. Скрывая любовь к человеку, он успел на краю пропасти выкрикнуть слова предупреждения человечеству. Раздирая гортань, судьбой своею утвердил чудеса Преображения и Воскресения.

Но и так было не всегда. Много раз начинающаяся фраза упирается в неожиданное сомнение. И тогда появляются паузы. Главная – десятилетняя – в начале эмиграции. За ней множество других – по два, три года… А после паузы «я верую» звучит уже не так твердо. Сомнение – знак позднего Рахманинова: «…все наши страдания потонут в милосердии, которое… наполнит собою весь мир…». Так и хочется поставить здесь знак вопроса. А наполнит ли весь мир? А так ли прав был Антон Павлович со своим пессимистическим идеализмом?

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Вспоминая Нину Петровну Емельянову, бывшую легендой в тридцатые-сороковые годы ушедшего века, можно позволить себе поэтическую метафору сказав, что эта, сотканная на небесах из голубизны и титана, божественного облика маленькая женщина за роялем становилась гигантом, с естественным чувством конструкции исполняемого, четкостью замысла, яркостью темперамента, всегда сдерживаемого сильным волевым началом. Сегодня Нина Емельянова – одна из прекрасных страниц истории русского пианизма и снова легенда.

Проф. Римма Хананина

Проф. Виктор Мержанов,
народный артист СССР:

Нина Петровна Емельянова – замечательный человек, выдающийся деятель музыкального искусства, яркая концертирующая пианистка, профессор, давший миру многих талантливых музыкантов, достойно представляющих русскую фортепианную школу. Ее имя по праву выгравировано на мраморной Доске почета. Ее яркие, содержательные концерты слушали в 24-х странах. Незабываемым стало ее выступление со знаменитым дирижером Шарлем Мюншем, с которым с удивительным совершенством был исполнен Четвертый концерт Бетховена. Особенно хочется вспомнить о ее работе, как в классе, где всегда было много студентов, так и на факультете, лучшим, справедливейшим деканом которого она была в то время. Особенностью ее деятельности было понимание традиций Московской консерватории, традиций, связанных с именами Рахманинова, Скрябина, Игумнова, Оборина, Софроницкого, Серебрякова, Николаевой, Флиера, Гилельса, Фейнберга, Гольденвейзера, всех создателей русской школы пианизма…

Нина Петровна прекрасно понимала значение этих традиций внутри нашей Консерватории, понимала их значение для родного (да и мирового) искусства. Ею проводились факультетские вечера воспоминаний и концерты памяти основателей консерватории. В программах экзаменов по специальности наряду с сочинениями западных композиторов важную роль играли произведения Рахманинова, Скрябина, Прокофьева. Тщательно изучалась и новейшая современная русская и западная музыка. Серьезное внимание уделялось и конкурсам (объективные отборы). Нина Петровна оставила записи высокого класса, которые вполне могут служить ценным ориентиром для изучения студентами этих сочинений. Особенно хотелось бы отметить запись Прелюдий Рахманинова, «Исламея» Балакирева.

Александр Безруков,
директор Московской филармонии:

В класс Нины Петровны Емельяновой я попал в 1967 году после внезапной кончины моего преподавателя, замечательного музыканта и педагога М. Я. Сивер. Для меня, еще не оправившегося от утраты любимого учителя, привыкшего к училищной «родительской» опеке, приглашение в класс Нины Петровны было не только обретением нового педагога и наставника, но и довольно непростым переходом в атмосферу вузовского образования, и конечно, головокружительным прорывом в мир большого пианистического искусства. Это был ее жизненный, творческий принцип – помогать начинающим пианистам обрести себя, достичь поставленной цели, поверить в собственные силы, раскрыть данный природой потенциал. И самое главное и драгоценное качество – то, чего я тогда просто не понимал, – это ее необычайная ответственность за своего ученика, за его творческое и человеческое будущее.. В ее стремлении передать громадный пианистический и жизненный опыт, терпимости к ошибкам и ложным ценностям молодости проявлялась мудрая душа Нины Петровны – доброй, отзывчивой, понимающей, любящей и многое нам прощающей. Нина Петровна всегда начинала урок, сидя в кресле за небольшим столиком. Прослушав, сделав пометки в нотах и прокомментировав исполнение (или то, что хотелось назвать «исполнением»), она садилась за второй инструмент и… начинался урок мастерства. Ее игра была ярче, убедительней, зримее любых слов и наставлений. Оставалось только вслушаться, точнее – услышать и осмыслить, как должны звучать пассаж или фраза, как должны двигаться пальцы, руки, плечи и попытаться достичь того же совершенства, той же красоты. На уроках в классе Нины Петровны всегда поражало отсутствие какой-либо дистанции, превосходства педагога над своими воспитанниками. Она всегда добивалась обратного – самостоятельности и личностной творческой определенности. Было главное: совместное музицирование, кропотливая работа над постижением тайн исполнительского творчества, настойчивое продвижение к вершинам мастерства. И нескрываемая радость открытия, вдохновляющая и окрыляющая.

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

29 ноября 2002 года в Московской государственной консерватории прошли традиционные исторические чтения Кафедры истории зарубежной музыки. На этот раз они были посвящены памяти выдающегося ученого, музыковеда-историка, замечательного педагога, профессора Московской консерватории Надежды Сергеевны Николаевой (1922–1988).

Диапазон ее интересов охватывал музыку от эпохи барокко до первой половины ХХ века, но основное внимание было сосредоточено на истории музыки XIX века – от Бетховена до Брукнера. Её капитальные труды о Бетховене, Шумане, Вагнере находятся за общими шапками учебников для спецкурса по истории зарубежной музыки, над которым Н. С. Николаева работала практически всю жизнь. Единственная книга – «Симфонии Чайковского», вышла в 1958 году – в год Первого конкурса им. Чайковского. Эта монография сочетает в себе высокий уровень академизма и поэтическую образность, демонстрирует истинную культуру музыковедческого мышления, достоинство и естественность стиля. Вспоминая работу над книгой, ее редактор Н. Г. Шахназарова рассказала собравшимся, что монография оставила у нее «одно из самых сильных редакторских впечатлений». Прошло 45 лет, но это исследование и по сей день не потеряло своего значения.

В составе участников конференции преобладали ученики Н. С. Николаевой (Н. А. Гаврилова, Е. И. Гордина, Е. Л. Гуревич, И. В. Коженова, Е. В. Сысоева, О. С. Фадеева, А. А. Филиппов, Е. М. Царева), а тематика определялась в основном кругом ее научных интересов. Е. Л. Гуревич, анализируя лучшие традиции отношений Учителя с учениками по переписке педагога и директора (1889–1905) Московской консерватории В. И. Сафонова, сравнила их с взаимоотношениями Н. Николаевой со своими студентами. По мнению Е. М. Царевой, прошедшей под руководством Николаевой путь от курсовой работы до докторской диссертации, Надежда Сергеевна «создала школу отношения к истории музыки», которая «до сих пор направляет поступки музыковедов». Доказательством этого был доклад «Симфонии Чайковского как музыковедческая проблема», в котором Е. М. Царева поставила новые вопросы о жанре симфонии в творчестве Чайковского.

В нескольких докладах были освещены темы, разработка которых начиналась под руководством Надежды Сергеевны: она поддержала в свое время интерес Е. И. Гординой к музыке балканского региона, направила научную деятельность И. В. Коженовой на исследование творчества Яна Сибелиуса, подсказала О. С. Фадеевой очень важную и мало освещенную у нас тему ораториальных жанров в музыке XIX века. Новые ракурсы раскрытия этих тем были связаны с вопросами бытования сербской поэзии в музыкально-поэтическом искусстве, различных авторских версий произведений Сибелиуса, сравнения ораторий Листа и Берлиоза на духовные сюжеты. Произведения Мартину и Онеггера, созданные в середине прошлого века, были абсолютно новыми в те годы, когда к ним обратились Н. Гаврилова и Е. Сысоева, – сейчас научный интерес выступавших направлен к явлениям, обобщающим музыку ХХ столетия.

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Завершился конкурс камерных ансамблей имени С. И. Танеева. Примечательно что в ХХ веке. Он стал Международным. Такое изменение статуса предопределил успех предыдущих – Всероссийских открытых (1996, 1999). Учредителями I Международного конкурса им. С. И. Танеева выступили Министерство культуры РФ, Администрация Калужской области, Международный культурный центр, Московская государственная консерватория им. П. И. Чайковского, Российская академия музыки им. Гнесиных, Международный Союз музыкальных деятелей.

Параметры и особенности прошедшего в г. Калуге большого «Танеевского камерного собрания» дают обильную пищу для размышлений.

Прежде всего, география и количество участников. В 1-м туре приняло участие более 40 ансамблей (фортепианных дуэтов, трио, квартетов и квинтетов). Все более увеличивающееся число коллективов, присылающих свои заявки и аудиокассеты свидетельствует о том, что достигается одна из целей конкурса – привлечение молодых музыкантов к процессу ансамблевого музицирования. Еще лет десять назад, когда исполнители камерной музыки великого композитора исчислялись единицами, об этом можно было только мечтать. А то, что в «танеевских конкурсах» уже выступали музыканты более десяти стран (в последнем – 8), говорит о возрастающем интересе к творчеству композитора, его все более широком распространении в мире – что также является целью конкурсов. (Косвенно это подтверждается и приходящими из Австралии, Испании, Англии, заявками на ноты танеевских камерных опусов и включением танеевского фортепианного квартета в программу конкурса имени И. Брамса в Польше). Достигается и еще одна цель – появление на карте России новых очагов культуры. Теперь таким новым постоянно действующим центром камерно-ансамблевого исполнительства стала Калуга (во многом благодаря заинтересованной помощи калужских губернаторов: и бывшего – В. В. Сударенкова, и нынешнего – А. Д. Артамонова, и, разумеется, членов их команды – Е. М. Тришина, А. И. Типакова, Н. К. Абрамовой).

Успех конкурса на всех его этапах был во многом обеспечен деловитостью Оргкомитета, возглавляемого Т. Н. Хренниковым. Международный статус конкурса нашел отражение и в составе жюри, в которое вошли крупные мастера камерно-ансамблевого исполнительства и педагогики. Постоянный Председатель жюри – доктор искусствоведения, профессор, зав.кафедрой истории и теории исполнительского искусства Московской консерватории, Президент Ассоциации камерной музыки МСМД Т. А. Гайдамович. Ей всякий раз удается создать из членов жюри единый ансамбль, в котором преобладают профессионализм, объективность, коллегиальность и доброжелательность. Московская консерватория была представлена еще двумя профессорами – зав. кафедрой камерного ансамбля и квартета Т. А. Алихановым и А. З. Бондурянским. В жюри также вошли профессора РАМ им. Гнесиных – зав.кафедрой камерного ансамбля и квартета Г. А. Федоренко и И. М. Анастасьева, профессор Петербургской консерватории А. А. Жохова, Председатель Союза композиторов Москвы О. Б. Галахов, Ректор Тбилисской консерватории – проф. М. Доиджашвили, зав.кафедрой камерного ансамбля и квартета Белорусской Академии музыки проф. Н. С. Щербаков, декан исполнительского факультета Университета штата Массачусетс проф. Дж. Лоттон (США) и профессор Лондонской высшей музыкальной школы Ст. Попов (Великобритания).

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Закончился юбилейный год А. Ф. Гедике. Ему был посвящен котором Второй Московский международный органный фестиваль. Сегодня, на пороге Третьего фестиваля, отдадим должное этому знаменательному событию

Торжественное открытие фестиваля состоялось в Большом зале консерватории концертом, посвященном 125-летию со дня рождения основателя московской органной школы Александра Федоровича Гедике. Московская публика, привыкшая к ежегодным вечерам памяти Гедике, традиционно проводимым кафедрой органа и клавесина консерватории, и на этот раз заполнила до отказа весь Большой зал. Говорят, даже сам Гарри Гродберг, не найдя свободного местечка, ютился где-то в одном из проходов первого амфитеатра. Предварило программу концерта проникновенное вступительное слово проректора по научной и творческой работе Елены Геннадиевны Сорокиной, которую связывала с А. Ф. Гедике многолетняя дружба.

Этот концерт, увы, оказался единственным Hommage’ем Гедике со стороны московских органистов, да и в целом музыкальной общественности. Удивительно, что для наследия этого выдающегося музыканта, сделавшего столь много для развития органа в нашей стране и Московской консерватории в частности, не нашлось места в концертных программах, скажем, филармонии, в передачах телевидения и радио (к счастью, удалось поговорить о его личности и творчестве на радио «России» и «Орфей»). Бурные пиаровские акции музыкальных изданий миновали скромное имя Гедике… Может быть и к лучшему? Ведь необычайная скромность Александра Федоровича и при жизни не позволяла ему выпячивать себя, «пробивать» публикации своих многочисленных сочинений (большинство которых остается неизданными и по сей день) и, как говорят сегодня, «раскручиваться». Быть может, и он, с его природным аристократизмом, натурой подлинного музыканта и интеллигента считал, что «быть знаменитым некрасиво»?

Жаль, что самобытный композиторский и исполнительский талант Гедике, его вклад в историю органной культуры России, благодаря которым орган получил в нашей стране статус самостоятельного инструмента и заставил считаться с фактом своего существования, пребывают в совершенно незаслуженном забвении. Неужели беспредельная преданность органу Большого зала консерватории, который Гедике безмерно любил и для которого созданы почти все его органные произведения, так и останется только легендой, ничему не научившей нас красивой историей?! Хотелось бы верить, что нет.

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Уважаемые коллеги, дорогие друзья!

Московская консерватория для всех нас не просто место, куда мы ходим «на работу» и «за зарплатой». Это наш дом! Единый и неделимый. Сегодня этот дом хотят разрушить. Понятие «экономическая целесообразность» вытесняет из сознания некоторых людей такие простые истины как «нравственный долг» и «историческая память». А помнить надо.

БОЛЬШОЙ ЗАЛ МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ – это имя, как имя великого человека, которое знают музыканты всего мира. Сочетание этих слов неразделимо. Ещё в 1872 году консерватория приобрела в полную собственность дворец на Большой Никитской, а великая подвижническая деятельность В. И. Сафонова превратила Московскую консерваторию в главный музыкальный центр страны. Гениальная идея – соединение учебного заведения с изумительным концертным залом – осуществилась в 1901 году, и с тех пор Московская консерватория является уникальным, единственным в мире учебно-концертным комплексом.

Консерваторский комплекс строился на средства из Императорской казны, на взносы промышленников и купцов, меценатов, любителей музыки, в строительстве принимали участие лучшие архитекторы и художники. В Париже был заказан великолепный орган, на котором уже 11 апреля 1901 года Шарль Видор дал первый концерт. Открытие Большого зала 7 апреля 1901 года было огромным событием в культурной и общественной жизни России.

Уникальная акустика Большого зала сделала его любимым для всех великих музыкантов, здесь выступали Рахманинов и Скрябин, Шаляпин и Собинов, Никиш и Вальтер, Прокофьев, Рихтер, Ойстрах, Софроницкий… С 1933 года в Большом зале проходят репетиции и спектакли оперной студии Московской консерватории.

Большой зал многое пережил: здесь были митинги в 1905 году, лазарет в 1914, в зале топили печки в 1919, в 1941 студенты и педагоги сбрасывали с крыши фугасные бомбы. Но и в самые тяжелые времена Московская консерватория сохраняла свой ритм работы. Когда в последние годы в кинотеатрах открывались мебельные салоны, в консерваторских залах не прекращались концерты, в том числе и бесплатные. У нас растет вступительный конкурс, обучается свыше 200 иностранных студентов, в залах проходят уникальные по качеству концерты наших педагогов и коллективов. Возможность играть в таких залах дает нашим студентам неоценимый опыт. В Большом зале репетируют консерваторские хоры и оркестры, оперная студия, работает студия звукозаписи. Для всех студентов Большой зал – святое и любимое место, куда их пускают по студенческим билетам, здесь они продолжают учиться, на эту сцену они выйдут играть на конкурсе им. Чайковского, петь в хоре, выступать в оркестре. Здесь проходят ежегодные Торжественные выпускные концерты. Здесь же находится и Музей Московской консерватории. Большой зал изначально был задуман как часть консерватории, никто за 100 лет не додумался превратить его в обычную «концертную площадку»!

(далее…)

№ 1 (1215), февраль 2003

Фестиваль «Автопортрет» в честь Родиона Константиновича Щедрина (к его 70-летию) стал большим, радостным праздником, проходившим в первой половине декабря 2002 года в Москве и Петербурге. При этом видную роль сыграла Московская консерватория – и своими залами, и своими артистическими силами, и своей полной энтузиазма слушательской аудиторией.

Фестивалю навстречу консерватория провела в Рахманиновском зале встречу с композитором: с вопросами, ответами и музыкой. Композитору был вручен Диплом Почетного профессора Московской консерватории (присужденный еще в 1997 году) и Золотая медаль и Диплом лауреата 2002 года Фонда И. Архиповой за создание оперы «Мертвых душ». Один из первых вопросов был: что значит для современного композитора фольклор? Ответ Щедрина: «Композитор только тогда интересен для других наций, когда он связан с корнями земли, родившей его, воспитавшей, давшей силы»… Вопросы и ответы о новых сочинениях: премьера оперы «Очарованный странник» по Н. Лескову для концертной сцены пройдет в Нью-Йорке в Линкольн-центре, композитор опасается далекости американцев от этого русского сюжета (сейчас знаем – был полный успех), симфонические «Диалоги с Шостаковичем» уже трижды были сыграны в Америке. В связи с больным вопросом о жизни молодых композиторов Щедрин обратил внимание, что на Западе открывают факультеты коммерческой музыки, где авторов учат работать для рекламы, для клипов и т.д. По мнению мэтра, композитор сам должен входить в широкую жизнь, и «если профессия тебя не кормит, грош тебе цена». А каков его творческий завет как композитора? «Интуиция и высокая образованность».

Гала-концерт открытия фестиваля прошел в Большом театре, велась прямая трансляция по телевидению. Большой симфонический оркестр им. П. И. Чайковского под управлением В. Федосеева с блеском исполнил популярные «Озорные частушки», Фортепианный концерт № 4 (солист – Олли Мустонен). Камерный хор Московской консерватории под управлением Б.Тевлина – театрализованную версию хоровой кантаты «Казнь Пугачева». Венчал программу самый знаменитый балет Щедрина – «Кармен-сюита».

Поистине колоссальным достижением Alma mater стало исполнение в Рахманиновском зале Щедрина всего цикла 24 прелюдий и фуг учениками класса проф. С. Л. Доренского. Их было семеро: Ф. Амиров, В. Кузнецов, А. Сальников, Е. Мечетина, Т. Лазарева, Т. Мичко, В. Игошина. Первое отделение – диезные тональности – исполняли мужчины, второе – бемольные тональности – дамы. Почтенный музыкант внушает ученикам острейшее чувство современной интонации: Щедрин у них звучит как их собственный родной язык, они в нем – у себя дома. Семеро – студенты, аспиранты, лауреаты конкурсов – различны по индивидуальности. А. Сальников играл свой блок скорее как «движущуюся архитектуру», В. Кузнецов, наоборот, – с ассоциациями: импровизации, танцевальности, с широкой палитрой звуковых средств, с наполненной смыслом виртуозностью. Ф. Амиров исполнил все наизусть. «Дамская половина» также блистала и виртуозностью, и содержательностью. В. Игошина заинтриговывала редкой интересностью каждого звука. Стремительно прославившаяся за последнее время Е. Мечетина играла зрело, с яркой подачей каждого выразительного штриха. А скрытый режиссер (проф. С. Л. Доренский) еще и выстроил весь концерт как единое, динамичное и захватывающее целое.

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Большим поклонником шахмат был Сергей Иванович Танеев. Его шахматная биография примечательна тем, что ему довелось играть немало партий с Львом Николаевичем Толстым, как известно, весьма сильным шахматистом. Сын Толстого Сергей Львович вспоминал на склоне жизни: «Летом в 1895–1896 годах в Ясной Поляне жил известный композитор и шахматист Танеев. Почти каждый вечер он играл со Львом Николаевичем в шахматы. Играл он слабее, но все же иногда побеждал. Между ними был такой договор: если проигрывал Танеев, то он обязывался играть на фортепиано пьесу по выбору Льва Николаевича, если же Лев Николаевич, то отец обязывался прочесть что-нибудь вслух из своих сочинений. Разумеется, и в том, и в другом случае в выигрыше была яснополянская публика, но она чаще слышала музыку Танеева, чем чтение Толстого»…

Заметную роль играли шахматы в жизни Александра Борисовича Гольденвейзера. Среди шахматных партнеров А. Гольденвейзера были С. Танеев, А. Скрябин, С. Рахманинов, Ф. Шаляпин, Р. Глиер, С. Прокофьев. Он был дружен с Л. Н. Толстым и сыграл с великим писателем за пятнадцать лет свыше шестисот партий.

Особое место среди музыкантов должно быть отведено Сергею Сергеевичу Прокофьеву. Прокофьев страстно любил шахматы с детских лет и был верен им до конца дней. Прокофьеву выпало встречаться за шахматной доской и с другими великими корифеями шахмат – Э. Ласкером, Х. Капабланкой, М. Ботвинником. «Шахматы для меня – это особый мир борьбы, планов и страстей», – говорил Сергей Сергеевич. И однажды в шутку отметил: «Это дело номер два».

Выдержки из вступительной статьи М. Тайманова
к книге Ю. Святослава «С. С. Прокофьев и шахматы»
подготовил проф. Е. М. Ботяров

№ 7 (1214), декабрь 2002

Что такое анализ музыки? Наверное, это — когда её, музыку, берут и анализируют, анализируют, анализируют, анализи… и находят там всё, что только пожелают. Негоже блуждать в трёх соснах тоники, субдоминанты и доминанты. Гораздо почётнее заблудиться в семи соснах и заняться музыкальной семиотикой — наукой о знаковых системах в её приложении к музыке (чего только не прикладывали к её окровавленному челу в безнадёжных попытках излечить непонятно от чего!).

Разумеется, для демонстрации нового научного метода следует брать достойный материал, т.е. лучшее из того, что когда-либо создал человеческий гений. В этом смысле, конечно, нужно оставить за кормой такие низкопробные сочинения, как симфонии Бетховена и другие подобные им. Они уже давно себя исчерпали! Не тронем также и музыку XX века, непонятную гамбургеризованному сознанию намыленного любителя сериалов,— всё равно никто не оценит. Для анализа возьмём произведение, намного превосходящее своими художественными достоинствами всё, написанное ранее, выражающее небывалый доселе подъём человеческого Духа над нею — над многогрешной землёю,— проанализируем песню «В лесу родилась ёлочка».

Итак, приступим. Первое, что мы слышим в этом шедевре — равномерное дыхание аккомпанемента класса «ум-па, ум-па». Подобное начало только на первый взгляд напоминает так называемый «лёгкий жанр». На самом деле здесь перед нами предстаёт гениальное драматургическое решение проблемы отвратительной окружающей действительности. Прислушаемся: при первых же звуках этого бальзамического «ум-па, ум-па» наши раны, нанесённые жестокой жизнью, затягиваются и вскоре совершенно исцеляются. Какое умиротворение в этом вступлении! Сколько в нём света и тепла!..

Но послушаем дальше. Вот голос спел «В ле-су…». О радость! Какая знакомая интонация! Начало мелодии с лирической сексты — самый настоящий семиотический код. Из мира внешнего он переносит нас в мир внутренний, куда проблемы и смуты не проникают (ведь перед нами — большая секста!). К этой пра-лирической интонации тут же добавляется и вторая — ход на лирическую большую секунду вниз, а потом — на лирическую большую секунду вверх. Чувство симметрии в экстазе поёт дифирамбы виртуозному композиторскому мастерству автора «Ёлочки».

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Задачи-шутки

от профессора Е. М. Ботярова

Родиону Константиновичу ЩЕДРИНУ
«Конек-горбунок»

Белые начинают и дают мат в 5 ходов

Юрию Николаевичу ХОЛОПОВУ
«Реверанс»

Белые начинают и дают мат в 3 хода

№ 7 (1214), декабрь 2002

Большой зал консерватории, с его широтой, мощью и одновременно изяществом, где воздух наполняется звучанием, и как будто с дыханием проникает в нас, откуда мы выходим с ощущением недосягаемости и величия музыки, а исполнители кажутся нам чуть ли не жрецами, этот зал притягивает нас, и мы часто становимся его гостями. Но иногда, нам хочется ближе прикоснуться к музыке, «пощупать» ее, и тогда мы поднимаемся в Первый амфитеатр Большого зала и оказываемся в Овальном зале Музея Н. Г. Рубинштейна, где традиционно проводятся музыкальный встречи.

На этот раз Музей и его директор Е. Л. Гуревич совместно с Московским музыкальным обществом, Российской Академией музыки им. Гнесиных и Музыкально-педагогическим институтом им. Иполитова-Иванова подарил нам не просто концерт, а целое путешествие в прошлое. Речь о двух музыкальных собраниях (19 и 20 октября), посвященных 170-летию со дня рождения чешского скрипача, композитора, профессора Московской консерватории Фердинанда Лауба.

Фердинанд Лауб родился в 1832 году в Праге. К 30 годам он сделал хорошую карьеру – работал в Вене, Веймаре, Берлине, гастролировал во многих странах мира. А в середине 1860-х годов приехал в Россию и покорил сердца московских музыкантов и композиторов, став полноправным членом русской музыкальной «семьи». Крепкая дружба связывала Лауба с П. И. Чайковским. Именно по рекомендации Чайковского Лауб стал профессором Московской консерватории. Он был первым исполнителем Первого и Второго квартетов Чайковского, а Третий – последний квартет – композитор посвятил памяти Лауба, чья ранняя внезапная смерть в возрасте 43-х лет потрясла музыкальную Москву.

Лауб покорил всех не только своим великолепным исполнительским мастерством, но и прекрасными человеческими качествами. Не случайно, спустя 170 лет, его помнят и любят. Он основал целую исполнительскую школу. Одним из продолжателей его традиций стал зять Лауба – И. В. Гржимали. Чайковский в своих критических статьях высоко отзывался об исполнительском стиле Гржимали, который вслед за Лаубом возглавлял струнный квартет Московского отделения ИРМО, выступал как солист и ансамблист. Среди учеников Гржимали Ю. Конюс, Д. Крейн, М. Пресс и другие выдающиеся скрипачи, продолжившие традиции Лауба так же, как и его собственные ученики – И. Котек, С. Барцевич, В. Виллуан, Г. Арендс.

Цикл концертов в Музее Н. Г. Рубинштейна открыла заведующая кафедрой истории и теории исполнительского искусства, профессор Московской консерватории Т. А. Гайдамович, которая предложила слушателям «на машине времени» перенестись в прошлое. Действительно, слушая ее рассказ, нам показалось, что на дворе конец XIX века, и сейчас откроется дверь и войдет сам Ф. Лауб. И он, действительно, присутствовал в зале – его прекрасный скульптурный портрет. В 1966 году в связи со столетием со дня основания Московской консерватории Пражская консерватории передала нам точную копию бюста Ф. Лауба работы скульптора О. Шпаниеля, установленного на могиле скрипача в Вышеграде. Долгие годы он находился в 15 классе Первого учебного корпуса, а затем по инициативе Т. А. Гайдамович был перенесен в Музей.

(далее…)

№ 7 (1214), декабрь 2002

Профессор П. И. Скусниченко

Заведующий кафедрой сольного пения, Заслуженный артист России, лауреат VI конкурса, член жюри XI конкурса имени П. И. Чайковского

Петр Ильич! Как в этот раз на конкурсе Чайковского у вокалистов была представлена Московская консерватория? Сколько было наших людей – выпускников, студентов – всех, кто генетически связан с Московской консерваторией? Сколько их было «на входе» и что мы получили «на выходе»?

«На входе» было прилично очень. Только из моего класса было пять человек. А еще три человека из класса Г. А. Писаренко, четыре из класса Ю. А. Григорьева, из класса И. К. Архиповой пели… Думаю, более чем достаточно. Ведь в свое время было девять участников от всего Советского Союза.

А сейчас ограничений нет?

Ограничения были, когда прослушивали по кассетам. На первый тур. И после кассет осталось сорок человек от России. Из них консерваторцев – человек пятнадцать.

Так, это «на входе». А «на выходе»?

А «на выходе» – Андрей Дунаев, мой ученик, тенор, получил вторую премию, Анна Самуил, ученица И. К. Архиповой – третью и Анастасия Бакастова, ученица Писаренко – четвертую. И все. Могу сказать в адрес своей консерватории и критику. Меня Е. Е. Нестеренко, председатель жюри, просил, чтобы я возглавил отборочное прослушивание по кассетам. Но я не смог – поехал на мастер-класс в Японию. Руководил прослушиванием Ю. А. Григорьев. И пропустил четырех своих учеников, которые все четверо не прошли даже на второй тур. Так зачем было их пропускать и на первый? Ведь это Московская консерватория! Не готовы – не надо выходить.

Кстати, у Вас как профессора есть право вето? Вы можете не пустить на конкурс? Сейчас ведь свобода, все едут куда хотят – студент может Вас не послушаться?

Тогда он больше не вернется в этот класс. Он знает это прекрасно. Нельзя ни себя позорить, ни педагога, ни консерваторию. Так что в данном случае только три премии – это честно.

То есть у Вас этот конкурс Чайковского не вызвал чувства неудовлетворения?

Еще как вызвал! Я прослушал все. Сидел и думал – этот не пройдет и этот не пройдет. Ведь вокруг такая красота – столько голосов! И не просто голосов, но обученных людей. Музыкантов! Даже из наших. А что получилось?

У Вас есть сомнения в справедливости жюри?

Многие люди прошли до конца, только благодаря тому, что их педагоги сидели в жюри. Ведь великолепные ребята пели! Но они не прошли. Прошел тот, кого нужно было пропустить.

Вы имеете ввиду отборочные прослушивания?

Нет, на первом туре. И на втором туре великолепно пели. Никто не думал, что они не пройдут! А пройдет, например… могу назвать – К. Штефан, ученик Е. Е. Нестеренко – он еще и четвертую премию получил.

Все председатели этого года, за исключением А.Рудина, были наши музыканты, живущие за границей?

Да, Нестеренко уже 9–10 лет там. Я очень уважаю Евгения Евгеньевича как певца, как нашего бывшего профессора и даже заведующего кафедрой. Но, все-таки, конкурс проходит в России, а наших членов жюри кроме него всего двое – Г. А. Писаренко и И. П. Богачева… Сидит 15 человек жюри и только три человека представляют Россию! Почему?! Неужели у нас нет заслуженных людей? Есть. Например, Иван Иванович Петров – прекрасный бас, очень хорошо разбирается в проблемах вокала – он член жюри конкурса Глинки, Шаляпинского конкурса, конкурса Лемешева. И он нейтральный человек. Есть и другие личности…

А кто это решал?

Не знаю. Но, думаю, что это решал председатель. Он подбирает себе команду. Сначала я подумал, что это хорошо – все чужие и будут правильно судить. Но они так судили, что у всех опустились руки. Первую премию у женщин – никто не заслужил. Певица, которая ее получила – меццо-сопрано из Якутии, ее вообще не надо было пропускать – у нее разбитый голос, качка, плохо с верхними нотами… Хотя Казаков – первая премия у мужчин – это справедливо. Великолепный певец Большого театра, уже года три поет. Кончал Казанскую консерваторию. Кто-то по радио даже сказал, что у нас давно не было такого баса. На конкурсе выступал очень профессионально, очень интеллигентно. Я бы тоже дал ему первую премию. И это несмотря на то, что у меня выступали и Лынковский, лауреат первой премии конкурса Глинки, и Байков, и Шишляев, и Урусов, и Дунаев – тоже великолепные певцы. Дунаеву я бы тоже дал вторую премию – ему ее дали единогласно. Такой лирический тенор сейчас – редкость. Все сейчас в драматические рвутся! А он не насилует свой голос, а именно поет… Но остальные премии вызывают недоумение. И не только у меня, но и просто любителей музыки, которые сидели рядом со мной и возмущались…Особенно первая премия у женщин. Это ведь всегда было очень престижно – победа на конкурсе Чайковского! Мы все были в трауре – как можно было дать эту первую премию? Почему дали?

(далее…)